Дело о винограднике

Кельн. Германия День начался с проливного дождя с сильными порывами ветра. В этот день все люди старались остаться в своим уютных домах в кругу семьи, не желая выходить навстречу непогоде. Но не Адель. После ночного дежурства она с трудом добралась до дома в надежде принять душ и прилечь хотя бы на час. Но планам не суждено было сбыться, ведь в этот день она обещала своему брату приехать к нему и девушке, которая была общей проблемой и спасением для их семьи. Быстро переодевшись, Адель собрала пару футболок и джинсы для Кристель и, засунув все в рюкзак, в котором уже лежали лекарства, вышла из дома. До дома Эриха было не так далеко, но вполне хватало, чтобы зайти по пути в кафе и купить кофе на вынос. Только это могло побороть ее усталость. Адель так и сделала, и вот, как только кофе из пластикового стаканчика было выпито до дна, девушка оказалась перед дверью старого дома. В этом доме прочти не было людей, почти никто не убирался возле дверей и, самое главное, находился он не в самом хорошем районе города. Идеальное место для похищений, и, хотя затея с преступлением была для Адель самой дикой в ее жизни, все же она не могла не помочь братьям. Адель постучалась в дверь квартиры. В ожидании, когда же ей откроют, она успела ободрать немного краски со стены и стукнуть еще пару раз. Наконец дверь распахнулась, и перед ней показался ее брат-близнец Эрих. Он посмотрел на нее так, словно не совсем был рад ее видеть, а точнее так, словно желал, чтобы она поскорее ушла. Но все же после такого взгляда Адель уверенно прошла в квартиру, снимая с плеча рюкзак. Ее брат, закрыв дверь, обошел сестру, перешагнув через ее рюкзак, в узком темном коридоре. Теперь он стоял у самой двери в кухню, скрещивая руки на груди. Адель не торопясь сняла не совсем новое красное пальто и так же медленно принялась вешать его на крючок, поглядывая на брата. — Как себя чувствует Кристель? — задала вопрос она своим привычным тоном, которым всегда разговаривает с пациентами в клинике. Она действительно интересовалась здоровьем девушки. Она единственная, кому было это не все равно. Ведь, если бы не она, Эрих и Мориц не побеспокоились бы даже о ингаляторе. Эрих не дал ответа. Опустив руки, он молча прошел на кухню, куда быстро отправилась за ним его сестра. На кухне они оказались так же одни. Эрих встал у самого окна, в то время как Адель встала почти рядом с ним, держась за спинку стула. — Она еще спит? — снова задала вопрос сестра Эриха и тут же кинула взгляд на часы на стене. На часах почти час дня. Вряд ли похищенные люди спят до обеда в квартире у похитителей. В голове промелькнула не самая добрая мысль. Эрих продолжал молчать. Он лениво покачнулся у окна и кинул взгляд на улицу. — Она в комнате? Надеюсь, она жива? — Она в комнате, — лениво ответил Эрих и заулыбался. — Насчет жива не знаю, но утром она хрипела, затем умолкла. — Она не выходила к завтраку? — тревожно спросила Адель. Эрих усмехнулся. — Она не голодна. — Это она тебе так сказала? — так же, как и её брат, усмехнулась Адель и покачала головой. — Пойду проверю её. Можешь собирать на стол. Я хочу есть. Сделай хотя бы бутерброды. Адель дошла до спальни и, открыв дверь, вошла в комнату. Тихонько прикрыв за собой дверь, она кинула взгляд на постель, на которой, прикрывшись смятой простыней, лежала обнаженная Кристель. Девушка спала, но Адель все же подошла ближе, хоть и не собиралась будить ее. Она осторожно подняла с пола ингалятор, поставила его на тумбу у кровати и взглянула на опухшие глаза девушки. Взгляд Адель медленно, постепенно перемещался с глаз на щеки, шею, руку и ногу, которые оказались неприкрытыми. На теле были синяки от пальцев и царапины. Адель затаила дыхание, все ближе наклоняясь к телу девушки, понимая, что произошло. В надежде проверить ее пульс, Адель протянула руку к Кристель, но та медленно открыла глаза и тут же дернулась, словно была ошпарена кипятком. Похищенная резко села на постели и, натянув на себя простынь по самый подбородок, захлопала ресницами, сонно смотря на Адель. Адель медленно убрала руку и вздохнула. По крайней мере, девушка была жива. От этого стало легче, но не стало легче от новости, что ее любимый брат изнасиловал девушку. Изнасиловал. В этом она была уверена. Кристель не согласилась бы на это добровольно. Адель не могла выразить всего, что хотела сказать Кристель, из-за незнания языка девушки. Нет, пару фраз она, конечно, знала, но этого было определенно недостаточно. Кристель продолжала хлопать ресницами до тех пор, пока