Вместе ко дну

— Что было тогда? — Не помню. — Или не хочешь помнить. — Если б помнил, то ты уже была бы в моей кровати и с подарком в руках, глупая девчонка.       Он заметил в её глазах некую искорку. Знакомую ему, слишком яркую, что забыть невозможно.       Так горело счастье в её глазах, когда-то давно такую же видел, слишком незнакомую тогда, чтобы забыть.       Это не его Елена. Пустая и новая ему не нравится. Слишком невинная, беспомощная и доверчивая. А ему по душе старая, насыщенная годами и тревогами, слишком озабоченная его проблемами и его состоянием. — Ты любил меня? — Любил.       Она посмотрела в его глаза. Незнакомые, слишком тёмные, чтобы что-то разглядеть можно было. Ничего не помнит, кажется, и не хочет этого. — Деймон? — Да? — Почему ты здесь? Почему не уходишь? — Мне тут лучше.       Она неловко улыбнулась. Это было слишком невинно, что ему вспомнилась та Елена, со страстью в глазах и еле заметной яркостью искр. Он поднял уголки губ, но лишь для того, чтобы скрасить её тишину в голове. И вот, вернулось спокойствие в её мысли. — Деймон, а где мои родители?       Недоумение отразилось в голубых глазах Сальваторе. Пирс невольно хмыкнула. И тогда в его памяти всплыла Елена с такими же привычками. Слишком сочной и насыщенной была болгарка, чтобы нельзя было не запомнить. Слишком любимой что ли? — Это должна рассказать тебе Кетрин. — А где она? — Наверное, не может видеть тебя после того, что ты сделала с ней… со всеми нами, Елена. — Я плохая? — Нет, ты просто больная. — «Больная» и «больна» это разные вещи, Сальваторе.       Она была высока. Не по росту, а по внешнему достатку, таких называют высокомерными и стервозными. Ей шел чёрный цвет, словно он был сделан под нее исключительно. А Елене белый не шел, наверное, поэтому. — Киска-Кет, — утверждение звучало довольно-таки мягче, чем его слова при разговоре с ней. — какими судьбами? — Приглядывать за сестрой пришла. Всего лишь один этаж разделяет их с Коулом. — А как же я? — А ты сволочь, Сальваторе, та ещё, — ухмыльнулась брюнетка. — скоро врач придет и Зальцман. — А Кай? — подала голос Пирс.       Кетрин заметила немного дрогнувший уголок губ сестры, а затем посмотрела в её глаза, пустые и с надеждой. — Кай, скорее всего. — Паркеру не всё равно?       Его синие глаза были яростны, будто Сальваторе сейчас начнет рвать и метать. Кулаки сжаты, а желваки на лице начали играть при одном лишь упоминании о Кае. Немного присмотревшись, Кет заметила и твердость в лице сестры, которая показалась настолько знакомой и родной, что в памяти всплыли их драки и слова-убеждения её младшей сестренки Елены, твердой и насыщенной. — Нет. Он меня любит. — Уверена? — Да. — Настолько сильно, как и в мою былую любовь к тебе?       Это был удар под дых. Кетрин не могла не заметить изменения в лице блондинки. Она сжала зубы до скрипа, а потом рукой дотронулась до холодного стакана, который раздражал ей кожу. Он прилетел в Деймона, если бы Елена кинула в полную силу. Протяжно и яростно: — Убирайся! — Да пожалуйста, — фыркнул брюнет и хлопнул дверью при выходе. — Елена… — Ты тоже уходи! Никакого прока от вас! Ничего, кроме вопросов, а они мне не нужны!!! — Что ты хочешь услышать?! — Майклсон вскипела также, как и Елена. — что ты сука? Что ты виновата в том, что с тобой никто не может говорить? Что ты должна нам давать ответы, а не мы тебе? Что ты виновата в характере и словах Деймона, который ради тебя готов был горы свернуть и мир положить у твоих ног? Что ещё?! Где наши родители? Они подохли, как и наша сестра, как и брат Кая. Тебя не было девять лет, и ты должна нам ответы! — Кет… — холодно и четко, словно гром среди ясного неба.       Пирс тяжело втянула воздух и почувствовала на своей коже злой взгляд. Такой уже она чувствовала, однажды лишь. Тонкий отголосок прошлого заставил её обернуться, а затем застыть в немом шоке.       Высока, как и Кетрин, страстна и насыщена, словно старая Елена, яркая и естественная, будто Татия, а в глазах спокойствие и упоение миром, как у Амары. Всего лишь отголосок прошлого, наконец, нашедшего себе тело для существования. Настолько прелестна, что дух захватывает, жгуча и сочна, что невольно раскрываешь губы в немом недоумении. — Кетрин, с тобой отдельный разговор. Уходи. Живо. — К-конечно.       Хлопок двери. Но не настолько громкий и звучный, как у Сальваторе. Более спокойно и тихо ушла Майклсон, оставляя гостью из прошлого с Еленой из настоящего. Она похорошела, та признавала и осознавала, что видит её, живую и светлую, словно их мать, которая была такой при жизни.       А Елене все равно. Ничего больше не хочется, будто интерес пропал с хлопком двери. Пустота пусть остается пустотой, её сердце пусть остается целым, а жизнь пусть будет новой. Наверное, так хотела бы старая Елена, что, кажется уже, потеряна навсегда. Больше никто не получит ответов, которые она знала, никто не сможет с ней вспомнить что-то, зная, что новая Елена пустая и свежая, готовая для чего-то стоящего, как изменить отношение своей сестры к ней, готовая исправить ошибки той Елены, которая поранила Деймона, готовая забыть о любви и начать жить тем, что появилось у неё. — Ты, наверное, не знаешь меня. — Я никого не помню. Но я знаю. — Пойми, я ничего не буду тебе рассказывать о том, что было из перечисленного Катериной. — Катерина… — улыбнулась Елена. — я слышала это имя во сне. — Твоя сестра не любит его использовать. В тринадцать лет она сказала, что это напоминает ей о… — Маме. Мама любила называть её полным именем. — Да. Как и тебя вторым. Елена Мария Пирс. — А вас как зовут? — Я Клара. Ну, а по-старому Дженна, Дженна Линда Пирс. Сестра твоей матери и твоя тетя.       И азарт в её глазах был нескончаем.