Ne Me Quitte Pas

      Стефан смотрел в офисное окно, которое выходило на ледовую площадку. Он сегодня почти не отрывался от него, попутно занимаясь бумагами, делая звонки, общаясь с персоналом школы или кем-то из учеников, заглядывающих в кабинет с вопросами. Там, на льду, был Джонни. И Стеф каждый раз делал над собой огромное усилие, чтобы отойти от окна. Не смотреть.        Соскучился — это было совершенно не то слово. Эти полмесяца после второго апреля — после того поцелуя! — он прожил в сладких мечтах и нетерпении. И в надежде. Наконец-то в надежде, особенно после драгоценного диалога в вотс-апе. Стефан частенько перечитывал эти несколько фраз на французском и сердце каждый раз замирало от обещания. Обещания счастья. Каждый раз он говорил себе, что не надо обольщаться, что всё может оказаться совсем не так, как хотелось бы, но сердце не слушало доводов рассудка — замирало, а потом пускалось вскачь, и приходилось закусывать безудержно улыбающиеся губы и опускать глаза, справедливо подозревая, что в них сейчас отнюдь не целомудренный огонь.        Джо свалился как снег на голову, и Стефан, совершенно выбитый из колеи ситуацией с Леа, не успел не то что осознать его приезд, а даже толком обрадоваться, поэтому теперь он добирал, догонял эту встречу, то и дело подходя к окну и находя взглядом опять похудевшую фигуру в привычном чёрном, смело разбавленном ярким шёлковым шарфом. Во время заливки Джон написал ему сообщение, что отработает старшую группу, и поинтересовался расписанием Стефа. Ламбьель очень хотел ответить, что пошло бы оно всё подальше и он совершенно свободен, но Вейр, разумеется, знал, что это была бы неправда. «Подгадаю так, чтобы освободиться вместе», — написал он и получил от Джо гирлянду поцелуев. Тот ещё не так хорошо ориентировался в Палладиуме, чтобы снизу заметить его в окне, и Стеф наслаждался этим, словно вновь возвращаясь в юность…        Тогда, в девятнадцать лет, внезапно ошпарившись осознанием, он уже не мог как прежде легко наблюдать за другом на тренировках и разминках, в показательных, в шоу: очень боялся выдать себя. Приходилось маскироваться, прятаться, подсматривать из укромных уголков. Сколько раз он так посмотрел Джоннин «Otonal», вот бы подсчитать… Сколько раз… Конечно, он и другие программы смотрел и любил — каждый жест любил, каждый шаг помнил, — но «Otonal» … Стефан отдал бы полжизни, чтобы ещё раз увидеть в ней Вейра! Конечно, это несбыточно, но хоть помечтать… Наблюдая в окно, как катается любимый, вновь и вновь узнавая незабываемые линии… Незабываемые, несравненные, сводящие с ума!        Впрочем, любуясь и замирая, Стефан видел, что Джо, разумеется, изменился, да всё не мог сообразить, в чём именно. Только ловил себя на том, что и сам переменился в чувстве к нему. Когда-то, убеждая себя, что его любовь никогда не станет взаимной, он грезил издали нежностью и романтикой, воображая тайные свидания, цветы, и свечи, и шампанское, обмен милыми подарками, волшебными поцелуями и трогательную переписку через океан… Почти никогда его мечты не обретали плотскую, горячую страсть, почти никогда в те годы не представлял он себя и Джонни — так… Просто для этого нужно было как минимум признаться другу, хотя бы в мечтах, а это было именно то, чего Стеф больше всего боялся. Но вот настал, видно, край, за которым стало невыносимо без него… и он признался. И мир не рухнул, наоборот — все грёзы юности Джон для него воплотил: свидания, цветы, свечи… Поцелуй… И всё в душе полетело кувырком, подхваченное ураганным отчаянным предчувствием неизведанного, желанного, почти невозможного, но твёрдо обещанного — счастья. И вот уже почти нет сил ждать! Но он подождёт… осталось совсем чуть-чуть.        