Дело о винограднике

Кристель Шарье В любом розыске пропавших людей первые часы самые важные. Я же пропала неделю назад. А точнее, неделю и один день. Вот уже два дня как я узнала, что моя мать существует. Нет, это не призрак и не плод моей фантазии. Она действительно существует. Она красивая, милая и очень молодая. Годится она мне разве что в старшие сестры. У неё добрые и искренние глаза. Вот уже неделю меня ищут. Из новостей я узнала, что в мою часть решено жечь свечи всю ночь в парке Берси. Это место на юго-востоке Парижа, по словам Вивьен, было моим любимым местом. Не уверена, ступала ли туда моя нога, но место для пикника здесь довольно приятное. Минувшие сутки сюжет обо мне крутился по национальным каналам, который мог увидеть любой. Меня это несказанно радовало. Дело пошло в гору, но вот Эрих последние два дня ходил сам не свой. Большую часть вчерашнего и сегодняшнего дня он провёл за пределами дома, постоянно с кем-то созваниваясь. Не трудно было догадаться с кем. Адель не приезжала, как и Грэт. Вчерашний день она провела дома, и Фрау Рихтер была полностью на мне. Мы гуляли в саду, собрали розы, лепили вазу из глины в подвале и обсуждали сериал по кабельному ТВ. Такой день меня устраивал. Вечером я спала в гостиной. В минувший день Эрих так и не пришел. Утро плавно перетекло в день. Душно, как перед дождем, за окном дует ветер, поднимая пыль. Выходить не хочется, да и не куда. Разве что пройтись по цветнику за домом. Собрать охапку цветов, посидеть на стульчике в тени, чтобы не заметили соседи. Это было в правилах пребывания здесь. "Делай так, чтобы никто не узнал, кто ты. Или я убью тебя" Меня не убьют, но проблем больше, чем я себе наживаю, я не хочу. Да и не думаю, что местные узнают меня в новом обличии. На фото, что крутится по телевизору, совсем другая Кристель. Я сижу в гостиной на диване, поджав ноги под себя. Фрау Рихтер сидит в кресле и вяжет. По телевизору идет какая-то телепередача, которая для меня непонятна и неинтересна. Иногда на меня поглядывает мать Эриха, но мы лишь улыбаемся друг другу и продолжаем молчать. Слишком жарко. Моя майка почти пропиталась потом. Я липкая — нужно принять душ. Звонок в дверь. Женщина просит меня открыть. Молча встаю и иду. Не могу же я отказать ей, сказав, что меня похитили и мне нельзя высовываться. В душе надеюсь, что это Эрих. Вдруг забыл ключи и решил позвонить? Подхожу к двери и слегка приоткрываю её. На пороге стоит Грэт. Её копна спутанных волос собрана в пучок и перевязана лентой; одета она в лиловую растянутую футболку, оголяющую плечо. Коротенькие джинсовые шторы, напоминающие трусики. Замечаю, что у неё целлюлит. С такими ногами я бы не стала надеть шорты, но её, похоже, это не беспокоит. Она смотрит на меня и улыбается. Кивает. Здоровается по-немецки. Здороваюсь в ответ, отвечая на её языке. Начинаю улавливать фразы. Интересно, через сколько люди могут начинать говорить на другом языке, попадая в стрессовую ситуацию? Грэт наклоняет голову и спрашивает: — Говоришь по-английски? Универсальный язык. Киваю головой и отвечаю на этом языке. — Да, довольно неплохо. — Отлично. Я изучала его в Кельнском университете. Ну да ладно, — она отмахивается рукой, словно от назойливых комаров, и пучок на её голове начинает дергаться. — Как прошел день? Я пожимаю плечами. День прошел — и черт с ним. — Неплохо. У тебя выходной? — Да. Скучный день. Жарко, пришлось торчать дома и смотреть телек. Грэт внимательно и серьезно смотрит на меня. Я напрягаюсь, ожидая