Ne Me Quitte Pas

       Стефан лежал в купе на диване и слушал стук колёс. Какое всё-таки счастье, что Европа невелика, можно передвигаться по земле и вполне всё успевать. Утром он будет в Лозанне, повезло с поездом: Мюнхен-Марсель, через Берн, Лозанну, Женеву и Гренобль, ходил не каждый день, но зато был очень комфортабельным. А Стефу ещё и купе досталось без соседа, но очень скоро он об этом почти пожалел. Вдруг на удачу попутчик оказался бы общительным и приятным человеком, можно было бы поболтать, отвлечься, а так, наедине со своими мыслями, Ламбьелю было муторно, и уснуть никак не удавалось. Он вертелся так и эдак, пытался читать, снова гасил свет, но не засыпалось. А мысли ходили всё по тому же кругу… И он не знал, как его разорвать…        Иррациональное чувство вины грызло его уже несколько дней, с того момента, как он узнал, что Транькову всё-таки будут оперировать плечо. Когда он приезжал поздравить Макса с днём рожденья, тот со смехом поведал, что врачи сошлись на консервативном лечении, и что они даже потихоньку тренируются, чтобы постараться хоть к середине сезона набрать форму. Как он был жарок в ту ночь… Стефан просто потерял голову, а ведь хотел с ним поговорить, серьёзно поговорить… И не смог! Утонул в страсти Максима и в ответ отдал всё, что имел… И уехал утром, потому что сорвался в самый пик подготовки своих «Легенд», обещал вернуться через сутки. И в самолёте ругательски себя ругал, что не сделал то, что нужно было сделать. Но как это сделать, если на тебя смотрят такие доверчивые глаза, ясные и полные нежности, если губы дрожат на губах, а руки так бесстыдны и ласковы… и если ты знаешь, что кроме тебя, это больше никому не будет отдано… Господи, Макс, Макс… Сколько долгих месяцев они шли к тому, чтобы сказать друг другу «мой!», и как теперь объяснить, что нет… как самому себе объяснить?        Ламбьель почувствовал, как невольно наполняются слезами глаза, и зажмурился, сдерживаясь, а потом, вспомнив, что в купе совершенно один, тихо всхлипнул. Он не плакал очень давно. И вообще, если не считать эмоций на соревнованиях, плакал считанные разы. И всегда эти слёзы имели только одну причину… Что же, горькая сладость этих слёз с ним вот уже больше 10 лет, и он ни за что не откажется от возможности их проливать. Он пытался — неудачно. Надеялся — даже когда было не на что. Он не перестал любить. Не перестал…        Наощупь положив повыше подушку, Стефан взял со столика свой телефон и быстро нашёл нужный номер. Там, у них, ещё день вовсю… Через небольшую паузу и штук пять гудков контакт был установлен.        — Salut! — вполголоса сказал он по-французски. — Ça va?        Лёгкий красивый голос весело отозвался:        — Salut, Stef! Сomme ci, comme ça, tu sais! Pardonne-moi, можно я на английский перейду, совсем отвык от французского!        — Ну, ещё бы, ты же сам не звонишь никогда, где же практику взять? — невольно улыбнулся Стефан, запрокидывая голову и тоже переходя на английский. — Кстати, а почему ты не звонишь?        — Потому что я знаю, что ты занят по самое горло! Думаешь, я не представляю, что такое своё шоу сделать? Да ты и не спишь, и не ешь, я уверен! Кстати, у вас там уже глубокая ночь, почему ты не спишь? Какого чёрта? Тебе нянька нужна, Ламбьель!        — Ну, тебя-то нет, вот и некому меня воспитывать, — мягко рассмеялся Стеф. — Кстати, ты точно не передумаешь? Я держу в уме, куда можно вставить твои прокаты, два-три, как ты любишь.        — Стефан, Стефан, ну не рви мне сердце! Ты же знаешь, я в Москве! У меня там роль, спектакль, шикарная хореография, и команда не хуже, вот тебя только нет… эх! Ну, прости! Если бы это было просто шоу, а не оригинальная постановка, я без проблем бы успел поучаствовать в твоих «Легендах», но тут я еле вписываюсь в репетиции и в телевидение! Правда, я ем и сплю, но как-то урывками, без удовольствия…        — Джонни! — тихо перебил Ламбьель. — Я очень соскучился.        На том краю эфира послышался вздох.        — Стеф, — после небольшого молчания так же тихо сказал Вейр, — я тоже…        — Когда ты будешь в Москве?        — Да я там почти каждую неделю… Вот завтра вечером опять лечу на два дня. Ты что, собрался в Москву? Зачем?        — Повидаться.        — Ты сумасшедший! — с искренним ужасом воскликнул Джонни, и Стефан вздрогнул, вспомнив, как несколько часов назад это же слово шептал ему Максим.        — Я сумасшедший, — согласился он с Джо, думая, что Максу-то он возразил. — Пусть так. Где ты в Москве живёшь? Где всегда?        — Где же ещё… Ламбьель, не валяй дурака! — Судя по голосу, Вейр даже не надеялся, что сумеет его разубедить. — Скоро Medal Winners Open, успеем пообщаться!        — До него ещё два месяца, я столько не выдержу! И мне надо с тобой поговорить, Джо. Поэтому жди. До встречи! — Стеф погасил телефон и перевёл дух. Сердце колотилось, как перед олимпийским стартом. Голос Джонни… Боже, просто услышать голос — и так завестись! Ламбьель уронил телефон на грудь и прижал к пылающему лицу ладони.        Всё вернулось прошлым летом, когда, встретив Вейра на первом из череды азиатских шоу, он не увидел на его руке обручального кольца, зато увидел потухший взгляд и усталую складку возле губ. На правах друга, улучив момент, он спросил напрямую и получил в ответ горькую улыбку и печальное «ты был прав». С того мига Стефан жил, как в тумане. Всё, что происходило с ним после Ванкувера, стало казаться миражом, пригрезившимся и истаявшим, нереальным. Только Джонни имел значение, только он. Вернуть ему радость, улыбку, заставить снова стать тем чудесным и невероятным парнем — мечтой и смыслом его, Стефа, жизни, вот чего хотелось ему больше всего на свете. И практически всё лето, кроме Джо, для него не существовало никого. Он катался, общался, интервью давал, с кем-то встречался, решал какие-то проблемы, жил, только мысли и эмоции были лишь об одном… лишь об одном человеке…        А ведь рядом были и ещё люди – те, с кем прожил это постолимпийское безвременье, кто считал, что дорог ему, кто ему верил, кто его любил… И эти люди имели право на то, чтобы быть с ними, как минимум, честным. А он всё лето был так безудержно счастлив, что можно быть рядом с Джо, вместе кататься, прикасаться, шептаться, да просто смотреть на него — грациозного, точного в каждом жесте, по-прежнему блистательного, такого влекущего! Он предпочёл просто забыть про всех остальных на эти пару месяцев… Правда, порой, выныривая в реальность, он потрясённо обнаруживал в своих объятиях Транькова и, задыхаясь, сгорая со стыда, сдавался самому себе, мысленно клянясь откровенно поговорить с Максимом, всё прекратить, и… откладывал, откладывал… А в Лозанне, отводя глаза от испытующего взгляда Криса, отговаривался загруженностью, усталостью, недостатком времени, выворачивался из настойчивых, ревнивых рук и снова улетал — в Токио, в Шанхай, в Астану… Чтобы просто быть рядом с Джонни, просто вместе кататься… просто смотреть… Стефан не мог, не мог отказаться от этого безумия и, хотя умирал от желания задать Джо тысячу вопросов, отчаянно боялся разрушить то тёплое равновесие, которое столько лет держало их вместе. Он знал, как Вейр дорожит их отношениями — дружескими, духовными, доверчивыми. Он до мурашек боялся, что Джонни заметит его страсть и замкнётся. А страсть, тихо тлевшая уже несколько лет, внезапно вспыхнула опять, стоило лишь не увидеть на знакомой до мелочей руке кольца. Страсть пожирала изнутри, требуя быть снаружи совершенно спокойным. Он постоянно сходил с ума, шаля с Джо на льду, устраивая голову на его плече в автобусе, перешёптываясь на ухо и ощущая его аромат, тихонько обнимая или беря за руку, особенно, если никто не смотрел… Он был влюблён. Боже, как он был влюблён!        Ламбьель с ужасом чувствовал, что день за днём всё больше запутывается в собственной жизни. Когда-то, решив, что Джонни для него потерян навсегда, он позволил себе поддаться соблазну, который воплощал собой Траньков — яркий, живой, такой строптивый, такой мужественный и нежный одновременно, — и приручил эту стихию, и сам в ней утонул. И, восхищённый новыми впечатлениями, захваченный встречным восходящим потоком проснувшегося чувства красавца-русского, малодушно отложил на потом вялотекущие полу-отношения с Кристофером, настолько давние, что уже как бы и не идущие в счёт… Крис знал про Максима и пытался нудно ревновать, Макс случайно узнал про Криса и ревновал совершенно безумно. Стефан боялся