Дело о винограднике

Эрих Рихтер Я резко раскрыл глаза, не особо понимая, сколько сейчас времени. Провалился в сон, смотря какую-то передачу по телевизору поздно ночью. Через старые жалюзи пробирается свет, в комнате еще прохладно. Наверное, утро. Приятная боль разлилась по спине и рукам, и я сильнее потянулся на диване, который начинал скрипеть под моим весом. Это утро можно было бы назвать прекрасным, если бы не одно но: в моей квартире по-прежнему она. Ненавижу произносить ее имя, ненавижу ее. Просыпаюсь, и первое, о чем я вспоминаю, — это она; засыпаю, думая о ней. От того, что Кристель прочно обосновалась в моей жизни, я ненавидел ее еще больше. Вчера ночью она изрядно потрепала мне нервы. Вывела из себя за каких-то доли секунды, и это рекорд. Никто не выводил меня так, как она. Никто из женщин не смел говорить мне такое. Я мысленно пообещал себе убить ее, как только она вернется на свободу. Найду ее и убью, а пока придется терпеть ее и хорошенько поучить манерам. Я встал с дивана, на ходу снимая грязную футболку, кидая ее в корзину для белья. Корзина была набита до краев. Неплохо было бы отдать вещи в прачечную. Когда я делал это в последний раз? Узкий коридор, который привел меня в спальню, где на кровати, которую я уже не считал за свою, спала она. С ночи она так и не просыпалась. Неплохой удар, Эрих. Ты вмазал так, что девушка отключилась на сутки. Тащил ее до дома и теперь не совсем уверен, что она дышит. Нет. На постели лежит ингалятор. Она просыпалась. Тишина, и я слышу ее дыхание. Жива, и от этого я чувствую мгновенное облегчение, за которым следует раздражение. Она спит так крепко, что не слышит моих приближающихся шагов. Волосы упали на лицо, одна рука подперла подушку, половина тела прикрыта простыней. Резко срываю простыню, и она вздрагивает. Распахивает огромные карие глаза и смотрит на меня. Я внимательно изучаю ее лицо. Она ошарашена, и в ее глазах промелькнул страх. Она догадывается, что я хочу сделать. Боится заранее, хоть и старается держаться молодцом. Я стою над ней, медленно перемещая руки на пуговицу джинсов; Кристель смотрит не отрываясь, ждет продолжения. Расстегиваю пуговицу, так же медленно снимаю с себя остатки одежды и вот уже стою перед ней в чем мать родила. Теперь она переводит взгляд на мое лицо. Усмехаюсь, когда она прижимает к себе простынь, словно прикрываясь, хотя в отличие от меня она одета. — Ты ведь знаешь, что будет, — говорю, как факт. Она прекрасно знает. Мотает головой, хотя и не просит остановиться. Снова вырываю из ее рук простынь, которая рвется на две половины, резко бросаю все на пол и хватаю ее за руку, поднимая с постели. Она смотрит на меня глазами, полными испуга. Ее губа разбита, на лице синяк. Бровь слега припухла от вчерашнего падения. Такая она мне нравится больше. Снова ударяю ее по лицу, и с губ срывается болевой стон. Ее никто никогда не бил. Она устала это терпеть. Устала, как и я. Я устал терпеть ее. Устал слушать ее издевательства. Терпеть ее оказалось сложно. Хватаю ее за запястье второй руки, которой она не так уж и смело замахивается на меня. Я прижимаю ее тело ближе к себе, так, чтобы она чувствовала мое возбуждение. — Неужели ты не поняла, что нужно молчать? — устало произношу я. Она словно ребенок, который ничего не понимает. Кристель молчит, лишь дергается и дрожит. Страшно? Что ж, на это есть свои причины. В этот раз все будет по-другому. Кидаю ее на кровать, она падает на спину. Она ничего не успевает сделать перед тем, как я одним рывком снимаю с нее штаны вместе с бельем. На верх ее наряда мне плевать. Она пытается встать, ее руки трясутся и пытаются меня отпихнуть. С моих губ срывается ледяной смех. Жалкие попытки. Как же я их полюбил. Пытается прикрыться. Нечем. Так же грубо и быстро переворачиваю ее на живот, держа за шею. Сильнее вдавливаю ее лицом в матрац. Тело, оно так близко и соблазнительно. Сделала депиляцию. Отлично, но не стоило это делать моей бритвой. Хватаю второй рукой, приподнимая ее задницу. Отлично, то, что надо. Кристель пытается кричать. Отпускаю шею и заламываю руки; снова крик, но теперь от боли. — Приступим к наказанию? — спрашиваю и вспоминаю об оружии. Оно лежит на полу. Быстро соскакиваю с девушки и возвращаюсь на место, но теперь в моей руке пистолет. Прижимаю его к