Дело о винограднике

Кристель Утро четверга. Над городом всё ещё висит грозовая туча. По-прежнему жарко и дует ветер, гадко светит солнце. Я проснулась во втором часу дня. Как ни странно, меня никто не беспокоил, никто не заходил в комнату, и вообще в доме стояла гробовая тишина. Лишь о том, что жизнь ещё не оборвалась, мне напоминало пение птиц за окном, редко проезжающие машины, звон велосипедных звоночков и разговоры проходящих людей. Наконец я распахнула глаза. Я лежала на животе, подперев рукой подушку. На подушке осталась пара ресниц. Они были твердыми от туши. Стряхнула их на пол. Встала и, покачнувшись, пошла в ванную комнату. Там я приняла душ, немного взбодрившись. Голова болела от долгого сна. Вернувшись в комнату, я проверила, заперта ли дверь, и снова легла в постель. Головная боль отдавала в ухо, а от неудобной позы во сне ныли шея и спина. Я лежала и рассматривала белый потолок, на котором мелькали солнечные зайчики. Куда подевалась фрау Рихтер, и почему ко мне до сих пор никто не вошёл? Меня беспокоило, что я была одна. Сначала охватило лёгкое беспокойство. Теперь меня пугает, когда никто не трогает. Словно случилось что-то страшное. Но, несмотря на этот бред, я понимала, что лучше было бы остаться одной. Синяки потихоньку сходили с моей кожи, царапины и раны начинали заживать. Не сильно хочется получать новые. Я твердила себе, что всё в порядке, но тут же вспомнила вчерашний день. Главное — снова не зарыдать в подушку. Вчера я прорыдала всю ночь. Я испытывала облегчение, очищение до тех пор, пока не уснула. Подушка до сих пор мокрая от слез, на ней остались разводы от туши и блеска для губ. Лицо распухло, как у пьяницы. Оно и сейчас такое же. Ничуть не свежее. Дёрнулась дверная ручка. Я перестала шевелиться и даже дышать в надежде, что посетитель уйдет, если я останусь незаметной. Словно я всё ещё сплю. В замке повернулся ключ. Не знала, что существует запасной. Или же его недавно сделали. Эрих вошёл с хмурым видом, глаза красные, на лице — щетина. Ключ от двери свисает с руки на длинном ремешке. Эрих был в синих брюках и черной футболке. Он был сонный и взъерошенный, даже несмотря на то что его волосы были мокрыми от воды. Душ не вывел его из сонного состояния. Словно его только что разбудили. В другой руке он держал стакан воды. — Мама уехала с Адель на весь день. Мы одни, — сказал он и поставил стакан на столик. — Понятно, — ответила я. Мне оставалось только согласиться и кивнуть. Я понимала, что меня ждёт. Теперь Эрих усмехнулся. Он выглядел настолько спокойным и умиротворенным, что казалось, его ничто не могло разозлить. Он пребывает в хорошем настроении. За время заточения я успела подметить пару простых и очевидных вещей: когда он чем-то взволнован, у него дергаются уголки губ, а, если он зол, губы автоматически сжимаются в тонкую полоску. Сейчас же уголки его губ приподняты вверх, и он абсолютно спокоен. — Грэт поехала с ними? — задаю вопрос я. — У нее отпуск, — отвечает Эрих. Я киваю. Что-то здесь не так. Эрих при упоминании имени Грэт ответил достаточно резко, даже с нервными нотками. Хорошо, поверить ему я могла только в том случае, если сама этого захочу. Сделаю вид, что поверила. Голова раскалывается. Не хочу думать о Грэт. Эрих прошел ко мне и сбросил одеяло, оголив меня одним ловким движением. Я была не в одном белье. Я инстинктивно закрылась руками, но Эрих взял их и прижал к бокам. Взглянул мне в глаза и хрипло проговорил: — Я должен тебя осмотреть. Как ты себя чувствуешь? Неожиданно. С чего бы это вдруг? Он слишком хорошо разбирался в болезнях и ранах, и поэтому решил меня проверить, или же ему сказала сделать это сестра? Или это только прелюдия? Теперь он приготовился меня лечить, а я была слишком слаба и спокойна, чтобы противиться. Взяв меня за подбородок, он повернул мою голову влево и вправо, рассматривая царапины у висков, синяки у глаз, а затем пристально