Ne Me Quitte Pas

      Стефан изнемогал.       Вторая половина «Fantasy On Ice», которую он ждал, как не ждал, наверное, ничего и никогда, началась совершенно восхитительно! В Канадзаву Джон приехал позже Стефа, и Ламбьель караулил его в отеле, резонно рассудив, что от коллег-фигуристов прятаться теперь, после Шизуоки, смешно. Тем более что отсутствовал Траньков. Стефан помог Джо с чемоданами, а потом, едва прикрыв дверь номера, кинулся ему на шею, истосковавшийся и счастливый. Целоваться… о, целоваться с Джонни! Особенно, когда тот горячо шепчет, что соскучился, что тоже не мог дождаться, что любит… Когда целует так, как умеет только он… Но в дверь постучали — почти сорок минут промчались, как одна. Их ждали в лобби на информационную встречу. Вечером была, естественно, вечеринка, и Стеф на радостях так наплясался, что два бокала шампанского как-то быстро его подкосили. Утром он проснулся в своём номере один, заботливо раздетый и укрытый одеялом. Потом была первая репетиция, а вечером ему пришлось улететь в Алма-Ату, на единственное, но обязательное выступление в шоу Дениса Тена. Вернулся обратно он уже поздней ночью и не решился стучать к Вейру. Да и весь отель уже спал.        А потом началось… То одно, то другое… Расписания и графики обоих словно насмехались, растаскивая, разбрасывая их в пространстве и времени, и дразнили, оставляя полчаса там, полчаса тут на несколько поцелуев, которых было так мало, так мало! И если бы не ледовые репетиции, где можно было держаться за руки, трогать, обнимать, да просто смотреть на Джо — любоваться, да! — Стеф не знал, как пережил бы всё это. Потому что если Вейр не ехал встречаться с японскими детишками, то ехал на фотосъёмку для рекламы куда-то к морю, а когда внезапно ему никуда было не надо, то дела срывали Ламбьеля, и он тоже давал какое-нибудь интервью или ехал на переговоры по поводу своих осенних шоу. В сети и на улицах набирал обороты промоушн «disparar», и образ Джона всюду буквально стоял перед глазами. К роскошному «Мужеству» с автомашиной прибавилось «Generosity»* с мотоциклом, и классическому лаконичному Харлею так подходил рыцарственный великодушный мужчина, чьё спокойное лицо отражалось в зеркале заднего вида. От спины Вейра, обтянутой тонкой кожей байкерской куртки, Стефа кидало в пот… Следующим должна была быть «Reliability»** с яхтой, и он заранее ревновал: вдруг Джо будет на фото раздетым? Конечно, в сети полно фотографий, где он не то что в плавках, а и просто голый, но все они были выложены как бы — до… До Шизуоки… До тихого «c'est pour toi»…        А ещё Джон при каждом удобном случае о чём-то говорил с Евгением, подолгу, серьёзно и конечно по-русски. И много катался с русскими ребятами, загоревшись идеей сделать выброс аксель, и падал, разумеется, через раз. Лучше всего получалось с Андреем Моллой, но даже тот наставил ему синяков на боках. Стефан прекрасно знал, синяки — неизбежное и самое невинное из того, что получают все фигуристы, но именно на теле Джо они приводили его почти в шок. «Зачем ты это делаешь? — спросил он, разглядывая полосы кровоподтёков поперёк рёбер. — Почему именно аксель? Что за блажь?» «Но как же мы с тобой будем пары тренировать? — азартно ухмыльнулся ни в чём не раскаивающийся пострадавший. — Надо знать проблему изнутри!» Стеф собрался сказать, что о работе с парами говорить не то что рано, а почти нереально, но Джон наклонился и поцеловал… Голова закружилась, все возражения сразу испарились, и он лишь проворчал, переведя дыхание: «Иди, мазь наложу, тебе несподручно», и получил потом ещё несколько благодарных, очень ласковых поцелуев. А выброс они с Андреем всё-таки сделали на заключительном шоу в Канадзаве: лихой, уверенный. В отличие от самого Стефа, Джон аксель любил.        Потом все переехали в Кобэ, и в суете Стеф немножко отвлёкся, правда оказалось, что не так уж немножко… Попытавшись, как было запланировано, связаться в скайпе с Кристофером первого июля, чтобы узнать свежие новости и согласовать расписание на следующие несколько дней, он не обнаружил того в сети. На телефонный звонок Тревизан разозлился: «Географию учи! У меня ещё тридцатое!» К разговору он был не готов, не имел под рукой нужной информации, наговорил разной ерунды и со словами «Завтра, всё завтра!» отключился.        