Wordless

— Така, прошу тебя, открой. Я не буду ругаться, честное слово, — прикладываюсь виском к двери, устало закрывая глаза и убирая спавшую на них чёлку за ухо.       Слышу едва уловимые шорохи, но никаких звуков, намекающих на движение в сторону выхода. Тихонько стучусь слегка сжатым кулаком по деревянной поверхности в надежде, что он сдастся и всё-таки впустит меня. И даже не столько в эту чёртову ванную, сколько в закрытую от всех юную душу. Такую потерянную и ещё совершенно неизведанную никем, даже мной. Наконец, откроется, даст ключ к пониманию своих чувств, эмоций, поведения, позволит мне стать кем-то большим, чем просто педагогом из его пансионата. Уже даже не человеком, претендующим на роль отца, хотя бы просто... другом.       В ответ на мои слова звучит тишина, которую оглушали лишь звонкие шаги по ламинату недавно проснувшейся собаки в зале и тиканье часов в коридоре. За дверью едва улавливались тихие всхлипы. Довёл ребёнка до слёз, особо ничего для этого не делая. Здорово. Да уж... Я совершенно не умею воспитывать детей и грамотно предотвращать их истерики. Хотя... нет. Умею, но как педагог, и это, к сожалению, не касается Таканори, который определённо влияет на моё поведение совершенно иначе, чем другие его сверстники.       Подросток, чей внутренний мир — потёмки, а чувства — сплошная загадка. Его выходки на эмоциональном фоне с каждым разом всё более изощрённые и временами даже невыносимые. Не желая мальчику ничего плохого, я стараюсь потакать ему во всём, в чём только можно, часто подвергая самого себя значительному стрессу. Из-за этого мне очень неприятно, что Таканори воспринимает меня бесхребетным мужчиной, который легко поддаётся на детские провокации, который не ответит резко или грубо, всегда первым пойдёт на контакт... Я ведь стараюсь для него, а он этим ловко пользуется... По крайней мере, со стороны создаётся такое впечатление. Я уже теряю надежду стать ему настоящим отцом в общепринятом значении, на которого он мог равняться как на мужчину, которым бы гордился, но мне бы искренне хотелось, чтобы он хотя бы уважал меня, как человека почти вдвое старше него.       Я осознаю, что во многом в данной ситуации, конечно же, моя вина. Сам поставил себя в слабую позицию, не показал свой "авторитет", когда надо было, но... признаться честно, я этого и не особо хотел. Мне просто хотелось дать ему то, чего его в своё время лишили. Поддержки, любви, заботы. Я хотел заменить ему семью: как и отца, так и мать. Поэтому часто, наверное, даже слишком часто был чересчур мягок. Но и меня осуждать за это было бы глупо, ведь собственными детьми я в тридцать лет ещё не обзавёлся, а когда Така родился, мне было всего четырнадцать. Да, между нами разница во всего лишь четырнадцать лет... И это чувствуется.       За дверью послышались какие-то мельтешения, а затем и щелчок дверного замка. Дверь тихонько отворилась, но быстро остановилась, столкнувшись с препятствием в виде моего тела. Делаю небольшой шаг назад и перехватываю дверную ручку, на случай, если передумает, и не сильно открываю дверь. Таканори стоит, облокотившись об дверную раму, смотрит на меня своими покрасневшими от слёз оливково-коричневыми глазами, не торопясь покидать убежище. Медлит...       Держит себя одной рукой за локоть, поджимая искусанные покрасневшие губы. Опускает глаза. На щеках мокрые дорожки от слёз. Что же тебя так расстроило, ребёнок? Неужели ты так переживал, что я уйду, оставив тебя одного?       Сердцебиение участилось так, что создалось впечатление, словно глухой звук бьющегося внутри меня органа слышал даже Така. Не знаю, как реагировать. Сейчас говорить что-то об этой ситуации — не лучший выход, тем более, я ему пообещал, что не буду ругаться и что-либо выяснять. Да и сложно вообще с чего-то начинать. Что ж... остаётся выполнить данное мной ранее обещание. Поговорим с ним об этом как-нибудь в другой раз.       А пока... — Может... пойдём позавтракаем?       Голова Таканори, как и его взгляд снова сосредоточенный на моём лице, опускается в пол, но я замечаю едва заметный слабый кивок. Я махнул в сторону кухни, а он, на удивление, примерно повинуясь, вышел из комнаты через небольшое дверное отверстие, стараясь не касаться меня. Моя бровь рефлекторно дёрнулась от такого контраста в его поведении. Он то постоянно обнимает меня, желая больше контактировать, то боится дотрагиваться и избегает. Я не понимаю, почему он то приближается ко мне, то отдаляется...       Тем не менее, сейчас он сразу послушался меня. Всегда бы так... Вслух я, конечно, это не произношу, не хотелось бы сглазить или спровоцировать новые проблемы. Просто смотрю на то, как он медленно передвигает своими худенькими ножками, поправляя полы пижамной кофты, в сторону стола, как он отодвигает стул и бесшумно садиться на него, укладывая руки на гладкую поверхность, замыкая в замке. Смотрю на него безмолвно, стоя всё там же у двери в коридоре.       Не представляю, что мне делать после того, как мы поедим, и с чего нам строить диалог. Искренне не знаю... В голове также вертится ещё один важный вопрос: как объяснить Таканори, что он важен для меня и так будет даже тогда, когда у меня появится девушка, а затем жена, свои дети? Для меня он тоже родной и важный человек. Все шесть лет, что я рядом с ним, я максимально старался наладить контакт, сблизиться, сделать так, чтобы после предательства его родителей, он научился снова доверять взрослым людям, чтобы он научился любить. Людей, животных, мир вокруг. Нашёл свой смысл жизни и свой путь.       Сейчас же я просто продолжу раскладывать еду по тарелкам. Наверное, не стоит торопить события и нагнетать обстановку неуместными в данной ситуации разговорами, всему своё время. Бросаю короткий взгляд на уже сидящего парня через плечо, он даже не смотрит в мою сторону... У него под ногами ластится кот, а он непривычно его игнорирует. Обычно за уши от зверей не оторвать даже перед приёмом пищи, а тут...       Проследовав на кухню, я закончил приготовление уже позднего завтрака к подаче и отнёс поднос с едой к столу, спуская одну тарелку за другой сначала перед собой, потом перед младшим. Когда первая тарелка упала перед носом Таканори, он вздрогнул, убирая руки со стола, и будто сжался. — Приятного аппетита, Таканори.       Парень заторможенно смотрит на меня, его глаза были какие-то потухшие, расстроенные, он запоздало кивает, одной рукой показывая жестом: "Тебе тоже".       Оставшееся время за едой мы провели с ним в тишине.