Адель не спросила её, хочет ли та поесть, с отвратительным акцентом. Кристель медленно и неуверенно кивнула ей в ответ. — Хорошо. Я принесу тебе еды, — на родном языке произнесла Адель и выпрямилась в полный рост. — Ты понимаешь, что я говорю? Кристель кивнула так же неуверенно, а Адель в ответ лишь издала обреченный вздох. Когда дверь закрылась с другой стороны, Адель кинулась на кухню, снеся на своем пути единственный, одиноко стоявший в коридоре старенький велосипед. Она влетела в кухню, словно ураган, как раз в то время, когда Эрих с видом примерного семьянина спокойно и сосредоточено разливал чай на три персоны в старые фарфоровые чашки. Вид и реакция сестры не особо удивил мужчину, поэтому он даже не сдвинулся с места, лишь повернул голову в сторону сестры. Адель остановилась близко к брату, почти касаясь своим носом его щеки. Она резко выхватила из его рук чайник и со стуком поставила его на стол. Эрих медленно повернулся всем корпусом к ней и был готов выслушать все, что она скажет ему. Не первый раз выслушивать что-то плохое от близких людей. По крайней мере, пусть это делала не всегда его сестра, про себя он уже наслушался всего, что мог себе только вообразить. Адель тяжело дышала, смотря на него разъяренными голубыми глазами. Еще один вздох, и ладонь Адель оказалась на щеке Эриха. Послышался шлепок, от чего Эрих повернул голову вбок, чувствуя жгучую боль от пощечины сестры. Он усмехнулся над этим ударом. — Когда вы решили провернуть все это, я терпела, зная, что это все ради нашей семьи. Когда ты привез в дом бедную девушку, я обещала помогать. Я обещала помогать, надеясь, что с ней все будет в порядке, а ты после того, как прикрепил ее наручниками, еще и трахнул. Больной ты ублюдок! Эрих! — Она жива? — посмотрев на сестру, спросил Эрих, изображая подобие улыбки. — Она жива, тебе повезло, что она жива! Ты идиот! О чем ты думаешь? — Я думаю о том, что было бы бы не плохо трахнуть ее еще и в задницу. Она довольно хороша, а у меня нет времени на поиски других девушек. Адель всплеснула руками и, открыв рот от удивления, помотала головой из стороны в сторону, словно выискивая что-нибудь потяжелее. — Ты это серьезно? — громко просила она, почти взвизгивая последнее слово. — Абсолютно, — усмехнулся Эрих, поворачиваясь к столу, чтобы продолжить разливать чай. Но Адель не дала ему этого сделать: сжав руками его плечи, она со всей силы тряхнула его, приводя в чувства, продолжая смотреть на его лицо. Эрих не сводил взгляда с сестры. Ему было плевать. — Эрих, ты ведь не насильник. Ты не можешь делать это. Ты не такой, как Мориц. Ты не можешь причинять ей боль. — О, еще, как могу, — едко произнес Эрих и скинул с себя руки сестры. — Пожалуйста, Эрих. Не превращайся в Морица. Ты ведь нормальный. — Я никогда не был нормальным, — зло процедил Эрих и усмехнулся. — Наша семья – это кучка ненормальных людей. Адель отошла на шаг от брата, переводя дыхание. Злость почти отступила, и на смену ей пришло отчаяние. — Кристель ведь не виновата, что она его дочь, — последнее, что хотела сказать Адель. Слова заставили Эриха рассмеяться. Он улыбнулся широкой и жуткой улыбкой, обнажая свои зубы, и покачал головой. — Не виновата? Скажи, а мы виноваты в том, что остались без гроша в кармане, когда нашего отца посадили за то, чего он не делал? Может быть, мы виноваты в том, что наше детство прошло на помоях? Или виноваты в том, что не стали теми, кем могли бы стать, только потому, что у нас не было отца, а мать слишком мало зарабатывала, чтобы прокормить нас? Она дочь своего отца. Ей расхлебывать это дерьмо. Она – его жизнь. Мы заберем ее, если он не выполнит все. Она виновата так же, как и мы. За ошибки своих родителей расплачиваются их дети. Последние слова прозвучали чуть тише, чем остальные, и в этот момент в проеме кухни показалась Кристель. Она еле стояла на ногах, мутным взглядом смотря на Адель. Кристель бесшумно причмокнула пересохшими губами, прежде чем неожиданно повалиться на пол. Франция. Париж В этот день отель "Ланкастер" уступил один из залов под штаб розыска Кристель. Узнав о несчастье всеми любимого Оливье Шарье, довольно уютное и посещаемое заведение сразу оказалось наполовину свободным. Едва рассвело, как работники приступили к усовершенствованию помещения, хотя здесь было все и так в порядке. Пропылесосили, вытерли пыль даже там, где ее не могло быть, развесили доски с объявлениями, списки телефонных номеров и закрепили пару портретов пропавшей девушки. Большой потрет Кристель, тот самый, с широкой приятной