Ne Me Quitte Pas

      — Ой, смотри, там Джонник! — Таня дёрнула Макса за ремень рюкзака, разворачивая в нужную сторону. — Воооон, смотри! Тоже прилетел недавно, значит…        — Как ты его углядела-то, через всех этих сумасшедших, — проворчал Траньков, находя взглядом в толпе японок-поклонниц волнистую тёмную шевелюру, прижатую модными солнечными очками. Вейр ослепительно улыбался и что-то говорил, непрерывно по-японски кланяясь и пытаясь не ронять охапки цветов, которыми его уже полузасыпали. — Где ж встречающие, хоть помогли бы…        Джо неожиданно поднял лицо и заметил их с Татьяной. Брови у него забавно приподнялись, а улыбка стала другой — более тёплой, свойской. Впрочем, он не стал привлекать к ним внимания, за что Макс тут же преисполнился горячей благодарности и поспешно потащил Таню за собой в сторону багажной карусели. Всего два чемодана, но зато очень большие… И номер на двоих с партнёршей… Ведь не соревнования, да… И статус помолвленных… И все, блядь, в восторге!        — Стой, Максим! Ты чего! Куда? — недоумённый Танин оклик заставил его притормозить. Действительно, куда он так спешит? Без него не начнут… Вот что за мысли, а? Нервно отбросив со лба длинную косую чёлку, он позволил Татьяне взять себя за руку и уже размеренно пойти к ленте с чемоданами. Интересно, прилетел ли Стеф…        Ответ на этот вопрос он получил уже в автобусе, который вёз участников «Fantasy on Ice» в отель в Макухари. Там они наконец нормально со всеми поздоровались, обнялись, и Максим поймал себя на том, что действительно рад… Вейр быстро перецеловался с Плющом, с Никитой, Костиком, с Андрюшей Моллой, с Томашем, который прилетел с ними одним рейсом, и, перебравшись на соседнее сиденье, радостно обнял Таню, а потом пожал Максу руку крепко и решительно.         — Обнимемся потом, а то через Танюшу нехорошо как-то, — смеясь объяснил Джо. — Как я рад вас видеть, ребята! Ну, рассказывайте!         — Что рассказывать, Джонник? — смеялась в ответ Таня. — Ты всё про всех и так всегда знаешь лучше всех!         — Сколько слов! Как это… местоимения, да? Всё да не всё! Про Сочи! Про Снежного короля рассказывайте! Как там всё было! — Джон искренне веселился. — Ладно, ладно, не рассказывайте! Потому что придётся повторять для Бриана! Они прилетят парижским рейсом со Стефаном и Хави через два часа, и уж он-то тебя, Макс, до печёнок достанет, пока не расскажешь все подробности… Кстати, — хитро прищурился он, — меня всю дорогу Эрик с Меган выспрашивали, точно ли вы вернулись… Видимо, опасаются…         — Нас? — ухмыльнулся Максим. — Правильно, пусть все опасаются…        Почему-то внутри стало тепло. Он был уверен, что Джонни специально сказал про Стефа. Хотел, чтобы у него было время собраться с мыслями… Хотя чего там собирать? Горькие капли сожалений, хрусткие осколки воспоминаний… Несбыточное. Словно и не бывшее никогда… И всё равно прекрасное. Ни за что не хотел бы он, чтобы не случилось в его жизни этих трёх лет. Не случилось Ламбьеля… Немыслимо! Та кинжальная боль, пробившая, когда осознал, что «рекомендация» федры не шутка, за полгода поутихла, стала тупой, привычной. Но не проходила, нет. Словно никак не закрывалась рана, медленно сочилась тоской и почему-то виной… Но разве может быть виноват человек, что любит? И разве он непременно обязан любить того, кого «положено»? Вот только по всему выходило, что лично он — обязан. Всем вокруг обязан. И никого не парит, что там у него внутри…        Вейр бросал на него странно пристальные, но короткие взгляды, продолжая болтать с Татьяной, но больше ничего особенного не сказал, а потом и вовсе ушёл к Плющу с Эдвином, бросив с улыбкой: «Ну, увидимся ещё». Впрочем, автобус уже и так подъезжал к отелю.        