посмотрел в глаза. Посмотрел на нос, который разбил пару дней назад, и оттянул вниз нижнюю губу, как будто осматривал кобылу. Я попыталась отодвинутся, но Эрих просто опустил руки. — Не дергайся. Я просто осмотрю тебя. Он медленно поднял мне руки, осмотрел их. Надавил на пару синяков, отчего мне стало больно. Ощупал шею, проверил лоб на наличие температуры, медленно проведя тонкими и длинными, как у пианиста, пальцами вверх по ноге, и положил руку между ног. Я вздрогнула, и Эрих тут же убрал руку, посмотрев на меня. — Так легче всего определить, есть ли температура. — Не слышала о таком, — усмехнулась я, и Эрих усмехнулся в ответ. Он медленно провел руками по моим ногам и дотронулся до раны от пули, которая начинала затягиваться. Вонзил палец прямо в рану. От боли у меня в глазах помутнело, и навернулись слезы; я непроизвольно дрогнула и поджала под себя ноги. Эрих виновата посмотрел на меня, хотя его взгляд был каким-то неестественным. Как будто подросток что-то натворил и теперь пытается сделать так, чтобы никто не понял, что это была его работа. Пытается прикинуться хорошим. Но не в этом случае. Он себя уже показал. Его наигранные движения и взгляды имеют другие подтексты. Эрих встал и удалился в ванную комнату. Вернулся, держа в руках пузырек хирургического спирта, пачку салфеток и бинт. Намочив салфетку спиртом, он принялся протирать мне рану на ноге. Так медленно и мучительно, что вскоре из-за слез я перестала что-либо видеть. Потом он снова туго перевязал ногу бинтов, но уже на один раз. Когда всё закончилось, он прижал прохладную руку к моей щеке и слабо улыбнулся. — Нам нужно позавтракать. Эрих направился вон из комнаты, оставляя меня, чтобы я переоделась. Его шаги быстро застучали по лестнице, и я поняла, что он направляется на кухню. Спустя пару минут следом за шагами Эриха послышались и мои шаги; я спустилась по лестнице, прошла на кухню. На этот раз я была в брюках и легкой блузке. Юбки и платья решила не надевать. Это может быть опасно, когда я снова наедине с ним. В ней моя промежность становятся слишком легкодоступной для того, чтобы её потрогать. Если он будет пытаться. На первом этаже было прохладно, это чувствовалась сразу. Эрих, повернувшись ко мне вполоборота, предложил сесть на стул за стойкой на кухне и достал из холодильника пару бутылок Кёльша*. Значит, будем напиваться. Эрих достал два стакана и поставил их передо мной, снова вернувшись к приготовлению завтрака. Я открыла бутылку и щедро налила из неё в стакан. Эрих разворачивается к столу и достает булочки. Еще теплые, только что из печки, купленные у пекаря неподалеку. Интересно, купила их Адель, или же Эрих пошел и приобрел свежий хлеб сам? Сомневаюсь, что он может выполнять обычные бытовые вещи простого человека. Если, конечно, это было не порывом, и он резко не захотел изменить что-то в своей жизни. Эрих достает из холодильника нарезки сыра и ветчины, а также все то, что намазывается и накладывается сверху на хлеб. Затем из холодильника извлекаются несколько йогуртов, молоко в бутылке, а из соседнего шкафа на стол передо мной перекочёвывает коробка с мюсли. Ненавижу мюсли, но ничего не говорю. Я молча отщипываю горячего хлеба и макаю его в Конфитюр с персиковым вкусом. Эрих готовит кофе. У его мамы на кухне стоит специальная машина: выбираешь, что и сколько ты хочешь, наливаешь воды, кладешь внутрь специальный пакетик с кофейным фильтром, нажимаешь на кнопочку. Все просто и легко. Уже через минуту кухня наполняется пробуждающим кофейным ароматом. Эрих ставит чашки кофе рядом с бутылками пива. Я отодвигаю прохладный напиток и отпиваю кофе. Вкусный. Пока я пью свой кофе, Эрих начинает рассказывать, что у них в семье принято на завтрак есть вареное яйцо, а по субботам или воскресеньям – яичницу с кусочками помидоров и бекона. Я киваю, но молчу. Ему хочется поговорить, и все это крайне странно, но пусть разговаривает. Лучше