услышать "Где-то я тебя видела". — Эрих дома? Я топчусь на месте, все еще держа дверь и не впуская её. Быстро кидаю взгляд на мать Эриха. Фрау Рихтер разговаривает с котом. Ей не до нас. — Нет. Он уехал по делам. Грэт пожимает плечами, и футболка почти сползает, оголяя верх её купальника. Купальник новенький, дешевый, зеленый в белый горошек. Купила его явно в минимакете в паре кварталов отсюда. Мы проезжали его на машине. Тогда там была скидка на сланцы и солнцезащитные очки. — Не хочешь прийти ко мне? Посмотрим телек вместе. Скоро начнётся "Спектор шоу". Ну, ты знаешь, она берет интервью у всяких политиков или звезд. Это же ваша передача. В вашей стране она популярна, ну и... Я киваю и перебиваю ее рассказ. — Я знаю её передачу. — Она всегда идет с субтитрами, — добавляет Грэт и улыбается. — Ну что, пошли? Я мучаюсь желанием никуда не пойти, но в тоже время сидеть взаперти мне не хочется. Грэт мне не нравится, но посидеть у неё — значит знать что-то о Эрихе; посплетничать было бы неплохо. Такая девушка, как Грэт, обязательно проболтается о чем-то сокровенном после стаканчика бурбона или еще чего покрепче. Надеюсь, в ее доме есть алкоголь. К тому же это всего лишь через дорогу. К нам выходит Фрау Рихтер. Она широко улыбается и, промокнув лицо салфеткой, обнимает Грэт. Так искренне и по-матерински. Как же я хочу обнять так свою мать. Грэт улыбается в ответ и поправляет футболку. Что-то отвечает, и наконец Маргарет произносит, что была бы не против, если я прогулялась до дома Грэт. К тому же он через дорогу. Негоже сидеть мне с ней целями сутками, да и вообще скоро придут её подруги. Я могу сходить и провести там вечер. В общем, Маргарет начинает перечислять все аргументы за то, чтобы я быстрее покинула дом. Выглядит она такой счастливой, словно отдает ненужный ей товар по очень выгодной цене. Я кисло улыбаюсь и обнимаю её на прощание. Мы переходим через дорогу. Дом Грэт показался мне обычным и безвкусным: мягкий серый диван, журнальный столик с каталогами косметики и мебельных магазинов, напольная лампа-лава, фотографии с пляжа и пара распечатанных селфи, ковер на полу не под цвет столика. Вся мебель разная, всё разных цветов. Даже ядовитые желтые шторы. Вообще, дом был под стать своему хозяину. Я присела на диван и взяла весенний каталог с товарами для дома IKEA. Принялась бездумно листать его, разглядывая картинки, пока Грэт ушла на кухню. И зачем в этом доме каталог с мебелью и предметами интерьера, если им все равно не пользуются? Грэт вышла из кухни с пластиковым подносом. Поднос с двумя лимонно-желтыми тарелками, на которых лежала пара сэндвичей. С каждым одиноко лежало по одному помидору. Рядом с тарелками — стаканы с газировкой. Желудочно-сладкий запах напитка расползается по комнате. Грэт усаживается, ставит поднос на столик и берет скользкий сэндвич в руку. Второй рукой хватает пульт от телевизора. Мы сидим бок о бок и пялимся на мелькающие картинки. Наконец Грэт находит нужный канал, где начинается Шоу мадам Спектор. Мелькает заставка. Свет в зале приглушён. Женщина сидит на белом кресле, положив руки на колени. Шоу начинается. Я кусаю сэндвич и смотрю в телевизор. На повестке дня исчезновение Кристель Шарье и тайны её отца. Помидор падает и скользит по бедру. Моя фотография на весь экран. Я — основа сюжета. Старая я смотрится куда опаснее, чем я новая. У меня темные каштановые волосы, горящие глаза и ухмылка. Даже жаль, что мое фото показывают в рейтинговой передачи при таких обстоятельствах. Ведущая