Ne Me Quitte Pas

      Траньков стоял перед открытым шкафом уже минут пять и задумчиво смотрел внутрь. Что надеть в каждый конкретный раз было важно. Одежда — это же как доспехи, как защита: на что идёшь, так и одеваешься. Да и встречают по одёжке, народ зря не скажет… Обычно выбор не составлял для него труда, неплохой вкус и натренированное чувство стиля работали быстро и надёжно, но сегодня система зависла. Сегодня они встречались с Ламбьелем. После очень долгого перерыва…       Правду сказать, бывали времена, когда они не виделись и дольше. Ну, что тут прошло с августа — каких-то три месяца! Но раньше всегда было ощущение связи, близости, ниточка натянутая… Теперь её не стало. И событий в эти три месяца уместилось столько, что хватило бы на год, не меньше! Поэтому прошлая встреча казалась почти мифической: слишком давно, да и было ли?..       В сентябре они с Таней открыли свой соревновательный сезон уверенной победой в Небельхорне. Произвели фурор! Индийская короткая и вампирская произвольная — контрастнее не придумаешь. Максим действительно полюбил обе постановки, катался с кайфом — соскучился за пропущенный год. Плечо практически восстановилось, давало знать о себе только после очень серьёзных нагрузок, и голова как-то на место встала — рубикон был перейдён, всё приобрело отчётливость и стабильность. Привычный ритм спортивной жизни снова дал точку опоры.       В октябре они планово поехали в Штаты, в клинику. Неожиданно у Тани нашёлся какой-то воспалительный процесс в связках голеностопа, и её настойчиво убедили пролечиться. И в этот момент на ступенях отеля, где они традиционно жили, материализовался Лайсачек. Совершенно неформально одетый, неузнанный никем, кроме самого Макса, да и то лишь после весёлого «Hey, hi!» И был кофе навынос в Старбаксе, и такси в пригород, и уютный домик полупустого мотеля, и всё остальное, как в американской мелодраме… И странное дело — кольцо на пальце совершенно не мешало. А на льду приходилось снимать, как нечто чужеродное…       Эван похищал его ещё не раз. «Я думал, эта осень никогда не наступит», — шептал он, ласкаясь. Максим отключал мозги и наслаждался. Он тоже, оказывается, дождаться не мог этой встречи. Этой близости. Секса. Понятного и простого. Острого как нож, сладкого как спелая черешня. Здесь и сейчас. «Почему ты молчишь?» — тревожился порой Лайс. «Нет слов», — улыбался Макс. Не хотелось обижать Эвана и объяснять, что все слова уже были сказаны за те три года. Кончились… Но с ним было очень хорошо. Целоваться, трахаться и молчать. Поговорить можно было потом, лопая заказанные в доставке суши, или сидя в тихом баре за стаканчиком. Чуть-чуть… Режим…       Лечение Танюхиных связок затянулось за середину октября, и они позволили себе задержаться до Скейт Америка, первого этапа Гран При, поболеть за друзей и приятелей, повариться в спортивной тусовке. Эван оказался конспиратором уровня бог, Максим порой реально чувствовал себя героем триллера. Но оба молчаливо согласились, что их связь — абсолютная тайна, и шифровались с каким-то даже азартом. Расставание обрушилось внезапно, даром что все даты были известны давно… Макс не ожидал от себя, что будет так тосковать, но тосковал — тягуче, приглушённо, осознанно. Не любовь, конечно, испытывал он к Лайсу, что-то иное, странно неодолимое. Сопереживание? Можно так назвать?       Их с Таней этапы выпали на Францию и Японию. Они легко, невзирая на ужасный лёд катка в Бордо, выиграли короткую программу Трофи Бомбард, но в Париже случился теракт, произвольную отменили, а потом у Татьяны обострилась старая травма колена, заставив сняться с NHK. Таня лечила травму, тренила в щадящем режиме, он старался обороты не сбавлять, но, разумеется, это было не то. Мысли всякие лезли, как назло…       А всё потому, что в Москву зачастила эта сладкая парочка! У одного, понимаешь ли, «вернулся» Снежный король, а второго пригласили в уникальную в своём роде ледовую рок-оперу «Парфюмер», на главную роль, ясное дело, и на постановку всего катательного! Оба, понятно, с удовольствием приезжали, репетировали, жили в любимом отеле, звонили, кстати. Но встречи всё никак не получалось. Вернее, Максим изобретательно увёртывался. Он даже не мог толком понять, почему, ведь вроде бы всё утихло внутри, улеглось… Но не шли ноги и, соответственно, никак не произносилось согласие. Отговаривался подготовкой к чемпионату страны — очень серьёзному в России соревнованию. Они верили почти две недели, хорошие такие!       Только вот пару дней назад Стефан взял да и позвонил Тане, а та естественным образом выложила ему их график как на блюдечке. И больше ни одна отмазка не работала, и теперь Максим пялился в недра шкафа, выбирая кольчугу… Какая подошла бы в ирландском пабе, где они договорились посидеть? Да к чёрту, пусть будет Боско, как всегда. Он пока ещё спортсмен, член сборной, имеет право не мудрить!       