ее виску. — Ты ведь знаешь, я могу и спустить курок. — Ты не выстрелишь, — промычала она, всхлипывая. — Да ну? — усмехаюсь и навожу ствол на ее икру. Выстрел из пистолета с глушителем, и пронзительный крик девушки, которая получила пулю в ногу. Мой первый выстрел. Довольно метко. Она кричит и заливается слезами. Возвращаю пистолет к ее виску. Кристель падает лицом в постель, продолжая истошно рыдать. Интересно, насколько ей больно? Мне кажется, недостаточно. Ее страх и боль щекочут мне нервы. Все происходит слишком стремительно. Я хочу, чтобы она насладилась болью. Раздвигаю ее ноги, провожу между ними ладонью и вхожу в нее пальцем. Сухая. Еще одна боль. Я доволен этим. Я выхожу из нее и сильнее притягиваю к себе. Такая хрупкая, вся дрожит, всхлипывает, совсем раскисла. — Когда ты говорила ту фразу в торговом центре, думала ли ты о том, что говоришь? Снова всхлип, и я вдавливаю ствол в ее висок. Она бормочет слово "нет". — Но ты сказала. Что ж, на этот раз все будет приятнее. Я сильнее обхватываю ее бедра, и она трепещет. — Ты привыкнешь. Ко всему рано или поздно привыкают. Медленно вхожу в ее зад. Она стонет. От боли? Что ж, это только начало. Ввожу его до конца. Ух, этот звук. Пищит, словно загнанный зверь, пытается дергаться. Начинаю двигаться постепенно, пытаясь разработать ее дырку. Как так получилось, что она никому не позволила это сделать? Что ж, отлично. В этом я буду первым. Она запомнит это. Кристель снова кричит. Бью ее по заднице, одной рукой наотмашь, а затем стволом по голове. Ускорю темп, резко выхожу и засаживаю в нее снова, но теперь оставляю ее зад в покое. По ее ногам стекает кровь. Кричит громче, сжимая руками край кровати. Нормальные девушки обычно стонут, она же кричит, как ненормальная. Но я не боюсь. В этом доме никого нет. Нас никто не услышит. Соседи давно разъехались, а прохожим глубоко плевать. Это район, где в каждом из окон слышатся крики людей почти каждый день. Даже если я ее убью, никто и не спросит почему. Никто не обратится в полицию. Наконец мне надоедают ее рыдания. Переворачиваю на спину, она продолжает ныть, как полоумная. Размахиваюсь и бью по лицу. — Замолчи. Она снова всхлипывает. Еще удар, и я сжимаю ее горло, она пугается. Становится тише, лишь глотает воздух ртом, как пойманная рыба. — Я сказал "замолчи". Замолкает, но по ее щекам текут слезы. Довольно улыбаюсь. — Превосходно. Всхлип, но она старается вести себя тише. Не совсем получается, но уже что-то. Отчаянные стоны, мне нравится ее голос. Мягкий, приятный, ласкающий ухо голос. Еще вчера она пыталась оскорбить меня, сегодня же стонет подо мной. Все изменилось. Еще немного, и от былого боевого характера не останется и следа. Своими сломанными ногтями старается вцепиться в меня, но не получается. Извивается. Вырывается, или уже оргазм? Странно, но вчера она была другого мнения. Нарочно не тороплюсь, тело ее покрывается гусиной кожей, хотя по лицу стекает пот. Черные ресницы мокрые от слез, лицо распухло от рыданий. Я улыбаюсь, наблюдая за этой картиной. Прекрасно. Не могу сдержать улыбку. Думаю, все это научит ее хорошим манерам. Сама ведь напросилась. А после я отпущу тебя. Когда все будет закончено для Морица, но не для нас. Глажу ее тело и представляю, как закапываю его на заднем дворе какого-нибудь особняка. Например, у ее муженька. Кидаю взгляд на ее ногу — течет кровь, но Кристель не двигается. Подстроилась под ситуацию? Лживая сука, начинает меня раздражать. Ускоряю темп, она продолжает ронять слезы, но уже без сопротивлений. Да, такой мне нравится она больше. Она сексуальна, когда беззащитна. Когда с ее глаз текут слезы, а повсюду кровь. От движений ее душит неистовый кашель, как бы не задохнулась. Кидаю к ее рукам ингалятор, но она не берет его, продолжая царапать мои руки до крови. Больно и одновременно приятно. Я, как и она, настоящий мазохист. Мы оба слега ненормальные. Чувствую запах крови. Ее гримасы боли и этот запах пробуждают меня к новым жестокостям. В голове сотни видов извращений. Обязательно это попробую. Кончаю ей на живот. Она по-прежнему шипит, хотя все уже закончено. — Ты заплатишь за это, — шипит она. Снова проснулась настоящая Кристель. Я усмехаюсь, медленно вытирая свой член об ее живот. — Это мы посмотрим. — Ненавижу, — кидает она мне в лицо, когда