передачи начинает с краткой истории о моем исчезновении. Свадьба. Красивое поместье, счастливые молодожены. Снова фото, но теперь со свадьбы. Фото видят все, я же вижу их впервые. Довольно неплохие. Вот ведущая говорит про моего отца, и он появляется в студии. Садится напротив неё. Волосы, как всегда, растрёпаны и торчат, словно солома. На нём новый серый костюм, но старый синий галстук. Запонок не надел. Часов тоже. Выглядит бедно и замучено. Отец с самого начала ведёт себя подавлено. Последнее время я вижу его только таким. Я уже и не помню его улыбки. Он словно никогда не улыбался. Словно был таким всегда. Я попыталась вспомнить те дни, когда мы были вместе и смеялись. Парк. Диснейленд. Воздушные шары, сладкая вата. Кругом герои мультфильмов. Я шагаю, держа крепко отца, смотрю на него, и он тоже поворачивает голову. Но вместо того лица, молодого, передо мной предстает лицо нынешнее. Он держит меня за руку. Седой, дряхлый, измученный и абсолютно неулыбчивый. От этого становится не по себе. — Ты знаешь его? — интересуется Грэт. — Да, — киваю я и откусываю ещё один кусочек. — Я слышала, у него есть молодая жена. — Возможно, — уклоняюсь от ответа я. Снова мое фото крупным планом. Я жду, скажет ли Грэт, что я неплохо выгляжу. Или же снова посмотрит на меня и неожиданно узнает. — Мне кажется, она выглядит старше своего возраста, — говорит Грэт. Мадам Спектор продолжает рассказывать мою историю. Я — бедный ребенок сирота до двадцати одного года. Купаюсь в заботе, любви и ласке неродного отца, и вот счастье приходит вместе с горем. Бедная Кристель пропадает, а её неродной отец признает её своей родной дочерью. Объявляется мать. Об этом и пойдет речь; жёлтая пресса ликует. Я уверена. — Мне кажется, она избалована. Я поворачиваю голову в сторону Грэт — та сидит, не отворачиваясь от экрана. Меня это бесит. Я не давала повода ей думать так о себе. Никому никогда не давала повода считать меня такой. Я всегда приветливо вела себя с людьми мероприятиях, махала соседям по утрам, выполняла все задания в школе и постоянно улыбалась. Ко всему прочему на мне обычно были платья и туфли. Я выглядела милой и очень целомудренной девушкой. Хотя слово "целомудрие" я оставила ещё в школе с парнем из футбольной команды, который был на класс старше меня. Тогда я сильно разочаровалась. Помню, тогда я задала себе вопрос: "И ради чего столько шума?" Но не пожалела. С тех пор я даже успешно окончила школу, без слухов и прочей грязи. Никто об этом так и не узнал. Отлично. Мне ведь было всего шестнадцать. — По-моему, милая девушка. Грэт безразлично пожимает плечами. Пауза. По телевизору крутят рекламу презервативов, за неё — рекламу пластырей и теста для определения беременности. Получается глупая последовательность. Порвался — залепил — не помогло. — Просто мне так кажется. Она из богатой семейки. Посмотри на её шмотки. В Париже просто все помешаны на брендах, она уж явно. Ты только глянь на неё — это же ходячий сборник брендов. Богатая сучка. Задрала нос, вот и похитили. Хочется плюнуть ей в стакан. Целлюлитная сплетница. — Не хочу сказать, что я за тех, кто ее утащил. Но это явно кто-то их круга её папаши или бойфренда. Молчу, слушаю передачу. Вот отец рассказывает о моей матери. Замираю, прошу сделать громче. "В девяносто втором году мы с женой (её звали Диана, и я её не помню. Она умерла сразу после того, как я появилась на свет.) переехали в новый дом, наше первое семейное гнездо. Моя Диана занималась музыкой и преподавала уроки фортепиано