себе даже представить, что будет, если он заикнётся о разрыве. Впрочем, Крис просто будет методично трахать ему мозги, а вот Траньков вполне способен на что-нибудь посерьёзнее. И шутки с ним плохи. Да ещё вдобавок он сейчас не может полноценно тренироваться, что ситуацию только ухудшает. И, ко всему прочему, Стеф Макса физически хотел, просто изнемогая от роскошного тела, оттенённого брутальными росчерками тату. Вот сегодня он наслаждался, опьянённый его удовольствием, и даже забыл о себе. Ну, не совсем забыл, конечно, но главным было не это, он успеет ещё…        Неуверенно нащупав шнурок на поясе спортивных штанов, Стефан забрался под одежду рукой. Однако, нужно было что-то делать с тем, что там творилось… Расстегнув толстовку и сдвинув штаны пониже, он полуобнажился и чуть поёжился от прохлады в кондиционированном купе. Левая рука легла согнутым локтем на лицо, правая накрыла ладонью горячий стояк. Стеф ласкал себя и вспоминал, как это делает с ним Максим — жёстко и чувственно, властно. Боже, с ним так хорошо! Он выстрадал, он буквально заработал это мимолётное и неописуемое счастье — быть с этим русским, отдаваться и брать, владеть и покоряться! Как отказаться, как своими руками оторвать от сердца только-только прижившийся лоскут восхитительной близости! Ламбьель лизнул пальцы и ускорил движения, дыхание участилось, в горле появился тихий гудящий звук, он безотчётно принялся гладить себя другой рукой: горло, грудь, живот, снова грудь, промежность, живот… Неожиданно перед глазами встало тонкое зеленоглазое лицо, азартно горящее румянцем в миг, когда они делают выброс, и мгновенно вспыхнул оргазм.        — Джонни… — простонал задыхаясь Стефан, — господи, Джонни… как же я тебя… как же…        Полежав несколько минут и придя в себя, он нашарил на столике упаковку влажных салфеток и, кое-как обтеревшись, натянул одежду и накинул на себя плед.        — Ну и что? — спросил он в пространство. — Что ты теперь скажешь? А главное, кто станет это слушать?        Неожиданно он успокоился. Он любит Джо. Он однажды решил не бороться за него. Но из этого не вышло ничего хорошего. Поэтому, если он теперь попробует, то хуже не будет. Надо начать, наконец. И заказать билет до Москвы, как только доберётся домой.        Открыв входную дверь, Стефан услышал радостное мурлыканье и, улыбаясь, уселся на банкетку:        — Вонка, радость моя, привет! Как ты? Соскучилась, моя хорошая? — Маленький плотный кусочек бумаги в руке мешал ласкать любимицу, и был брошен на подзеркальник. — Ну ладно, ладно, меня и не было-то всего ничего, не ворчи! — Кошка с громким урчанием тёрлась мордочкой о его грудь, привставала, бодая в подбородок, топталась лапками на коленях, и Стеф, увлечённо чесавший её за ушами, не сразу заметил Кристофера, стоящего у двери в кухню.        Тот не спешил бросаться с приветствиями, и Ламбьель внутренне напрягся, понимая, что уже ничего не вернуть, и надо идти до конца. Помедлив, Крис приблизился и, заметив белый квадратик, взял его в руки.        — Как интересно, — вместо «здравствуй» произнёс он. — Ты снял табличку с нашего звонка? К нам никто не будет больше ходить, я так понимаю?        Стефан вздохнул, ссадил Вонку на пол и поднялся на ноги.        — К нам, — подчеркнул он, — не будут. — Расстегнув боковой карман сумки, он вытащил оттуда буклет гостиницы и ключ. — Вот. Собирайся. Ты там теперь живёшь. Номер оплачен на три месяца, а там как хочешь. Прости.        Быстро пройдя мимо оцепеневшего мужчины, Стеф бросился в свою спальню и заперся в ванной, включив душ на полный напор и с наслаждением подставляя голову и плечи под самую горячую воду, какую только мог выдержать. Вода создавала в закрытой кабинке шумовую завесу, но и сквозь неё было слышно, как отчаянно-истерично что-то кричит в комнате Крис. Стефан не хотел это слушать, он знал до последнего слова, что там сейчас озвучивается: столько лет рядом, столько заботы о нём, столько отданных сил, столько времени, столько всего — и никогда никакой благодарности, а теперь вдобавок его вышвыривают, как смятую салфетку, без объяснений, без причины, он что, думает, что с ним можно так… он пожалеет… он позовёт… он бабник… он шлюха… он беспринципный тип без малейшего понятия о морали… Всё это в разных вариациях и сочетаниях Стеф слышал неоднократно. Крис выдохнется через полчаса, нужно просто постараться не сорваться самому. Ему и так стоило очень большого напряжения решиться на это, заехать в отель, номер оплатить… и стараться не думать, как сказать об этом человеку, с которым действительно так много пережито вместе. И, хотя сильных чувств он никогда к Кристоферу не испытывал, тот оставался человеком близким, потому-то и было так трудно. И стыдно было немного. А вот больно не было.        