Ne Me Quitte Pas

       — Тань, слушай, а зачем я тебе тут сегодня? Примерка же последняя, всё готово, — вдруг спросила Настя, поставив на столик полупустой стакан минералки.        В свадебном салоне было душно, хотя снаружи уже становилось прохладнее. Август… В Москве он редко бывает жарким.         — Так именно потому, Настён, — пожала Таня плечами. — Мне же нужен свежий взгляд! Я столько раз его снимала-надевала, убирала-добавляла… Я уже не понимаю ничего. А ты только раз была, когда мы ткань выбирали, поэтому сразу увидишь результат. И скажешь, как вышло.        Задорожная тоже пожала плечами. Они ждали уже минут десять, администраторша сказала, что мастер вносит последние штрихи и всё будет готово буквально вот-вот. Татьяна откинулась на удобную мягкую спинку дивана и вздохнула. Сегодня она заберёт своё платье, послезавтра будут мальчишник и девичник, а через пять дней… Через пять дней её свадьба. Её свадьба с Максимом… Господи, почему ей так плохо…         — Макс всё-таки молодец, — вдруг весело заявила Настя. — Как он здорово придумал выложить в инсте ретроспективу ваших программ! И такие к ним истории хорошие написал! Он это всё сам?         — А как же, — хмыкнула Таня. — Он и помощи не просит, и советов почти не слушает. Такой…         — За то и любишь, — в тон поддела подруга. — Что такой.         — За то и люблю, — вздохнула Татьяна.        Максим начал публиковать на своей страничке истории про их номера — спортивные и показательные — буквально сразу, как они вернулись из Японии. Практически всё свободное время дома он проводил за компьютером: выбирал наиболее подходящее фото с программы, сочинял сопровождающий текст. А ещё (она это видела, конечно, видела!) ностальгировал, листая фотографии и ролики, и тосковал. «А что ты делаешь?» — однажды без всякой задней мысли заглянула она через его плечо: на мониторе был один из Art On Ice, вроде бы, цюрихский. «Вспоминаю», — ответил он странным голосом, не отрывая глаз от экрана, будто пытался войти туда, в кадр. Она быстро произнесла «ага» и тихонько ушла из комнаты. Он прощался… он прощался, господи…         — А фата у тебя надевается или прикалывается? — вдруг спросила Настя.         — Что? — вздрогнула Таня. — Аааа, прикалывается, а что?         — Хорошо, стильно, когда приколота, — одобрила подружка. — А то как напялят сверху причёсок, как куклы на капоте, ужас ведь!         — Ты так плохо обо мне думала? — невольно улыбнулась Татьяна.         — Просто хотела ещё раз убедиться в твоей безупречности, — хихикнула Настя и, протянув руку, поправила сползший с Таниного плеча палантин. — Есть хоть что-нибудь, где ты лажаешь, а?        Таня отшучивалась, уже нетерпеливо поглядывая на циферблат наручных часиков, а сама тоскливо думала, что есть… Ещё как есть…        Когда они наконец уехали на итальянские сборы, Макса слегка отпустило. Но только слегка — на тренировочное время. Жил он по-прежнему в номере с Климовым и старательно сводил к минимуму время наедине с ней. И ещё эти журналисты! Столько интервью, сколько они дали с момента оглашения своей помолвки, они не давали даже после олимпийской победы. Это был кошмар! И он держался, хотя ему это дорого стоило, она же видела… Она всё видела. Однажды не утерпела, спросила, может ли чем-то помочь, а он эдак усмехнулся кривовато и сказал: «Давай просто сделаем это уже. Новый цикл. Новая жизнь». Ему нравились обе их постановки на сезон, особенно короткая индийская. Он подошёл к делу очень серьёзно, пересмотрел кучу индийских танцев и её заставил, ещё в Москве попросил о консультации специалиста по этой специфической хореографии, а потом много раз переделывал свой костюм, добиваясь наибольшей аутентичности при функциональном удобстве. Почему-то перед прошлым сезоном, когда они придумали это всё, никакого особенного энтузиазма ни Индия, ни Дракула у Максима не вызвали… То ли он так соскучился по работе, то ли изменился… Главное было, что на льду, в зале или у портнихи он веселел, увлекался, синие глаза становились горячими как прежде, азартными. Таня была готова круглые сутки точить хорео и связки, лишь бы видеть его таким. Но круглых суток ей никто не предлагал.        А в один из вечеров он пропал с базы. Вернулся с Климовым с пробежки, освежился, а когда Федя тоже вышел из душа, Максима не было. И на ужине не было. Сигнал по телефону проходил, но или трубку не снимали, или было занято. Когда Мозер уже решительно заявила, что после полуночи будет звонить в полицию, Макс объявился сам. И все сразу притихли, даже не пытаясь ни спрашивать, ни стыдить. Там своего хватало… «Пожалуйста, простите меня все, — ровным голосом сказал он. — Больше никогда такого не будет. Клянусь». И почему-то все сразу поверили. Даже Нина Михайловна. И с того дня он вправду переменился. Только вот почему же Тане казалось, что вместо одной болезни у него теперь другая?..        