улыбкой и большими глазами цвета виски. Обстановка некогда приятного и уютного отеля постепенно превратилась в обстановку, схожую со штабом кандидата в парламент Франции. Сразу после десяти утра в отеле появился месье Шарье вместе с Вивьен. Топая каблучками по начищенному до блеска полу, женщина металась из стороны в сторону, просматривая каждый уголок предоставленного помещения, проверяя на наличие свежих цветов и фарфоровых чашек для кофе, что удивило всех присутствующих. На вопрос, зачем это нужно, она лишь отмахивалась и говорила, что все должно быть идеально. В воздухе прямо-таки вибрировало от упрямого оптимизма всех фанатичных помощников, которые сразу же принялись выполнять приказы жены влиятельного человека. Все это время Оливье стоял возле портрета дочери, скрестив руки на груди, заметно нервничая, постукивая ногой по полу и отбивая такт, подобный стуку его сердца. Начали подтягиваться волонтеры. Среди незнакомых людей были узнаваемые для Оливье и его жены; коллеги Оливье, которые были здесь, чтобы, скорее всего, засветиться перед выборами и попить кофе, подруги Вивьен, желающие показать свои наряды не по случаю, пара школьных подруг Кристель, с которыми она никогда и не дружила, но они упорно называли себя ее друзьями, пытаясь рассказать заведомо глупую историю о их приключениях, и, конечно же, Матье. Он вошел с двумя женщинами возраста за сорок пять в брюках клеш и блузках с рюшами, как будто пришли на встречу выпускников, а то и вовсе на занятия по танцам. Стройные, худосочные, белокурые женщины облепили Матье с двух сторон, неустанно предлагая ему все, чем располагали. Воду, платок и ужин взамен на новые сплетни о его семье и пропавшей жене. Матье лишь предлагал им в ответ собственную нелюдимость, покрываясь красными пятнами от волнения. За этой троицей появилась стайка громогласных репортеров, проходящих вглубь помещения, на ходу обсуждающих еще не готовый материал и множество проблем этого дня. Некоторые даже успевали строчить смс или записывать что-то на камеру с самого порога. Оливье повернулся к входящим, наблюдая за Матье до тех пор, пока тот не поднял на него взгляд. Быстро, но нелюдимо и довольно неловко поблагодарив женщин, Матье оставил их посредине зала и направился к Оливье, бросая косые взгляды то на портрет своей жены, то на Вивьен, стоявшую возле столика с горячей выпечкой, принесенной для добровольцев. — Ужасный день, не правда ли? — спросил Матье у Оливье, продолжая кидать косые взгляды на фото Кристель. — Все напоминает абсурдное кино о похищениях, так? — Если бы только это могло помочь, — отстраненно, словно находясь не здесь, произнес Оливье, осматривая взглядом ребят в голубых кепках, на которых красовалось имя его дочери вперемешку с названием штаба розыска. Заметив взгляд Оливье, Матье последовал его примеру и посмотрел в сторону парней в кепках. Он не смог сдержать усмешки. — А они вообще проверяют, кто пришел? Для чего они здесь? — Все под контролем. Все волонтеры будут зарегистрированы. Это на случай, если кто-то кажется подозрительным, — подходя к Оливье и Матье, ответила Вивьен и поморщила носик, кидая взгляд на мужа своей падчерицы. — От тебя воняет дешевыми женскими духами. Матье поморщился в ответ и, понюхав свою черную рубашку, пожал плечами. — Только ты можешь различить стоимость духов по их еле заметному запаху, в то время как нужно быть в курсе всего, что происходить вокруг тебя. Вивьен, все это время стоявшая возле Оливье, недовольно хмыкнула и, отщипнув кусочек круассана, отправила его в рот, причмокивая алыми губами. Оливье посмотрел на участников зарождающегося конфликта и устало потер переносицу. — Вивьен, Матье, прошу, не создавайте проблем больше, чем есть сейчас. И так голова раскалывается. Матье кивнул головой, а жена Оливье лишь недовольно хмыкнула, взяв за руку мужа. В этот миг одна из женщин, загорелая брюнетка, повернулась в их сторону и, улыбнувшись, помахала им, словно старым знакомым. Она, подобно кошке, наклонила голову вбок, желая, чтобы к ней подошли, но никто из троицы даже не сдвинулся с места, лишь поблагодарив женщину одной короткой улыбкой. Через час координационный центр стал смахивать на еще одну конференцию или агитационную демонстрацию. Репортеров и журналистов становилось все больше, чем волонтеров, которые расформировались на группы людей по возрасту, полу или дальнему родству. — Думаю, пора начать, — крепко сжимая в одной руке пачку с листовками, а во второй рацию, произнесла подходящая к Оливье, Вивьен и Матье женщина, очевидно, направленная