в одной из музыкальных школ. В эту школу ходила и Лара. Она была бедной девочкой без родителей, живущей только с тетей в небольшой квартирке на окраине. Моя жена решила помочь ей, так как видела в ней талант. Видела потенциал, и Лара стала к нам ходить. Эта была воздушная, милая девушка. Настоящий ангел..." Я смотрела на экран с отвращением. Моей матери было пятнадцать лет. Она была ребенком. Старый похотливый козел. И плевать, что он мой отец. Сейчас у меня к нему отвращение. Такого никогда не было. Иногда правды лучше и не знать. Я продолжила слушать рассказ и чувствовала, как тошнота подступает к горлу. Это ни хрена не красивая история о любви, которую я всегда себе представляла. Это педофилия в чистом виде. Интересно, дадут ли ему срок? Теперь я смотрела передачу, думая только об этом. Вместо того чтобы сопереживать родному отцу, я думала только о наказании. И плевать, что будет сказано в его оправдание. Он совратил ребенка. Это просто омерзительно. Старый мужик, жрущий виагру, совратил маленькую девочку. Теперь понятно, как я появилась в его доме. Мама просто отдала меня, чтобы избежать позора. А Диана приняла меня. Я знаю, что она не могла иметь детей, а этот лживый ублюдок просто подстроил всё. Якобы удочерил малышку. Заставил ее поверить в то, что эта малышка будет их общим ребенком. А ровно через год она попала в автокатастрофу и погибла на месте. Теперь я не уверена, что это был несчастный случай. Вдруг она все узнала, и Оливье убил её? Ведь если он мог совратить девочку, значит, мог и убить? Кто знает, что у него в голове. Шоу в самом разгаре, я испытываю напряжение и злость. Теперь я хочу остаться неопознанной Грэт. Не хочу, чтобы меня нашли. Пусть он думает, что я умерла. Пусть он знает, что все это дерьмо случилось только из-за него. Грэт поворачивается ко мне и слабо усмехается. Щека опирается на руку. — Интересно, его посадят? — Надеюсь, что да, — сквозь зубы отвечаю я, не отворачиваясь от экрана. В студию входит моя мать. Лара. Её зовут Лара. Бесшумно произношу её имя, пробуя на вкус. Оно такое нежное, как и её лицо. Я чувствую безграничную любовь даже через экран. Это чувство в груди, когда ты видишь родного человека. Она садится на кресло и складывает руки, как я. У меня её улыбка. Мне кажется, мы могли бы подружиться. Интересно, искренне ли она желает меня найти? Ведь она единственный человек, который мне ещё не врал. А вдруг она действительно хочет меня увидеть? Грэт шевелит ногами, спуская их на пол. Отпивает газировку, и я замечаю карем глаза, что она косится на меня. На её лице нет улыбки. Она внимательно рассматривает мое лицо в профиль, а затем переводит взгляд на профиль Лары. Хочется думать, что она просто смотрит и ничего более. Я разберусь без неё. Вечером я вернулась обратно. Мы попрощались с Грэт, изображая подружек, хотя обоих тошнило друг от друга. Напоследок я все же плюнула ей в стакан, и теперь с улыбкой открывала входную дверь. Старый Баки потерся о ноги и заурчал. Кроме него, меня никто не встретил. В доме стоял запах пирога и душистого чая. Было темно. Фрау Рихтер уже легла спать. Я прохожу мимо кухни, и свет резко включается. Я вздрагиваю и поворачиваю голову в сторону кухни. Вижу Эриха. Он одет в темные спортивные штаны, кроссовки и толстовку с капюшоном. Как будто вернулся с пробежки. Смотрю на него, не отводя взгляд, когда он подходит ближе. — Я была у Грэт, — сразу говорю я и добавляю, что мы смотрели передачу. Эрих усмехается. — Ложись спать, — его ледяной