Привыкнув за годы безответной влюблённости внимательно следить за Траньковым, она быстро заметила перемену в нём после того происшествия. Будто он готовился к сложному элементу — сосредоточенное и опасливое нетерпение. Ей не нравилось. Тревожило. Максим всегда был непосредственным, порой даже слишком, не считая нужным притворяться и скрытничать, а сейчас у него завёлся секрет, и вряд ли это было к добру. Первой мыслью было спросить его самого, но она быстро от неё отказалась, почему-то испугавшись. Мало ли что он мог ей ответить… Помучившись сомнениями пару дней, Таня позвонила Ламбьелю. «Нет, Тати, я не знаю, — грустно ответил он на её вопрос. — Что бы с ним ни произошло, я не имею к этому отношения. Разве что косвенно, но это уже не от меня зависело…» «Что ты имеешь в виду?» — насторожилась Таня. «Видео из Кобэ, — пояснил Стефан. — Моё с Джоном. Я попросил Джеффри его удалить, но, боюсь, многие успели поделиться…» «А-а, — протянула она, — но это не похоже… Я помню, какой он был после Шизуоки, когда всё понял. А тут он словно чего-то ждёт… Странный…» «Может, свадьбы? — невесело улыбнулся Стефан, на что она только вздохнула. — Я не знаю, прости», — печально повторил Стеф, они попрощались, и Тане оставалось только бесплодно перебирать догадки. Но было тут и хорошее: Макс повеселел и стал помягче, чаще оставался со всей компанией потусить, предложил позвать обеих мам на недельку в Италию, чтобы поближе познакомить и развлечь будущих родственниц перед свадебными хлопотами. В общем, на сторонний взгляд, вернулся в норму. Но к ней он не переменился. Ни на йоту…         — Татьяна, спасибо за терпение! — администраторша наконец пригласила их в примерочную. — Всё готово, проходите, принимайте работу!         — Ой! — первой вскочила Настя. — Ура! Пойдём скорее смотреть!        Через несколько минут Таня разглядывала в трёх зеркалах, ловко расположенных в небольшой уютной комнате, красивую невесту в необычном пышном платье и не понимала: вот это она? Это на ней роскошный наряд, элегантный, несмотря на кружево и стразы? Это её тело словно в пену погружено в невесомые ткани? Это на ней сейчас подкалывают воздушную фату, будто в раму оправляют шедевр художника? Вот эта красавица — она? И у неё скоро свадьба с самым красивым и желанным мужчиной на свете? Да? Вы серьёзно?..         — Что случилось? — вдруг услышала она встревоженный вопрос портнихи. — Что-то не так, Татьяна?         — Да, — подхватила Настя. — Тебе что, не нравится?         — Почему? — удивилась Таня. — Всё великолепно.         — Но ты плачешь! — всплеснула руками Задорожная. — Тогда скажи, что от счастья!         — Конечно, от счастья, — старательно улыбнулась Татьяна и быстро вытерла ладонями щёки. — Разумеется… Что же ещё? *****        За все те недели, что Джонни провёл в Шампери, он успел «натоптать» три маршрута для пробежек: утренний, вечерний и усиленный. На утреннем он просыпался, разгонял кровь и мыслительный процесс, поэтому рельеф местности был несложный, живописный, но в меру, чтобы не перегружаться спросонок. Усиленный пролегал по сильно пересечённым местам, с подъёмами, спусками, местами для ускорений и нагрузок, на нём возможность смотреть по сторонам вообще не предусматривалась. А вечерний — самый любимый — как раз был для умиротворения тела и души, когда альпийская природа делилась с ним самым прекрасным, наполняла покоем и тихим счастьем. На вечерних пробежках Джо мог созерцать, думать и мечтать, не отвлекаясь на бытовые мелочи, всегда возникающие вокруг человека и создающие «белый шум» в мыслях. Некоторые из тропинок показал ему Стеф, некоторые он разыскал сам, по наитию сворачивая с уже известных дорожек.       Главной вечерней задачей было не перейти на шаг, но тело привычно поддерживало щадящий темп, давая возможность голове строить планы, вспоминать, анализировать. И чаще всего, начав с работы, с рекламных и телевизионных расписаний, со своих ребятишек, мысли неизменно и непреложно сводились к Стефану. Он ловил себя на том, что улыбается, и с удовольствием переживал заново каждый день, каждый миг, вспоминая их разговоры, работу, завтраки и ужины, встречи после недолгих разлук, нежные прощания и, конечно, ночи…       Стеф… Удивительный, нежный, смешной и восхитительный, самый близкий, самый необходимый. Джо уже и вспомнить не мог, как был без него. Впрочем, мог, конечно, но не хотел, совершенно не хотел! Кто же захочет чувствовать себя дураком, буквально между пальцев упустившим столько лет возможного счастья? Счастья, в котором Ламбьель купал его на протяжении всего китайского турне и после — каждую встречу, каждое мгновение рядом. И хотя с виду в их отношениях ничего особенно не изменилось, близкие и друзья, разумеется, разглядели. Джонни смущался немножко под добрыми подначками ребят, а Стефану всё