Стеф очень хорошо понимал, почему Джо требует довести до чёткой точки историю с Максимом. Он знал характер Вейра, тот никогда и ничего не скрывал от друга, делился подчас самыми тайными личными мыслями, уверенный, что даже по-пьяни Ламбьель никому не проболтается. Джонни был собственником — до мозга костей. Хотя надо отдать ему должное — он сам умел быть верным. Никто из близких ему людей никогда в грош не ставил слухи про его интимные приключения: конечно, таковые случались, но лишь когда в жизни Джо наступал очередной любовный крах. Стефану всегда хотелось убить на месте его «бывшего», опять предавшего, унизившего, посмеявшегося над искренним стремлением Джонни к счастью. Как на грех, Джо вечно выбирал очень похожие модели «грабель» и наступал на них снова и снова, не слушая предостережений немногих настоящих друзей. К слову, от Виктора его отговаривали только двое — сам Стеф и Дирки. И ведь как быстро негодяй начал Джону изменять! А Вейр, разумеется, узнал обо всём последний и долго верить не желал… И даже пытался простить… Но не простил, конечно, слава богу… Стефан никогда не мог похвастаться особенным постоянством, но как возможно изменять Джонни, если он тебя любит, в голове у него не укладывалось. Господи, как можно захотеть кого-то другого? Кого вообще можно с ним сравнить?       Наверное, в пятидесятый раз за день он выглянул в окно: Джон поправлял Андреа положение во вращении, парня регулярно выносило с оси из-за неверно согнутого локтя. Вокруг ещё семеро мальчишек и девочек занимались своими делами, сосредоточенно и усердно. Такие изящные, ловкие. Уже понимающие, что делают и зачем. Десять-одиннадцать лет… Самое-самое начало… Ламбьель бросил ещё один жадный взгляд на Джо и вернулся за рабочий стол.        Когда посреди оживлённой переписки насчёт постановки одному молодому спортсмену короткой программы на следующий сезон засигналил инстаграм, оповещая о новом комментарии, он не удержался и открыл свою страницу. Настроение сразу упало: Траньков выполнил обещание, в открытую, на весь белый свет, пригласив его стать шафером на свадьбе с Таней. Нервно потерев пальцами лоб, Стеф так же, на весь свет, напечатал восторженное согласие и резко захлопнул ноутбук, прервав и переговоры. Он извинится потом, сошлётся на сбой сети, а сейчас мысли приняли совсем иное направление. Заканчивать! Заканчивать скорее эту историю! Она всё равно была обречена…        Стефан уже даже не мог припомнить, как именно у них всё с Максимом началось. То есть, он знал, но не помнил, — такой парадокс. Не помнил эмоций, чувств своих и мыслей тогда. Тех, что были связаны с Максом… А вот те, что про Джо — помнил прекрасно! Тогда, после Ванкувера, они катались с «Kings On Ice» по всему свету, все в куче… Почти семья… Джонни со своей скандальной историей был, конечно, в центре внимания, Стеф тогда очень старался его поддерживать, чем мог, и тот был благодарен. Окончательно перестав быть соперниками на льду, они в тот год ещё крепче привязались друг к другу, и Стефан даже стал будто немного надеяться, но… Джо встретил недоброй памяти Виктора и придумал себе любовь, в которой всегда, сколько Ламбьель помнил, отчаянно нуждался. Сейчас Стеф не мог ответить самому себе на простой вопрос — почему? Почему он тогда не открылся? Почему не сделал всех тех незатейливых милых вещей, которые запросто делал Воронов и от которых так легко потерял без того взбалмошную голову Вейр? Разве у него нет воображения? Разве мало романов он прочитал? Да и крутил романов он достаточно, чтобы представлять, чем растрогать сентиментального Джо… А тогда он себе этого вопроса даже не задавал. Он просто холодел, цепенел и умирал, когда Джонни беспечно и искренне делился с другом своими радостями. Умирал, улыбаясь, проявляя интерес, подбадривая… Умирал, понимая, что проиграл, проиграл снова, потерял четыре года, когда у Джо не было личной жизни после разрыва с Дрю, когда нужно было действовать, обольщать, влюблять в себя! Что же он наделал… И вот тогда, словно в пику самому себе, Стеф обольстил Транькова. Словно желая удостовериться, что не разучился, что всё ещё может, умеет. Практикует, блин! Чёрт побери, Джонни сто раз прав: он сам заварил эту кашу, единолично и бесстыдно. Что бы он делал теперь, не подари ему Максим повод? Хотя какое будущее могло быть у них? В лучшем случае — никакого. В худшем… Худшее даже подумать страшно…        На катке завершалась тренировка, Джон как обычно провожал со льда ребятишек, тихонько, почти на ухо, что-то говорил каждому, улыбался. Стефан глубоко вздохнул и тоже улыбнулся, отодвигая на потом всё, что не было связано с Вейром. Пока он рядом, пусть весь мир подождёт.        