И вот теперь, когда в Швейцарии наконец первое число, в Японии уже второе, все ребята уехали гулять и веселиться в честь дня рождения Джо, а Стефан сидел в своём номере с ноутбуком, ожидая, когда в скайпе появится его менеджер. Минуты тянулись и тянулись, Стеф вздыхал, глядя на то и дело появляющиеся новые публикации в инстаграме: Томаш, Хавьер, Лука, Джеффри, да и сам Джон делились впечатлениями. Он ставил лайки, посылал смайлики и сердечки, обиженно думая, что Кристофер, скорее всего, нарочно выбрал эту дату, просто из вредности… Мысль была несправедливой и абсурдной, но отделаться от неё до конца так и не удалось, поэтому, когда связь установилась, Ламбьель даже сам удивился, как раздражённо прозвучал его голос:       — Наконец-то! Не очень ты спешил, я смотрю.       — И ты здравствуй, Стефан, — развёл руками Тревизан. — Какая муха тебя укусила? Ааааа, — догадался он, — точно! У Вейра день рождения! Я нарушил такую идиллию! «Ты не из Америки, Джонни, ты из космоса!» Ты вправду это сказал? Самому не смешно?       — Твоё какое дело, Крис? — уже всерьёз разозлился Ламбьель. — И где ты собираешь сплетни, интересно мне?       — Так вечером вчера Вейр твитнул! Ты бы намекнул ему, что интимные подробности можно и не публиковать.       — С чего ты вообще читаешь твиттер Джо? — Вопреки сердитому тону, в груди потеплело: Джо не афишировал их нынешние отношения, но и не отрицал догадок и намёков. Сам он ещё не успел посмотреть этот пост, так что Тревизану, в общем, даже спасибо. — Ты теперь к нему будешь ревновать, что ли?       — Нет, с Вейром мне не тягаться, — полушутливо-полупечально хмыкнул Крис. — Он меня умывает одним фактом своего существования.       — У тебя явно много свободного времени, месье Тревизан! — констатировал Стеф. — Тебе заняться нечем? Так я найду тебе дело! Почту посмотри, я там выслал прикидки на состав следующих «Легенд» с ориентировочными гонорарами, проработай возможности спонсирования и скорректируй, если надо. Но это потом, сейчас рассказывай.        Крис приступил к докладу. Новостей накопилось неожиданно много, Стеф смотрел, как тот перекладывает бумаги, листает планнер, подглядывает в свой смартфон, и тоскливо думал, что Джо сейчас любуется японскими пейзажами, сидит с друзьями в чайном домике или делает тысячу фоток, хохоча и кокетничая. А он только и успел обнять его утром, вместе со всем кастом поздравляя во время завтрака… Даже подарок не подарил, не принёс цветов… А вот Джо на его день рожденья чудо совершил, пусть небольшое, но такое удивительное…       — А, ещё звонил Урманов! — Знаменитая русская фамилия выдернула Стефана из прострации. — Он подтвердил сроки и состав. Так что будет тебе работа с олимпийской чемпионкой, как заказывал.       — О, это отлично! — встряхнулся Ламбьель. — Липницкая очень интересная девочка. А кого Алексей ещё везёт, я забыл?       — Мальчик из Латвии, — подсмотрел в бумагу Тревизан. — Но по имени всё равно русский, что хочешь делай!       Что-то в его интонации насторожило.       — А сколько лет парню? — будто невзначай уточнил Стеф.       — Юниор ещё, пятнадцать, кажется. А что? — странно напрягся Кристофер.       — Чтобы знать. Программа юниорская другая. А впрочем, неважно. Пока не увижу, не пойму, что он может, даже не буду загадывать. Симпатичный парнишка хоть? — лукаво хмыкнул он и увидел, как менеджер насупился.       — Мелкий ещё, — буркнул он. — Хочешь фотографию?       — Зачем? Всё увижу, как приедут. Что там ещё? — нетерпеливо бросил он в экран. — Мне уже скоро на лёд собираться. Или это всё?       — В общем и целом всё, — пожал плечами Крис. — Мелочи кое-какие, но это не срочно. Ты ж вернёшься когда? Через неделю?       — Через пять дней, — вздохнул Стеф. — Ну, и хорошо тогда. Тогда пока. Поработай с тем, что я выслал. Всем нашим привет передавай! Салют! — и не дожидаясь ответного прощания, захлопнул ноутбук.       Если он хоть немного знал Тревизана, тот положил на мальчишку глаз. Это было пока ни плохо, ни хорошо, но могло стать проблемой. А могло стать решением многих проблем, как посмотреть… Но сегодня всё это было неважно, потому что у Джо день рожденья! И Стефан набрал номер ресепшн, чтобы заказать на вечер цветы.        