сюда из полиции. Она кинула взгляд на отца пропавшей девушки, и на щеках появился румянец. — Рада с вами познакомиться, месье Шарье. Моя мама вас обожает. Оливье кисло улыбнулся и, медленно кивнув, тряхнул своей не до конца поседевшей головой. Его лицо снова раскраснелось, от него так и веяло жаром. Ему снова придется играть роль ничего не знающего отца. Снова придется морочить этим людям голову, заставляя тратить время на поиски его дочери, в то время как он будет отсиживаться в прохладном помещении, строя плохо чувствующего себя на жаре старика. А ведь ему было всего шестьдесят. На самом же деле, его мало волновало именно это. Он ведь участвует в выборах, что сложного обмануть людей и дать им надежду, сбить с толку и показывать честные глаза аудитории? Ничего. Сложнее было сказать правду. Правду, которая застряла комом в горле с самого рождения Кристель и теперь рвется наружу ради спасения ее самой. Месье Шарье зашел за небольшую трибуну, отхлебнул воды из пластмассовой бутылки, сжимая ее рукой. Оставив воду, он положил руки на трибуну, где его потные ладони тут же оставили мокрый след. Аудитория постепенно притихла, и теперь слышались только небольшие шумы открывающихся блокнотов, видеокамер и работающего кондиционера. Месье Шарье тихо кашлянул в руку и, постучав по микрофону, изобразил не совсем удачное подобие улыбки, напоминающее человека с пораженным лицевым нервом, нежели политика, который привык выступать на публике. Люди, затаив дыхание, ждали первых слов отца девушки. — Доброго дня всем. Кхм, спасибо, что пришли. Спасибо, что неравнодушны к нашей проблеме, — начал с основных клише Оливье, смутно представляя, о чем дальше ему придется разговаривать. Он перевел взгляд на стоявших по правую сторону от него Вивьен и Матье и на детективов, которые стояли почти прямо перед трибуной в надежде найти спасение в их дальнейших действиях. Но все продолжали молчать. Говорить дальше снова придется ему. Оливье расправил плечи, сильнее сжав руками трибуну, и наклонился ближе к микрофону. — Наш центр начал свою работу сегодня. Для вас приготовлены листовки, ориентировки. Наша задача — проверить все не самые благополучные районы, притоны и заброшенные здания. Возможно, мы найдем зацепку или хотя бы исключим все эти места. Добровольцы закивали головами, посматривая в сторону разложенных ориентировок рядом с принтером. — Я хочу, чтобы моя дочь вернулась домой. Мы все этого хотим. Мы найдем Кристель, — сказав последние слова, Оливье отстранился от микрофона в ожидании вопросов со стороны прессы. Они не оставят его в покое. Он с опасением ждал любого вопроса и любой вспышки фотокамеры, он оттягивал момент признания. К трибуне, поднимая свою костлявую руку, выступил молодой человек и оскалился в улыбке, обнажая редкие, но ровные, как новенький забор, белые зубы. Парень поправил рукой кудрявые спутанные волосы, а затем выставил вперед руку с диктофоном. На руке и лице парня Оливье не мог не заметить следы от чернил и краски от принтера. Пресса. Совсем зеленая, но пресса. Возможно, очередная желтая газетенка со своими каверзными вопросами. И Оливье не ошибался. Журналист, сделав глубокий вздох, словно собирался нырять, начал свой вопрос. — Насколько нам известно, Кристель Шарье является вашей приемной дочерью. О ее родителях ничего неизвестно. Не возникало ли подозрение у детективов о том, что к исчезновению девушки могут быть причастны ее настоящие родители? Что думаете по этому поводу, отрабатывалась ли эта версия? Вопрос, который он ждал. Вопрос с моментом истины. Вопрос правды. Оливье посмотрел в сторону Матье и Вивьен, которые продолжали слегка не к месту вытягивать грустные улыбки, и перевел взгляд на толпу. Кто-то из журналистов защелкал ручками, а кто-то включил запись на своих телефонах. — Говоря о этой версии, с уверенностью могу сказать, что она исключена. И по этому поводу я хочу сделать заявление. Оливье снова промочил горло водой, почти осушив ее до дна. Поставив на трибуну пустую бутылку, он снова посмотрел на толпу и перевел взгляд на одну из камер. — Я говорю это, дабы избежать новой версии исчезновения моей дочери. Настоящий биологический отец Кристель Шарье перед вами. Я перед вами. В зале поднялся шепот, перерастающий в шум, а затем и в борьбу за место задать еще с десяток вопросов. Поднялся настоящий ажиотаж, перерастающий в давку, во время которой детективы всеми силами попытались увести семью Кристель и ее мужа подальше от всего этого шума. К счастью, сделать это удалось без происшествий.