Ne Me Quitte Pas

       Стефан подошёл к стойке администратора и поздоровался. По оживившемуся выражению лица приятной молодой женщины он понял, что его узнали.        — Меня ждёт мистер Вейр, — улыбнулся ей Стеф, — он у себя?        — Да, месье Ламбьель, он предупреждал о вас, — засияла она в ответ, — проводить вас?        — Благодарю, не нужно. И не звоните ему, пожалуйста, пусть будет приятная неожиданность, — ещё лучезарнее заулыбался он и направился к лифту.        Он смотрел на своё отражение в лифтовом зеркале и совершенно не знал, как себя сейчас вести. Всем существом он желал ворваться в номер, схватить Джонни в охапку, покрыть поцелуями нежное лицо, красивые плечи, стройную шею, запустить пальцы в пушистые кудри, такие мягкие, когда не уложены во все эти эпатажные причёски, вдохнуть его запах, слегка приправленный Шанель… Он отрицательно покачал своему отражению головой. Нельзя. Так нельзя. Джон оскорбится и будет прав. С ним нужно поговорить. Ему надо как-то объяснить… И для этого надо с чего-то начать. О, господи! Всё по пятнадцатому кругу!        Возле привычной двери с номером 40-25 он на минуту замер, пытаясь всё-таки собраться с мыслями, но махнул рукой и постучал. Он просто хотел увидеть Джо! Он соскучился! И пусть всё идёт, как идёт!        Дверь распахнулась настежь, и Стефан замер на пороге, как примороженный: он никак не ожидал такое увидеть! Словно не было в помине семи-восьми прошедших лет, разочарований, боли и горечи! Перед ним был совершенно тот Джонни, из тех сезонов, когда он «рвал» всех соперников на этапах Гран-При, поднимал на ноги любой зал, любил весь мир и весь мир обожал его. Растрёпанные волнистые волосы, яркие весёлые глаза, и даже без улыбки лицо такое живое и светлое! А при виде Стефа Вейр улыбнулся так радостно, и так стремительно кинулся ему на шею, что Ламбьель невольно зажмурился, на миг провалившись в дежа-вю тех лет… И стало вообще неважно, что будет дальше. Он сжимал в объятиях сильное стройное тело, вдыхал знакомый аромат и просто был счастлив, что приехал. А всё остальное потом, потом…        — Стеф, mon coeur, наконец-то! — втаскивая его в номер и запирая дверь, восклицал Джон. — Я, правда, и сам недавно вернулся, но я в таком состоянии, что просто дождаться не мог, когда ты уже придёшь! Я не могу, мне надо как-то это всё внутри собрать, как я рад, что ты решил приехать! Хотя, ты сумасшедший, конечно, complètement fou, чего уж там! Дай я на тебя посмотрю, путешественник! Ну, для того, кто каждый день пересекает Европу из одного конца в другой, ты выглядишь вполне свежо!        Стефан со смехом поворачивался то одним боком, то другим, повинуясь его рукам, и сам с восторгом разглядывал Джо. Тот был просто восхитителен в простых, слегка потёртых джинсах и светло-бежевом джемпере, на ощупь, правда, из кашемира и шёлка, но на вид весьма демократичном. Ни грамма грима, и даже ресницы не подведены, но для Стефа именно такой Джонни был прекрасен и желанен — тайно и неистово. Он словно нарочно сегодня такой, чтобы совсем свести с ума…        — Джо, la lumière de mes yeux, не крути меня, как партнёршу! — наконец привлёк он к себе болтающего Вейра, и «свет его очей» послушно обнял его ещё раз и, как обычно, поцеловал в обе щеки. — Что у тебя произошло, что ты в таком ажиотаже?        Джон ещё раз чмокнул его в уголок губ, заставил сесть на диван перед журнальным столиком, на котором стояло шампанское во льду, тарелка с какими-то канапе и ваза фруктов, а сам полез в небольшой бар и вытащил два бокала, после чего уселся рядом и глянул своими зелёными глазищами Стефу прямо в душу.        — Я с Тарасовой виделся.        — Ого! — уважительно присвистнул Стефан. — Я ни разу не смеюсь, но звучит это примерно как «я видел лицо бога».        — Ай, да ну тебя, зубоскал! — отмахнулся Джонни. — Ты просто представь, в какой дикой депрессии я последний год жил! Это же я на людях такой — радостный и беспроблемный. Тебе ли не знать, что со мной на самом деле было…        — Джо, ты и мне не особо рассказывал. — Ламбьель, извиняясь, коснулся его плеча.        — Не рассказывал, но я знаю, что ты всё равно понимаешь, — ласково накрыл своей ладонью его руку Джон. — Но она — она волшебница, ей-богу! Мало того, что она видит меня насквозь, так ещё умеет лишнее вытащить, а недостающее вложить! Это фантастика! Как она сегодня мне обновила смысл жизни! Это что-то, Стеф! Я вдруг увидел, что тридцать лет — это вообще мало очень! И ещё можно столько успеть сделать! Да просто увидеть и пережить — прекрасного и важного! Слушай, мне надо выпить! — засмеялся он, вынимая из ведёрка бутылку Абрау-Дюрсо. — А то я взорвусь от эмоций!        — А у тебя завтра разве не репетиция? — не в силах удержать улыбку от вида такого счастливого друга, поинтересовался Стефан.        — К счастью, она только в одиннадцать, и мне не надо прыгать квады и вытягивать плюсы на каждом элементе, — неожиданно серьёзно ответил Джо, снимая с горлышка фольгу. — Давай бокалы, от бутылки на двоих за двенадцать часов в организме ничего не останется. Тем более, я себя сейчас чувствую года на двадцать три, вот честно!        — Ты на столько и выглядишь, я чуть в обморок не упал в дверях, когда тебя увидел, — заявил Стеф, чувствуя, что улыбаться не перестанет, видимо, уже никогда, и подставил бокал под пенистую струю, от которой нежно запахло виноградом и праздником.        — Льстец! — с удовольствием констатировал Вейр, аккуратно разливая брют. — Но продолжай, продолжай, mon cher.        — Когда я тебе льстил? — притворно возмутился Стефан. — Давай уже выпьем, я шампанское давно не пил, а с тобой — вообще сто лет.        — Давай, — кивнул Джон, снова становясь серьёзным. — Знаешь, что мне ТАТ сказала? Что я из бриллиантового поколения. Мы все — из этого поколения. Это наше благословение и проклятие. И наша судьба. Стеф, я всегда где-то внутри это знал, а она вслух сказала, обозначила. Давай выпьем за наших, за всех. За нас, да?        Ламбьель перевёл взгляд с искристого вина в хрустале на вдохновенное лицо Джо, русалочьи глаза которого подозрительно повлажнели, и почувствовал, что и у него подступают слёзы. Рядом с Вейром он всегда становился таким чувствительным и сентиментальным, что сам себя не узнавал. И эти слова об их поколении… Стефан вдруг увидел совершенную точность сказанного Тарасовой, и острая тоска по прошлому полоснула душу. А ведь ему самому ещё даже не тридцать…        Они чокнулись, мелодичный звон наполнил уютный номер, и Стеф закрыл глаза, отпивая шипящий глоток.        — Ты не жалеешь, Стефан? — услышал он вдруг вопрос Джона, и не смог отшутиться:        — Жалею, Джонни. Очень жалею…        — Чёрт, я тоже… Я так сглупил тогда! Сдался, по сути. Это ты больше из-за травм ушёл, а я просто назло. Дурак такой… — Джо вздохнул. — Думал, докажу что-то кому-то. Кому это надо всё, нафиг…        — Ну, не говори так, ты поступил, как чувствовал, ты был честен, — попытался утешить его Ламбьель, и вдруг понял, что Джону не это от него нужно. Вейр хотел правды: того, что он на самом деле думает. Стеф прямо посмотрел в родное тонкое лицо. — Хотя, конечно, ты здорово испортил себе жизнь, и надолго. Ты теперь заложник того порыва эмоций. Я не знаю, как ты будешь из этого выбираться, но, если что, помни, я всегда на твоей стороне.        Джо поставил на столик бокал, придвинулся и, обняв, уткнулся носом Стефану в плечо.        — Я знаю, mon coeur, я знаю, ты — самый лучший на свете. И всё, что ты говоришь, правда. — Он заставил Стефа откинуться на спинку дивана и устроил голову на его плече. — Я это понял года два назад, но никак не могу придумать, что с этим делать. Все ждут меня такого, хотят именно такого, что будет, если я изменюсь? Как понять, буду ли я нужен им, если стану таким, каким сам хочу? В конечном итоге, мои фанаты, моя публика, это то, для чего я работаю, те, для кого всё это делаю. Я хочу их радовать, понимаешь?        — Понимаю, mon ami, но что дальше? Ты же не сможешь делать это всю жизнь. — Стеф осторожно обнял Вейра, прижал теснее, больше всего на свете боясь, что руки задрожат. — Но давай не будем о грустном. Расскажи, что вы там сейчас такое с Женей придумали.        Джон ещё крепче прижался к его плечу и потёрся лбом. Стефа обсыпало мурашками вдоль спины и по рукам, он зажмурился и затаил дыхание.        — Старая сказка на новый лад, — чуть неохотно начал Вейр. — Вместо Снежной королевы — король. Женька — король, ясное дело, а я Кай. Ириша — Герда, Бриан сразу несколько партий танцует, Томаш очень хорош… — Он постепенно оживился и выпрямился на диване, подливая в бокалы шампанское. — Знаешь, это очень приятно, вспомнить, что ты был парником! Я с Ирой несколько парных номеров катаю, это так здорово! И совместный номер с королём — это вершина шоу! А какие костюмы придумали! Декорации! Но ты же приедешь на премьеру, надеюсь? Твоё шоу уже пройдёт.        Он подал Стефану половинку разрезанной груши и улыбнулся:        — Давай выпьем, чтобы и «Легенды», и «Король» стали событием. И доставили радость. И, надеюсь, не прогорели! — Расхохотавшись, оба вновь сдвинули бокалы и с одинаковой злобной гримасой вгрызлись в свои груши. Они делали так настолько давно, что забыли, когда и кто из них это придумал. — Ох, как же я рад, что ты приехал, Стеф! — Джо стёр с подбородка капельки сока и облизал пальцы. Ламбьель поспешно опустил взгляд в своё шампанское. — Но, кстати, ты сказал, что надо поговорить. Что ты хотел? Давай! А может, пойдём поужинаем? Или закажем сюда? Может, суши? Небольшой сет, или тёплое что-то, давай? А то я держу гостя голодным, тоже мне, хозяин!        Стефан едва успел кивнуть, а Джон уже названивал на ресепшн, заказывая что-то из японской кухни. Вкусы друга он знал, как свои, и вопросов лишних задавать не стал. В ожидании доставки Стеф ещё поспрашивал друга про этот русский проект, про общих друзей, и Джонни с удовольствием вспоминал массу забавных и смешных случаев, делился новостями и по-доброму сплетничал. Как удавалось ему, вроде бы перемыв кости всем и каждому, не сказать ничего лишнего, оставалось для Ламбьеля неразрешимой загадкой. Умение пройти по краешку, за которым начиналось злословие, видимо, было у Вейра врождённым, и это не переставало восхищать. Так же, как пушистые невероятные ресницы, выразительные руки, гордая шея… И ещё идеальные зубы, очень белые, с чуть более длинными клыками, при взгляде на которые Стеф невольно мечтал быть укушенным…        — Ну, короче, мы уже устали подкалывать Жу насчёт Кати, теперь подкалываем насчёт Тома, а Том и злится, и смеётся, потому что, ну, что с нас взять! — вернул его в реальность весёлый голос Джо. — Девчонки только хохочут… О, наш ужин!        Пока официант сервировал на столике какие-то горячие японские вкусности, Стефан улизнул умыться. Ничего пока не получалось. Джонни был счастлив встретиться с ним — с другом, с лучшим другом, и никак иначе! Не время, стиснув зубы, сказал себе Ламбьель и, открыв кран с холодной водой, щедро плеснул в лицо. Не время…        — Ну, а теперь рассказывай, — принимаясь за тёплый салат с креветками, пощёлкал палочками Джон. — Что случилось?        — Ты же знаешь, конечно, что в конце лета у меня открылась школа фигурного катания, да? — начал Стеф. — Очень интересные ребята есть, а малыши какие чудесные! Я до сих пор не верю, что всё-таки удалось это сделать, но оно реально, нафиг, работает! Джо, я просто счастлив, веришь?        — Я вижу, Стеф, — рассмеялся Вейр, погрозив ему зажатой в палочках креветкой, — и я безумно за тебя рад. Я же помню, сколько ты об этом мечтал, и знаю, сколько сил и средств ты туда вбухал. Я тебе чем-то могу помочь?        — Вот можешь, Джо! — воскликнул Стефан, окуная в соус дим-сам. — Только не кричи на меня сразу, а дай договорить до конца, хорошо?        — Мне уже страшно! — предупредил Джонни, и ловко отправил в рот очередной ингредиент салата.        — У меня есть два парня и одна девочка с правой толчковой, понимаешь? — горячо заявил Ламбьель. — Мальчишкам восемь и одиннадцать, а девочке девять. Все очень способные, а старший парень просто талант! Джо, я хочу тебя попросить их тренировать! Или хоть мастер-классы время от времени давать! Я левша, я боюсь напортачить! Я же знаю, есть фишки специфические, особенно с прыжками: как зайти на прыжок, как к нему готовиться… Джонни, пожалуйста! Школа платит хорошие деньги, это само собой, но главное — дети, понимаешь? Помнишь, ты рассказывал, как Галина тебя переучивала прыгать? Я не хочу, чтобы они были вынуждены бороться со своей природой! — В голосе Стефа скользнула мольба. — Джо, mon inestimable, прошу тебя, дружище, не отказывайся!        — Прямо уж сразу «бесценный», — буркнул Вейр, нахмурившись. — Я никогда не тренировал, Стеф, ты же знаешь.        — Но ты же консультируешь! — возразил Стефан, воодушевившись. — Значит, ты понимаешь, как это делать! И я знаю, как тебя любят дети! А ты любишь их, хоть и стараешься это не афишировать. Я, разумеется, не предлагаю тебе переехать, но раз в неделю ты бы мог… Или два раза в месяц, на два-три дня… — Стеф говорил и замирал от страха. Что, если Джон сейчас просто скажет «нет»… что тогда делать? Неважно! Он придумает что-то ещё! Он не сдастся, как три года назад! — Я понимаю, тебе надо подумать, посмотреть свой график, перспективные планы… Но школа готова подстроиться под твоё расписание! Вы, правши, такая редкость… как эдельвейсы… Пожалуйста, Джо, не отказывайся сразу, ладно? Пожалуйста. Я ведь редко тебя прошу…        — Чёрт побери, да ты вообще никогда ни о чём не просил, Стефан! — вдруг отложил лаковые палочки Вейр. — Ты даже не настаивал, чтобы я приезжал на твои шоу… А, кстати, почему?        Зелёные, невозможно красивые глаза уставились на Стефа в упор, и он смутился и отвёл взгляд. Что он мог сказать? Что не смел? Что боялся? Боялся искушения, соблазна, иллюзии близости? Боялся очарования, с которым не умеет и не хочет бороться, которому не в силах сопротивляться? Боялся ревности, которая невольно всегда принималась грызть изнутри, потому что другой был там, где страстно хотелось быть самому? Всё это сказать было невозможно…        — Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя обязанным… — промямлил он наконец. — Я же понимаю, в каком жёстком графике ты существуешь…        — А может, я хотел этот график послать к ебеням! — вдруг рявкнул Вейр, отшвыривая скомканную салфетку. — Может, я хотел, чтобы друг сказал: приезжай, ради меня, Джонни! Хуй ли ты, Ламбьель, вечно политесы разводишь! Если бы я не знал тебя почти пятнадцать лет, я бы вообще решил, что стал тебе чужим!        Лицо Джона посуровело, глаза заискрились гневом, а голос, напрочь утратив обычные кокетливые нотки, наполнился металлическими отзвуками обиды. Стефан, совершенно забывшись, любовался им: строгим, сильным, таким настоящим… А потом, опомнившись, привстал на диване и обнял, прижал к себе.        — Прости меня, Джонни! Я такой дурак! Прости! Ты же знаешь, у меня никого дороже тебя нет! — Он произнёс это, замирая, и это прозвучало так искренне именно потому, что было чистой правдой. — Я больше не буду! Джо, pardonne-moi, pour l'amour de dieu, хочешь, на колени встану!        — Не надо, верю, — уже оттаявший Джон ласково обнял его в ответ. — А хотя — не верю! Докажи! — и он отодвинул его от себя, взяв за плечи.        Стефан готов был доказывать Джонни свои чувства всегда, везде и всеми возможными способами, но… сейчас он просто без улыбки сказал:        — Я прошу тебя, Джонни, возьмись за моих ребят. Ради меня, Джо. Пожалуйста.        Они смотрели друг другу в глаза, и Стефу больше ничего не нужно было в этот миг. Джонни, его Джонни был рядом и не скрывал, что он, Стефан, дорог ему и нужен. Его тёплые и удивительно сильные ладони лежали на плечах, чуть сжимая, и Ламбьель накрыл их своими, мысленно твердя, как молитву: «пожалуйста, пожалуйста, Джонни…» А тот не отводил взгляда долго, молчал и чуть улыбался загадочной тихой улыбкой, снова и снова сводившей с ума…        — Я согласен, Стефан, — вполголоса сказал, наконец, Джо. — Это, правда, будет не раньше февраля, потому что у меня Medal Winners Open, ты знаешь. Впрочем, у тебя тоже, надеюсь. Конкретика подождёт, ладно? Но я буду тренировать твоих ребят. Да.        