Дело о винограднике

Кёльн. Германия Кристель Резкий, едкий запах нашатырного спирта привел меня в чувство. Отвратительная вонь аммиака, и я не смогла сдержать кашель. Похолодевшие руки Адель тут же оказались на моей спине, помогая мне привставать. Голова немного кружилась, а к горлу поступила тошнота. Адель сидела на смятой постели сбоку от меня, внимательно изучая мое состояние, а я оглядела себя. На мне была старенькая длинная рубашка, темно-зеленая в черную клетку, совсем некрасивая, но приятно прилегающая к моему телу. Я мерзла всю ночь, и теперь любая одежда служила мне настоящим подарком и спасением. Посмотрев на Адель, я заметила на щеках розовые круги румян, маленькие и ровные, как следы от донышка рюмки. Она смотрела на меня своими ясными глазами, хлопая слипшимся от старой туши ресницами. Я не могла припомнить, чтобы видела её накрашенной, и поэтому не могла оторвать взгляда от ее лица. Кажется, это ее смутило, и она отвела взгляд от меня, уставившись на свои ногти. В комнате показался Эрих. Чувствую запах сигарет и кофе. Он, лениво ковыляя в изношенных ботинках, проходит к кровати и встает напротив меня. На его губах еле заметная царапина от моих зубов. Он не сводит с меня взгляда, и во мне просыпается желание вырвать его глаза. Адель задает мне вопрос, но я ничего не понимаю. Она резко поворачивает голову к брату и произносит еще одну фразу раздраженнее и злее, чем ту, что произнесла в мою сторону. Я удивленно приподнимаю бровь, хотя догадываюсь, что стало причиной ее тона. Пока Эрих собирается духом, чтобы ответить ей, его сестра наклоняется к тумбе и достает оттуда старенький тонометр, от которого веяло медикаментами. — Она спрашивает, как ты себя чувствуешь, — холодно доложил он. Лицо Эриха показалось мне еще более омерзительным, когда он открыл рот. — Расскажи ей о том, что ты делал со мной. Она должна понять. Как женщина женщину. Он нахмурился и посмотрел на сестру, заговорив на своем языке, а я продолжала поглядывать на них, перебирая в уме все, что он мог доложить Адель. Судя по ее не удивленному выражению лица, а скорее раздраженному и неодобрительному, она уже знала все сама. Я ожидала чего угодно, но не того, что Адель, принимаясь измерять мне давление, снова зло процедит сквозь зубы фразу, гневно взирая на своего брата. Эрих слегка закатил глаза и снова уставился на мое лицо своими голубыми глазами. Я кивнула, как будто разрешала ему произнести в мой адрес следующую фразу. — Адель хочет знать, как ты себя чувствуешь, — сказал он снова и наклонил голову вбок, совсем слегка. — Подробнее. Я провела свободной рукой по волосам, и они повисли на моих плечах безжизненными прядями. Тело изнывало от боли. Я кинула взгляд на измеряющую мое давление Адель и заговорила, не поднимая взгляд на Эриха. — У меня кружится голова. Меня тошнит, тело вот-вот развалится. Я хочу принять ванну, хочу поесть и теплую одежду. А ещё, — сказала я и снова посмотрела на его спокойное, ничего не выражающее лицо, — хочу, чтобы ты сдох. Хочу видеть, как ты будешь корчиться от боли, а потом сдохнешь, как паршивая собака, Эрих. Или как тебя там. Эрих еле заметно улыбнулся уголками губ и повернул голову к сестру, начиная переводить все, что я сказала. Не знаю, сказал ли он последнюю фразу, но после того, как он закончил, Адель кивнула мне в знак согласия и постучала ногтем по тонометру, показывая на цифры, обозначающее мое давление. Отлично, совсем низкое. С таким не то что бежать — ходить не совсем удается. Она посмотрела на меня, а я вцепилась одной рукой в простынь, как будто Адель могла вытряхнуть меня силой с кровати. Она посидела несколько мгновений, смотря на