Отель чуть шелестел, засыпая, когда Стеф с роскошной охапкой белых пионов остановился перед дверью Джо. Их номера были напротив, два шага поперёк коридора. Сделать их оказалось неожиданно трудно, и Стефан пытался поглубже вдохнуть, чтобы хоть немного успокоить бушующее сердце и трепет в каждой мышце. Он раньше никогда в жизни не брил вокруг ануса, никогда не готовился так — до чистой воды и трёх пальцев… Просто он решился и готов был на что угодно, лишь бы наконец всё у них произошло. То, что Джон был так близко — два шага поперёк коридора! — приводило в жаркое исступление, то и дело бросая в дрожь. Мысли… мечты… Желание — дикое как никогда и незнакомо-томное. Пугающе-острые сомнения: почему Джо такой осторожный? Словно избегает его, словно не доверяет… Восторженные сладкие вспышки где-то в солнечном сплетении от перехваченного горячего взгляда, полного ласки — нет, нет, любит, любит! В голове мутилось, тело изнывало. Стеф не помнил за собой такой неистовой любовной жажды даже в безбашенной шалой юности.        Задыхаясь от нежности, вожделения и непонятного страха, он постучал и несколько секунд стоял ни жив ни мёртв, пока не услышал, как щёлкает дверная ручка. В лицо бросилась кровь: он вдруг понял, что впервые пришёл сдаваться. Отдаваться… принадлежать. Нетерпение и опаска сменяли друг друга с калейдоскопической скоростью, но близость исполнения мечты искупала все страхи. Джонни… Только ты…        Вейр распахнул дверь и, восхищённо ахнув, отступил в сторону:         — Вот неожиданность! Входи скорей! Боже, какой букет! Надеюсь, это для меня?        Он очевидно недавно ходил в душ, потому что волосы были влажные и весело кудрявились вокруг чуть утомлённого, но счастливого лица, а под спортивными штанами, закатанными до колен, явно не было больше ничего. Мимолётную ревнивую мысль, что Джо даже не спросил, кто пришёл, Стефан тут же прогнал. Ещё не хватало! Радостная нежность сияет в любимых глазах — чего ещё желать?..         — А что, здесь прячется ещё один именинник? — в тон подхватил Ламбьель. — Тогда вам придётся делиться, букет у меня один!         — Нет! Никакого дележа! — возмутился Джон. — Белые пионы всего мира принадлежат только мне! Давай сюда!        Он шагнул ближе, протягивая руки, и Стеф тоже сделал шаг навстречу, а потом они дружно этот букет уронили, рассыпав душистые шапки цветов почти по всей комнате. Так же одновременно оба наклонились собирать, крепко стукнулись лбами и расхохотались.         — Кажется, надо сделать паузу, — ощупывая голову на предмет шишки, весело заявил Джо. — Будем считать, цветы ты подарил. Мне очень приятно, chéri, очень, правда. Я и не ждал, ведь время позднее. И ты поздравлял меня уже. И вдруг — оп! — продолжение! Обожаю праздновать день рожденья в Японии! Получается как бы два дня. Просто прелесть! Так, ну-ка, дай проверю твой лоб, нам тут синяки не нужны! — Подавшись вперёд, Вейр отвёл в сторону Стефову чёлку и, чуть полюбовавшись, коснулся прохладными губами точно там, куда пришёлся удар. — Обойдётся, — прошептал он тихонько на ухо и уже громко заявил, поднимаясь: — Продолжаем отмечать! Смотри, чего есть!        Проследив за взмахом его руки, Стефан увидел на низком столике вазу с клубникой, небольшую коробку, в каких японцы обычно дарят сладости, и мокрое ведёрко, из которого торчало горлышко бутылки. Только теперь он обратил внимание, что номер полон цветов: на подоконниках, в углах на полу, на тумбочках, под телевизором и возле зеркала стояли вазы, корзины, вазоны, полные самых разных и невероятных цветов. Были там и пионы, конечно, но белых странным образом не оказалось, и Стеф этому необъяснимо сильно обрадовался. На кровати светился открытый ноутбук, где красовалась не какая-нибудь социальная сеть, а текст — сплошной, да ещё с таблицами и схемами.         — Как раз, шампанское мы разопьём, а в ведёрко поставим твои пионы, — уже вытирал полотенцем бутылку Джонни. — Давай, собирай их скорее, я пойду высыплю лёд…        Пока Стефан ползал по полу и складывал цветы стебелёк к стебельку, Джо принёс в ведёрке воды и, вытащив из бара пару бокалов, принялся ловко шелушить фольгу на бутылке.         — Джо, не торопись! — попросил Стеф, пристраивая букет, чтобы не опрокинулся. — Скажи, у тебя есть монетка?         — Какая монетка? — удивился тот.         — Доллар, евро, франк, йена, да хоть русский рубль, без разницы, — пожал плечами Ламбьель. — Денежка, понимаешь?         — Тааааак, — хитро прищурился Вейр и вышел в прихожую, где висела куртка и стояла любимая «биркин». — Ну, держи, — протянул он на ладони несколько монет. — Можешь все взять, или выберешь?         — Выберу, — ловко подцепил Стеф индонезийскую рупию. — Просто говорят, что дарить часы к разлуке. Вот, — вытащил он из кармана продолговатый футляр. — Извини, что такой стандартный швейцарский подарок, но мне хочется, чтобы ты ни на секунду… — он запнулся и отчаянно покраснел, — ни на одну секунду не забывал обо мне. Прости, я эгоист, да?        Джон порывисто схватил его в охапку и прижался щекой к щеке:         — Не говори так, не надо… Этого хочется всем, кто любит… и мне тоже. Спасибо, cher ami, спасибо тебе! Я помню о тебе каждый миг, но и часы буду носить с удовольствием, — весёлые глаза оказались прямо перед лицом Стефана, тёплые губы прильнули поцелуем. — Ну-ка, что там у нас?        Открыв замшевый футляр, он присвистнул:         — Ого! Я ещё не заслужил такой бренд, месье Ламбьель, честное слово!         — Надень, — тихо пробормотал Стеф. — И ты сам учил меня не мерить на деньги…         — Поможешь? — с улыбкой протянул руку Джо.        Стефан взялся за запястье крепкой руки, вновь на мгновение поразившись, как эти очень мужские, грубоватой формы руки на льду умели стать цветами, крыльями, ветром и водой, а потом внезапным дежа-вю вспомнил, как целовал их в Шампери, наконец признаваясь в любви... Вейр, видимо, тоже вспомнил об этом, потому что взгляд его подёрнулся томной нежностью, и пальцы правой руки снова поправили Стефу упавшую прядь волос. Застегнув эластичный ремешок из дорогущей кожи неизвестной змеи, Ламбьель взглянул на результат и подумал, что любая платина, любые бриллианты и сапфиры, любой самый точный ювелирный механизм не может быть слишком хорош для этой руки, закрыл глаза и снова приник губами к раскрытым любимым ладоням.         — С днём рождения, Джо, — прошептал он, когда тот отнял руки и опять крепко прижал к себе. — Будь счастлив, ладно?         — С тобой обязательно, — ласково выдохнул ему в висок Вейр. — Спасибо, мой милый. Роскошный подарок! А шампанское что, не открывать?        Шампанское, разумеется, открыли, но выпить успели буквально по паре глотков, потому что увидев, как Джо откусывает от крупной клубничины, Стеф так стремительно потерял голову, что потом не мог вспомнить, куда дел недопитый бокал. Прижав полуголого Джона к спинке дивана, он целовал его куда попало, гладил плечи, руки, трогал колени, сжимал бёдра, сходя с ума от ощущения близости — такой невероятной, такой немыслимо желанной и пугающей одновременно. Несколько минут Джон принимал его ласки, вздыхая и слегка подаваясь навстречу, а потом тихо зарычал и запустил ладони под резинку его штанов, сминая задницу. Стефана ошпарило невольным стыдом и вожделением…         — Что?.. — недоверчиво поднял брови Вейр, тщательнее обшаривая руками Стефов зад. — Это что, джоки? Да ладно… быть не может! — С этими словами он завалил Стефана на диван и быстро стащил с него спортивки, тот и ахнуть не успел. — Мог ли я подумать, что ты такой испорченный, Ламбьель? — патетически вопросил Джо неудержимо краснеющего швейцарца, который смущался всё сильней, потому что теперь стало вовсе невозможно спрятать сумасшедшее возбуждение. Джоки уже подмокли, Стеф чувствовал; было жарко, стыдно и безумно хорошо. И почему-то снова страшно… Впрочем, в глазах Джона сверкали и прыгали весёлые чёртики, когда он притворно строго продолжил: — Ая-яй, ая-яй, какой плохой мальчик. А ну-ка, снимай быстро это безобразие! — потянув за руку, он помог Стефану встать, мимоходом сняв с него и футболку, и вдруг, скользнув взглядом по растерянно замершему Ламбьелю, странным тоном заявил: — Впрочем, нет. Давай медленно…        Неуверенно подняв глаза на непривычную интонацию, Стеф натолкнулся на Джонов взгляд и засмеялся от облегчения. А страх — страх обмануться в ожиданиях, разочаровать и разочароваться — он прошёл без следа, вычеркнутый, стёртый, смытый взглядом Вейра. В этом взгляде была страсть, желание, радостное нетерпение и предвкушение, но главное — там была любовь, безбрежная, бездонная, неисчерпаемая как море. Эту любовь было невозможно разочаровать, разрушить, расточить, она была — просто была. Знание это вспыхнуло молнией, и Стефан сделал маленький шаг назад, подхватывая игру:         — Насколько медленно, мой повелитель?         — Не слишком… — отозвался всё тем же странным голосом Джон, перебегая глазами по кокетливо изогнувшемуся телу Стефа.         — Хорошо ли тебе видно? — Стефан провёл ладонями от груди к бёдрам, мимоходом зацепил резинку джоков. — Может, мне…        Закончить фразу не удалось: терпеть ещё какие-то провокации сверх пресловутых джоков Вейр не собирался. Он просто встал с дивана и закрыл Стефу рот поцелуем — фирменным поцелуем, от которого у Ламбьеля всегда подгибались ноги и кружилась голова.         — Иди сюда, — через пару минут, уже тяжело дыша, серьёзно проговорил Джон и потянул его на кровать. — Ляг, я сейчас, chéri …        Он откинул край покрывала, и задыхающийся Стефан почти упал на простыни, наблюдая сквозь дрожащие ресницы, как Джо захлопывает ноутбук и бросает его в кресло, как до конца стаскивает покрывало и роняет прямо на пол, быстро запирает на ключ дверь, гасит свет… Затем он как-то осторожно встал на кровать коленями, несколько мгновений смотрел на Стефана в призрачной цветной полутьме японского города, сияющего за окнами, и вдруг, выдохнув, властно накрыл его своим телом. И мир вокруг Стефа рассыпался на фрагменты.        Губы… руки… шёпот… кожа… запах…        Губы горячие, сладкие и настойчивые, и внезапно жёсткие, требовательные, не дающие воли, а напротив, выпускающие на волю острые зубы: даже не думай!        Руки сильные и такие чуткие, умные, словно руки музыканта на любимом инструменте: звучи, звучи, любовь моя!        Шёпот в ушах шелестит, втекает в мозг, в кровь, в каждый волосок, наполняет блаженством… Слова почти неразличимы, да и не в словах дело… страсть в шёпоте, жажда и призыв: иди же ко мне, иди!        Кожа шелковисто-прохладная, чуть влажная и нежная, и прижиматься к ней своей, горящей от возбуждения, даже не наслаждение — экстаз!        Запах лишает рассудка, включает инстинкты — пьянящий, горько-пряно-дымный, неистовый: запах жизни со всей её болью и радостью!        Мир пульсировал, то фокусируясь в одной точке, например, там, где в этот миг были губы Джона, то пронзая пространство и время яркими картинками воспоминаний и грёз, где тоже был только Джон. Думать не получалось, в мыслях была метель невнятных ассоциаций, противоречивые желания рвали на куски. Иногда непроизвольная дрожь прокатывалась буквально с головы до пят, и тогда Стеф на несколько секунд осознавал себя — с Джо, и это снова засасывало в омут сбывающегося сна… Всё, что он мог сейчас, просто дышать, но даже это порой было слишком сильно, потому что всё тело, как наэлектризованное, на каждое прикосновение вздрагивало, выгибалось, подставлялось и дрожало, неподвластное никакому контролю. Тело хотело отдаваться и отдавалось. А Стефан уже не знал, чего именно хочет, лишь бы — с Джо…         — О господи, ты готовился… — разобрал он горячий выдох на своей щеке и со стоном шире развёл бёдра, чтобы не мешать пальцам Джонни, пока ещё ведущим осторожную разведку. — Ты готовился, да?         — Ох… — Внутри у Стефа фейерверком взорвался и рухнул ещё один, лишь сейчас осознанный страх: ни тени недоверия, подозрения, сомнения не было в этом восхищённом вопросе, только благодарность и страсть. — Конечно, ещё бы, — торопливо прошептал он в ответ. — Ещё одного такого раза, как в Шампери, я не переживу… Jean, s'il te plaît, je ne peux plus… Prends-moi… je vais mourir maintenant… ***         — Шшшшш, тише… кто ж тебе даст умереть… — Джон привстал, выдвигая ящик тумбочки, и Стефан воспользовался этим, чтобы стянуть с него лёгкий трикотаж спортивных штанов. Когда исчезли его чёрно-оранжевые скандальные джоки, память не сохранила. — Только не спеши…        Стефан лишь прерывисто вздохнул. Совершенно растерянный, он пытался понять, куда делся весь его опыт ловеласа? Да Джонни и не оставил ему никакой инициативы, уверенный, напористый и ласковый до потери чувства