было нипочём и он вёл себя ещё бесшабашнее и веселей, на льду практически хулиганил, приводя в восторг зрительный зал и собирая десятки тысяч «лайков» под роликами с этим безобразием. «Какого чёрта ты всё время прилюдно хватаешь меня за задницу?» — пытался возмущаться Джо, просматривая на ю-тьюбе очередной крупный план с фан-кама. «Не могу удержаться! — веселился Стеф, выхватывая у него планшет и садясь на колени верхом. — Я всё время хочу тебя трогать!» «Неприлично себя ведёшь! Просто неприлично! Ставишь меня в дурацкое положение!» — пытался сурово хмуриться Джон, на что Ламбьель весело предлагал немедленно ему отомстить и провокационно оттопыривал собственный зад. Смешливая перепалка всегда сводилась к одному: Стефан прятал лицо у него на плече и на выдохе произносил по-французски его имя. И обоих будто уносило горячей волной…       Когда после Китая он заглянул на несколько дней домой, Патти обняла его в дверях и долго не отпускала, а потом тихо сказала: «Уже не помню, когда у тебя были такие счастливые глаза… если были». «Мам…» — прошептал он в ответ, тщетно стараясь удержаться от слёз, а потом они вместе плакали и смеялись, сидя на кухне вдвоём, потому что приехал Джо заполночь, и почти не разговаривали, потому что — зачем?.. «Когда вы приедете вместе?» — спросила Патти, провожая его обратно в Нью-Йорк, и теперь уже Джон крепко обнял её, миниатюрную: «Ох, мам…» А в Нью-Йорке, перелопатив и утряся с Джонатаном и Лайной кучу дел, планов и расписаний, ухитрившись сняться в трёх фотосессиях и двух телешоу, он успел пересечься с Дирки, и вот ей-то пришлось слушать его сбивчивые слова, которых оказалось неожиданно много, и которые обязательно нужно было сказать, чтобы самому до конца понять и поверить… «Ты совсем другой, такой яркий, — с улыбкой взъерошила ему волосы Дирки. — И ты такой настоящий, Джо». Она была первая, кто сказал ему это слово — другой, а потом оно посыпалось со всех сторон: изменился, другой, серьёзный, взрослый, другой, другой, другой… И Стеф ахнул, встречая его в аэропорту Женевы: новая стрижка и выбритые виски действительно сделали лицо другим. «Тебе нравится?» — внутренне замирая спросил Джо, и в ответ получил тихий вздох и дрожащую ладонь, горячо и невесомо скользнувшую по нежно-щетинистому затылку. Ночь была сумасшедшей, чтобы не сказать больше.       А потом начался сезон: собрались ученики, расписанные по часам группы принялись втягиваться в нагрузки, по графику ходить на медосмотры, осваивать новые тренажёры, обживать новый хореографический зал. И как-то вечером, засыпая в своей мансарде один, потому что Стефану срочно понадобилось в Лозанну, Джон поймал себя на том, что безусловная и горячая любовь никак не мешает ему думать о работе, быть поглощённым своими детишками, их проблемами и проблемами школы в целом, потому что удивительным образом любовь и работа перемешались в нём, сплавились и наполнили. Наверное, Патти права: он никогда раньше не был так счастлив… Что там нужно сделать от сглаза? Пальцы скрестить и трижды плюнуть через плечо?       Сегодня ему вновь предстоял сон в одиночестве. Утром Ламбьель улетел в Москву. На свадьбу… Продолжая бег по пологому серпантину тропы, Джонни быстро поплевал через оба плеча и попытался скрестить пальцы, но стало неудобно бежать. Не то чтобы он ревновал… Хотя ревновал, конечно, да, но больше боялся за Стефа, что тому будет больно, горько, стыдно… Что будет плохо. А он будет далеко и не сможет поддержать. А Макс зато будет рядом, и ему тоже будет плохо, и кто знает, до чего может дойти вся эта ситуация. Но он не ревнует, нет, он верит Стефану, просто беспокоится, потому что, ну, это ведь действительно трудная штука, с какой стороны ни посмотри… Тропа шла под уклон, и Вейр незаметно для себя всё ускорял и ускорял бег, пока не покатился кубарем по склону, вылетев по инерции на резком повороте.       — Твою мать! — возмущённо задрал он голову к небу. — Если это знак, чтобы я не придумывал всякую хуйню, то почему нельзя было без кровопролития!       Матерясь себе под нос по-английски и по-русски одновременно, перепачканный в траве и с ободранным локтем, он кое-как восстановил дыхание и добежал до дома. У аккуратного подъезда, уже накрытого густой тенью Дент-дю-Миди, на скамейке сидела женщина, показавшаяся знакомой, и он приветливо кивнул, не сбавляя темпа, но она вдруг поднялась и окликнула:       — Мистер Вейр! Извините, можем мы поговорить? Я миссис Серна, мама Андреа.         — О! — Джо сразу вспомнил: высокая элегантная женщина часто заезжала за мальчишкой на маленьком вёртком автомобиле. — Добрый вечер! Я несколько… эээ… Нельзя до утра… — Пропотевшая майка остыла на ветерке и противно прилипла к спине, мечта принять душ приобрела космические масштабы. — Я как-то не ожидал…         — Мистер Вейр! — прижала она к груди сцепленные пальцы. — Я готова подождать вас здесь, сколько потребуется, но умоляю — поговорим сегодня! Это про сына и это очень важно! Пожалуйста! Я подожду!         — Ну, если так… — оставить её сидеть у подъезда Джон, разумеется, не мог. — Давайте поднимемся ко мне, я переоденусь, заварю чаю, и поговорим. Прошу! — открыл он дверь в подъезд. — Только лифта нет, уж не взыщите.        Она напряжённо улыбнулась и последовала за ним по уютной лестнице, выложенной мелкими шестиугольничками метлахской плитки. Джо чувствовал незнакомый, ненавязчивый, но явно дорогой аромат духов, а в лестничное окошко заметил припаркованный поблизости хвойно-зелёный ухоженный Порше. До этого момента ему не приходило в голову, что Андреа может быть из богатой семьи.         — Вы проходите на террасу, а то у меня не убрано, — открыл он створку французского окна.        — Не убрано? — она как-то рассеянно обвела глазами гостиную, и Джо сделал вывод, что на итальянский взгляд у него, очевидно, полный порядок.        — Я быстро. Располагайтесь. Кофе будем пить или чай?         — На ваш вкус, мистер Вейр, не беспокойтесь, пожалуйста!        Наскоро сполоснувшись и натянув белую версию русской формы, как раз высохшую после вчерашней стирки, Джон заварил в японском чайнике сен-ча, достал полагающиеся к нему чашечки, в нарушение всех правил поставил на поднос вазочку с крекерами и крошечными марципанами и отправился на террасу.         — Итак, — он придвинул к качелям маленький столик, водрузил на него поднос и, усевшись рядом с гостьей, разлил в чашечки чай. — Я слушаю вас.        Миссис Серна приняла из его рук чашечку, благодарно улыбнулась, пригубила и решительно начала:         — Мистер Вейр, скажите, что вы думаете об Андреа?         — В каком смысле? — на всякий случай уточнил Джон.         — О его перспективах как спортсмена, — заметно нервно пояснила она, и Джо видел, как ей хотелось добавить что-нибудь вроде «не придуривайтесь».         — Он очень талантлив, говорю совершенно искренне, — спокойно ответил он, ещё не понимая, что ей нужно.         — Талантлив? — переспросила она и снова пригубила чай. — Значит, талантлив, — повторила она полушёпотом, а потом резко отставила чашку и почти закричала: — Тогда почему вы не хотите быть его тренером?         — Что? — опешил Джон. — Я не хочу?         — Конечно, не хотите! — она сверкала на него большими светло-карими глазами и по-итальянски темпераментно жестикулировала: — Девочку вот взяли, а Андреа нет! Мистер Вейр, как вы не понимаете, для него это очень важно! Очень серьёзно! Мистер Вейр!..         — Погодите, погодите! — в свою очередь замахал на неё руками Джон. — Я пока ничего не понимаю! Давайте по порядку! Для начала, прошу вас, зовите меня Джоном. А ваше имя как, не сочтите за дерзость?        Запнувшись на полуслове, она перевела дыхание, схватила чашку и быстро допила её до дна.         — У меня чисто итальянское, трудное для иностранцев имя, — без церемоний наливая из чайника ещё, заявила она. — Меня зовут Франческа.         — Лингвист я или не лингвист, — усмехнулся Джо. — В своё время я научился без запинки выговаривать Tatiana Anatolievna и Galina Yakovlevna, так что — очень рад знакомству, Франческа.         — Я тоже очень рада, Джон, извините, что таким способом, — Франческа и ему подлила чаю. — Просто я не знала, как быть. Понимаете, с того момента, как вы пришли в эту школу, мальчик перестал стараться доказывать и начал действительно с радостью…         — Франческа! — вскинул ладони вверх Джо. — Я всё ещё не понимаю! Давайте-ка совсем с начала! С самого!         — С самого… — она сдвинула пушистые брови и откинула за спину чуть волнистую тёмно-русую шевелюру. — Тогда позвольте представиться ещё раз — Франческа Мальдини. Серна — моя девичья фамилия, и Андреа решил кататься под ней.         — И? — по-прежнему не понимал Вейр.         — Ой, я всё время забываю, что вы не просто не итальянец, а американец, и для вас футбол совсем другая игра… — Франческа резко хлопнула себя по коленям и поднялась. — Джон, можно я воспользуюсь ванной комнатой, а вы пока забейте в гугл «Чезаре и Паоло Мальдини*», а то я долго буду рассказывать. Куда тут у вас?        Она вернулась минут через пять, и Джону действительно хватило этого, чтобы оценить масштаб личности синьоров Мальдини, но проблему он всё ещё не улавливал, и Франческа принялась объяснять.         — Я, видите ли, замужем за двоюродным братом Паоло, полное имя нашего сына Андреа Паоло Мальдини, в Милане это культовая фамилия, понимаете? И вот мальчик, который носит эту фамилию, выбирает не футбол или, на худой конец, горные лыжи, а фигурное катание! Вы не представляете, какой был скандал! Его уговаривали всей семьёй, кроме Паоло, кстати, отдаю должное… Но парень упёрся! А я люблю сына! И я его три года возила в школу в Энью, четыре раза в неделю, а когда он узнал, что Стефан Ламбьель открывает свою школу, он загорелся перейти к нему. И я переехала с ним сюда. Раз в неделю мы ездим в Милан к отцу, или он к нам приезжает… Луиджи тоже любит сына, но всё ещё смотрит на его выбор, как на блажь. — Франческа потрогала чайник. — Остыл, ну, ничего, — заметила она, вновь наполняя чашечку. — Я ведь почему к вам пришла, Джон, — после паузы тихо произнесла она. — На днях я заглянула к нему вечером в комнату, потому что звала ужинать, а он всё не шёл… Он смотрел запись олимпиады в Ванкувере, мужскую произвольную… и плакал.        Джон вздрогнул и невольно сжал зубы. Да отпустит его когда-нибудь этот окаянный Ванкувер, господи?         — Он плачет очень редко, — продолжала Франческа, — и все его слёзы — от злости. Если очень сильно злится на кого-то, или на себя, или на несправедливость, на жестокость, на ложь — вот тогда слёзы. Никогда от боли, никогда от страха, никогда от капризов — только от злости. Я спросила, что не так с Ванкувером, который он смотрел уже раз двадцать, и он мне ответил: «Знаешь, мам, ведь Джон был лучше всех в этом Ванкувере. Несправедливо там всё, понимаешь…» Я не знала, как ответить, а он вздохнул и сказал: «Жалко, что он не хочет быть моим тренером. Если бы взял меня, я бы обязательно выиграл на олимпиаде медаль. Всё равно какую, хотя лучше золотую, конечно. И я бы ему отдал. Так бы было правильно. Выиграть медаль для него. Только он не взял меня. Леа взял, она очень крутая, а я не подхожу, наверно».        Вейр оцепенело слушал её хороший английский с милым итальянским акцентом. Так вот зачем она пришла… И что теперь делать? Что делать-то? Как он за эти полгода не понял, не разглядел… А ведь чувствовал, что тот действительно охотнее занимается с ним, чем с другими тренерами… Значит, мечтал стать его учеником… А он взял Леа. И не объяснишь мальчишке, почему вообще взял её… Господи, господи боже! Делать-то что?        Франческа молчала, рассеянно следя за закатными облаками над краем гор, и машинально потирала голые руки, потому что воздух посвежел к ночи. Джон тоже молчал. Наконец, на правах хозяина он решительно поднялся и протянул руку женщине:         — Франческа! Пойдёмте внутрь, вы замёрзли! Я сварю кофе, потому что вы задали мне непростую задачу, честное слово! Вставайте, вставайте! Разговор не окончен.        Усадив на кухне гостью за стол и зарядив кофеварку, Вейр присел напротив и прямо посмотрел ей в лицо. Красивая. Чёткие правильные черты. Яркая. Привыкшая к вниманию. Наверняка весьма уверенная в себе. Обычно… но не сейчас…         — Андреа ведь не знает, что вы ко мне поехали? — вполголоса спросил он.         — Разумеется, не знает! — даже с каким-то испугом воскликнула она. — Вы меня не выдавайте, пожалуйста! Он рассердится! Он…         — Он гордый, — закончил Джо, когда она запнулась. — Я понимаю. Всё между нами. Но тогда скажите, откуда информация, что я кого-то тренирую?         — Так все уже знают… — растерялась Франческа. — Все вокруг говорят. Я даже не помню, от кого услышала.         — Н-да, — усмехнулся Джон. — Диффузия, видимо. Сквозь стены, имеющие уши.        Злобно зашипела кофемашина, аромат эспрессо неожиданно поднял настроение. Жизнь всё-таки на редкость нескучная штука!         — Знаете что, Франческа, — достав из холодильника кувшинчик со сливками, вздохнув, заявил он, — я не буду ничего объяснять, потому что это долгая история. Я ведь ещё формально даже не тренер. У меня нет сертификата, тренерской лицензии, да и опыта тренерского нет. Есть мечта… есть партнёры, которые готовы меня поддержать… Эта девочка — мой собственный риск. А вы готовы рисковать судьбой сына? А он сам — своей карьерой? Насколько я успел его узнать, он очень рассудительный и целеустремлённый парень. Вы попробуйте открыть ему глаза на ситуацию, если он всерьёз хочет олимпийского пьедестала. Он действительно талантливый перспективный спортсмен, боюсь, со мной он потеряет много времени. — Голос предательски дрогнул, Джон сделал большой глоток кофе и внезапно обжёгся. — Ух, чёрт! Какой горячий! Так… о чём я… А, ну да, я мог бы по-прежнему…         — Джон! — мягко перебила Франческа. — Пожалуйста…         — Что? — насторожился он.         — Он всё это знает. Он хочет работать с вами. Учиться у вас. Видеть у бортика вас. Понимаете? — чуть слышно пробормотала она. — У него тоже есть мечта…        Вейр упёрся лбом в сцепленные ладони. Было и радостно, и страшно. Искушение… какое искушение!         — Франческа, — не поднимая головы, проговорил он, словно сквозь сон, — я ничего не отвечу вам сейчас, поймите… Я не имею права принимать такое решение в одночасье. Но я отвечу в ближайшие пару дней, обещаю. А сейчас извините, у меня завтра с утра группа старшая, ведь месье Ламбьель в отъезде…        Она поднялась из-за стола и вздохнула:         — Простите, Джон… Лишила вас отдыха, ворвалась… Я вообще-то вполне хорошо воспитана и обычно не позволяю себе такого безобразного поведения, но когда речь об Андреа… Порой сама себя пугаюсь, честное слово! Конечно, конечно, я всё понимаю! Но когда я вижу, как он смотрит кино, приседая в «пистолетике», или играет в приставку, сидя на шпагате… я просто не могла не попытаться.         — Вы настоящая мать, Франческа, — без улыбки сказал Джо, провожая её до дверей. — Я ведь без своей мамы тоже ничего бы не добился, хотя в Ванкувере я, разумеется, не был лучшим, это уж точно.         — Для Андреа были, — так же серьёзно сказала она и стала быстро спускаться по лестнице.        Послушав из-за двери её удаляющиеся шаги, Джон вернулся на кухню и машинально принялся убирать со стола, а потом, понимая, что необходимо выспаться, но не проспать, располовинил таблетку снотворного и увеличил громкость будильника. Мыслей было так много и они так быстро мельтешили, что ни одну он не успевал как следует «подумать», и казалось порой, что и не думает ни о чём. Отчаянно хотелось поговорить со Стефом, но в Москве уже было совсем поздно, а у Ламбьеля завтра тоже нелёгкий день… Автоматически проделав все положенные перед сном ритуалы, Джо забрался в кровать и уже протянул руку к лампе, как вдруг телефон вздрогнул и запел вызовом.         — Мама? — изумлённо поднёс айфон к уху Джо. — Привет! Как я рад!        Слушая родной голос Патти, которая говорила, что они давно не созванивались, что все соскучились, но у всех всё хорошо, а ей вдруг просто очень захотелось с ним поговорить, и она подумала, что в Швейцарии ещё не слишком поздно, и она надеется, что Джонни ещё не спал и звонок его не разбудил, Вейр чувствовал, как тает в груди холод и улетают опасения и колебания. Мама… спасибо, мама… Что-то отвечая и в свою очередь спрашивая, он слышал на заднем плане сдержанное подтявкивание Тёмы и ощутил собственные слёзы, лишь когда тёплая капля противно вползла в ухо. Неожиданно стало легче. Он всю жизнь охотнее плакал от хорошего, чем от плохого, и порой его в этом упрекали — мол, слишком чувствительный и эмоциональный. Но он всё равно был уверен: если уж плакать, то не от боли, а от счастья! Боль надо просто перетерпеть… Наконец, закончив разговор, передав тысячу приветов и поцелуев и попрощавшись, Джо вытер мокрое лицо прямо о наволочку, перевернул подушку и свернулся калачиком, умиротворённо вздохнув. Всё будет хорошо. Пусть не прямо завтра, но обязательно.        Утром, отработав лёд со старшей группой, он вышел на открытую площадку посмотреть на ОФП юниоров и увидел, как к Палладиуму подъехал красивый джип, из него выпрыгнула Леа, а потом с переднего пассажирского места вышла Катрин и пошла к плавно поднимающейся двери багажника. Не считая любопытство большим грехом, Джон немного переместился, чтобы посмотреть, кто сидел за рулём, но видимо это не было тайной, потому что водительская дверь тоже распахнулась, выпустив красивую шатенку, плотненькую, уверенную и улыбчивую. Она что-то продолжала говорить Катрин, помогая вытаскивать из багажника сумку Леа и большой портфель, с которым обычно ходила Катрин. Девочка подхватила свою сумку за ремень и вприпрыжку поскакала к входным дверям, женщины в четыре руки захлопнули дверь и Катрин, взяв подмышку свой портфель, поцеловала шатенку так привычно и нежно, что Вейр улыбнулся. А он-то гадал, какой идиот решил развестись с такой милой женщиной…        Это нехитрое открытие неожиданно подняло ему настроение, он решил выпить кофе и даже позволил себе маленький лимонный маффин. Сквозь стеклянную стену кафетерия было видно, как на площадке, залитой солнцем, сосредоточенно и упорно выполняют упражнения пять девочек и трое пацанов. Тренер порой подходил то к одному, то к другому, что-то поясняя, в сторонке с ноутбуком на коленях и секундомером сидел врач, решивший сегодня помониторить процесс. Ветер шевелил листья на деревьях, и Джон знал, что они приятно шелестят, хотя отсюда, конечно, слышно не было. За стеклом покачивались молодые розовые кустики, украшенные маленькими, но бодрыми полураскрытыми бутонами. Вдруг мелькнуло что-то рыжее, — белок в Шампери обитало неисчислимо. Джо прикрыл глаза от охватившего пронзительного ощущения жизни. Она была в нём, а он в ней. И всё, что происходило, не могло не происходить. И не надо противиться — жизнь всё равно поставит на своём, и ему потом будет даже смешно, что он брыкался и увёртывался. Если жизнь даёт, надо брать, этот опыт он усвоил наконец, слава богу…         — А, вот ты где, Джо! — выдернул его из нежной нирваны нетерпеливый возглас. Тревизан плюхнулся на стул напротив и немедленно стащил у Вейра с блюдечка виноградину и листочек мелиссы. Маффин сразу стал выглядеть сиротливо, Джон взял его и откусил. — Я думал, ты на льду…         — Через пятнадцать минут, — облизнувшись, отозвался он. — Что-то срочное?         — Это как посмотреть, — Крис раскрыл планнер, с которым, похоже, не расставался, по крайней мере, Джон не мог вспомнить Тревизана без толстой ярко-оранжевой книженции. — Только что звонил Урманов. Я не знаю, кто, что и где перепутал, но мы ждали его только послезавтра, а они уже приземлились в Женеве и в недоумении, почему их не встречают!         — Опа! — поразился Джо. — Я ему перезвоню сейчас, но какие наши действия?         — С трансфером я уже почти решил, минут через десять буду знать конкретно, с размещением, пока они доедут, тоже разберёмся, но с расписанием работы — это не ко мне, ты же понимаешь! — слегка раздражённо ответил Крис. — А их высочество не изволят снять трубку! А Алекс спрашивает! И не очень понимает мой английский! А я не очень понимаю его английский! Короче, как хочешь, Джо, но давай ты! Потому что какого чёрта!         — Ладно, ладно! Я понял! — Лёгкое сожаление, что не успел со вкусом попить кофейку, на секунду мелькнуло и улетучилось. — Номер Урманова скинь, у меня нету, я с ним поговорю. А ты давай трансфер срочно, чтобы я ему уже результат сказал.        Тревизан просветлел лицом и принялся названивать кому-то по одной трубке, а со второй тут же отправил ему контакт Алексея. Торопливо проглотив последний кусочек маффина, Джон немедленно его набрал, неожиданно испытывая приятное волнение и азарт. Реально помогать Стефану — это было в первый раз и оказалось так здорово!         — Алло, Алекс! Это Джонни, привет! — по-русски воскликнул он, услышав напряжённое «алло». — Не волнуйся, мы сейчас всё быстро решим! Как полёт был? Как твои ребята?         — О, Джо, здравствуй! — в голосе Урманова прозвучало явное облегчение. — Полёт хорошо, и ребята в норме, вон, в дьюти-фри шоколадки покупают… хотя Юлька их не ест всё равно…         — Хорошо, скоро машина будет, ещё минут пять! — Джо вопросительно поднял брови, поймав взгляд Кристофера, тот покивал и показал три растопыренных пальца. — Извини, что так вышло, Алекс.         — Да вы ни при чём, я тут выяснил, — раздражённо отозвался Алексей. — Это федерация… Кто-то что-то поручил кому-то, а тот ещё кому-то… Ой, блин, Джонни, давай не будем! А то я уже стал думать, что это какой-то знак!         — Глупость! — возмутился Вейр. — Всё сейчас будет! И будет хорошо! Да! Вот! — он выхватил из пальцев Тревизана исписанную салфетку и принялся диктовать Урманову марку и номер машины и выход из аэропорта, где она будет их ожидать. — Через пятнадцать минут! Вы же багаж получили?         — Да, спасибо! И спасибо за минивэн, — уже радостно ответил Алексей. — Хотя багажа не так и много, мы же всего на неделю.         — Как это там… что-то про карманы и запасы? — засмеялся Джон.         — Запас карман не тянет? — тоже с улыбкой уточнил Урманов. — Справедливо. Что же, тогда до встречи. Ты же в Шампери?         — Да-да! Ждём вас! Юлю очень буду рад видеть! А что за мальчик? Ещё неизвестный? — полюбопытствовал Вейр.         — Юниор ещё, из Латвии. Перспективный. Хочу, чтобы со стороны посмотрели. Стеф, ты… — Алексей вздохнул. — А Юльке надо новый горизонт, что ли… Ладно! — перебил он сам себя. — Буду думать, что это был хороший знак! Увидимся, Джонни!         — Да, пока-пока! — Джо нажал отбой и отложил трубку в сторонку. Какое-то слово из разговора жужжало в голове и не давалось, нужное слово…         — Ладно, полдела сделано, — вскочил Кристофер, рассовывая по карманам телефоны. — Спасибо, Джо! Но если их высочество не прибудут максимум завтра вечером, я не знаю, что делать. Будешь сам программы ставить! Или Стефан попал!        Торопливо шнуруя коньки, потому что тренировка шла без него уже минут семь, Джон вдруг вспомнил слово: знак! Именно знак ему нужен, чтобы решить насчёт Андреа! Что угодно! Пусть провидение поможет, хоть капельку, он поймёт намёк.        Почти выбежав к борту, он увидел привычную картину раскатки-разогрева своих детишек. Каждый знал свой порядок упражнений, все были серьёзны и настраивались на работу. Наклонившись, чтобы снять с лезвий чехлы, Вейр краем глаза заметил, что кто-то выбивается из общего среднего темпа движения, разгоняется, набирает скорость, набирает… Андреа! Мальчишка вдруг оттолкнулся и прыгнул красивейший шпагат в отрицательный угол, но… Он ещё летел, а Джон уже видел, что ему не хватит высоты, чтобы прыжок приземлить. С громким стуком и скрежетом он врезался в лёд лезвиями, его закрутило…        Парень ещё скользил по льду, как-то боком, упираясь ладонями, а Джо уже летел к нему через весь каток и, упав на колени, осторожно это скольжение принял на себя, не позволив врезаться в бортик.       — Эндрю… — выдохнул было он, но мальчишка тут же заговорил сам:       — Месье Джон, всё нормально, я цел, честно! Локоть ушиб только! И попу… — сморщил он нос, опуская глаза. — А почему я упал? — снова вскинул он блестящие светло-карие глаза. — Я же хорошо вылетел! Вы же видели? Видели, да?        