Неизбежная суета с расселением отвлекла от рефлексии, и Максим с почти прежним удовольствием помогал Тане разбирать чемоданы и обустраиваться, привычно налаживая нехитрый быт на ближайшие несколько дней.         — А Меган похудела, заметил? — вдруг сказала Таня. — Стала почти как я… Правда, что ли, рвутся в сезоне нас обыгрывать?         — Да, а Эрик накачался, — кивнул Макс. — Хотят, естественно… Мы сезон-то пропустили, а они только прибавляли. Чего ж не хотеть?         — Но Эрик какой-то усталый. И седые виски… Так странно, он же на два года моложе тебя, — задумчиво пробормотала она. — Неужели это камин-аут так повлиял? Нервничал, наверное…        Траньков невольно стиснул зубы. Нервничал… Хорошее слово — «нервничал». Канадцу можно было всего лишь «нервничать»… Что бы и не открыться-то? После Крэнстона, Бойтано, Орсера — хуйня вопрос! И отделаться сединой на висках… Мечтай, мечтай, Максимка…         — Зато Джонник стал такой красивый! — вдруг воскликнула Татьяна, забирая у него из рук очередную вешалку с одеждой. — Я ещё в апреле заметила. Как только его никто не фотографирует, такой строгий становится, серьёзный… И ему это ужасно идёт, правда?         — Тебе нравится? — вдруг разозлился Макс. — Так может, лучше ты за него замуж выйдешь? Вместо меня? А что? Какая разница, один пидор или другой? Он и парником был, кстати, сможете кататься! Конечно, на прежний уровень тебе с ним не выйти, но для шоу вполне потянет! Зато он красивый! А Эрик накачался! А Баттл стал постановщиком крутым! И все неебически прекрасны!         — Макс! — она сказала это негромко, но как-то так, что он мгновенно осёкся. — Вот сейчас совсем не смешно.        А потом она отвернулась, быстро попрятала в шкаф оставшиеся вещи и, прихватив свой дамский рюкзачок, вышла из номера, не оглянувшись. Хорошо, хоть дверью не хлопнула. Впрочем, это было бы совсем не в её характере…        Послушав, как быстро стихли в коридоре лёгкие шаги, Максим затолкал в нишу у входа опустевшие чемоданы и вышел в лоджию, по-японски экономную. Удобно облокотившись на отделанный чем-то упруго-податливым парапет, глядел на панораму Макухари, освещённую ярким, уже совсем летним солнцем, и буквально физически чувствовал, как одна за другой закрываются вокруг него двери, оставляя всё меньше выбора, выталкивая в одну, строго определённую сторону. Неожиданно он подумал, что уже вполне равнодушно относится к такому положению вещей, и с чего вдруг так сорвался на Таню? Просто в фигурнокатательном мире вдруг посыпались камин-ауты, и было обидно, что кому-то запросто можно то, о чём он не должен и мечтать… Не должен, да и поздно. Стефа он потерял…        Громкий стук в дверь номера он услышал даже с балкона и с удивлением — кому там так срочно? — открыл.         — Привет! Давно не виделись! Отлично выглядишь, кстати! Войду?        Максим посторонился, с трудом собирая рассыпавшиеся мысли, и Ламбьель, весь в сливочно-белом и с неизменным шарфом на шее, вошёл внутрь и сразу же шагнул в открытую дверь на балкон.         — Отличный вид у вас! А мой номер на другую сторону выходит, там дома, дома… — Он точно так же облокотился на ограждение и мечтательно уставился вдаль. — Видел Тати в лаунж-зоне, она сказала, что ты тут…        Макс смотрел на выразительный профиль, казалось, изученный до мелочей, и с удивлением видел незнакомые, новые черты. Этот мягкий взгляд, эта полуулыбка, эта игра ресниц и чуть приподнятые брови не имели к нему, Максу, никакого отношения… Стефан стоял здесь, рядом, ближе вытянутой руки, но был бесконечно, безумно, невозвратимо далеко. Вдруг швейцарец быстро повернул голову и глаза их встретились. Шоколадный взгляд отвердел и словно закрылся, и Стеф тихо произнёс:         — Ты молчишь… Я зря пришёл, да?         — Нет… — даже это простое слово получилось с трудом, но гордость и упрямство пришли на помощь. — Просто я не ждал тебя так сразу. И наедине…         — Тати сказала, чем быстрее, тем лучше, — пожал плечами Стеф. — Я уйду, если ты не настроен на разговор. Можем потом.         — Не будем рубить крокодилу хвост по частям, — криво усмехнулся Максим. — Здесь останемся или внутрь зайдём?         — Давай здесь… Кресла ничего, да? И вид… Для начала расскажи мне, быть твоим шафером — это что надо делать?         — Вот бы я знал! — Траньков перевёл дух. — Это к Таньке вопрос.         — Мне она сказала, что хотела бы, чтобы я подал вам кольца… если ты не против, — как-то странно искоса взглянув, сообщил Ламбьель.         — А сам ты? Не против?.. — Максим вдруг представил, что вот Стеф женится, а он должен подать молодым обручальные кольца, и его слегка замутило…         — Моё желание или нежелание здесь ничего не решают, — в голосе Стефана была капля иронии и спокойствие. — Я сделаю так, как лучше вам.         — Стеф, прости меня! — неожиданно выдохнул Макс, зажмурившись. Ответа не было довольно долго, и он так и сидел, не открывая глаз, словно рассчитывал спрятаться там, в темноте, как в детстве…         — И ты прости, Максим, — наконец услышал он спокойный голос. — Давай уже простим друг друга и постараемся выйти из этого с наименьшими потерями, да? Что нам для этого нужно в первую очередь? Остаться друзьями, да? Что ты молчишь? Открывай глаза, давай план составлять!        Собственно, ничего другого и не оставалось… Старательное «Максим», обычно сжимавшее всё внутри пронзительной нежностью интонации, сейчас прозвучало по-французски, легко и нейтрально. Траньков открыл глаза, с неожиданной злостью на себя вытер намокшие ресницы и принялся составлять план. ***        После короткого разговора с Ламбьелем, которого она встретила у ресепшн в компании Фернандеса и Жубера, Таня бесцельно бродила по окрестностям минут сорок, а потом зашла в маленькую закусочную и купила своё любимое мороженое из зелёного чая. Ей не хотелось мешать разговору парней. И не хотелось прийти слишком рано даже после его окончания, не дать Максу опомниться, переварить… Когда он отказался от её предложения всё отменить, Татьяна вдруг осознала, насколько ему плохо. Ведь даже надежды у него больше не оставалось, что говорить о возможностях… Счастье, что он такой гордец, стиснет зубы и молча терпит — из упрямства и чувства противоречия. Иначе… иначе даже думать не хотелось! Нет!        Странный его выпад в ответ на вполне нейтральную, как ей казалось, реплику про Вейра вдруг навёл Таню на мысль попробовать зайти к Джо. Он всегда нравился ей: весёлый, остроумный, наблюдательный и простой. И очень нравилось говорить с ним по-русски — Джонни строил фразы немного слишком старательно и с удовольствием учил новые словечки и обороты. И в своём кругу, без журналистов или фанатов, был искренним, совершенно не манерным, даже грубоватым иногда — парнем из простой семьи, из провинции, чего и не стеснялся, кстати. При встречах они с ним прекрасно ладили, и это сейчас дало ей повод спросить номер его комнаты и постучать.         — О, Тати! Сюрприз! — дверь распахнулась настежь, и Джон ловко втянул Таню внутрь. — Не волнуйся, штаны на мне есть, просто они короткие! — засмеялся он, перехватив её озадаченный взгляд на свою тунику сильно выше колен, и задрал край, демонстрируя шорты. — Располагайся! Вот, садись, это я сейчас уже уберу.        