Но в паб он всё равно приехал последним. Вейр с Ламбьелем уже сидели за столом в уютно выгороженной кабинке, тыкали пальцами в меню, показывая что-то друг другу, смеялись. На вешалке тесно расположились короткая пушистая шубка и яркий пуховик, под столом угадывались большие спортивные сумки, видно, оба приехали с репетиций. На чуть утомлённых лицах лежал след хорошо проведённого дня и ожидание хорошего вечера. Судя по раскрытой винной карте, у них никакого спортивного режима и в помине не было, а на столике уже были разложены три прибора — его ждали… Запретив себе дальнейшие колебания, Максим пошёл к ним.       — О, наконец-то! — Стеф, сидящий на дальнем краю диванчика, всплеснул руками, а Джонни вскочил и совершенно искренне обнял, а потом как-то галантно даже помог повесить куртку на крючок. — Садись скорей, заказывай, мы есть хотим!       Траньков уселся, через стол пожал протянутую руку Ламбьеля, Джон тут же придвинул ему меню, подал развёрнутую карту вин, и Макс вдруг подумал, что так ведёт себя он сам по отношению к Тане или другой девушке в компании. Вейр ухаживал за ним, за своим гостем, и делал это абсолютно естественно… Как стремительно меняется мир!       — Спасибо, Джонник, — чуть обалдело улыбнулся он, — но выпивать я точно не буду, а поесть… Секунду… Вы-то выбрали уже?       — Да-да, мы и заказ сделали, — отозвался Джон. — Должны скоро принести. А вот, кстати, вино! Отлично!       — Вино в пабе? — усмехнулся Максим, листая страницы толстенького альбомчика. — У них тут Kilbeggan есть, я проверял…       — Да мы пахали сегодня, прям долго и много, виски нас убьёт, — честно ответил Вейр и улыбнулся официанту: — Bol’shoe spasibo!       Не размышляя долго, Траньков сделал заказ, стараясь примерно уложиться в лимит калорий. Форель здесь всегда хорошая, он помнил. Официант налил ему в бокал воды и, собрав меню, ушёл. Повисла пауза…       Первым опомнился Джон:       — Вот почему ты так долго не соглашался встретиться? Мы уже начали подозревать всякое… Знаешь, как мы психовали, когда в Париже случилось это всё? Всем звонили, думали — мало ли что?       — Да я, вроде бы, сразу отписался, что всё нормально, нет? — подхватил тему Макс. — Этап, конечно, погиб, но нам с Танькой так и так не светил финал. Она даже тренируется сейчас еле-еле. А как хорошо всё начиналось …       — Да, мы хотели в Оберстдорф приехать, поддержать, но у меня были срочные съёмки в Штатах, — вздохнул Вейр. — Стефан один пластался со всеми ребятишками. Так что смотрели трансляцию — обалдеть программы у вас!       — Да! — присоединился и Стеф. — Очень сильные и красивые обе! Ты мне когда рассказывал, я всё понять не мог — какой плащ? Куда плащ? А оказалось просто замечательно! Пусть ты его оставляешь за бортиком, зато настроение сразу! И на награждении смотрится здорово!       — А штаны индийские? — воскликнул Джо. — Ты уже настолько звезда, что ни надень — всё шикарно! Я бы точно на такие не рискнул!       Разговор завязался. Облегчённо переведя дух, Максим отпил воды, а тут очень кстати подоспели закуски. Вкусно похрустывая огурцом с копчёным лососем, он спрашивал и отвечал, подтрунивал и отшучивался, удивлялся и радовался и смотрел, смотрел…       Джонни со Стефом оба сидели напротив, за просторным столом между ними даже было приличное расстояние, но они были — вместе. Какие-то микрожесты, полувзгляды, интонации и тембр голоса — всё, всё… Между ними возникло что-то такое, интимное, личное, только для двоих. А ещё появилась похожая манера слушать: чуть склонив голову, как обычно делал Стеф, и широко открыв глаза, как делал Джо. Неужели это всегда так, думал Максим, неужели это никак не спрятать? Тогда получается, с тем, кого хочешь скрывать, нельзя быть на людях? Потому что оно фонит… Звенит и сияет… Счастье. Взаимное счастье…       Вейр смотрел на Стефана нежно и заботливо, словно стремился предупредить любое его желание, а Стеф… Максим вдруг понял, что Ламбьель смотрел так на Джо всегда — преданно, влюблённо и горячо, просто раньше это всеми почему-то воспринималось как дружеская симпатия. Слепцы, какие они были слепцы! Ну, кроме Лайсачека… Мысль об Эване ожидаемо отвлекла, он почти успокоился и продолжил спрашивать и отвечать, уже с любопытством наблюдая изменения в обоих… своих друзьях, да, именно друзьях, и никак иначе!       Стефан стал мягче. Ещё год назад такой резкий, экспрессивный до экзальтации, а теперь даже на беглый взгляд — спокоен, настроен на позитив и понимание, и ничего никому не будет доказывать. Самодостаточен… Собственно, вот и все перемены.       