голос пронзает, словно нож. Короткая фраза, но я не сдвигаюсь с места. — Кристель, иди спать. Пожалуйста, — снова ледяной тон, и последнее слово он произносит с нажимом. От него пахнет сигаретами. Голубые глаза потемнели. Он не в себе. Молча ухожу в спальню и на всякий случай закрываюсь. Хотя это не поможет. Надеюсь, в эту ночь он не придёт. Я быстро раздеваюсь и забираюсь под одеяло. Наконец я одна. Слезы начинают катиться сами собой. Это был тяжелый день. Это же время. Эрих Рихтер Как только я услышал щелчок замка на двери Кристель, я принялся расхаживать по дому в поисках нужных мне вещей. Мориц предупреждал меня об этом. Могут быть проблемы. Лучше бы я не дергался и сидел на месте. От этого города одни беды. Всегда были и всегда будут. Настоящая помойная яма. Я знаю, что произошло. Вернее, догадываюсь. Два дня я наблюдал за Грэт. В тот день она не пришла к матери неслучайно. У нее нет выходного. Она что-то заподозрила. И сегодня это шоу тоже было не просто так. Хотела проверить Кристель. Что ж, сейчас мы все узнаем. Я достал из кладовой чёрный рюкзак. Его мне дал Мориц. На редкость спокойно и без криков он сказал, что делать. Для меня это будет впервые. Посмотрим, может, это мне тоже понравится. В семье не без урода, в нашем случае их два. Я открываю рюкзак. Медицинские перчатки, веревка, кабельные стяжки, ножницы, салфетки, зажигалка, нож, пакет, тряпка - набор серийного убийцы. Я замечаю пару недостающих предметов. Пополню позже. Хватаю рюкзак, надеваю на спину и натягиваю капюшон. Выходу из дома и смотрю на окна второго этажа. Кристель выключила свет. Довольно усмехаюсь и перехожу дорогу. Фонари хорошо освещают улицу. Проклятье. Стучась в дверь Грэт два раза. Свет в доме загорается, и она открывает. Недоуменно смотрит на меня. — Эрих, что ты тут делаешь? — Ты одна? — с порога задаю вопрос я. Она прикусывает губу. — Родители вернутся через два дня. Я стою и продолжаю смотреть на неё. Топчусь у порога и не могу его переступить. Я как вампир, который не может переступить порог дома без приглашения. Наконец Грэт пропускает меня, приглашая в дом. Давно я здесь не был. Оглядываюсь по сторонам. Ничего не поменялось. Все та же лампа, все тот же столик. Разве что новый диван. Жаль, старый нравился мне больше. Там она сделала мне неплохой минет. Грэт проходит за мной, я сую руку в карман. Достаю перчатки и надеваю их. Поворачиваюсь лицом к девушке. Она не замечает их. — Почему так поздно? — задает вопрос она и замолкает. Неужели надеется. Я улыбаюсь. — Но ты ведь не собиралась спать. — Я смотрю на ноутбук на столике. Отражение в окне показывает мне, чем она занималась. Она просматривала фото темноволосой Кристель. Рядом на столике лежит распечатанное фото новой Кристель. Что-то написано на желтом листке, который валялся рядом со стаканом колы. Перевожу взгляд на Грэт; она напрягается и замечает перчатки. — Решила провести расследование? Грэт начинает трястись. Отступает назад на один шаг. — Ты ведь распечатала её фото. Ты ведь узнаешь её? Ты собралась в полицию? Она дотрагивается до трубки телефона. Подхожу вплотную и вырываю кабель из розетки. Грэт вздрагивает и отбегает, но не далеко — лишь до своего ноутбука. Усмехаюсь. Она тяжело дышит. — Зачем тебе всё это? Я, не снимая рюкзака, снова подхожу к девушке. Хватаю её за горло и достаю нож из кармана. Подставлю к горлу. — Ты усложнила нам жизнь. Пойдешь со мной, и я оставлю тебя в живых. Она испуганно кивает. Пугливая и наивная сука. Я толкаю её на диван и