меня, а затем мягко улыбнулась, словно врач, который собирается сообщить неприятную новость. Адель начала говорить, сопровождая свою информацию активной жестикуляцией для Эриха. Он стоял возле кровати и внимательно наблюдал за сестрой, еле заметно кивая ей. Наконец настала очередь перевода. Я нехотя посмотрела на мужчину, чувствуя, как к щекам начала приливать кровь от злости. — Тебе нужно сесть. Наклонить голову как можно ниже. Между колен. Так поступит приток крови в голову, и тебе полегчает. А потом поешь. Затем я разрешаю тебе принять душ. Я едко усмехнулась, поглядывая на Адель. — Она сказала, что мне нужен стакан воды. Это я могла понять. Ты переводишь не все. — Тебя не касается, — перебивая на ходу меня, ответил Эрих. Сейчас он стоял напротив меня и выглядел абсолютно уверено, как и всегда. Взгляд его голубых глаз проходил сквозь меня, тем самым заставляя переворачиваться все мои органы, вызывая желание задушить его во сне. Адель медленно поднялась с места и подошла к брату. Обычно она мягко смотрела на него, выглядела спокойной, и, более того, всегда касалась его плеча или руки, тем самым даря поддержку со своей стороны. Но не сегодня. Она смотрела на брата как на провинившегося нерадивого ученика, кидая косые взгляды по сторонам в поисках того, что можно было бы запустить в него. Ее напряженное лицо выражало злость, а левый глаз начинал заметно подергиваться от каждого его слова. Она сказала что-то в лицо брату и, посмотрев на меня, направилась к двери. Эрих последовал за ней. Напоследок он повернулся еще раз и оглядел комнату. — Сиди здесь. Дверь закрылась, и я окинула взглядом комнату, в которой находилась уже три дня. Дешевое жилье, пропитанное запахом сигарет и кофе. Возле кресла стоял чей-то незнакомый рюкзак, из которого торчала какая-то одежда. Кажется, домашние штаны. Я решила примерить их на себя как можно скорее, пока в комнату не вошел кто-нибудь из них. Быстро натянув на себя — к счастью, оказавшиеся женскими домашние штаны — я закатала рукава рубашки и посмотрела на окно. Оно было открыто. Слега пошатываясь из стороны в сторону, я прошла к окну и высунула голову, жадно глотая свежий воздух. Меня мало интересовала эта пустынная и безлюдная улица. Я наслаждалась попадающими на мою кожу лучами греющего солнца и запахом мокрого асфальта. Захотелось высунуться полностью, чтобы прочувствовать это каждой клеточкой тела. Что я и попыталась сделать, но голова снова закружилась. Еще мгновение, и мое тело бы оказалось на асфальте перед домом, если бы не влетевший в комнату Эрих. Он резко схватил меня за ткань рубашки и потянул на себя, опрокидывая на пол. Не могу сказать, что я ему благодарна. Лучше бы я слетала вниз, чем почувствовать еще одно его касание к моему телу. Из головы никак не уходили события прошлой ночи. Кажется, они будут преследовать все то время, которое мне осталось прожить. Я никогда не избавлюсь от этих ощущений и воспоминаний. Никогда. Я поднялась с колен, на которые приземлилась, и, кинув взгляд на порванную штанину как раз на месте правого колена, перевела взгляд на Эриха. Он стоял надо мной, смотря сверху вниз. Руки сжаты в кулаки, уголки губ слега подрагивают. Эрих делает глубокий вздох и кивает в сторону ванной. — Прими душ. Вот это пожертвование. Сам Эрих разрешил мне принять королевскую ванну. Я отряхнула ладони от пыли и усмехнулась, посматривая на лица Эриха. — Это приказ? Фраза не удовлетворила Эриха. Я еле заметно усмехнулась, он нахмурился. Его рыжие волосы в свете солнца казались словно полыхающее пламя, а на лице проявлялись все морщины. Он сократил расстояние между нами и, грубо схватив за локоть, потащил