Уже понимая, что с мальчишкой действительно ничего серьёзного, но продолжая холодеть и содрогаться от пережитого ужаса, Джон подхватил его в охапку, поднялся и покатил к выходу.       — Сначала к врачу, а потом поговорим, — контролируя голос, объявил он, шагая прямиком к медкабинету, куда уже почти бежал вызванный с улицы врач Палладиума.       Оставив парня в кабинете, Джо вернулся на лёд и наконец включился в тренировку, вполголоса извинившись перед Софи, которая не дала детворе пойти вразнос. Минут через пятнадцать Андреа вернулся в сопровождении врача, который подтвердил, что всё обошлось ушибами, выдал Джо рецепт на мази, дал официальное «добро» на продолжение тренировки и удалился. Мальчишка прошмыгнул на площадку мышонком и сразу принялся прилежно разогреваться, стремясь наверстать время. А Джон стоял и растерянно смотрел на листочки в руке, которые врач вручил ему без тени сомнения, как должное. Как тому, кто в ответе. Как тренеру. Яснее знака и быть не могло.       Решив не подавать виду и напустив на себя побольше суровости, Джо придавил бумажки на скамейке своими чехлами и продолжал тренировку, как обычно, словно ничего и не произошло. Андреа, разумеется, пытался подлизываться, очень старался и был сама кротость, но в глазах не просвечивало ни капли раскаяния, хотя иногда он машинально трогал ушибленный локоть и морщился. Когда тренировка подошла к концу и ребята потянулись со льда, упрямый представитель знаменитой спортивной династии всё повторял и повторял комбинированное вращение, вполголоса считая самому себе обороты.         — Месье Джон! — уже из-за бортика окликнула его Леа. — А что случилось с Андреа? Он так странно упал! Он так никогда не падал…         — А давай его спросим, — нарочно громко ответил Вейр. — Что же такое с ним сегодня случилось, а? Заканчивай, заканчивай, Эндрю! Пора!        Андреа закончил крутиться, несколькими подсечками набрал ход и картинно затормозил у самой калитки, изо всех сил стараясь выглядеть виноватым.         — Вот, нам с Леа интересно, Эндрю, что произошло? — повторил Джон строго. — Расскажешь?         — Шпагат хотел… как Крэнстон… как Браун… — пробормотал мальчишка, наконец смутившись. — Я только так и не понял, почему упал, ведь вроде прыжок получился…         — На батуте потому что учил его, — уверенно сказал Джон.         — Ой! — вскинулся парень и покраснел. — Откуда вы узнали?         — Думаешь, ты один такой умный? — грустно усмехнулся Вейр. — А оказывается, глупый ещё, да? Лёд не батут, тебе высоты и не хватило, ясное дело. Повезло, что не сломал ничего. А могло и не повезти, ты понимаешь?         — Простите, месье Джон, — посопев, выговорил Андреа, разглядывая лёд под своими ногами, а потом решительно задрал подбородок и прямо посмотрел: — Я больше никогда, честное слово! Простите меня!         — Простить? — переспросил Джон. — Ты мне скажи вот что: зачем? Зачем так делать? Без подготовки, без спросу, без обсуждения? Эндрю, для чего?        Парень стрельнул быстрым взглядом на Леа, тихонько сидящую на скамеечке, закусил губу, а потом вздохнул.         — Я хотел показать, что тоже могу… что заслуживаю… — сбившись, он стукнул кулаком по бортику. — А вы не взяли меня в группу свою!         — Тихо! — прикрикнул Джон. — Давай ещё запястье вывихни мне тут! Думаешь, мне в группе нужны скандалисты, да? Я строгий на самом деле, ты разве не знаешь? Леа, я же строгий?         — Очень! — поддакнула девчонка, округлив глазищи. — Я всегда слушаюсь! Прямо сразу! — При всей своей детской непосредственности она имела вполне взрослое чувство юмора и прекрасно поняла ситуацию.         — Вот, видишь. А ты готов слушаться сразу? Потому что иначе не стоит и начинать, — уже без подначки, серьёзно сказал он, наблюдая, как на мальчишеском лице задиристый вызов сменяется недоверчивой надеждой, а потом радостным вопросом. — Я не шучу, — кивнул он в ответ на взгляд. — И жду от тебя того же.         — А чего? — Взгляд засиял восторгом, но голос оставался сдержанным. — Если вы будете моим тренером, какие ваши условия?         — Если буду, то про условия мы поговорим с твоими родителями, а от тебя мне нужно только твоё слово, — непреклонно, но мягко сказал Вейр. — При свидетелях. Обещание. И если нарушишь, то…        Парень решительно переступил порожек борта, закрыл за собой калитку, молча подобрал и надел на лезвия чехлы, а потом повернулся к девочке.         — Леа, будешь моим свидетелем? * Чезаре Мальдини - итальянский футболист и футбольный тренер. Играл на позиции защитника в сборной Италии и «Милане» в 1950-1960-е годы. Отец Паоло Мальдини. Паоло Мальдини - итальянский футболист, один из лучших защитников мирового футбола за всю его историю, многолетний капитан «Милана» и сборной Италии.