самосохранения. Время будто свернулось в кольцо, Джон ласкал, целовал, шептал… Возбуждал и расслаблял… Сводил с ума и сжигал на медленном огне! И в тот момент, когда Ламбьель решил, что пора умолять и требовать, Джо сильнее отвёл в сторону его колено, а другую ногу положил себе на плечо…         — Прости, потерпи чуть-чуть, — виновато прошептал он, нависая над Стефом. — Je ne peux plus, je suis désolé, ma joie… ****        И Стефан захлебнулся воздухом, принимая в себя первый плавный толчок любимого. Боль и наслаждение перемешались, невозможно было понять, где одно, где другое. Вдруг нахлынул восторг, словно он наконец совершил нечто… правильное, почти священное. Боль не возмущала, не вызывала протест, как бывало когда-то с другими. Стеф жаждал принадлежать Джонни, в этом был смысл его существования!        В мучительном нетерпении Стефан стал двигаться навстречу, закинул голень на поясницу Джо, пытаясь приблизить финал, потому что хотел этой точки, этого логического окончательного утверждения — он его! Вейр уже дышал так же тяжело и хрипло, постанывал, порой кусался, но двигался по-прежнему бережно, лишь менял направление и угол, заставляя Стефа скулить и вскрикивать от насквозь прошивающих тело игл нестерпимого удовольствия. Наконец он не выдержал:         — Jean, оооо… Jean, supplie … *****         — Да? Ты готов? — даже в этот момент Джон беспокоился о нём, и Стеф со всхлипом закивал. — Мой сладкий, мой хороший… сейчас… — Немного поменяв позицию, Джо голодно поцеловал его в губы и прошептал: — Потужься капельку, я хочу войти до конца…        И неожиданно эта по-детски простодушная физиологичность его слов стала для Стефана абсолютным доказательством! Они принадлежат друг другу. Это так. Это правда. Он чуть напрягся, ощутил совершенную заполненность, услышал хриплый, дикий стон Вейра и сорвался в оргазм, яростный и ослепительный. Ни с чем несравнимый.        Потрясённый переживанием, он смотрел сквозь пелену слёз на искажённое экстазом лицо Джона, ощущал неистовое напряжение его тела, впитывал его страсть и наслаждение. Большего счастья он представить не мог.         — Ne me quitte pas, Jean …****** — выдохнул он без голоса, но Джо услышал и тоже себя отпустил.         — Стеф, Стеф… жизнь моя… — Через несколько минут к обоим вернулась связная речь, и Джонни прижался мокрым лбом к такому же мокрому виску Стефана, шепча нежности. — Что ты делаешь со мной, что ты делаешь…         — Qu'est-ce que tu me fais, Jean, ******* — не в силах открыть глаза, Ламбьель наощупь гладил неверной рукой вздрагивающее горячее тело рядом. — Нет слов у меня… Спасибо… Если бывает на свете идеальный секс, то это был он, точно.        Джон вдруг обвил его рукой, притянул к себе ещё плотней и крепче.         — Разве секс, chéri? Я думал, это любовь… *****        «Ты это видел?» — лаконичный вопрос от Лайсачека в вотс-апе сопровождал ссылку на ролик в инстаграме.        Максим уже нацелил палец, чтобы перейти по ней, но вдруг замер. Что-то внутри словно шептало: не смотри, ну его нафиг, опять какая-нибудь лажа… сплетня, скандал… Тебе надо это? Только трафик просадишь, почти четыреста мегабайт, сдуреть! Либо длинный, либо очень качественный… интересно, что Лайс счёл таким уж важным? Да ну, нет, не смотри!..        В этот момент в дверь комнаты заглянул Федя:         — Ну, Динамо бежит, а Зенит? Тебя ждать?         — Да-да, я готов! — Траньков с облегчением сунул телефон в карман, откладывая всё на потом. — Бежим!        Италия! Солнце и невозможно синее небо! Озёрная гладь, горы на горизонте, ароматы цветов, персиков и кофе… Каждое лето они приезжали сюда на сборы на три-четыре недели, Нина Михайловна работала и с итальянскими ребятами, и все были довольны: вроде бы работа, нагрузки, тренировочный процесс, а вроде бы — Италия, лето, дольче вита! Вот и сейчас они бежали с Фёдором полноценные десять километров, а ведь ещё неделю назад он буквально сдох на восьмом. Физика возвращалась, тело работало, слушалось. Плечо восстановилось процентов на девяносто, и ведь это только начало июля. Новые программы, которые были практически целиком готовы, нравились, заводили. Всё было так отлично — если бы не уходить с катка. Вот никогда не уходить! Исчезать куда-нибудь