в ванную комнату. Запихнув меня в нее, Эрих посмотрел в глаза, сжимая дверную ручку. — Выполняй. — Есть! — зло процедила я и повернулась к нему спиной. Резкий вздох и выдох, и после этой фразы он захлопнул дверь, но не закрыл ее. Скрип половых досок, и Эрих снова направился на выход из комнаты. Есть время принять душ. Тонкие стройки воды коснулись моей кожи, вызывая мурашки по телу как от разряда током. Я достаточно быстро приняла душ, успев даже помыть волосы стоявшим на полке дешевым шампунем с запахом зеленого яблока и даже сделать депиляцию бритвой, которую, очевидно, использовали для бритья лица. Осталось вытереть себя его полотенцем. Мерзкий урод. Я вышла из ванной комнаты. Полотенца не оказалось, и поэтому я прошла в комнату. Ничего не оставалось делать, как вытереться рыхлой простыней. Ничего поблизости другого не оказалось. Быстро натянув на голое тело те же штаны и рубашку, которая прилипла к спине, я села на кровать, откидывая мокрую простынь и не совсем свежее одеяло. Оставалось только ждать, когда мне разрешат поесть. Я умираю с голоду. Как по заказу, дверь в комнату снова открылась, и Эрих кивнул мне, приглашая последовать за собой. Идти за ним, потакая его желанием, совершенно не хотелось, но, возможно, это был мой единственный шанс поесть за сегодня. Лучше было бы согласиться. На кухне — да и во всей квартире — снова остались мы одни. Адель, очевидно, снова ушла по своим делам, оставив меня на попечение этому психопату, поэтому защиты со стороны больше не было. Мне следовало бы заткнуться. По крайней мере хотя бы сбавить обороты. Я посмотрела на пустой стол, где обычно была хотя бы пара тарелок с едой. Эрих прошелся к шкафчику и, достав оттуда таблетку (на коробке я смогла разобрать название) аспирина, положил ее рядом с единственным стаканом воды на столе. Спасибо и на этом. Приняв таблетку, я кинула взгляд на то, как Эрих продолжил вынимать из шкафчика пакетики с чаем, а затем направился к холодильнику. Критично осмотрев его содержимое, он посмотрел в мою сторону слега растерянным видом. Он не умеет готовить? Боже мой, милая сестра не сделала беспомощному мальчику завтрак. Ай-я-яй. — Сделаешь завтрак, — приказным тоном произнес Эрих. Мда, у нормальных людей утро после секса сопровождается этой фразой с более мягкой и нежной интонацией, а то и вовсе сразу готовым завтраком в постель. Но ты, Кристель, изнасилована и теперь, если хочешь пожрать, то делай все сама и не забудь подсыпать яд в тарелку своему обидчику. Эрих, не дождавшись моего согласия или не желая услышать отрицательный ответ, дабы не травмировать себя, вышел из кухни в гостиную, где спустя пару минут громко заговорил телевизор. Транслировались новости. Ничего не поделать. Придется сделать завтрак, главное — не забыть плюнуть ему в чай. Готовила я через силу. Хочу есть сама; по большей части делаю это только ради себя и своего желудка, который урчал, напоминая о своем существовании. Наконец завтрак был готов. Гора сэндвичей, сделанных от жадности и голода, и две огромные чашки чая, в одну из которых я успела плюнуть. Итак, она в левой руке. Главное — не перепутать. Я вошла в гостиную, где на диване развалился Эрих. Он щелкал пультом, переключая каналы, не обращая внимания на меня. Чашка в левой руке. Ставлю на стол ближе к нему. Правую ставлю к месту, где буду сидеть я. Ближе к креслу. Ухожу за тарелкой еды и возвращаюсь. Эрих по-прежнему находится на диване, но теперь смотрит на меня. Я сажусь в кресло и тяну руки к своей чашке. Он делает тоже самое, не сводя с меня взгляда. Становится не по себе. Заметит ли он? Эрих делает глоток и смотрит снова на меня. Делаю глоток чая, как