подхожу. Снова приставляю лезвие ножа. — Сейчас ты напишешь записку своим родителям. Скажешь, что поехала отдохнуть на озеро. Напишешь, что плохо себя чувствуешь. Будешь пищать — перережу тебе горло. Ты всё поняла? Грэт послушно кивает. — Бери листок, — говорю я. — Вот так. Теперь карандаш. Начинай писать, я буду проверять. Пиши аккуратно. Грэт начинает писать записку. Её рука неистово дрожит, как в припадке. Я наклоняюсь и рывком вырываю листок. Засовываю себе в карман. — Бери новый. Пиши заново. Не трясись. Твердой рукой. Снова начинает писать — на этот раз лучше. Почерк немного кривоват, но ведь она пишет, что заболела. Думаю, для больного человека вполне подходящий почерк. Она заканчивает с писаниной, и я приказываю подняться с места. Мы собираем все улики. Я забираю фото Кристель, телефон Грэт, стираю историю поиска в интернете и выключаю компьютер. Забираю и все записи, оставляя лишь записку. Она меня боится. Умоляет, чтобы я её не трогал. Конечно, я не трону в её доме. Слишком много крови. — Бери ключи от машины и иди со мной. Мы выходим к гаражу. Открываю машину и сажу её вперед на пассажирское сидение. Пристегиваю ремнем, смотрю в глаза. Полные страха и ужаса. Не могу сдержать улыбки. Я медленно провожу рукой по её щеке и трогаю большим плацем губы, покрытые корочкой. Такие губы целовать не хочется. Сейчас я не чувствую ничего. Абсолютно. Сажусь за руль, и мы выезжаем из гаража. Блокировка дверей включена. Грэт пытается дернуть двери, но не выходит. Улыбаюсь, но не смотрю на неё. Мы едем в сторону озера. Она любит это место. Я помню это. — Куда ты меня везешь? — в панике спрашивает она, когда мы сворачиваем с улочки. Фонарей здесь поменьше. С каждым метром становится все темней; мы практически выезжаем в лес. Я молчу. Это будет сюрпризом. — Отвези меня домой, прошу. — Нет, мы едем прогуляться. Проезжаем еще немного. Грэт узнает место. Начинает дергаться, как при эпилепсии, заливаясь слезами. Так боится, что вот-вот наделает себе в штаны. Её мольба начинает мне надоедать. — Ты ведь не забыла, что между нами было? — спрашиваю я. — Нет, не забыла. Хоть это было и давно. Но я не стала бы сдавать тебя! Никогда! Может быть, я ошиблась! Я никуда не пойду, я прошу тебя: отпусти! Это была не она, я ошиблась! Ошиблась! — Ты ведь была моей девушкой. Ты помнишь, почему мы расстались? Я поворачиваю голову в её сторону и усмехаюсь. Она прекрасно помнит тот день. Рождество. Вечеринка в доме её подруги. Шестеро парней из института. Пускают ее по кругу, пихая свои члены ей во все дыры. Видео, которое попало мне в руки. Но она говорила, что любила только меня. И вот шлюха перебрала и подставила свои дырки всем в округе. Но я её не виню. Шлюхи не знают, что такое любовь. Что бы она потом не говорила. Грэт заливается слезами. Они текут вперемешку с макияжем. Лицо её напоминает детский рисунок, на котором потекла краска. Она смотрит на меня и начинает рыдать в голос. Вспомнила о том дне? Неужели стало стыдно? — Ты была моей девушкой, и ты предала меня. И вот ты вроде бы исправилась. Но снова сделала ошибку. И почему ты такая дура? А ведь я почти тебя тогда полюбил. Наверное. Я сворачиваю с дороги, и мы въезжаем в лес, доезжаем до берега озера. Единственное место, где нет отелей и мотелей поблизости. Только старый железный гараж. Давно заброшенный, никому не нужный. Покосившийся забор с решеткой давно заржавел, как и жалюзи на окнах. Здесь и остановимся. Вокруг ни души. Только полифония ночного леса. Останавливаю автомобиль. Выхожу