Он подхватил с кресла полупрозрачные чехлы с чем-то поблёскивающим внутри и пояснил:         — Костюмы. У меня новые номера и для Японии, и для Китая. Но китайских тут нет.         — Жаль, — грустно улыбнулась Татьяна. — Нас в Китае не будет… а мне любопытно…         — Не будет вас? Как так? — удивился Вейр. — Без русских пар — это не шоу!         — Приедут Федя и Ксюша… А нам надо к сезону готовиться, поедем на сборы в Италию… Да и к свадьбе, — почему-то грустно добавила она.         — А что за печаль такая вдруг? — присел перед ней на корточки Джо. — Вы чудесная пара, всё будет хорошо.         — Обещаешь? — совсем без улыбки сказала Таня. — Пообещай, а? А то мне уже не верится…        Джон поднялся и со вздохом устроился в кресле напротив, собрав в охапку лежавший там матовый пакет с белоснежным содержимым.         — Танюш, — чуть помолчав сказал он, — я не пророк и не психолог, конечно, но я обещаю. Всё будет. Только тебе придётся быть очень терпеливой… И закрывать глаза кое на что… Года три-четыре. А потом всё устроится. Вот обещаю.         — Ты о чём? — напряжённо переспросила она. — На что закрывать глаза?        Вейр опять вздохнул и покрепче прижал к себе слегка шуршащий чехол.         — Давай, я попробую на примере себя, — чуть опустив ресницы, медленно начал он. — Вот я люблю мужчин. Ну, не всех, конечно, ты понимаешь, а в принципе. Это моя суть. И это не потому, что я не могу с девушками. Я знаю, есть такие, кто не может, но я могу. И мне, в общем-то, даже нравится, и девушкам со мной хорошо… Просто я не хочу. Хочу парней. Возможно, когда-то я встречу женщину, которую захочу, но это будет уникальный случай, который не продлится долго. Понимаешь?        Джо вскинул взгляд, и Таня кивнула, заметив лёгкую краску на его щеках. Он делился с ней своим личным сейчас, говорил о самых тайных вещах, чтобы поддержать и успокоить… Она затаила дыхание, и Джонни продолжал:         — Макс совсем иной вариант. То есть — противоположный. Но ему повезло — или не повезло, как посмотреть, — встретить свой уникальный случай… Стефа… Эту принцессу-грёзу… — Джо снова глубоко вздохнул и решительно сказал: — Макс натурал. Но некоторое время он будет искать приключений с парнями. Просто потому что это очень острое удовольствие… Прости, Тати, это правда. И ты просто не должна придавать этому вкуса трагедии. Потому что второго Ламбьеля нет на свете. А единственного… единственного он не получит больше никогда, я обещаю!        И по ревниво вздрогнувшим губам, по вспыхнувшему взгляду Таня всё поняла.         — Джонник?.. — прошептала она. — Ты?.. Да?..         — Сплюнь, — смутился Вейр. — Я всё сомневаюсь, как дурак… Не говори никому, ладно? — горячо попросил он.         — Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевала она через левое плечо. — Джо, я никому! И я так рада! И за тебя, и за Стефа! И почему ты сомневаешься? Весь мир, по-моему, спит и видит вас вместе!         — Потому и сомневаюсь, — проворчал Джон, терзая в руках белый свёрток. — Всю жизнь думал, что мы с ним друзья, а тут… Я как во сне сейчас. А ведь нам ещё вместе работать теперь!         — Ой! — обрадовалась она перемене темы. — Это правда, что ты теперь будешь тренировать? В Стефовой школе, да?         — Да, правда, — улыбнулся Джо. — Это не то чтобы секрет, но тоже не хочется заранее болтать. Стефан меня пригласил помочь, ну, а потом как-то завертелось… Официально у меня одна девочка только, а так — консультирую. Надо ещё сертифицироваться, столько всяких нюансов… Но ради этой девчушки я готов, по-моему, своротить Альпы нахуй!         — Джо, — вдруг пришло в голову Татьяне, — можно тебя пригласить на нашу свадьбу?         — Не стоит, Танюш, — твёрдо ответил Вейр. — Стеф говорил, вы придумали конспиративный план, вот и придерживайтесь его. Вам не нужны неожиданные лица. Я ведь никогда в вашем кругу не был…         — И очень жаль, кстати, — ввернула она.         — Мне тоже… но я был сам виноват, — пожал он плечами. — В общем, открытый гей вам на свадьбе совершенно ни к чему. Поверь.        Джонни сжал руки в убедительном жесте, и многострадальный пакет снова жалобно зашелестел.         — Ты всё помял уже, — невольно улыбнулась Таня. — Убери его, что ли… Что там такое у тебя белое-белое, как моя будущая фата?         — Костюм, — кокетливо прищурился Джо, расправляя на коленях чехол, в котором ничего не удавалось рассмотреть.         — Для Кармен или для Creep? — полюбопытничала она, зная из инстаграма, какие постановки Вейр подготовил к этому лету.         — Ни то, ни другое, это будет сюрприз.         — Ой, Джонник, покажи!         — Какой же тогда сюрприз? — притворно возмутился он, наконец подвешивая на перекладину в шкафу загадочный чехол. — Надеюсь, до Шизуоки вы с нами?         — Да, всю первую половину…         — Вот и прекрасно! В Шизуоке и увидишь!        На прощание Джонни её расцеловал в обе щеки, и возвращалась в свой номер Таня совсем в другом настроении. Ей твёрдо пообещали чудо и показали к нему дорогу, и неважно, что на этом пути, как в сказке, придётся стоптать железные башмаки — она согласна.        Потому что чудо стоит того. Стоит всего на свете.        Таня стояла за кулисой и смотрела Джоннин Creep…        Каждый раз, когда Джо катал эту программу, она стояла и смотрела. Каждый раз, с самого первого шоу в Макухари, когда перехватило дыхание от эмоций, от Джона — всегда такого открытого, беззащитно-честного на льду, до слёз искреннего и почти преступно красивого. Каждый раз — до слёз. Она не могла себе отказать и бегом бежала переодеваться к следующему прокату, чтобы не пропустить Creep — историю сомнений, раздумий и нежности. Каждый раз Джо что-то неуловимо в ней менял, словно пробуя, испытывая себя самого и публику, но главное оставалось: мучительно-прекрасный поиск ответов и отчаянная потребность в любви. Даже если бы не было текста, каждый жест, каждый шаг, каждый брошенный в пространство взгляд просто рвали душу. Нежные японские фанатки без стеснения плакали, потому что, несмотря на юбку, это был очень сильный мужественный номер, особенно на контрасте с Кармен, гротесковой, эпатажной, целиком и полностью поставленной «на публику».       В Кармен Вейр был дивой — безупречной и крышесносной, со всеми фишечками, которых обычно так жаждет зритель. Он выходил на лёд, словно стуча каблучками, сразу влетал в уже звучащую музыку и брал зал за горло выверенной до миллиметра и миллиграмма жестокой чувственностью, мгновенно возбуждающей и зажигающей кровь. Движения и позы на грани фола, вызывающий взгляд и страстно-холодное лицо — он предлагал себя всем и никому, запредельно дорого ценя свой огонь. Костюм был вполне мужским: чёрный, со стилизованными сверкающими эполетами, с чёрной же сеткой на спине, позволяющей любоваться сильными мускулами, но было совершенно ясно, что это история про женщину… Скомпонованная в традиции коротких программ, она содержала в себе всё: и пробежку на зубцах, и пролётные прыжки с фирменным победным выездом, и вращения, и красивую хореодорожку, и, конечно, знаменитый выпад. В музыку ложился каждый шаг, каждый взмах руки, ни одного пустого такта в номере не было. Джонни катал его так отточенно и чётко, словно каждый раз экзамен сдавал. Красивая программа для шоу. Собственно, что и заказывали…       А в Creep на лёд словно