я встаю с ее тела. Ненавидит? Какое совпадение. Улыбаюсь и швыряю на ее тело простынь. Снова перевожу взгляд на рану. Наверное, нужно обработать. Сделаю это сам. Осталось найти аптечку. — Схожу за аптечкой. Тебе принести воды? Садится на постели. Снова всхлипывает, прижимая к ноге окровавленную простынь, но ничего не произносит. Наверное, на большее сейчас она неспособна. Что ж, я принесу воды. Я же не долбанный псих. Возвращаюсь быстро. Кристель заливается слезами, ее лицо красное, потное, она крепко перетянула ногу, чтобы остановить кровь. Дрожащими руками то и дело убирает с лица волосы, почти впадая в истерику. Я смотрю на нее и где-то глубоко в душе понимаю, что это было лишним. Мерзко, но ничего не могу с этим поделать. Видимо, это в крови. Я подхожу к ней, и она не поднимает головы. Не может остановить рыдания. Сжимаю кулаки, и тут же резко разжимаю их. Окровавленная простынь, коврик у постели. Все отдает запахом крови. Потеряла она ее уже немало. Хватаю ее за руку, и она вскрикивает. Если хочешь помочь, то, может быть, не так грубо, Эрих? Снова отпускаю и перекидываю ее через плечо. Легкая и хрупкая, как ваза. Так и хочется разбить. Заношу ее в ванную комнату и усаживаю на унитаз, закрытый крышкой. Сажусь перед ней на колени. На мою руку капает ее слеза, но я не обращаю на это внимание. Прикасаюсь к красной постные и развязываю ее. Смотрю на рану. Ужасное зрелище. Неужели это сделал я? Я поднимаю на нее взгляд. Кристель смотрит с опаской. Замолкает на секунду, и ее всхлип вырывается снова. Еще одна капля скатилась по ее щеке. Протягиваю руку к ее лицу, и она отстраняется. — Не трогай меня, — шепчет она и добавляет, противореча сама себе: — Помоги. Встаю с колен и достаю все, для того чтобы помочь ей. Достану пулю, к счастью, она вошла неглубоко, промою рану, иссеку края. Наложу повязку, и все будет в порядке. Ведь моя сестра врач, чем я хуже её? Все пошло как по маслу. Пулю извлек пусть и не быстро, но почти без криков Кристель. Она смиренно терпела все манипуляции с ее раной, постепенно успокаиваясь от запаха медикаментов. Накладывая повязку, снова взглянул на нее. Кристель побледнела. Она почти еле сидела, крепко схватившись за свои колени. Глаза начали медленно закрываться, и она повалилась на меня. Успел схватить и снова посадить на толчок. Осталось чуть-чуть. Когда все было закончено, Кристель была без сознания. Я снова хотел ее перекинуть через плечо, но почему-то взял на руки и понес к кровати. Грязный матрац, повсюду кровь. Кто захочет спать здесь? Я обошел место стороной и вошел в гостиную. Аккуратно положил ее на диван, накрыл пледом, валявшимся на полу. Ушел и вернулся с ингалятором. Снова взглянул на ее лицо. Избитая, измученная жертва. Усмехнулся своим мыслям и вышел из гостиной на кухню. День только начинался. Становилось душно. Злость постепенно отступала, и на смену ей приходила полная апатия и отчаяние. Я чувствую себя Морицом. От одной только мысли о нем внутри все переворачивается. Запустив руку в карман, нащупал телефон и набрал уже знакомый номер. На том конце провода раздался женский голос. — Адель, ты должна приехать вечером. Я схожу с ума. Это же время. Париж Оливье и Лара оставили позади себя бедный район Парижа и вот, миновав все пробки, оказались у самого дома Оливье. Лара, которая все время держала на руках двухгодовалого малыша, выглянула из окна, не без интереса поглядывая на строение. Ничего другого она и не ожидала. Все было до смешного предсказуемо. Дорогой район, центр. Изысканный дом, недалеко от района модные бутики и самые дорогие рестораны. Центр богатой жизни. Они припарковались возле дома и вышли из машины. Вокруг не было ни одного автомобиля. Проходя к Оливье, который уже нажимал на звонок, Лара заметила вывеску с просьбой не парковаться возле этого. Такие уж прихоти у богатых политиков. Интересно, голубям он тоже гадить может запретить? Послышалось "дин-дон", как в старых английских домах, с пронзительной тональностью. Дверь открыла женщина средних лет. Поверх ее синего платья был надет накрахмаленный фартук. Увидев Оливье, она отошла в сторону и удивленно взглянула на входящую за ним Лару с ребенком. — Нужно будет прикупить тебе одежду, — небрежно кинул в сторону Лары Оливье, словно причина удивленного взгляда его