и надеваю рюкзак. Отстегиваю ремень и хватаю Грэт за руку. Её ноги подкашиваются, она падает в грязь, которая тут никогда не засыхает. Ноги в грязи, лицо — тоже. Нужно постирать одежду. Тащу её к гаражу, вырывается, начинает орать, как блажная. Кляп в рот, и она мычит. Подставляю к горлу нож — перестает вырваться. Боится до одури. Как же легко с ней справиться. Такая послушная сука. Мы входим в гараж, я не закрываю дверь. Сегодня лунная ночь. Немного света не помешает. Грэт падает на колени, я вытаскиваю кляп из ее рта, а она снова умоляет, чтобы я её не трогал. Готова сделать что угодно. Дать в зад, отсосать, разрешит кончить во все дыры, но предложение уже неактуально. Её срок годности давно истек. Снимаю с себя рюкзак, снимаю капюшон. Продолжаю смотреть на её зареванное лицо. — Пожалуйста, Эрих! Снова вставляю кляп. Поправляю перчатки на руках и достаю веревку. Тугая, прочная. Идеальная веревка для этого дела. Я аккуратно кладу нож в рюкзак. Ничего не должно выпасть. Обхожу Грэт и встаю за спиной. Интересно, что я должен почувствовать? Обиду, злость или что-то другое? Когда я должен это почувствовать? Сейчас или потом? Пока глухо. Вынимаю кляп из ее рта и засовываю в карман. Уже полный набор по карманам, но я должен не оставить и следа. Наконец кульминация прогулки. Я перекидываю через её тонкую шею веревку и начинаю душить. Получается довольно неплохо. Сам не понимаю, откуда я знаю, что и как делать. Этому никто не учил. Идеально. Она дергается, хрипит, ломает ногти об веревку. Краснеет, синеет и, наконец, падает на пол. Все кончено. Так быстро. И так просто. Я даже не проверяю пульс. Грэт не двигается. Этого достаточно для завершения всего процесса. Я смотрю на низкий потолок, а затем оглядываюсь по сторонам. Все идет как по маслу. На потолке есть крючок, а в углу есть какой-то железный ящик. Все как надо. Беру ящик, ставлю его над гвоздем. Возвращаюсь к телу Грэт. Сильнее завязываю на её шее веревку, любуясь следами от удушья. Кажется, начинаю чувствовать за собой гордость. Я не тюфяк и не размазня. Вот, смотри, братец, убил одну шлюху, трахаю вторую. Я могу всё. Это ты ни хрена не можешь. Только отсиживаешься и даешь приказы. Перекидываю тело Грэт через плечо. Ступаю на ящик и подвешиваю её под потолок. Отпускаю. Тело начинает раскачиваться очень медленно. Зрелище вполне убедительное. Вот она заболела, впала в депрессию, поехала на свое любимое место и вздернулась. Кто знает от чего. У этих баба в голове всегда творится что-то неладное. Всем будет плевать на эту шлюху. На её похоронах каждый второй в городе будет вспоминать, как трахал её. Не более. Любуюсь своей завершенной работой. Беру рюкзак. Выхожу, не закрывая дверь гаража. Ведь она вошла одна, а обратно так и не вышла. Смотрю на её машину. Забрать не могу. Что ж, ведь это она приехала на ней. Оглядываю снова автомобиль. Ничего нет. Все чисто. Моих следов здесь нет. Последнее, что я вижу перед тем, как уйти через лес, — это водная гладь, в которой отражается свет луны. Тихая лунная ночь. Я уничтожил все улики. На каждом отрезке пути я уничтожал по одной улике. Сжигал, а пепел затаптывал в землю. Меня никто не заметил. Это просто чудо. Домой я вернулся ближе к утру, когда ещё не рассвело. На улице ни души, даже собаки не воют. Открыл дверь дома, скинул рюкзак и запихал его в шкаф своей комнаты; в стиральную машину в подвале скинул вещи и тут же включил. Принял холодный душ и наконец забрался под холодную простынь. Тяжелый день. Нужно отдохнуть.