выходил другой человек… Единственной блестящей деталью была цепочка с амулетами, открытая майка обнажала плечи и шею, странные перчатки, закрывающие только пальцы, почему-то пугали, а юбка — асимметричная и лёгкая — наводила Таню на мысли о рыцарских плащах и сломанных крыльях. И вот это была совершенно мужская история. История души, которая устала от одиночества и при этом уже не верит, что заслуживает счастья, стоит чьей-то любви… Ничего не было в этой программе показного, демонстративного, даже просто необязательного: каждый прыжок, каждая дуга, каждая поза была на своём, единственно правильном месте, и всё же Джо что-то пытался искать, и Таня понимала, почему. Creep был живым, он дышал, он мыслил. Джон ему помогал.       «Кто поставил тебе Кармен? — задала она вопрос после первого же шоу. — Ты сам?»        «Канва моя, — сказал Джонни, — но в основном постановка Миккинса. Трудно такую тему в одиночку».        «А Creep?» — почему-то понизив голос, спросила Таня.        «Creep только мой, — чуть смущённо и тоже вполголоса ответил он. — И я, кажется, никогда не доделаю его до конца».        И вот Татьяна смотрела эту историю в последний раз… Последний день в Шизуоке, потом в «Fantasy On Ice» будет двухнедельный перерыв, после которого шоу продолжится без них с Траньковым. Она была рада этому. И точно знала, что есть ещё двое, которые рады не меньше. Один из них сейчас на льду скользил в красивейшем кораблике, а второй стоял у противоположной кулисы и глаз не отводил от стройной фигуры в скрещённых лучах софитов. И был ещё один, который уже почти полгода не был рад ничему… То есть вообще. Воля-неволя, уехать-остаться, жениться-не жениться — ему словно было постоянно больно, что бы ни происходило. Сейчас он босиком сидел в раздевалке, Таня знала, читал в телефоне какую-то книгу. Он посмотрел всех ребят один раз, а потом выходил только на их собственные прокаты и на общие открытие-закрытие. Оба номера Джо смотрел с интересом, а когда катал Стеф, закрывал глаза… Таня аж губы закусывала, так ей было его жалко. Скорее бы уже в Москву!        Когда музыка смолкла, зал привычно взорвался овацией. Вейр улыбался, кланялся, махал в ответ, воспитанная публика на лёд ничего не бросала, зная, что будет финал, и уж тогда…         — Джонник, я опять чуть не плакала, — обняла она его за занавесом. — Вот как ты так умеешь, а?         — Доводить красавиц до слёз? — тяжело дыша после проката, усмехнулся Джо. — Ноу хау. Желаешь мастер-класс?         — Э, пожалуй, не сейчас, — улыбнулась Таня. — Скоро наш выход.         — Тати, мне показалось, Максу Let’s do it труднее катать… Почему вы не сделали Stars вторым номером? — натягивая тонкую олимпийку на взмокшие плечи спросил Джон.         — Он сам так захотел, — пожала она плечами. — А Stars мы ставили ещё к весне для Цюриха, там всё под левую руку, на левое плечо… Конечно, Максиму в нём заметно легче…         — Кстати, как проедете, переодевайся скорей, — уже на пути к раздевалкам обернулся Вейр. — Помнишь, я обещал сюрприз? Если не хочешь пропустить, конечно…         — Ещё бы я не помнила! — обрадовалась Таня. — Ни за что не пропущу!        Уходя со льда после озорного Let’s do it, Таня потащила Максима в раздевалку.         — Давай быстрее оденемся на финал, потому что Джонник обещал какой-то сюрприз, и я так хочу посмотреть! — тараторила она, чтобы подольше сохранить на лице Транькова это удовлетворение и азарт, оставшиеся от проката. Несмотря на усталость после десяти шоу почти каждый день, ему вроде бы уже стало лучше, во всяком случае, в поддержки он её вскидывал почти как прежде. — Ты же пойдёшь со мной? Хотя это всё равно самый конец, наверное, не знаю только, перед Юзиком или после.         — Конечно, пойду, — широко шагал он за ней по резиновым матам, мягко ступая лезвиями в защитных чехлах. — Сюрприз от Джо — это нетривиально. Я тебя подожду здесь, если первый буду готов.        Разумеется, он был готов первый. Когда они вышли к арене, Женя уже закончил, и ведущий объявлял Юзуру.         — Жек, а ты не знаешь, что за сюрприз у Джонни? — окликнул Максим Плюща, одну за другой дёргающего из пачки салфетки, чтобы утереть мокрое лицо.         — У Джонни? Сюрприз? — удивился тот. — Впервые слышу. Стефан! — перешёл он на английский: — А ты не в курсе про сюрприз?        Ламбьель подошёл поближе и тоже переспросил:         — Сюрприз? Я не знаю. А кто сказал, что будет сюрприз?         — Джон сам мне сказал, — уверенно заявила Таня на вопросительные взгляды мужчин. — И ещё посоветовал не опоздать.         — Ну, сюрприз, значит, — пожал плечами Стеф. — На то и сюрприз, чтобы никто не знал.         — В любом случае, ждать недолго, — метко запустил в мусорку ком смятых салфеток Женька. — Либо после Юзу, либо никогда, полагаю. Ладно, пошёл я, вы уже переоделись все, мне тоже надо как бы, да?         — А где Джо, интересно? — завертел головой Траньков. — Сколько там того Юзуру-то осталось…        Таня заметила, как напрягся Стефан, и осторожно положила руку ему на локоть. Тот благодарно накрыл её своей ладонью и перевёл дыхание.         — Ты чего? — полушёпотом, почти не слышным за музыкой, спросила она.         — Не знаю… Разволновался вдруг, — тихо ответил Стеф. — Может, усталость просто… Пройдёт.         — Не волнуйся, — начала было она, но вовремя прикусила язык, и слова «Джо тебя любит» так и не прозвучали. Ведь волноваться от этого Стеф точно меньше не станет.         — Я стараюсь, но… Чёрт, я чуть с ума за эти дни не сошёл, Тати! — еле слышно выдохнул он ей на ухо. — Я его люблю! Вот, проболтался… извини…         — Я никому не скажу, — заверила она, крепче сжимая его руку. — А ты успокойся. Хорошо?        Ламбьель кивнул, тем более что Макс обернулся к ним и констатировал:         — Джо так и не вижу. А Юзу закончил уже, пойдём поближе к арене.        В этот момент между занавесей как раз проскочил Ханью, провожаемый громом аплодисментов, и Стефан окликнул его:         — Юзуру, у нас всё по плану?         — Ой, нет! Сейчас Джонни-сан будет делать сюрприз! — весело крикнул Юзу, пробегая мимо и утираясь рукавом. — Я переодеваться побежал, тоже хочу посмотреть!        Таня осторожно выглянула из-за кулисы как раз в тот момент, когда в японской речи диктора над ареной прозвучало имя Вейра, а два ярких прожектора сошлись на белой фигуре в дальнем углу площадки.         — Ребята! — позвала она. — Предлагаю выйти туда, а то ничего не увидим.        И они вышли, чтобы услышать, как Джон в микрофон произнёс несколько слов по-японски, от чего зал восторженно зашумел. А Джо продолжал по-английски:         — Я хочу попросить вас, друзья, если будете снимать, не выкладывать эту запись в сеть. Потому что я хочу сделать сегодня сюрприз. Он для всех, но в первую очередь это подарок одному человеку. — Джон стоял в ярких лучах с микрофоном в руке и кутался в белоснежный тяжёлый плащ, укрывавший его до самых лезвий. Он распустил волосы, собранные раньше в маленький хвостик, и они рассыпались непослушными волнистыми прядями. — Tu sais que c’est pour toi*, — сказал он почти шёпотом, но в наступившей невероятной тишине слова показались оглушительно громкими.        