горничной была именно в этом. — Принесите чай, — махнул рукой он. С порога было видно: все безупречно. Прихожую украшали свежие цветы в старинных вазах. От изобилия запахов у Лары заболела голова, а от количество пыльцы, витающей в воздухе, заслезились глаза. Она прошла в гостиную, какой её и представляла: белые кожаные диваны, рояль в углу комнаты, столик с бокалом недопитого вина. Дорого и почти лишено вкуса. — Оливье? — послышался голос у лестницы, и Лара повернула голову в сторону источника звуков. Спускаясь с последней ступеньки и идя, словно по подиуму, с настороженным видом на них шла Вивьен. Женщина была чуть старше самой Лары, хотя и выглядела значительно лучше. Крашенные огненно-рыжие волосы, матово-бледное лицо и голубые глаза — красивая кукла, которую хранят бережно, покупая все новые и новые наряды. Моют, расчесывают, но не играют. На Вивьен было синее платье, которое оголяло ее колени. Немного не по возрасту, но с такими ногами она могла себе это позволить. Она вертела в руках бокал с вином, но не пролила ни капли. Дойдя до Оливье и Лары, Вивьен кинула взгляд на ребенка. Лицо дернулось при виде малыша, выдавая этой гримасой нелюбовь к детям. — Прошу прощения, — начала она то ли из чрезмерной деликатности, то ли от раздражения. — Вивьен, это Лара. Мать Кристель. Она побудет с нами, пока ее дочь не найдется. Сказав это, Оливье снова мысленно наорал на себя за чрезмерную мягкость перед своей женой, которая уже смотрела на Лару, словно на таракана в стерильном помещении. В ответ на такой взгляд Лара лишь усмехнулась и не могла сдержать язык за зубами. — Вивьен Лоран, если не ошибаюсь? Модель на пенсии. Видела вас в каталогах, пока вы не ушли на покой. — Теперь Лара перевела взгляд на Оливье, который стоял между двух огней. — Жена-модель. Ничего от тебя другого не ожидала. Жаль, не проститутка. Вивьен, сохраняя спокойствие, подняла голову выше, демонстрируя свой вздернутый нос. — Вы к нам надолго? — вежливо поинтересовалась Вивьен, хотя фраза, которая была в ее голове, исказилась, дойдя до рта. Следовало бы спросить: "Когда ты уберешься отсюда?" — Пока не найдется дочь. Мой малыш тоже будет здесь. Надеюсь, вы любите детей. Небольшое замешательство. Длинные ногти Вивьен, накрашенные красным лаком, цокали по бокалу. — Ну конечно, вот и прекрасно. Жаль, Оливье, что ты не предупредил. Собрали бы на стол. А то и угостить нечем. Оливье лишь серьезно посмотрел на Вивьен. — Ничего, я приготовлю сам. Оливия займется ребенком. Как по заказу, в комнату вошла женщина и, взяв из рук Лары малыша, удалилась с ним наверх. Оливье же, скинув пальто, направился на кухню, оставляя женщин наедине. Лара продолжала рассматривать Вивьен. Она была худой, как щепка, с острыми скулами. Ларе так и хотелось положить ее под капельницу. Вивьен прошла вокруг Лары, словно акула, которая плавает вокруг своей жертвы. От нее исходил аромат цветочных духов, такой же запах стоял и по всему помещению. — Лара, сколько тебе лет? Лара оставалась крайне резкой, словно хорошим манерам ее никогда не учили. Слега дикая, уверенная и едкая. Она не была готова говорить нормально, потому просто сдержала язык за зубами, что было для нее самым большим достижением за весь день. Вивьен допила вино из бокала и, поставив его на столик, присела на подлокотник белоснежного кресла. — Хочешь поговорить о моем возрасте? — усмехнулась Лара и качнула головой. — Он тебя огорчит. — Кристель явно пошла в тебя. Такая же резкая. Вивьен улыбнулась, чтобы смягчить свои слова, но своей отвращенной улыбкой ей это не удалось. Лара, которая медленно присела на диван возле новой знакомой, взяла в руки чей-то недопитый бокал вина. — Какая жалость, правда? — с издевкой сказала Лара и улыбнулась. — А еще внешность у нее от мамы. Правда красавица? Вивьен прищурилась, оценивая внешность Лары. И наконец серьезно спросила ее без былого издевательства и, как показалась Ларе, даже с неким сочувствием. — Сколько тебе было, когда ты ее родила? Лара отставила бокал на столик и серьезно посмотрела на нее. — Тебе действительно интересно? — Оливье сказал, что ты бросила её. — Он рассказывал тебе то, что было удобно ему. То, что сделал он. — Но почему? — покачивая головой, спросила Вивьен, словно не догадываясь об ответе. — Мне было пятнадцать, вот почему.