на время, которое принято считать свободным…        Свободным! Более ироничной издёвки придумать было невозможно. Свободным Максим чувствовал себя именно на тренировках, а в промежутках словно надевал кандалы. Условности, обязанности, рамки и контроль стискивали его, душили и мучили, выпивая любую радость, весь вкус жизни. Журналисты и фотографы комарами вились вокруг и натурально пили кровь, переливая из пустого в порожнее малейшие подробности их с Таней существования. Даже её это начинало нервировать, а Максим просто зверел! Но… но приходилось, как пингвину в мультике, «улыбаться и махать». Вся надежда была на сезон. Вот начнётся всё всерьёз и можно будет всех посылать. Вежливо, но смело. Первый старт у них Небельхорн, и он уже в сентябре. Дотерпеть, просто дотерпеть, уговаривал он сам себя. Помогало ненадолго, правда…        Свадебные вопросы Максим почти все переложил на Татьяну, а она в свою очередь на агентство. Сам он только согласовал список гостей, пригласил друзей-свидетелей и выбрал модель костюма. Теперь надо было пережить две примерки, репетицию и мальчишник — обязательную программу, так сказать. «Максим, агентство предлагает то-то и то-то, — сообщала порой Таня, — что скажешь?» «Тебе нравится? — спрашивал он. — Значит, добро». Ему было всё равно… Даже Климов — лучший друг и главный шафер — полнее владел ситуацией и, периодически разъясняя какие-то моменты, разводил руками: «Ну нельзя же так, Леонидыч! Ну, бляха муха! В себя приди уже!» Траньков кивал, обещал…        Нежданной отдушиной стал Лайсачек. Он присылал смешные ссылки на чьи-нибудь фотки, забавные картинки, какие-то простые слова, от которых становилось легче, словно вынырнул из тумана и снова увидел мир вокруг. Эван часто напоминал о себе, это было приятно… Однажды сообщений не было два дня и Макс занервничал: он знал, что Лайс любит спортивные машины, мало ли что… «У тебя всё нормально там? — написал он в вотс-апе. — Жив-здоров?» Ответ пришёл минут через сорок. Селфи на фоне какого-то пафосного party с подписью: «Извини, грёбаная работа». А потом ещё через час: «Скучаю».        И Траньков тогда невольно улыбнулся, потом разозлился на себя, а потом успокоился. Да, он тоже соскучился. Да, он тоже постоянно вспоминает те полчаса в раздевалке в Алма-Ате. Да, ему тоже, блядь, понравилось! Очень понравилось! Но это не то… совсем не то, конечно. И слава небесам! Хотя, возможно, это именно то, что ему нужно. Чтобы связать их с Эваном имена — надо чокнуться. Вряд ли таких чокнутых на свете достаточно, чтобы это произошло. Но осенняя поездка в США теперь стала по-особенному желанной… «Да», — написал он тогда в ответ. И послал картинку рыжего осеннего листа.        Вечерняя десятикилометровка прочистила мозги весьма основательно, не оставила ничего, кроме морального удовлетворения и физического опустошения. Когда они с Федей вбегали на территорию тренировочного лагеря, Максу хотелось только в душ и прилечь. Поэтому мигающий индикатор сообщения он заметил не сразу, а уже изрядно расслабившись и остыв.        «Так видел или нет?» — настойчиво светилось на экране.         — Блин! — вспомнил он про ссылку и лениво коснулся подушечкой пальца.       Ролик был действительно в высоком качестве, и выложил его Баттл. Видимо, он и снимал из-за кулисы «Fantasy On Ice», и с первых же звуков у Макса перехватило горло. Ne Me Quitte Pas…       Стеф катает Ne Me Quitte Pas в Кобэ. Уже заканчивает. Остаётся буквально несколько секунд. И вот финал — он скользит, простирая руку в призывном жесте, скользит и скрывается в полумраке. Зал взрывается! Поклоны, благодарности, флаги Швейцарии повсюду на трибунах. Но ролик не заканчивается. Стефан выбегает со льда за кулисы и обнимает Вейра, который тоже почти бежит ему навстречу. И лицо Стефа — ликующее, сияющее, восторженно-светлое. Они сжимают друг друга в объятиях и разворачиваются, очевидно, вообще не замечая, что их снимают. И лицо Джо — восхищённое, благодарно-счастливое и… уверенное. Стоп…        Траньков выронил телефон. Тот упал углом ему на босую ступню, от резкой боли Макс зашипел, грязно выругался и взметнулся с кровати, не зная, что делать. Ничего не было в этом видео, но было — всё. Всё — как на ладони. Для него — персонально. Почему так больно? И зачем Лайс прислал? Зачем?..        