Анна-Софи на удачу сидела за своим столом и быстро строчила по клавиатуре ноутбука, даже не подняв на его появление головы.         — Я на сегодня всё, Аннет! — громко сказал он, и девушка отозвалась:         — До завтра? Или до когда?         — Хм… — Стеф не был уверен в планах Джо. — Я вечером позвоню. Или утром.         — Да? — Анна-Софи наконец перевела на него удивлённо-весёлый взгляд. — Ну, тогда отлично! Хочешь, я утром сама позвоню?         — Ну… позвони, пожалуй, — неожиданно Ламбьель смутился. — Я ещё не знаю, останусь или уеду.         — Très bien, — улыбнулась она. — Bonsoire!*         — И тебе. Au revoire! — тоже улыбнувшись, Стеф поспешно выскочил за дверь.         — Смотри, Джо, мне мама с собой дала массу всякой еды! — разбирал сумку, прихваченную из холодильника в Палладиуме, Стефан. — Правда, это в основном пирожки, но есть форель, запечённая в сливках, и её фирменный гратин из артишоков и брокколи. Это нереально вкусно! Давай? Я разогрею?         — Давай! — разбирал пакет с овощами Вейр. — Я пока быстро сделаю салат, а ты грей. Умираю, как есть хочу!         — Так может, я сам? А ты пока в душ? — предложил Стеф, всё время забывая, что формально в этой квартирке в гостях он, и стараясь избавить Джо от любых хлопот.         — А я в школе сполоснулся. И как-то не сильно утомился, если честно, — принимаясь мыть помидорки-черри и рукколу, отозвался Джон. — Наверно, форму набрал уже к Японии… Ну, осталось всего три недели — и Макухари. Так соскучился по всем! Не терпится прям! А тебе?         — Мне? — Стефан снимал фольгу и плёнку с красивых керамических лотков. — У меня всегда странное чувство, если честно. Каждый раз примерно за полтора месяца я начинаю жалеть, что согласился и клянусь себе, что это в самый последний раз. И каждый раз, когда я туда приезжаю, я становлюсь безумно счастлив и после снова подписываю контракты на следующий год.         — Экая ты противоречивая натура! — засмеялся Джо, обернувшись через плечо. — Никому не рассказывай, если не хочешь прослыть большей принцессой, чем я!         — А это возможно? — прыснул Стеф, наслаждаясь его смехом.        — Будто ты не знаешь! — Джонни закрыл кран и полез в шкафчик за салатником. — Да и все ребята в один голос твердят, что мы тут почти сравнялись.         — О клеветники! — притворно возмутился Стефан, залипнув взглядом на пружинисто напрягшемся бедре, до которого только руку протянуть… — Лишь бы сплетничать им. Джереми, небось?         — Ну, кто ж нынче станет слушать Джереми! — Вейр менял ножи, перебирал специи в ящичке, смешивал в чашке заправку. — А вот Джеффу и Эрику пока доверяют.         — Канадцы? Не верь канадцам! — изо всех сил стараясь не дотронуться, воскликнул Стеф. — Это всё зависть! Интриги! Слухи! Я не такой!         — О’кей, о’кей, ты не принцесса! Ты принц! И поставь уже еду в печку, высочество, а? — перемешивая лопаточками салат, нежно и чуть снисходительно произнёс Джон. — А то у тебя принцесса реально с голоду помрёт. Будет жалко.        Стефан мысленно застонал, вновь охваченный сомнениями. Что, он опять обманулся? И тот разговор ничего не значил? Или Джо передумал? Что-то услышал в России? С кем-то говорил? Что-то узнал? Не поверил… Дрожащей рукой устанавливая таймер на духовке, Стеф уже почти совсем пал духом, когда его обхватили за пояс и ласково прижали спиной к тёплой груди.         — Мы ещё даже толком не поздоровались… — совсем другим тоном мурлыкнул в затылок Вейр. — А я скучал…        Ламбьель положил голову на его плечо, испытывая почти болезненное облегчение и странную слабость. На мгновение ему стало страшно: что если ничего не получится? Чем тогда жить? Но бережные руки сжали его крепче, а виска коснулись прохладные мягкие губы, и Стефан глубоко вздохнул, гладя предплечья любимого. Тёплая кожа поросла пушистыми мягкими волосками, и это Стефа всегда страшно волновало, так же, как гортанный низкий смех Джо. И было что-то ещё… что-то новое, безумно будоражащее и неуловимое. Струйка возбуждения потекла вдоль позвоночника.         — А как я скучал, Джонни… — непреодолимое желание поцелуя остановил внезапный мелодичный звон: сработал таймер печки и кольцо объятий разомкнулось, оставив смешанное ощущение потери и предвкушения.         — Я уже накрыл столик в комнате, — как ни в чём не бывало весело заявил Вейр. — Давай, я несу гратин, а ты рыбку.         — Надо разузнать у твоей мамы состав этой сливочной заливки для форели. — Джон сидел на окне, выходящем на их террасу, и смотрел на мелкую морось снаружи. Над Шампери залегло большое облако, уютно расположилось между горными вершинами и никуда не собиралось. Вейр мечтательно покачивал в пальцах бокал с сухим хересом, положив локоть на поднятое колено. — Там столько трав… Я не все угадал. Как думаешь, она даст мне рецепт, или он секретный?         — Вряд ли, — Стеф прилёг на диване, сложив под голову все подушки, чтобы удобнее смотреть на него. — Никто на моей памяти, правда, не просил. Но тебе, я уверен, мама не откажет в любом случае.        Они замолчали и несколько минут просто слушали шлёпанье редких капель с крыши. Стефан смотрел на строгий профиль Джо на фоне сгущавшихся сумерек и суеверно не мечтал о большем, чтобы не спугнуть удачу.         — А почему ты не сказал мне, что с Леа такая ситуация? — неожиданно спросил Джонни, не поворачивая головы. — Ты же знаешь, что она… для меня… я же тебе все уши прожужжал…         — Клянусь чем угодно, я ничего не знал! — горячо воскликнул Стеф. — Катрин позвонила вчера вечером, попросила о встрече для важного разговора. Я не знал какого! Я сам в шоке был, когда ты пришёл… Пожалуйста, поверь! Я никогда не скрыл бы такое от тебя! И вообще ничего…         — То есть, ты не знаешь, что происходит в семьях твоих учеников? — Джо подставил под капли с карниза ладонь и сложил её ковшиком.        Стеф растерялся:         — Не про всех… но их ведь довольно много, Джо… Про тех, что постарше, знаю больше, про малышей поменьше, конечно. Ведь школе года нет, столько нового для меня…         — Я понимаю, понимаю, — Джон вылил с ладони воду и снова подставил руку под дождь. — Я не в упрёк… Мне просто стало сегодня так страшно… Что я потеряю эту крошку, понимаешь? А я без неё уже не могу. Я за неё отвечаю, потому что она в меня поверила, Стеф! Я её обнадёжил, понимаешь? Словно руку протянул, а теперь вдруг должен отнять! Я не мог так с ней…         — Я помогу тебе всем, чем будет нужно! — Стеф сел на диване и отставил на столик свой бокал. — Хочешь, буду хореографом у вас?         — Хм… ты сам предложил, — чуть улыбнулся Вейр, снова стряхивая воду с ладони. — Конечно, я не откажусь. Кто же откажется?         — Как ты думаешь всё совмещать-то, а? — Этот вопрос, правду сказать, волновал Ламбьеля чрезвычайно. — Девочка действительно чудесная, но ею надо заниматься очень серьёзно… И денег нужно много… Ты рискуешь, Жан.         — Не больше, чем родители, которые отдают ребёнка в спорт и вообще не знают, что получится в итоге, — Джо вытер руку об штанину и переложил в неё бокал с вином. — А я-то точно уверен в успехе. Так что всё образуется.         — Ты, наверное, был бы очень хорошим отцом, — помолчав, тихо произнёс Стефан. Несмотря на ранний вечер, из-за дождя в комнате уже было почти совсем темно, свежий воздух нёс прохладу и запах жимолости из маленького садика. Силуэт Джона в оправе оконного проёма казался загадочным персонажем театра теней — грациозным и неуловимо опасным, словно встреченный в потёмках незнакомец. Внезапно Стеф ощутил, что уже некоторое время в нём нарастает эротическое жадное напряжение, реальное желание, которое раньше в присутствии Джонни было мягким, романтично-нежным, опасливым. А сейчас оно раскачивало и скручивало что-то внутри, и смотреть на Вейра становилось невыносимо-сладко. Одновременно хотелось встать, прижаться к нему, целовать ресницы, губы, плечи и остаться сидеть, не отводя глаз, наслаждаясь острым и горячим, таким новым для себя ощущением. По-настоящему желать Джо… Что-то случилось сегодня с ними… Что-то изменилось для обоих…         — Быть отцом очень страшно, — вдруг медленно произнёс Джон. — Всецело отвечать за маленькую жизнь, в которой твоё продолжение… твоя кровь… Очень страшно, Стефан… Я ведь думал об этом, разумеется. И если честно, мне хотелось бы… Но, господи, я пока не такой сильный! Когда-нибудь, возможно… я бы мог… Мне, в общем-то, даже понравилось…         — Что понравилось? — не уловил его мысль Ламбьель.         — Ну, с девушкой… понравилось, да…        Когда Стеф вспоминал потом этот вечер, он никак не мог понять, что взметнуло его с дивана и заставило вцепиться в Джо, вжимаясь всем телом, дрожа и повторяя почти беззвучно: «Нет-нет-нет… пожалуйста, нет… нет…» Что такого страшного было в том, что Вейр, как почти все его знакомые геи, захотел узнать женщину, испытать себя, убедиться, наконец, в собственных предпочтениях в ту или другую сторону? Тем более, что никто из них после таких экспериментов даже к бисексуалам не начал себя причислять, просто успокоился на собственный счёт. Стефан сам был не прочь мимолётно получить и подарить удовольствие девушке, и при этом знал, что предпочитает и всегда будет предпочитать мужчин. Почему же в тот миг он так испугался? Почему в такое отчаяние пришёл? Только ли потому, что боялся потерять то, чего у него ещё толком и не было? Или было там что-то иное? Стеф чувствовал, что было… нечто тёмное, вязкое и эгоистическое, но не полез туда, вглубь… побоялся. Тем более что Джон тогда быстро оторвал его от себя, отодвинул на вытянутых руках и пристально всмотрелся в лицо:         — Ты что, Стеф? Ты плачешь?         — Плачу? — удивился Стефан и действительно ощутил на щеках слёзы. — Да, плачу… О, Джо, Джо… S’il vous plaît, Jean… en supplie…**         — Да что случилось? — встряхнул его за плечи Вейр.         — Ты с девушкой… я… прости… — зашептал, зажмуриваясь, Стеф. — Я, наверно, не должен, но я… — Непослушные слёзы текли сплошным потоком, он пытался справиться с дрожащими губами и голосом, но не выходило. — Прости, ma lumière, просто я… ревную, наверно, да? Oh mon dieu, Jean… pourquoi tu… as-tu… ***        Джон вдруг притянул его к себе, согнутым указательным пальцем провёл по мокрым следам на лице:         — Chéri, скажи мне… за что ты меня любишь?        Стефан удивлённо разлепил ресницы.         — Я люблю тебя, — с нажимом выговорил он. — За то, что ты — это ты…         — А какой я, по-твоему, а? — с вкрадчивой силой продолжал Джо. — Может, ты меня выдумал, а я на самом деле совсем не такой? Иной совсем, и любить меня настоящего у тебя не получится? Может, ты сам себя обманываешь? Вот Виктор, к примеру, обманулся, а разобрался только когда в морду получил… — Вкрадчивый голос окреп, и Вейр, продолжая прижимать Стефа к себе одной рукой, другой приподнял его подбородок и заставил встретиться глазами. — Потому что, mon prince, если я катаю женские роли и могу иногда надеть юбку и включить принцессу, это ни разу не значит, что я девушка…        Сумеречный свет из окна странно мерцал в зелёных огромных глазах, в которых Стефан вдруг словно растворился, такую решительную силу нёс этот взгляд. Подчиниться или прекратить всё немедленно — другого выбора он не предоставлял. И Стеф одновременно испугался и испытал огромное счастливое облегчение, потому что в этом взгляде было желание, властное и недвусмысленное. Не смея отвести глаза, он прикусил, а потом облизнул пересохшие губы, и тогда Джон его поцеловал.        Слёзы высохли мгновенно, а все мысли словно вымело. Остались только руки и губы, долгожданные и невозможно желанные. Стефан обнял Джо за шею, больше всего боясь, что тот снова отодвинется, прервётся, прекратит этот поцелуй — жестокий и сладкий, как самый яростный секс. «Боже, — мелькнуло в голове, — какая там принцесса… он же просто пират… захватчик…» А следом пришло неудержимое желание, так что ноги подломились, и Джон поймал его под спину и посадил на подоконник, возле которого они всё это время стояли.       За окном уже была почти совсем ночь, только слегка взблёскивали в свете редких фонарей дождевые капли, Стеф отметил это краем глаза и вновь сомкнул веки. Смотреть на Джо не было сил: казалось, стоит лишь взглянуть, и тело окончательно перестанет слушаться, сползёт на колени, будет умолять… Стефан только не знал точно, о чём он готов умолять Джонни. Он чувствовал себя таким растерянным, словно впервые собирался быть с мужчиной. Весь его опыт, вся память и умения куда-то вдруг подевались, рассыпались под натиском любимого человека, оставив только доверчивое горячечное ожидание наслаждения, и само это ожидание уже было наслаждением. Он не помнил причины своих слёз и даже не понимал, как мог сомневаться: Джон целовал, ласкал, уже раздевал прямо на окне, и Стеф горел и плавился, взлетал и тонул, полностью захваченный восторгом этой минуты.         — Что ты делаешь… — едва смог выговорить он, когда Джо чуть приподнял его над подоконником, чтобы окончательно стянуть джинсы.         — А ты не хочешь? — обжёг шею вопросительный выдох.         — Я безумно хочу… — простонал Стефан в ответ и вдруг жарко покраснел, осознав, что хотеть-то он хочет… О, он действительно сходил с ума от желания! Впервые в жизни не в ответ на просьбу, не уступая, а по-настоящему отчаянно хотел принадлежать. И чтобы Джонни тоже понял, поверил — Стеф принадлежит ему! Тело били судороги, перед глазами плыло от возбуждения. Воображение подкидывало соблазнительные и развратные картины. Вот только он тоже не девушка… — Я умираю как хочу, Джо… только… я ведь не готовился… — стыдливо прошептал он, совершенно уверенный, что его уши уже освещают комнату.       — Не волнуйся, ma joie, всё хорошо… — Джон и не подумал остановиться. — Не волнуйся, это же я… mon chéri… viens ici… allez… ****        Сильные и горячие руки Джо словно были зрячими, так безошибочно и уверенно уводили они в безумие и восторг. Рассудок, робко выглядывавший из укромного закутка, нашёптывал, что положение неприлично до крайности, а Стеф не слушал и постигал абсолютное счастье, голый до пояса снизу, в проёме окна, настежь распахнутого в дождь, и сам распахнутый настежь всем существом для любви — любви своей жизни! Джонни стоял между его раздвинутых колен, поддерживая под затылок и не отрываясь губами от губ, свободной ладонью скользил везде: по рёбрам, по животу и груди, по пояснице, по бёдрам. «Ну вот, — шептал он в приоткрытый рот, давая возможность обоим отдышаться, — видишь, всё хорошо… cheri, милый… хороший мой…» Стефан был не в состоянии ни слова сказать, только чуть слышно поскуливал, чувствуя, что вот оно… то самое… Он принадлежал сейчас любимому абсолютно, отдался на его милость, лежал в его ладонях и молился, чтобы этот миг не закончился никогда. А ещё он вдруг понял, что Джо изменил вечной Шанель, пахнет теперь совершенно по-другому, и что именно этот запах не давал ему покоя с самого утра, будоража и заманивая. С каким-то всхлипом осознанно вдохнув дерзкий мужественный аромат, Стеф обхватил Джонни за шею:         — Люблю тебя… так люблю…         — Мой хороший… ох, какой ты мой… — в тихом голосе звучала такая страсть, что Стефана непроизвольно выгнуло дугой. — Ш-ш-ш-ш-ш, сейчас, сейчас… минуточку потерпи…        Потом всё было очень быстро и мучительно медленно. Джон осторожно прислонил его спиной к оконнице, мягко согнул и поставил на широкий подоконник его правую ногу и коснулся колена поцелуем. Стеф одной рукой вцепился в этот самый подоконник, а другой зажал себе рот, потому что губы сменялись языком, язык — зубами, потом снова были губы и так без конца… вниз по внутренней поверхности бедра, вызывая дрожь и доводя кровь до кипения. Стеф понимал, разумеется, к чему идёт дело, но не мог поверить до того самого момента, когда горячий рот решительно накрыл его естество, уже напряжённое буквально до звона, и единственной связной мыслью осталось «только не закричать»… Под веками вспыхивали не то звёзды, не то искры, тело конвульсивно вздрагивало, ступня скользила по гладкому дереву. Спасибо Джо, который крепко сжимал его бёдра, поднырнув рукой под коленом, и не позволил ни вывалиться в окно, ни сползти на ковёр, потому что сам Стефан мог только кусать свой кулак и подчиняться, подчиняться потоку ярчайшего в жизни наслаждения… Он совершенно потерялся в нём, потрясённый, уверенно зная только одно — это Джонни с ним… Он — с Джонни… А потом он словно стал облаком горячего огня — лёгким и сверкающим… а потом ощутил, как его несут на руках и опускают на прохладные диванные подушки…         — Ну, и кто тут принцесса? — голос Джо, низкий, воркующий, вернул Стефа в реальность. — Опять весь в слезах…         — Да?.. — он провёл дрожащей ладонью по лицу, и она действительно стала мокрой. — Oh mon dieu, Jean, c’est… c'était… incroyable… *****         — До слёз, да? — смутно видимое в темноте комнаты лицо Джона склонилось ближе, и Стефан притянул его к себе, обняв за шею.         — До слёз… до полуобморока… никогда со мной такого не было… — прошептал он в мягкие волнистые волосы, тепло упавшие на щёку. — Merci… merci à toi, Jean… ******        Ещё парящее в экстатическом наркозе тело слушалось неохотно, поэтому поцелуй у него получился какой-то детский: в уголок губ. Джон тут же подхватил этот поцелуй, нежно усилил, углубил, обласкал онемевшие в оргазме губы своими, и Стеф почувствовал во рту ментолово-пряный вкус семени. Уши немедленно загорелись, и Джо словно услышал эти неловкие мысли и добавил смущения, спокойно погладив его — обнажённого от сосков и ниже, такого беззащитно-открытого… Стефан спрятал пылающее лицо в его шелковистой рубахе, сознаваясь себе, что безумно счастлив.         — Тебе хорошо?         — Нет слов рассказать…         — Тогда расскажи о другом… Почему ты плакал, chéri? Я чем-то обидел тебя?        Джон сидел на диване рядом, обнимал, чуть укачивая, и в голосе его была настойчивая тревога. А Стефан, вспомнив недавний разговор, уже сам не понимал, отчего так расстроился. Потому что все вопросы были сняты… Ну, пусть не все, но самые страшные…         — Знаешь, наверно, это нервы… — попытался он подобрать слова. — Сегодня утром мне Макс прислал приглашение быть его шафером… В инстаграме… Напоказ, как мы с Тати и хотели… Я уже подводил итог всей этой истории… а тут ты… про девушку…         — Понимаю, — прижал чуть крепче Вейр. — Если бы не так сразу…         — Ну да… Так всего много в один день… — Стеф блаженно сушил ресницы в складках Джонниной рубашки. — Леа… ты, неожиданно так… этот инстаграм… А ещё твой парфюм! — он с наслаждением глубоко вздохнул. — Я с самого утра как не в себе от него… Что это, Джо?         — А, это новый совсем бренд… Мне предлагают стать лицом марки. — Джонни перебирал волосы у Стефа на затылке, отчего хотелось урчать, как Вонка. — Я его юзаю, тестирую. Как по-твоему, мне соглашаться?         — Да… — еле справившись, чтобы не застонать, выдохнул Стефан. — Он тебе так… так подходит… Как называется?         — Ой, по-португальски! Запомнить всё не могу, ты уж прости, — с мягким смешком ответил Джо. — Потом посмотри в ванной, я там оставил дорожную версию… — Он помолчал, прижавшись губами к Стефову виску. — А мне ведь пора, ma joie …         — Как пора? — вскинулся Стеф. — Почему?         — Самолёт… У меня Китай, Императрицу с партнёрами вкатать надо. Биг-Чайна мне там компанию нашёл на подмогу… Сам зарёкся, предатель! А потом Кентукки… Я и так еле-еле впишусь…         — Но как же ты… — растерялся Стефан. — Ты мне… вот это вот всё… А как же ты?..         — Я большой мальчик, разберусь, — Джонни снова завладел его ртом, и рассудок снова послушно отвернулся. — Кстати, я сам уже не успеваю… — вкладывая ему в руки поднятые с пола джинсы, вспомнил Джо. — Ты там спихнул с подоконника на террасу мой херес. Посуда бьётся к счастью, но осколки всё равно надо прибрать! … Не огорчайся, chéri… пожалуйста… — прошептал он вдруг, взяв в ладони лицо Стефа. — Ты подарил мне куда большее, чем оргазм, поверь…         — Да? — с трудом перевёл дыхание Стефан. — Теперь нескоро увидимся… я и так скучаю всегда, а теперь…         — А теперь будет что вспомнить, — Джон шаловливо шлёпнул его по бедру и ушёл в ванную, включил там свет и заплескался над умывальником. Стеф, неловко путаясь в перекрученных штанинах, натянул джинсы и зажёг торшер. — Что же, я полетел! Судя по часам, такси до вокзала уже внизу. — Стремительно собравшийся Вейр наклонился было за сумкой, но вдруг снова сел рядом на диван и крепко прижал к себе Стефана. — Стеф… Стефан… Я тоже всегда скучаю… Да, чуть не забыл! — озорные бесенята уже вновь плясали в ярких глазах. — Можешь узнать, сколько будет стоить выкупить насовсем эту квартирку?         — Насовсем? — удивился Ламбьель, поднимаясь вслед за ним и провожая до дверей. — Зачем?         — Понимаешь, — заговорщицки понизил голос Джо, — не хочу, чтобы кто-то другой сидел на этом подоконнике…        Когда внизу мягко хлопнула дверь подъезда, Стеф тоже закрыл дверь и некоторое время стоял, прислонившись к ней спиной. На часах было девять двадцать три. Даже не верилось, что все невероятные события этого дня уместились в какие-то двенадцать часов… Казалось, с момента, как он вошёл в Палладиум, где его ждала мадам Бенуа, прошла минимум неделя, столько эмоций и страстей выпали на его долю сегодня: боль и радость, отчаяние и надежда… И счастье… Счастье венчало этот день, и навсегда он останется в памяти сияющим и звенящим, несмотря на рано угасший дождливый небосвод. Стефан закрыл глаза и тронул пальцами вспухшие зацелованные губы. Он чувствовал себя почти подростком — тем, девятнадцатилетним, который влюбился в друга и ни на что не променял бы эту любовь. Потом он повзрослел и, конечно, променял… Удивительно, что жизнь подарила ему ещё один шанс, и удивительно, что он сумел его поймать, рискнуть и — господи, помоги! — кажется, не проиграть. Три недели! Ещё три недели — и Макухари! И то, что там будет Макс и нужно будет выдержать тяжёлый неизбежный разговор, расстраивало, но больше не пугало. Потому что ради того, чтобы быть с Джо, Стеф ещё и не на такое был согласен.        На всё ещё неверных ногах он вошёл в ванную. Хотелось немного остудить лицо и очень любопытно было взглянуть на новый Джоннин парфюм. На зеркальной полочке, между лосьоном и тонизирующей маской, стоял небольшой стройный флакон с бледно-сиреневым содержимым. Первым делом Стефан умылся, насухо вытерся своим собственным здешним полотенцем, и лишь тогда взял его в руки. «disparar» — гласила надпись серебром наискосок на прозрачном участке матового стекла. Словно написанный от руки с маленькой буквы небрежный совет или приказ… Стеф удивился названию, а потом сразу с ним согласился. Буквально это слово значило на португальском «стрелять», но имело и множество других значений. «Мчаться», «вспылить», «вспыхнуть», «пустить», «бросить», «ударить»… Оно несло в своей основе понятие борьбы, схватки, битвы, и пожалуй, трудно было бы представить более подходящее название для мужского аромата. И так же трудно было вообразить большие противоположности, чем утончённый, почти унисекс Egoist Шанель, которым Джо обычно пользовался практически непрерывно, и эта декларация мужского как оно есть — силы, упорства и гордости, которую он теперь выбирал. Стеф осторожно снял гладкий колпачок, напоминающий формой патрон, и принюхался… Можжевельник и кофе… горькая зелень раздавленной, а не скошенной травы… чуть дыма… свежесть листьев герани, легкая табачная нотка… самая капелька мускуса… А в основе, как фундамент, возникала полынь — дикая, свободная, неукротимая… На коже Джо вся пирамида раскрывалась умопомрачительно мощно и сексуально, оттенялась его собственным запахом и реально сносила крышу. И он, несомненно, будет шикарен в рекламе… Голова у Стефа закружилась… Видимо, надо было лечь и выспаться, потому что завтра на каток…        Перед тем, как поставить флакон обратно, он слегка брызнул себе на запястье, а потом забрался в постель и, подложив руку под щёку, уснул сладко и крепко.        Он не знал, конечно, что Вейр в это время, удобно развалившись в кресле поезда, мчащего в Женеву, с мечтательной улыбкой вспоминал события прошедшего дня. Для Джо этот день тоже был непростой, к тому же он словно подвёл итог некому отрезку жизни: что-то зачеркнул, что-то переписал, что-то добавил. Джон пока не всё отчётливо осознавал, но чувствовал, что переболел, оставил за спиной прошлые ошибки и обиды, освободился. И это было самым главным и радостным — освобождение. Он ощущал, что готов снова жить, работать и радоваться. Он хотел этого. И чувствовал себя сильным и открытым — для жизни, для творчества. Для любви. Для Стефана…        И конечно, Стефан очень нескоро узнал, когда и почему на ноге любимого, чуть выше края фигурного ботинка, появилась ещё одна тату: короткое русское слово «Свобода». * — Отлично... Хорошего вечера! ** — Пожалуйста, Жан… умоляю… *** — О господи, Жан… почему ты… зачем ты… **** — милый мой… иди сюда… иди… ***** — Господи, Жан, это… это было… невероятно… ****** — Спасибо… спасибо тебе, Жан… ma lumière — мой свет ma joie — моя радость