Джон изменился сильнее. Лишь изредка в каком-нибудь кокетливом жесте проскальзывал он прошлый. А так напротив сидел красивый молодой мужчина в унисекс-толстовке с логотипом ледового шоу, чуть растрёпанный, но стильный, слегка заросший щетиной к вечеру. На руке дорогущие часы, но нет ни одного кольца. Пальцы ухоженные, но Макс и сам не пренебрегал маникюром. А если вспомнить рекламу того парфюма, которая и в Америке встречалась ему на каждом шагу, и здесь регулярно мелькала в разных бутиках и глянцевых журналах… Великолепный прогиб загорелого тела, тянущего фал тугого паруса на красивой яхте — Reliability*. Веер снега из-под канта сноуборда и горящее азартом лицо с поднятыми на лоб яркими очками — Character**. Самая первая — с автомобилем. На мотоцикле — эта нравилась больше всех. И, разумеется, на льду: выезд с прыжка, фирменный, гордый, эталонный — Dignity***. Джо был не просто хорош в этих образах — он был безупречен. И кстати, сам аромат ему тоже очень шёл. А ещё в нём появилось что-то, от чего Максиму на ум настойчиво приходил старший брат, наверное, потому что он беспокоился о своих воспитанниках. Они со Стефом через слово говорили о них — маленьких и постарше, с которыми уже ездили по территориальным соревнованиям, набирая очки, зарабатывая имя и авторитет.       — Я тебе уже хвастался, что получил сертификат тренера? — в какой-то момент сказал Джон. — Хотя учиться приходится на ходу, и каждый божий день безумно страшно! И безумно интересно! Но без Стефана я, конечно, ничего бы не смог!       Во взгляде, брошенном при этих словах на Ламбьеля, вдруг просияла пылкая любовь, и Стеф, порозовев, счастливо улыбнулся в ответ.       — Он скромничает, Макс, он прирождённый тренер! — воскликнул он. — У него… как это ты называл… tchuika? В общем, он волшебник, да!       И Максим, и Джонни дружно прыснули от попытки Стефа блеснуть русским языком, и дальше разговор стал совсем свободным, словно никогда и ничего, кроме дружбы, не было и быть не могло. Они расспрашивали об общих знакомых, действующих спортсменах, с которыми давно не пересекались, он — об их участии в шоу, о первых тренерских впечатлениях. Время полетело…       Под горячее им принесли ещё вина, а Макс для антуража заказал безалкогольный глинтвейн и, только вдохнув горячий ароматный пар, вспомнил, что в последний раз его пил почти год назад в Мюнхене… Странное чувство нахлынуло — словно закрыл удивительную книгу. И хотел бы узнать продолжение, но автор дальше не написал. Стеф как-то удивлённо на него посмотрел и тронул за локоть Джо:       — Дай я пройду, где тут туалет, там, налево, да?       Вейр, выпустив его из-за стола, уселся обратно и пристально уставился Максиму в лицо.       — Что? — вскоре не выдержал зелёного взгляда Макс. — Нос в соусе или винные «усы»?       Джон фыркнул и хлопнул пушистыми ресницами:       — Нет, ты отлично выглядишь. — И не меняя интонации: — У тебя кто-то есть?       Траньков вздрогнул, ощутив, что вспыхнули уши:       — Я женат, вообще-то.       — Я знаю, — кивнул Джонни.       — Нет у меня никого! — Макс постарался, чтобы это прозвучало возмущённо, но сам понял, что не преуспел.       — Вот так всем и говори, — ещё раз кивнул Джо. — Только убеждённости в голосе прибавь, и все поверят. Я, вообще-то, рад, что ты наконец пришёл. Знаешь, как он переживает, вдруг тебе плохо?       — Ревнуешь? — кривовато усмехнулся Максим.       — Нет, и ты знаешь почему, — не повёлся на подначку Вейр.       — Я знаю, — вздохнул Траньков и медленно отпил ещё глоток глинтвейна. — Джо, а скажи, — вдруг решился он, — ты вправду не знал, что Стеф поставил Ne Me Quitte Pas ради тебя?       — Что? — ошарашенно вскинул глаза Джонни. — В смысле? С чего ты взял?       — Знаю.       — Он тебе сказал? — такую искреннюю растерянность было не сыграть.       — Нет, не он…       — А кто?       — Да это неважно… Извини, Джо. Просто я… — подобрать слово не удалось, и Максим замолчал, тем более что уже возвращался Ламбьель, весело потирая ладони, влажные после мытья. Джон вновь пропустил его за стол, сел сам и машинально принялся доедать ужин. Макс запоздало пожалел о своём вопросе. Зачем он спросил? Он ведь видел, что Стефан счастлив. Счастлив как никогда…       Общей беседы больше не получилось. Вейр стал отстранённым и рассеяным, отвечал односложно, улыбался невпопад. На встревоженный вопрос Стефа пожаловался, что вдруг голова разболелась.       — Второй бокал Темпранильо не надо было пить, — вздохнул он, виновато улыбнувшись, и Стефан немедленно засобирался.       — Вот, Максим, — достал он из сумки узкий плотный конверт. — Я знаю, что у вас в конце декабря чемпионат страны, поэтому пригласительные с открытой датой. Приходите с Тати, когда сможете, в vip-ложе всегда будет для вас местечко. Извини, что так срываемся, столько собирались…       — Я понимаю, это вы простите, что так долго не мог выбраться, — пробормотал Макс, принимая билеты. Дёрнул же чёрт его за язык! Испортил вечер, блин… — Вас подвезти, может? Я на машине.       — О! — обрадовался Ламбьель, обвивая рукой плечи Джона. — Если не трудно, подвези! Джо лучше скорее принять таблетку и прилечь!       