так. Пусть это будет обычный завтрак. Эрих добавляет, что теперь многие пьют кофе с круассаном, но это не немецкая традиция, говорит он. Начинает смеяться и поворачивает голову ко мне. Я тихо отвечаю, что никогда не любила круассаны. Эрих улыбается, подходя ближе, и садится на стул напротив меня. Ставит две тарелки и спрашивает, что же я люблю на завтрак. Вопрос сбивает меня с толку. Медленно откладывая бутерброд с плавленым сыром, я вытираю рукой рот и проглатываю пищу. — На завтрак? — переспрашиваю я. Мы посмотрели друг на друга. — То же, что и на этом столе. Эрих расплывается в улыбке. — Значит, я угадал с завтраком? — Разве что мюсли я ненавижу, — отвечаю я и слега подаюсь вперед. — К чему этот цирк? — я спрашиваю это на полном серьезе. Такой завтрак пусть и слишком хорош, но абсурден. Это тошнотворно. — Мне нравится, когда ты так на меня нападаешь, — улыбнулся он и покачал головой. Под столом он легонько коснулся меня своей босой ногой. — Но это просто завтрак. Ты его заслужила. Я усмехаюсь и залпом выпиваю пиво. Эрих налил по второму стакану. — Значит, чтобы поесть в обед, я должна буду заслужить его? Эрих смотрит на меня своими голубыми глазами, и уголки его губ медленно поднимаются вверх. Все так же, не отрывая от меня своего взгляда, он подносит кусочек хлеба ко рту. — Возможно. Мы позавтракали довольно быстро. Эрих вызвался убраться на кухне, как примерный хозяин и нормальный человек, а я ушла в гостиную. Из окна был виден дом Грэт. Я тут же вспомнила, что так и не узнала ничего о её отношениях с Эрихом. Становлюсь сплетницей, но информация бывает необходима. Так проще понять человека. Эрих входит в гостиную и ставит новые бутылки с пивом на журнальный столик. Я кидаю взгляд на них. Так мы напьемся вдрызг. Эрих медленно приближается ко мне и задает вопрос: — Что ты там увидела? — Ничего, — пожимаю плечами я. Эрих притягивает меня к себе и кусает в мочку уха. Дергаюсь от щекотки и лёгкой боли. — Спроси, о чём хочешь узнать. Я молчу, стою, словно статуя, и не шевелюсь. Руки опущены вдоль тела, взгляд остановился на противоположной стене, на которой висят старые детские фото детей Рихтер. — Хочешь знать всё о Грэт? — шепчет он в ухо. — Я трахал её. Трахал, как и тебя. Эрих быстро возбудился. Его член чувствовался через джинсы, взгляд остекленел. Он переместил руки на мою блузку и стал поглаживать соски, которые уже выступали под тканью. Проклятое тело. — Как думаешь, ей было хорошо? Я тут же представила эту картину. Эрих трахает Грэт на старом пружинистом диване, она стонет громче, чем это нужно, извивается так неестественное и притворно облизывает губы, содрогаясь. Пытается показать, насколько он хороший любовник. После секса он так же тяжело дышит в ухо, шепчет ей, спрашивая: "Тебе хорошо?" Я кивнула. — А тебе со мной хорошо? — прошептал Эрих. Я посмотрела на его лицо. Он выжидающе смотрел на меня, словно от этого завесило всё. Так оно и было. Я не решалась ответить ни да, ни нет. Его руки забегали по моему телу поверх блузки. — Отвечай, — холодно сказал он. От улыбки не осталось и следа. Усмехаюсь, но не киваю. Не отрицаю тоже. Он думает, что я начну сопротивляться. Нет. Больше этого делать я не буду. Секс — это физиология, к тому же жесткий секс — это неплохая тренировка и острые ощущения. Хватит делать вид, что это так страшно. Напротив. Я расстегнула ширинку, стянула с себя брюки. Полы блузки закрыли мой живот, и это не особо заботило Эриха. Он только слега оторопел. Уверена, что не ожидал. Я прошла к креслу, на котором когда-то сидела его мать, и закинула ногу на ногу, вызывающе смотря на него. Ну же, вот она я. Подойди ко мне. Эй, несносный, дарю тебе подарок! Давай же, бери всё под свой контроль. Эрих потрясенно посмотрел на меня. Может, ждал услышать мою мольбу или жалкое "не надо?". Он с минуту постоял напротив, расстегивая джинсы, словно не решаясь подойти, и наконец, грубо