Стефан побрился, отмылся до скрипа, и ещё немного просто так постоял под струями, сделав похолодней. Без шума воды стало ясно, что за дверью тихо. Накинув халат и вытирая волосы, он вышел из ванной. Крис по-турецки сидел на полу, уставившись на собственные сложенные руки. Вокруг были разбросаны его вещи, как попало вытащенные из комода и гардеробной. Большой чемодан разевал пасть в углу в ожидании добычи. Ламбьель присел на край кровати и тоже опустил взгляд в пол. Молчание висело между ними и даже будто уплотнялось.        — Ты же понимаешь, — вдруг сказал Крис, — если я уйду сейчас, то это насовсем…        Стефан услышал в голосе отчаянную надежду, что всё не всерьёз, что можно как-то исправить, изменить, что ещё ничего не решено. Ему стало неловко: вот с этим рохлей он был рядом столько лет? Держал в объятиях? Ласкал? И ему это даже нравилось когда-то? Невероятно… Неожиданно в голову пришла мысль о Джонни: а как он расставался с мужем? Наверняка, Виктор тоже вёл себя не комильфо… Но Джо никогда не расскажет, не унизится до бытовухи и жалоб. Он гордый. А Крис — нет.        — Прости меня, КристОф, — тихо произнёс Ламбьель. — Если, конечно, можешь.        — А если не могу? — задрожали в голосе слёзы.        — Не прощай… — ещё тише уронил Стеф. Для него всё было решено и закончено. Он встал, потому что было пора работать. — Ключи на зеркале оставь, ладно? Увидимся.        — Стефан! — Крис поднял голову. — Это ведь из-за Макса, да? Но зачем, зачем?! Вы же не будете вместе, он никогда не будет с тобой! Он русский! У них всё не так, как у нас! Он тебя бросит! Разобьёт тебе сердце! Не приходи ко мне, когда будет больно и захочется, чтобы пожалели! Разве я так уж плох, Стефан? Я же согласен ждать! Я же готов к этому, Стефан! Ламбьель, Ламбьель, прошу тебя, опомнись! Не делай этого!        Стефан обернулся к нему и прислонился плечом к двери гардеробной. Ему стало неловко и одновременно, несмотря на ситуацию, смешно.        — Перестань говорить так, будто открываешь мне глаза. Дело вовсе не в Максе. Я тебе больше скажу: ровно эти же слова он частенько говорит обо мне. Что брошу его и разобью сердце. — Вздохнув, Стеф подобрал с пола и бросил в раскрытый чемодан упаковку носков. Он даже не лгал сейчас, всё было совсем по другой причине. — Дело во мне, Крис. И в тебе. Наверное, моя вина, что я позволил затянуть эту ситуацию, дал тебе повод на что-то надеяться… Прости меня. Но это решено. И конечно, я ожидаю, что вы, месье Тревизан, не расторгнете наш контракт. Прямо сейчас, по крайней мере.        Кристофер фыркнул:        — Обойдёшься! Я слишком уважаю себя, чтобы путать бизнес и постель! Тем более, твоя постель — это тоже в своём роде бизнес… Кто на что учился.        Ламбьель даже приоткрыл рот, настолько беспомощно прозвучала эта попытка его оскорбить, а потом облегчённо расхохотался. Вдруг отпустило что-то внутри, подарив ощущение свободы. Эти злые слова будто стали его индульгенцией, он ничего не был должен Крису, не был ничем обязан, даже благодарностью: контракт оплачивается в срок и сполна, а чувства — вот они! Кто на что учился… Оставив опешившего Тревизана собирать в чемодан многострадальную одежду, он закрыл за собой двери гардеробной.        — Крис, мне нужно будет завтра отлучиться, — уже полностью одетый, он вышел в прихожую. — Давай сегодня очень подробно и начисто всё проверим, чтобы никаких накладок. Я хочу быть уверен во всех спонсорах на 150 процентов.        — А сейчас-то ты куда? — недовольно насупившись, спросил тот, собирая с кухонных полок маленькие коробочки своих любимых сортов чая.        — На каток, — безмятежно улыбнулся Стеф. — Тренировку никто не отменял.