и он, и не могу сдержать победной улыбки. Но улыбка тут же сходит с лица, когда он оставляет свою чашку и вокруг его глаз появляются морщинки от акульей улыбки. — Думала, я не знаю, что ты плюнула в чай? — произнес Эрих и, выставив палец вперед, покачал из-из стороны в сторону, цокая в ответ на мою попытку взять в руки свою кружку снова. Гребаный ублюдок. Он все знает наперед. — Я сделаю вид, что не заметил этого. — Улыбка снова появляется на его лице. — Тебе повезло, что я в хорошем настроении. Он потянулся к сэндвичу и, наклонившись, взглянул на меня, усмехнувшись. — Ну хоть на них ты не плюнула? — Я насыпала туда яд, — процедила зло я, а Эрих лишь рассмеялся. — Умрем вместе. Эрих откусил половину сэндвича, и я решила последовать его примеру. Мы завтракали, как обычная семья. Сэндвичи, новости но телевизору, приятный запах яблочного шампуня и душистого чая с нотками цитрусового по всей комнате. Эрих в очередной раз посмотрел на меня, когда я слушала новости, хотя и ничего не понимала. — Тебе нравится смотреть новости? — задал вопрос он с видом действительно интересующегося человека. Я не успела ничего ответить, так как в следующую секунду на экране появился мой отец. Как же я давно не видела его лица. В груди что-то предательски защемило, и снова резко захотелось домой. Снова захотелось бежать. Но я застыла на месте, всматриваясь в экран. Репортаж из какого-то дорогого помещения. Возможно, отель. Вот мой отец стоит за трибуной, позади мое фото на стенде. Ужасное фото. Я с ужасом представила то, как беря листовку с моей фотографией, люди не спешат отправиться на поиски, думая: "Такая уродина не может быть похищена. Вы только посмотрите на ее нос! А ее уши, да кому она нужна!" В следующий раз, когда меня похитят, нужно заранее подготовить более удачные фото. Рядом со стендом я увидела Вивьен в красном платье и алыми губами. Она по-прежнему улыбалась своей улыбкой, как всегда не к месту, как будто девушка с эскорта. Да почему "как будто"? Рядом с Вивьен стоял и Матье. Но на этот раз внутри ничего не екнуло. Он стоял, слово овощ, как помидор, привязанный к палке в огороде. Красный, с поникшей головой и зеленоватым оттенком кожи на руках. Снова после попойки или очередной дозы. Он стоит здесь только ради себя. Иначе им займется следствие, а скрывать ему было что. Я снова посмотрела на отца. Он пылал жаром, покрывался каплями пота, постукивал пальцами по трибуне и облизывал пересохшие губы. Кажется, он постарел и поседел за эти два дня намного быстрее, чем за десять лет. Видок у него, мягко говоря, не из лучших. Снова защемило в груди при его виде. Вот он делает шаг и говорит, что хочет сделать заявление. Я наклоняюсь, внимательно вслушиваюсь в его слова, которые перебивает немецкий перевод. Стараюсь прочесть по губам, и это удается. — Я говорю это, дабы избежать новой версии исчезновения моей дочери. Настоящий биологический отец Кристель Шарье перед вами. Я перед вами. В зале шум, гам, вспышки фотокамер, и толпа начинает наступать на моего родного отца. Я не могу пошевелиться, даже когда репортаж сменяется на студию с ведущим. Эрих смотрит на меня, внимательно изучая мою реакцию, и я перевожу взгляд на него. Он говорил правду. Но какого черта происходит? Не решаюсь спросить у него, хотя теперь совсем потеряна. Дышать становится тяжело, и единственное, что прошу я, — ингалятор. Эрих не спеша встает с места, хотя прекрасно видит, что мне становится хуже. Возвращается и протягивает мне ингалятор, а сам достает из кармана свой сотовый и садится, набирая что-то на экране мобильного. Я делаю вдох, и раздается звук сотового телефона. Эрих берет трубку и, слушая