Стеф шумно выдохнул и облегчённо засмеялся.        — Ох, не выдержит сердце у меня рано или поздно! Вот же ты умеешь пафоса дать, а! Но, Джонни — спасибо! Огромное спасибо тебе! Ты не представляешь…        — Стеф! — прервал его Вейр. — Не надо. Не надо со мной этого всего. Я ведь тоже очень рад. И поработать с тобой, и просто чаще видеться. Ладно, давай доедать, пока инеем не покрылось. Я заказал молочный улун, ты не разлюбил его ещё?        Ещё одной чертой, присущей Джону, сколько Стеф его помнил, была манера мгновенно переводить разговор на лёгкие и приятные, позитивные темы, при этом как-то совершенно не обесценивая серьёзные вещи, которые обсуждались перед тем. А если принять во внимание, что Джонни мог быть при необходимости очень решительным и жёстким, то это умение было в нём на вес золота и с годами росло, как проценты по вкладу в банке.        Они допили шампанское, чтобы скрепить договор, и уже допивали чай, неторопливо беседуя, когда Джонни спохватился:        — Стефан, слушай, времени-то уже сколько! Ты где остановился? И во сколько у тебя обратный самолёт?        — В половине двенадцатого. Поеду, в Новотеле посплю. Закажешь мне такси до Шереметьево?        — Э, брось! Оставайся! Мне к одиннадцати на репетицию, вместе позавтракаем, — решительно заявил Джон. — Кровать широченная, я тебе пижаму дам, хочешь?        — Ты серьёзно, что ли? — не поверил ушам Стеф. Он не спал с Вейром в одной кровати очень давно, а все разы, когда это случалось, происходили в далёкой юности после изрядных коллективных пьянок в дружеском кругу. Сейчас, на трезвую взрослую голову, ему показалось, что Джонни пошутил. — Не могу я тебя так стеснять…        — Что? — прищурился Джо. — А кто только что просил прощения «pour l'amour de dieu» и клялся, что не будет валять дурака? Пижаму давать, нет?        — Да! — поспешно согласился Стефан, понимая, что лечь в одну постель с Джо голым он не может ни при каких условиях, если, конечно, не хочет похоронить все свои надежды и планы. — Давай пижаму.        Уже устроившись под одеялом и погасив лампу со своей стороны кровати, Стефан, трепеща, ждал, когда вернётся из ванной Джон, и старался изо всех сил думать о том, как лучше организовать работу друга с детишками, где предложить ему поселиться, и как себя с ним вести, чтобы не испортить всё с самого начала… Тот пришёл в халате нараспашку, непринуждённо скинул его, оставшись в тонких боксерах, отогнул свой край одеяла, выключил свет и гибким движением скользнул в постель. Повозившись немного, он притих, а потом неожиданно сказал:        — Слушай, совсем забыл спросить, как там Макс. Я ему посылал твит, но он не ответил.        — По его словам, «наверное, нормально», — кое-как справившись с голосом, отозвался Стеф.        — Ты же был у него, да?        — Был.        — Ещё поедешь, передай от меня… ты знаешь, что передать…        Стефан не знал, что сказать. Он никогда не скрывал, а Джонни никогда не осуждал его увлечений, но Транькова он откровенно одобрял. Он очень хорошо к нему относился и не уставал повторять, что Стефу повезло. Помнится, единственный раз Вейр упрекнул его, когда Максим узнал про Кристофера… Джон сказал тогда, что нельзя мучить и унижать того, кто так тебя любит, а на вопрос Стефана, почему он так уж уверен, что Макс любит, пожал плечами и ушёл. Ламбьель помнил, как стыдно было ему тогда, особенно потому, что это был именно Джонни. И сейчас жгучий стыд вновь опалил лицо, и он тихо порадовался, что темно.        — Я расстался с Крисом, — вдруг прошептал он.        — Вот и молодец, — сонным голосом пробормотал Джо и, повернувшись набок, умостился головой на согнутом локте Стефа. — Максу сказать не забудь…