Передав микрофон волонтёру, Джо толкнулся от борта и покатил на середину площадки, а когда встал на точку, просто уронил плащ с плеч, и в тот же миг по залу пронеслось слитное «ах!» узнавания. Потому что это был незабываемый костюм. Синь небес, серебро облаков, упругое дуновение ветра… Otonal… Зазвучал рояль…        Не в силах оторваться от льда, где оживала легенда, Таня боковым зрением замечала, как из-за кулис выскакивают фигуристы, вылетают буквально и замирают у кромки площадки, не веря своим глазам. Многие из них знали эту постановку только по u-tube, потому что были слишком юны, а постановке-то уже стукнуло одиннадцать лет. Те же, кто видел её «боевую» версию, словно провалились туда, в свою молодость, где двадцатилетний Джонни впервые катает гениальную хореографию Тарасовой и где у них вновь и вновь замирает от восторга сердце. Вот стоят обнявшись Вернер с Жубером, держат крепко друг друга; вот Баттл поднёс руку ко рту, прикусил кулак, глаза сверкают, и не понять чем — радостью или слезами; Максим обхватил себя руками и качается в такт, словно вместе с Джо катит; сложил на груди руки и закусил губу Плющ, а на всегда ироничном лице мечтательность и нежность… Таня судорожно вздохнула и сжала кулаки. Она тоже помнила…        Джон катался, как дышал. Ни одной ошибки, ни единой помарки, вдохновенно, стремительно, потрясающе. Зал, сперва боявшийся вздохнуть, на роскошной дорожке уже просто стонал от восхищения. И когда после финального комбинированного вращения Джо использовал заключительное движение программы, чтобы подобрать плащ и вновь в него завернуться, овация превзошла все мыслимые японские пределы. Люди словно сошли с ума, подумалось Тане, но ей и самой хотелось вопить и прыгать от безудержной радости встречи с подлинным чудом.         — А что, Стеф, гляди, вот прокатал бы он так в Турине, и ты б с бронзой остался, — вдруг хлопнул Плющенко по спине Ламбьеля, простоявшего как вкопанный все четыре с половиной минуты. — Хорошо, что нельзя время вернуть, да?        Стефан оглянулся, и все увидели, что он в слезах. Окинув друзей совершенно нездешним взглядом, он вдруг развернулся и бросился за кулисы.         — А чего я сказал? — удивился Женька. — Эх, но хорошие были деньки, правда, Бриан?        А Таня по привычке оглянулась на Максима, который обычно непременно принимал участие во всём, что хоть как-то касалось Ламбьеля.        Максим переводил взгляд с сомкнувшихся занавесей на лёд, где продолжал раскланиваться с публикой Джон. А потом обратно. Таня ощутила, как по спине словно дунуло морозом, так ясно-холодно было в его синих-синих глазах.        Десять часов в самолёте растянулись для Тани в какой-то бесконечный муторный сон. Она пыталась спать, читать, смотреть кино, но всё равно видела только Максима, который не сомкнул глаз за весь полёт, открывал рот, только чтобы выбрать блюда к обеду, и вставал только в туалет. Если подходил кто-то из ребят, притворялся спящим, а потом снова отворачивался к иллюминатору, невидяще глядя на облака и синеву или в темноту… Она видела, каких сил стоило ему держать себя в руках в последние часы в Шизуоке. Таня благословляла его упрямство и гордость, которые порой доставляли ей столько нервотрёпки, потому что он держался, держался, держался… Улыбался на закрытии, на прощальном банкете, в аэропорту, пожимая руки и подписывая фанатам буклеты и плакаты… Улыбался, прощаясь с Вейром… Улыбался, обнимая Ламбьеля… А потом сел в своё кресло, пристегнул ремень и… маска упала. «Тань, давай всё дома, ладно?» — попросил он и просто умолк. Совсем. А она за это «дома» готова была отдать что угодно… Просто видеть его таким было очень больно. Но она помнила слова Джо и честно готовилась терпеть.       Три-четыре года… *Tu sais que c’est pour toi — Ты знаешь, что это для тебя