грубый голос на громкой, улыбается снова, словно хищная акула, которая поймала добычу. Я узнаю голос Морица на конце телефона, и все, что я понимаю, что эти двое начинают поздравлять друг друга, словно завоевали весь мир. Эрих видит мое недоумение. Он прикрывает ладонью динамик телефона и произносит: — Игра началась. От этой фразы стало ничуть не легче. Снова мурашки по спине. Чего ожидать — я не знаю. И о чем говорят эти двое, я не имею ни малейшего понятия. Кажется, признание моего отца — их рук дело. Париж Первый день поисков девушки не дал никаких результатов. После громкого заявления Оливье Шарье все будто забыли, что его дочь пропала и, возможно, находится в беде. Теперь же многих волновало множество вопросов. Почему он скрывал это ото всех? Знала ли Кристель об этом, и где, собственно говоря, ее мать? В этот день все каналы передавали это заявление, а желтые газеты и не самые достоверные источники разносили слухи со скоростью света. Поднялся ажиотаж, и Оливье было страшно представить, что будет на следующие день, когда все это просочится в СМИ по всему миру. Вечером, когда возле его дома стало меньше машин репортеров и папарацци, он наконец смог ощутить немного свободы в своей собственной квартире. Телефон предательски молчал, что одновременно радовало и пугало его. Оливье ходил по дому, постоянно поглядывая в сторону завешанных окон, представляя всю картину за ними. Все происходящее давило на него, хотя Вивьен сейчас нервировала его больше всего. Молодая рыжеволосая жена металась из комнаты в комнату, сжимая в руках бокал с красным вином, постоянно ахая и вздыхая при каждой вспышке фотокамеры или вздохе своего супруга. С того момента, как он признался, что Кристель его дочь, Вивьен не замолкала ни на секунду. — Как ты мог скрывать это от меня! — воскликнула Вивьен, проходя мимо мужа. Оливье закатил глаза, давая понять, что эти слова он слышал уже не раз. — Вивьен, пожалуйста, — сказал он. — Я уже говорил тебе. Об этом не знала даже Кристель. После того, как Оливье сказал последнюю фразу, он поежился, поняв, что впервые заговорил о своей дочери в прошедшем времени. Неужели он совсем отчаялся и сдался? Ведь пока все, пусть и не гладко, но по правилам, а, значит, была вероятность, что она еще жива. Ведь он выполняет все. Оливье, провел рукой по своим волосам, которые торчали седыми кудрями в разные стороны, словно клоунский парик. Вивьен, которая медленно оставила пустой бокал, взглянула на мужа и усмехнулась. — Что мне ожидать еще? — спросила она снова, но на этот раз Оливье резко развернулся к ней. Терпеть больше не было сил. — Оставь меня в покое. Прошу. Иди в спальню. Вивьен сморщилась, как будто почуяла неприятный запах, и, задрав нос, но ничего не ответив, молча направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Оливье остался один. В восемь минут двенадцатого мобильный телефон Оливье прервал его и без того неспокойный сон. Не вставая с дивана, Оливье взял трубку и, прислонив телефон к уху, прохрипел что-то невнятное. — Нелегко говорить правду, верно? Хотя после этого ты должен почувствовать хоть немного облегчения. Оливье тут же узнал голос говорящего, и сон мигом прошел. Мориц усмехнулся в трубку и, кажется, сделал глоток. Месье Шарье медленно встал с места, проходя к зашторенному окну. Машин возле дома немного поубавилось, хотя некоторые решили пробыть здесь до утра, установив за его домом круглосуточную слежку. Оливье замолчал, накручивая себя перед новой фразой похитителя его дочери. Он ждал самых худший новостей. — Вижу, ты не сильно разговорчив. Что ж, тогда у меня есть небольшое послание. Как насчет того, чтобы прогуляться