Вейр чуть отвернулся и на миг прикрыл глаза. Максим вдруг ощутил его смятение и боль как собственные и мысленно дал себе в морду. Сколько раз ему говорили: твой язык — твой враг! Когда подошёл официант с терминалом, Джон решительно расплатился своей картой:       — Ты наш гость, это мы пригласили. Тем более, подвезёшь.       Макс растерянно смотрел, как он небрежно намотал шарф, накинул дымчатую норку, не позволил Стефану помочь с громоздкой сумкой. Прямой, побледневший, строгий… Стеф переводил взгляд с одного на другого, что-то, видимо, подозревая, но ничего так и не сказал. Перебрасываясь нейтральными незначительными словами, они вышли к машине, загрузили баулы в багажник. Джон сел на переднее сиденье, ничего не говоря, откинул голову, наощупь пристегнул ремень и закрыл глаза.       — Вы в Аэростаре? — уточнил Максим в пространство.       — Да, — не открывая глаз, быстро ответил Вейр. — Это же не слишком далеко, верно?       — Недалеко, — подтвердил Траньков, запуская мотор.       Постаравшись подъехать как можно ближе к дверям отеля, чтобы ребятам не пришлось тащить сумки по раскисшему снегу, он вылез из кабины попрощаться.       — Эх, жалко, так мало посидели, — пожимая ему руку, вздохнул Ламбьель. — Смотри, приходите на Парфюмера! И на Ice Legends я вас жду, как всегда. Надеюсь, всё в силе?       — Если будем живы, сам понимаешь, — попытался пошутить Максим, и Стеф возмущённо постучал ему костяшкой пальца по лбу:       — Да тьфу на тебя!       Когда он, посмеиваясь, поволок поклажу по ступенькам, Джонни наклонился в багажник за своей, а потом снова обнял, как при встрече, и тихо по-русски проговорил:       — Спасибо. Мне было важно.       — Прости, — торопливо забормотал Макс, — я не в своё дело полез…       — Нет, — твёрдо ответил Джон. — Я должен был знать. Теперь я знаю. Спасибо, Максим. Увидимся!       Максим провожал их обоих глазами, пока позади не бибикнуло такси. Он захлопнул багажник, сел за руль, выехал на Ленинградский проспект. Ему было стыдно. Да, Джо его поблагодарил и, вроде бы, не затаил обиды, но зачем врать себе самому? Вовсе не по доброте душевной задавал он этот вопрос, нет! Он хотел больно сделать, зацепить хоть чем-нибудь, бросить камушек, нарушить эту спокойную гладь! Зачем, зачем? Мелочности он раньше за собой не замечал…       — Прости, Джонни, — прошептал он вслух. — Я больше никогда, честное слово… *****       — Так, ну что? Все всё доделали, отработали, выполнили? — В голосе Джона звенели лукавинки, обещая ребятам что-то необычное. Стефан обожал слышать эту интонацию едва ли не больше детей.       — Да, да, месье Джон! Да, всё, месье Джон! — вразноголосицу отозвалась группа.       — Тогда все сюда, и делай как я! — объявил Вейр и, усевшись на скамейку, снял правый ботинок. — Снимайте с толчковой ноги! Веселей!       Семеро новисов, предсказуемо балуясь и хихикая, поснимали по ботинку и вслед за тренером выбрались на лёд, придерживаясь за бортик и поджимая разутые ноги. Джон, виртуозно держа баланс, объявил:       — Сейчас по моему сигналу начинаем! Отталкиваетесь от борта и на одной ноге едете как можно дольше. Любые фигуры, петли, крюки, скобки — что угодно! Как можно дольше без опоры на вторую ногу!       — Месье Джон, — звонко выкрикнул Кентен, — а зачем снимать ботинок? Мы же и так тренируем шаги на одной ноге!       — А затем, чтобы меньше было соблазна лишний раз подставить ножку! — наставительно поднял палец Вейр, продолжая выписывать спирали и дуги. — Ну и чтобы интереснее было! Те трое, кто продержится дольше всех, поедут со мной в Лозанну в Олимпийский Музей. Всё ясно? Тогда — раз, два, три, начали!       Каток наполнился ойканьем, взвизгами, причитаниями и смехом. У Джона на тренировках они всегда смеялись, и при этом умудрялись прибавлять день ото дня. Чтобы не сглазить, Стефан скрестил пальцы, с улыбкой наблюдая за любимым, мастерски лавирующим на одном лезвии вместе с ребятнёй, и слушая его голос:       — Так, Кентен, сильней дави на ребро! Энди, дугу круче! Всех касается! Почувствуйте инерцию, не теряйте скорость! Ловите момент для смены ребра, не тормозите! Оп! Фил, выбываешь, второй ногой подстраховался! Ставить толчковую нельзя, но шевелить-то можно! Двигайтесь! Слушайте своё тело, доверяйте ему! Вы уже не маленькие, голову подключайте, соображайте, комбинируйте! Оп, Мари! Леа, не помогай Андреа! Оп, Энди! Не злись, ты молодец, молодец!       В итоге Джо остался на льду с Кентеном, даже Леа оступилась раньше. Самый младший из тройки «правшей» действительно обладал редким талантом скольжения, словно картину писал коньком. Прыгал пока не очень, но Джон обещал, что это дело времени…       — Все молодцы, все! — подвёл итог Вейр. — Поняли наконец, как работает правильная дуга! Умнички все! На сегодня мы закончили, до завтра! В музей через два дня поедем.       — Ну и подумаешь, — буркнул Андреа, не вошедший в тройку. — Я там был уже. С родителями.       — Значит, будет что обсудить, когда и ребята побывают, — подытожил Джо. — Не ворчи, ты отлично знаешь, что конёк тебе ещё точить и точить.       — Ну да-а, — протянул мальчишка. — До свидания, месье Джон.       — До свидания!       Дети разбрелись по раздевалкам, кто-то вновь надел второй ботинок, кто-то снял. Джонни свой снял и сидел на скамейке, утомлённо шевеля пальцами в тонких носках. Стеф вышел из-за информационного стенда и уселся рядом. Они редко вели тренировки вместе, и Ламбьелю этого страшно не хватало — быть на льду с Джо. Помолчали…       — Ты мастер, — первым заговорил Стефан. — Больше минуты… Я не засекал по часам, но точно больше, и прилично.       — Да ладно, а то ты так не можешь, — лениво отозвался Джон, улыбаясь. — Давай зарубимся как-нибудь, кто кого. И что-то мне подсказывает, что ты меня умоешь не напрягаясь.       — Может и умою, но напрячься придётся. Я всегда объективен, ты знаешь. Я же наблюдаю за тобой, ты ничего не утратил… — Стефу очень хотелось сесть на пол, взять в руки натруженные ступни, растереть, размять, прогоняя усталость, вызывая довольный расслабленный стон, с нажимом снизу вверх прогладить голень, помассировать напряжённые мышцы. — Давай лучше домой, а? Я старших на хорео гонял, сам упахался, как пацан. Зарубимся в другой раз.       — Как скажешь, — ласково толкнул его плечом Вейр. — Только заскочим в продуктовую лавочку, у нас оливковое масло кончилось.       Маслом, конечно, дело не ограничилось. Тут сыр, тут спаржа, тут мандарины, тут йогурт… Хорошо, что до дома оставалось метров сто, потому что пакеты набрались весьма увесистые. Поднимаясь по лестнице, Стефан вдруг подумал, что, пожалуй, надо налечь на ОФП, а то Джонни и впрямь укатает его при случае — вон как легко взбежал на четвёртый этаж. А ведь только со льда… Впрочем, побаливала нога, может, дело в этом.       Джон тут же нырнул в душ, а Стефан разобрал покупки и понял, что нога действительно болит: неудачное па на занятии сначала показалось пустяком, но теперь было ясно, что сильно потянута задняя поверхность бедра. Боль усиливалась и раздражала.       — Жан, — жалобно позвал он, услышав, как затих шум воды. — Спасай меня. А я за это ужин приготовлю!       — За что — за это? — Вейр вышел на кухню, вытирая волосы полотенцем, в махровом халате цвета фисташек, который безумно шёл к его глазам. — И от чего спасать?       — Я бедро потянул…       — Господи, когда ты успеваешь это всё! — закатил глаза Джо, заматывая полотенце чалмой. — И что мне сделать?       — Затейпируй меня, я знаю, ты умеешь! — умоляюще сложил ладони Стефан.       — Не то чтобы я отказывался, но ты и сам умеешь, кажется? — впрочем, с этими словами он уже открыл шкафчик, где обреталась аптечка. Тейпы там, разумеется, были.       — Задняя поверхность, — печально объяснил Стеф. — Самому неудобно, и хорошо не получится. И ты лучше делаешь, чем я.       — Какой ты лис, mon coeur, фантастический! — На свет божий уже были извлечены ножницы, рулончик тейпа, антисептик и марлевые подушечки. — Пойдём, до спальни доберёшься, или в гостиную тебе спортивки принести?       — Принеси, пожалуйста, — Стеф уже заметно приволакивал ногу и морщился. — Что ж так накрыло-то, а?       — Обопрись, — обнял его за талию Вейр. — Лучше не садись пока, — предупредил он, взлетая в мансарду, и Стеф послушно облокотился о приснопамятный и нежно любимый подоконник в ожидании.       Джон вернулся буквально мгновенно, уже без полотенца, в спортивном костюме, принёс Стефану домашнюю одежду и помог осторожно стянуть джинсы. Пока Стеф расстёгивал на себе рубашку и надевал уютную фланелевую толстовку, Джо отмерил на его ноге нужную длину тейпа, отрезал, раскроил, скруглил уголочки — ловко, умело, как заправский медик. Потом тёплые пальцы пробежались сзади по ноге, чутко нащупывая напряжённый участок. Стеф невольно ойкнул, когда нажатие стало крепче.       — Ага, — отметил Джонни. — Ясненько. И широкая, и двуглавая. Надо будет два налепить. Давай, выпрями ногу и натяни мышцу, ну, ты знаешь…       Ламбьель со вздохом снова упёрся в подоконник и натянул бедро до лёгкой боли, а Джо в это время быстро прошёлся по коже антисептиком и подул, чтобы быстрей высохло. Стефан неожиданно осознал, что у него стоит, и крепенько. Как некстати травма, господи! А Жан сейчас заметит… Пока уверенные руки сноровисто накладывали ленты тейпа, Стеф всё сильней сжимал пальцы на краю оконницы, сдерживая стон возбуждения. Он соскучился! Из Москвы они вернулись позавчера, но Джонни нездоровилось, да и вообще молва изрядно преувеличивала его сластолюбие: Вейру гораздо важней была нежная близость и доверие, чем бурные постельные баталии, и, в отличие от Стефа, он довольно легко переносил воздержание из-за поездок, из-за физического переутомления или из-за травм. А Стефан не то что смотреть, даже думать о нём спокойно не мог — хотел, неудержимо желал! Трогать, ласкать, целоваться… Заниматься любовью, да! Иначе он теперь и не мог назвать то, что было у них с Джо. И вот сегодня любимый, наконец, в хорошем расположении духа, так теперь это бедро! Ламбьель не выдержал и всё-таки застонал.       — Больно? — тут же насторожился Джон. — Где?       — Нет-нет, наоборот, — поспешно отозвался Стеф. — Очень приятно.       — Тогда ладно, — успокоился Джо. — Постой так чуть-чуть, я второй тейп отрежу.       Вполоборота через плечо Стефан смотрел, как он сидит на пятках и аккуратно кроит светло-синюю ленту: влажные волосы кольцами, сосредоточенное лицо, между ярких губ видно высунутый от усердия кончик языка. Любимый… Самый родной в мире человек, без которого Стеф уже не представлял свою жизнь, не хотел даже мысли допускать. Только почему он такой сдержанный уже который день? Непривычно мало говорит, почти не смеётся, только с ребятами на льду… Ламбьель очень хотел спросить, заметив это ещё в Москве, но почему-то робел, как в прошлом году. Не хотел знать — что? Боялся услышать — о чём? Хрупкое счастье своё защищал — от чего? Или опять всё придумал? Тихонько переведя дыхание, он закрыл глаза, вновь ощущая на коже лёгкие пальцы и замирая от удовольствия.       — Ох и больно будет сдирать, — заметил Джо, расклеивая хвосты второго тейпа. — Пушистый ты мой, как есть лис, ну!       Стефан невольно засмеялся. Да, он терпеть не мог депиляцию, как, впрочем, и сам Вейр, но южная кровь сказывалась на его теле, конечно, гораздо более плотной шерстистостью.       — Ну, хоть не мангуст, — отозвался он с намёком, и Джонни фыркнул:       — Боже упаси!       Энергично и осторожно растерев, он активировал тейпы, но руки убирать не спешил, а потом медленно обнял колени Стефана, коснулся лбом свежезаклеенного бедра и вздохнул.       — Qu'est-ce que, Jean? Qu'est-ce qui s'est passé? **** — вздрогнул от неожиданной ласки Стеф и развернулся в нежных руках, забыв про бедро и охнув от стрельнувшей боли.       — Je ne voulais pas parler… Mais je comprends que je devrais*****. — Джон поднял на него ставшие огромными виноватые глаза, и Стеф вдруг перепугался: что, что, господи! — Я так виноват, — продолжал Вейр, сидя на полу и продолжая поглаживать его ноги. — Ne Me Quitte Pas… Как я мог не понять, боже! Прости меня, ma joie, прости мне эти пять лет! Какой же я дурак, Стеф! Какой дурак…       От облегчения у Ламбьеля подкосились колени, и он ухватился за подоконник, а потом, выдохнув, наклонился вперёд и взял Джо за плечи:       — Никогда больше так меня не пугай! Mon Dieu, j'ai failli avoir une crise cardiaque! ****** Вот, стало быть, что тебе Макс сказал, — с напором проговорил он. — Интересно, откуда он узнал… Жан, да! Там такие слова, такие слова… Каждое про тебя и меня… Я ведь собирался из спорта уходить, мне было надо, чтобы ты услышал эти слова! Я придумывал эту прогу с мыслями о тебе, но я же не идиот, я видел, в каком состоянии ты был там, в этом проклятом Ванкувере! Ох, если бы я имел другую равнозначную показалку, эту никто бы на олимпиаде не увидел. Да, я тогда катал Ne Me Quitte Pas, и у меня плакало сердце, может, поэтому он так и понравился всем, но я никогда даже в мыслях не ставил тебе в вину, что ты не догадался. Я уверен, ты и не помнишь, как я его там катал… Я, если честно, хотел бы, чтобы ты Ванкувер вообще забыл, но это невозможно, конечно. Я для тебя откатал его в Кобэ… Ты ждал меня у льда, ты меня обнял, ты сказал «люблю». Это стоило пяти лет ожидания, Жан. Ты стоил… — Он взял в ладони любимое лицо и заставил Джона подняться. — Ты любишь меня. Ты со мной. Ты обещал никогда не выпускать меня из рук. Неважно, что было, когда было… Поцелуй меня, embrasse-moi maintenant! *******       — Это не просто, чтобы меня утешить? — тоже обняв ладонями лицо Стефана, прошептал Джон. — Это правда?       — Я никогда тебе не врал, и начинать не собираюсь, — губами в губы пробормотал Стеф. — Ну поцелуй же, ну…       Это было сейчас самое главное — его губы, его руки, его глаза! И неважно было, кто сказал Транькову, хотя одного мангуста Ламбьель сильно подозревал, и это выстраивало стройную цепочку умозаключений. Стефан ещё тесней приблизил лицо и наконец восхищённо вплавился в жаркий, сводящий с ума, всегда невероятный поцелуй. Джо подхватил его под затылок одной рукой, другой обвил через лопатки и почти приподнял, страстно застонав. Если удавалось раскачать его на сильные эмоции, то обоих уносило водопадом, тайфуном, не оставляя ничего про запас, и Стефан готов был душу отдать за такой ураган…       Оторвавшись от губ, Джонни и не подумал разжимать руки: осыпал ливнем поцелуев, сжимал в горсть волосы, гладил шею, спину, забирался под тонкий трикотаж боксеров горячими пальцами, откровенно трогал ложбинку ниже поясницы. Стеф поплыл мгновенно, потёк как леденец на солнце. Он слышал прерывистое дыхание Вейра и бешеный стук его сердца. Собственное сердце Стефан чувствовал всем телом, пульс бился повсюду, особенно в низу живота. Дикое желание раскалило и кровь, и мозг, он повис у Джо на плечах, притёрся бёдрами, с восторгом обнаружив такой же каменный стояк.       — Жан, — хрипло вырвалось у него, — давай, просто трахни меня за все пять лет, и забудем про Ванкувер к дьяволу!       — Логичней было бы, — прикусывая доверчивую шею, выдохнул Джон, — чтобы ты меня…       — Я не могу, у меня бедро! — всем весом налёг на плечи любимого Ламбьель. — Я могу только лежать! Но зато как я это могу!       Вейр рассмеялся и подхватил его на руки:       — А ты изрядно похудел на этом твоём «Парфюмере»! Ну, держись, провокатор! *****       — Всё-таки секс — самое лучшее лекарство, — довольно рассуждал Стефан примерно через час, сооружая на кухне обещанный ужин. — Видел, я из спальни спустился и почти не хромал! Может, меня ещё полечить попозже, а?       — Давай стряпай! — Джо подчистил ложкой коробочку йогурта. — Нашёл, понимаешь, эскулапа! Корми, раз взялся. Там посмотрим…       Он чувствовал себя расслабленным и бессовестно счастливым. Эти несколько дней после встречи с Траньковым прошли в метаниях: с одной стороны не хотелось снова напоминать Стефу обо всём том причудливом ожерелье ванкуверских последствий, с другой стороны очень хотелось рассказать, как мучительно он сожалеет, и вновь восхититься неповторимо чудесным танцем, который, оказывается, был им вдохновлён! И вдруг, когда он стоял перед любимым на коленях с совершенно бытовой практической целью, всё сказалось само собой, выплеснулось. И это оказалось совсем не страшно, а даже наоборот…       И он брал его как мог бережно, переполненный желанием и нежностью, придерживал за бёдра, чтобы меньше беспокоить травму, и пересчитывал губами родинки между лопаток, слушая тихие блаженные стоны и страстный шёпот: «Jean, mon Jean… oui, encore, encore…»********       Всякий раз, упиваясь восторгом близости, Джон ловил себя на том, как удивительно быстро привык доминировать, дарить, отдавать, почти забывая о себе. Стеф так радостно и щедро позволял ему всё, что невозможно было это всё не делать! Пальцев одной руки хватило бы сосчитать, когда он всё же согласился на активную роль, а обычно соблазнял, уговаривал, буквально искушал — и призывно подставлялся, дразнил. Конечно, тут и камень бы не устоял! Однажды Джо напрямик спросил: «Я что-то не так, может, делаю? Ты, может, хотел бы чего-то определённого? Почему нет? Скажи мне». Стефан расстроился так, что даже слёзы выступили: «Жан! Ты с ума сошел? Ты совершенство для меня! Ты самый прекрасный, ты мой свет, моё счастье, моя любовь! Ты — моя мечта! Конечно, мне нравится быть сверху! Но когда ты меня берёшь — это не передать… это… это так…» Он расплакался в конце концов от невозможности выразить словами, и Джо стал утешать и, разумеется, доутешался до восхитительного оргазма. Больше он не настаивал, потому что, подловив Ламбьеля в миг слепящего возбуждения, ощущал его потрясение от обладания — каждый раз, каждый раз… Это ощущение смущало, к такому поклонению он готов не был. Возможно, со временем привычка сгладит эти переживания, а пока Вейр был намерен просто любить своё «произведение искусства» на его условиях — всей душой, всем сердцем и всеми остальными органами.       «Произведение» как ни в чём не бывало пританцовывало у плиты, что-то перемешивало, что-то пробовало, чего-то добавляло и весело щебетало очаровательный вздор, который всегда звучал для Джо как музыка. Он любовался узором перецелованных родинок на гибкой спине, улыбался и ни о чём не думал, пока вдруг не вскинулся на беспечное:       — Кажется, я догадываюсь, от кого узнал Макс! Конечно, это довольно странно, но больше вариантов нет.       — Да? И от кого? — Это оставалось последним, что беспокоило. Казалось несправедливым, что кто-то посторонний знал такую личную вещь про его Стефа. Которую должен был знать только он, слепой ревнивый дурак…       — Думаю, это Лайсачек, — пожал плечами Ламбьель.       — Эван? — поразился Джон. — А он как узнал?       — О, это печальная история! — Стефан убавил огонь под сотейником и развернулся лицом. — На прогоне показательных он смотрел мой прокат и подошёл потом в раздевалке. Вот прямо в лоб спросил: это же про Джонни? Я охренел сначала, а потом понял, что он по-прежнему тобой одержим и безошибочно чувствует всё, что мало-мальски имеет к тебе отношение. На самом деле, я его отлично понимал, потому что точно так же ревниво следил тогда издали за твоей жизнью, но я разозлился! Да, говорю, про Джонни! Мог бы сам что-нибудь сделать, может, между вами что-то изменилось бы! А он — ага, смотри, как между вами-то всё изменилось, а? Я не нашёлся тогда, что сказать. Так что Лайс — знал. А вот то, что он сказал Максиму, как по-твоему, это значит… то, что я подумал?        Ошарашенный Джо медленно кивнул:       — Вот, получается, кого Макс скрывает… Я же сразу понял, кто-то появился у него… Всё-таки у Эвана хороший вкус, правда? — уже весело сказал он. — Да и у Максима ничего!       — Ага, тебе тоже показалось, что кто-то есть? И что не женщина? — подхватил Стефан. — Ну, слава богу, я не сошёл с ума! Самому спросить неудобно было, и ты мог неправильно понять…       — Я не мог! — перебил Вейр.       — Прости, прости! Конечно, нет! — уселся к нему на колени повеселевший Стеф. — Но мы же про них никому не скажем, правда?       — Ни-ни! — прижимая к себе полуголое сокровище, помотал головой Джон. — Да нам и не поверит никто! Эван и Макс?! Нонсенс, однозначно!       Оба рассмеялись и некоторое время целовались просто так, потому что губы так близко…       Когда после ужина Джо взялся мыть посуду, Стефан сидел за столом, тихонько мурлыкая смутно знакомую мелодию, и рисовал в блокноте раскладку программы для кого-то из фигуристов. Неожиданно он позвал:       — Жан! Можешь посмотреть?       — Две чашки осталось, секунду! — отозвался Джонни и ускорил процесс. — Готов! Что посмотреть? — вытирая руки полотенцем, присел он к столу рядом.       — Вот, — придвинул блокнот Стеф. — Что скажешь?       — Э-э-э… — озадаченно уставился в схему Джон. — Пока скажу, что это для пары… И что это секунд на тридцать… И ничего не понимаю! Объясняй!       — Ну да, для пары, — ясная улыбка заставила улыбнуться в ответ. — Для нас с тобой.       — То есть? — опешил Джо.       — Жан, господи, ну что непонятного! — всплеснул руками Стеф. — Ты же наконец участвуешь в Легендах, дождался я, горемычный! Но если мы не сделаем парный номер, нам не простят! От нас этого ждут лет десять! Все эти слухи, сплетни, домыслы! Ну их на фиг! Давай раз и навсегда расставим все точки, запятые и прочие восклицательные! Давай поставим такую прогу, чтобы — ах! Вау! И всё такое! Жан, только попробуй сказать нет! Я за себя не отвечаю тогда!       Уже смеясь, Вейр сгрёб в охапку раскипятившегося Стефана и снова закрыл ему рот поцелуем. Предложение парного номера было неожиданным, но — ожидаемым. Джону хотелось этой декларации, хотелось давно…       — То есть — да? — нетерпеливо отстранился Ламбьель. — Жан, да?       — Что ты там такое знакомое мурлыкал? — продолжая обнимать одной рукой, второй Джонни поближе подвинул блокнот. — Я никак не соображу.       — I Was Born To Love You, — Стеф положил голову ему на плечо, чтобы удобнее вместе смотреть на схему. — Вот, ты стоишь на старте один, я выезжаю прямо на первых нотах, там же сразу голос Фредди…       — Погоди-погоди! — остановил его пылкую речь Джо и, взяв айфон, быстро нашёл запись Queen. — Продолжай!       — Ну вот, и мы вот так, — он следил пальцем по штрихам на бумаге, — видишь? Здесь прыгаем, можно разное, главное в акцент! Потом можно…       — Стеф, я понял! Я знаю! — Джона подхватило вдохновение, он схватил карандаш и под музыку продолжил схему: — Смотри, вот, вот и вот! Как тебе?       — Супер! — Стефан отобрал карандаш. — Здесь вращения, тоже разные, а здесь — вот в этот акцент! — надо делать выброс! Пусть они все там…       — Ты с твоими коленями его делать не будешь! — перебил на полуслове Джон.       — А тебя я не выброшу! — взмолился Стеф.       — Выбросишь, я знаю как, всё получится! — снова выхватил у него карандаш Джо. — Дорожку параллельную по прямой предлагаю импровизировать. Каждый что хочет, как думаешь?       — Это классно! Пусть они все глаза сломают! — восхитился Стеф. — Потом я бы сделал три-два, да хоть тулупы!       — Тулупы можно и три-три, там посмотрим, — согласился Джон, быстро делая пометки на схеме. — Дальше что предлагаешь?       — Дальше тодес! — несколькими движениями обозначая подводку, воскликнул Стефан. — Ты же удержишь? А как залечь, я знаю!       — Я знаю, что ты знаешь, — хмыкнул Вейр. — Больше второго уровня не обещаю.       — Я тебя умоляю! — расхохотался Ламбьель, рисуя плавную спираль входа. — Там не все пары второй делают, так что нам простят!       — А потом — смотри! — я бауэр наружу, и руку вот так, — он показал, — а ты в кораблике внутрь, и грудью мне на ладонь, а потом выходим во вращение на финал. Должно быть совместное комбинированное, так что с тебя, Король вращений, вход и позиции! И на этом стоп!       Почти синхронно закончилась и песня, а Стефан, отбросив карандаш, принялся пылко целовать Джону лицо, волосы, плечи, снова лицо, губы — счастливый, вдохновенный, любимый до мурашек.       — Господи, Жан! Я так хочу попробовать это на льду! Давай завтра пораньше…       — Какое завтра, mon trésor! Хорошо, если дней за пять пройдёт твоя двуглавая!       — Merde, — расстроенно простонал пострадавший. — А ведь сейчас совсем не болит…       — Ничего, время есть, не спеши, — снова обхватил его руками Джо. — Главное, идея готова.       — Жан, Жан, какое же это счастье, — уткнувшись лицом в его шею, прошептал Стеф.       — Что именно? — ресницы повлажнели, пришлось сморгнуть.       — Что можно мечтать на двоих…