схватив меня за руку, поднял меня с кресла. Рывком толкнул на диван и пальцами сдавил моё лицо. — Ты не должна меня хотеть. — Уверен? — еле выговариваю я и усмехаюсь. — Ты не можешь отдаться мне добровольно. Поняла меня? — У тебя психологические проблемы? Твою девушку кто-то трахнул? Что с тобой? Ты боишься, что я соглашусь? Животный рык, и Эрих вошел в меня. Резкие и болезненные толчки, он пытается душить меня, иногда перемещая ладонь на моё лицо. Мы оставались полностью одетыми, и только пружина на старом диване царапала мне голый зад. Мы не предались любви, это был животный секс. "Дрянь", "сука", "шлюха", "лживая тварь" — всё это Эрих хрипел мне в ухо, каждый раз больше и больше усиливая толчки. Вскоре слова заглушил его стон. Последние ритмичные толчки... Эрих упал рядом на диван и тяжело дышал, еще не выпустив блузку из своих рук. Небо за окном начинало чернеть. Вот-вот начнётся гроза. Прохладный ветер обдувал наши потные и липкие тела. Какое наслаждение. Эрих с минуту смотрел в стеклянную дверь, ведущую в цветник, а затем перевел взгляд на меня. — Ты лживая потаскуха. Я молчу. За окном ударил по асфальту дождь. Резко и звонко, как будто открыли кран и вода ударилась об ванную. Тишину нарушил рёв машины. Возле дома остановилась машина Эриха. Он резко соскочил с дивана и, натянув джинсы, взглянул в окно. К тому моменты я уже успела надеть брюки, сунув трусики в карман. Из машины вышла Адель. Следом медленно, держась за свою дочь, вышла и Маргарет. Стук в дверь, и она загремела так, словно её вот-вот снесут с петель. Я пригладила волосы, когда Эрих медленным шагом направился открывать двери. Адель вошла в доме следом за матерью и посмотрела на Эриха. Ничего не сказала, только свернула на меня взглядом и подарила сердитый Эриху. Мать этого не заметила. Маргарет, поприветствовав нас, направилась вверх по лестнице, и тогда Адель тяжело вздохнула. В комнате наверняка пахло сексом. — Похоже, все в порядке, — сказала она. Выдавила усмешку, но, судя по лицу, ей было не до смеха. Лицо покраснело и покрылось белыми пятнами. — Как себя чувствуешь, Кристина? — Моё новое имя прозвучало пронзительно и с нажимом. — Все нормально, — кивнула я, засовывая руки в карманы брюк. Чуть не выронила бельё. Адель кивнула в знак моего ответа, и внутри меня все оборвалось. Она наверняка подумает не так, как было на самом деле. Адель издала выдох, долгий и сильный, как порыв ветра, затем поставила руки на бедра и посмотрела на меня, затем на Эриха. Эрих посмотрел себе на ноги и затем снова поднял взгляд на сестру. Мы словно школьники, которых застигли за хулиганством. На шее запульсировала вена. Я дотронулась до шеи рукой. — Я пойду. Мне нужно на работу, — сказала Адель и протянула блокнот брату. — Здесь список лекарств, которые нужно купить для матери. Мориц обещал прислать денег. Эрих кивает в ответ, и Адель смотрит на меня. — У тебя ничего не болит? — снова задает пустой вопрос она. — Ничего нового, — слабо выдавливаю усмешку и добавляю: — Кроме души. Мой отец оказался педофилом. Пока я нахожусь здесь, жизнь семьи рушится. Как и моя. Адель ничего не отвечает. Теперь я плыву по течению. Будь что будет. Она прощается с братом и со мной, даже обнимая меня, но не касаясь потного тела. От неё пахнет больницей и медикаментами. Адель выходит из дома и садится в машину Эриха. На прощание машет рукой и уезжает. Дверь закрывается. Эрих встает ко мне лицом, и его губы снова сжимаются в тонкую полосу. Но он не произносит ни звука. Проходя мимо, он задевает меня плечом и уходит к лестнице. Он не видит, как я усмехаюсь над ним. Он всего лишь жалкий маленький обиженный мальчик с психологическими травмами из прошлого. Маленькая игрушка. Маменькин сыночек. Я поворачиваюсь в сторону лестницы, когда он скрывается на втором этаже. От меня пахнет пивом, потом и сексом. Нужно успеть принять душ, до того как Маргарет захочет пообедать вместе.