по ночному Парижу? Совсем не далеко от дома. Всего лишь одно укромное местечко. Оливье хотел было ответить Морицу, но тот тут же продолжил говорить, ведя свой монолог. — Есть черный выход? — Да, — хрипло ответил Оливье, уже подходя к нему. — Хорошо. Выйди из дома и иди прямо, до конца улицы. Оливье, не взирая на не совсем теплую ночь, вышел из дома в одной тенниске и широких брюках оливкового цвета, даже не надев ничего теплого. Он зашагал по улице, опустив голову вниз, крепко прижимая к уху телефон. За двадцать минут он добрался до конца улицы. Это был самый настоящий конец улицы. Тупик. Кирпичная стена с оборванными объявлениями, граффити и одиноким фонарем, раскачивающимся из стороны в сторону. Возле кирпичной стены стояло четыре мусорных бака, от которых воняло помоями и кислотой. От такого запаха Оливье еле сдержал приступ рвоты, а затем и вовсе вздрогнул, когда перед ним пробежала огромная жирная крыса с уродливым обрубленным хвостом. Кажется, что от всего этого Мориц оживился, заметно заскучав на том конце провода. — На месте? Оливье кивнул, словно Мориц стоял перед ним. — Видишь мусорные баки? Так вот. За тем, что справа для тебя, есть послание. Оно в конверте. Возьми его. Там же и твое новое задание. Ты ведь все еще хочешь увидеть свою дочь живой, верно? Оливье ничего не ответил, а Мориц лишь зло рассмеялся в трубку и вскоре отключился. Оглядевшись по сторонам, месье Шарье, набрав побольше воздуха, подступился к одному из баков и присел возле него. Заглянув за бак, где валялась куча мусора, он заметил желтый конверт, любезно оставленный для него. Быстро достав его, Оливье отошел от мусора как можно дальше и резко выдохнул. Призрачный рев полицейской машины вдали заставил его прислониться к правой стороне дома, чтобы не стоять на против дороги. Рубашка на спине пропиталась потом. Оливье тяжело дышал. Он не торопился вскрыть конверт, вертя его в своих руках до тех пор, пока окончательно не накрутил себя догадками о его содержимом. Он опустился на корточки, наконец вскрыв конверт. Первое, что он увидел, — небольшой лист бумаги, в котором грубым и размашистым почерком похититель неумело вывел предложения на его родном языке. На этот раз лист был сложен неровно, словно его торопились запихнуть в конверт. "На этот раз пальцы твоей дочурки пришлось оставить на их законных местах, но это не значит, что они не могут быть присланы в следующем конверте. С первой правдой ты справился и наделал шума. Продолжай строить из себя того, кого играешь много лет, и не создавай панику, если хочешь видеть дочь живой. Ведь она у тебя единственная наследница? Время второго задания. К письму приложена фотография. Правда, они похожи? Как насчет того, чтобы навестить эту милую особу там, где ты оставил ее в последний раз? Приведи ее в свой дом и покажи всем. Народ должен узнать прошлое. Иначе какой же ты член Парламента, который скрывает все не только от народа, но даже от своей семьи. У тебя есть три дня." У Оливье сперло дыхание. Он дрожащей рукой аккуратно извлек черно-белую фотографию, на которой была изображена милая, юная девочка-подросток с широкой улыбкой. Такой же, как и у его дочери. Оливье сразу узнал ее, это не составило труда. Ведь в последний раз он видел ее именно такой. Юной и красивой девочкой. Прошел двадцать один год, а он до сих пор помнил ее имя. Он помнил его так же, как и место, где видел ее в последний раз. Сунув в карман письмо и фото, Оливье направился обратно к дому, перебирая в голове все свои дальнейшие действия. Никто не должен найти ее раньше него. Никто не должен опередить его. Он должен сделать все сам. Он должен найти родную мать Кристель.