Федька плескался и насвистывал в душе, слышимость в жилом корпусе была абсолютная. Макс, не сразу попав в штанины, натянул шорты, накинул куртку сборной и вышел, не представляя ещё, куда направится. Ноги несли сами: за территорию базы, вверх по улочке к холмам, свернуть вдоль садов, ещё свернуть… Опомнился он, когда завибрировал зажатый в кулаке телефон.        «Что скажешь?» — настаивал Лайсачек в чате.        «ЗАЧЕМ? — капслоком напечатал Максим. — Эван, зачем…»        Вдруг обнаружив себя на красивой дороге над городком на склоне холма, он присел на большой плоский камень у обочины и стал смотреть, как блестит в закатных лучах озеро, как ветерок перебирает листву оливковых и персиковых деревьев в садах, как пёстрой россыпью черепицы красуются крыши домов и двух маленьких католических церквей. Что ж получается? Неужели он рассчитывал на что-то другое? Даже после того, что своими глазами видел в Шизуоке? После того, о чём интуитивно догадался на той злополучной фотографии осенью? Не рассчитывал, конечно, не идиот же он… Но почему ж тогда так больно? Неужели только потому, что для него эту прогу катать отказались?.. А для Вейра нет…        Телефон в руке разрывался биппером, Эван сыпал в чат сообщение за сообщением, но Максим не хотел читать. Он не ожидал от Лайса такой подставы. И в общем, уже неважно было, зачем тот так поступил.        Неожиданно телефон зазвонил. Макс устало прикрыл глаза — Лайсачек не отстанет, понятно. Чуть помедлив, он ответил:         — Честно, уже неважно, Лайс…         — Важно, это важно! — заорал в трубку Эван, и Максим даже опешил, так это было не похоже на всегда ровного ироничного американца. — И не думай отключиться! Слушай меня! Ты слушаешь?!         — Слушаю, и нормально слышу, можно громкость убавить, — стараясь держать себя в руках, отозвался Траньков.         — Это видео Джеффри снимал для меня, понимаешь? — горячо принялся объяснять Эван. — Из-за Джонни! Я не верил ему, что они наконец со Стефом, и он решил мне доказать! Оно такое, вроде бы невинное, но только не для того, кто хорошо их знает! Там всё в глазах, ну! Понимаешь?         — Там всё в глазах, согласен, — снова закипая, процедил Макс, — а я тут при чём? Тебе видео, сам бы и смотрел!         — Но я же помню, как ты не поверил мне тогда про них! — воскликнул Лайс. — Ты разозлился на меня, решил, что я придумал, да? А я просто знаю, — понимаешь, знаю! — что этот номер в ванкуверский сезон Стефан придумал ради Джонни! А Джонни тогда сделал вид, что не понял, или вправду не понял… Чёрт его знает! Между ними всегда всё было так странно… А Стеф его любит очень давно… Прости, Макс! Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, правда понимаю…         — Ты не можешь, — тихо и зло пробормотал Максим. — Этого ты не можешь…         — Джефф мой друг очень давний и близкий, — тоже тихо продолжал Эван. — Я ведь долго был почти одержим Джонни… И Джеффри сделал эту запись, чтобы я наконец успокоился, отпустил это полудетское наваждение. Я увидел, что там действительно всё сбылось… потому что всегда лучше знать точно. Я теперь знаю про Джо… А ты — про Стефа.         — Ты это так намекаешь, что мы товарищи по несчастью, что ли? — недоверчиво хмыкнул всё ещё психующий Макс.         — Да не то чтобы, — грустно усмехнулся Эван. — У тебя есть хотя бы воспоминания… А у меня — ничего кроме грёз…         — Я не понял, мне пожалеть тебя сейчас? — искренне не понимал Максим. — Мне не нужно было этого видеть, Лайс! Вообще никогда! Даже знать не нужно было, что он катал эту прогу! Не сейчас! Только не сейчас, понимаешь?         — Именно сейчас, — возразил Эван. — У тебя переломы были?         — Охуеть своевременный вопрос!         — Так были?         — Естественно!         — Ты помнишь? Перелом — боль! Резкая, сильная. Потом репозиция — опять боль. Сразу, не давая передышки. Но зато срастётся правильно, — тихо и убеждённо сказал Эван. — Представь, если бы потом заново ломать…        Оба молчали долго, с минуту. Потом Максим вздохнул и проворчал:         — Так что, выходит, спасибо, что ли?         — Да не обязательно, — мягко усмехнулся на той стороне Лайс. — Главное, осенью приезжай.