***

      После того, как мои утренние труды исчезли со стола, я вышел в коридор, чтобы накормить голодных Йоко и Соно, моих забытых со вчерашнего дня четвероногих друзей, а когда вернулся на кухню, Таканори уже стоял у раковины в переднике, намывая грязную посуду. Мне очень импонировало то, что он очень хозяйственный малый и с раннего детства всегда помогает без каких-либо на это просьб. Казалось бы, ребёнок рос без родителей, рос в пансионе, где ему не прививали выполнение бытовых обязанностей... Его осознанности в шестнадцатилетнем возрасте мог позавидовать любой взрослый человек.       Блондин убирал на сушку тарелку за тарелкой, не обращая на меня никакого внимания. Его волосы были собраны в небольшой хвостик, а отросшая чёлка, видимо, раз за разом спадала на глаза. Каждую минуту он локтем проводил по лицу, скорее всего, чтобы отодвинуть её вбок.       Я подошёл к нему со спины, аккуратно обхватывая мешающие волосы и заводя их за уши. Таканори на секунду дёрнулся, явно не заметив моего продолжительного присутствия, а потом снизу вверх взглянул на меня, зависнув на мгновение. Его глаза больше не были красными, а взгляд перестал быть грустным или обиженным. Стоим вдвоём, играем в гляделки, а сбоку льётся тёплая вода, создающая едва заметный пар.       Он кивает подбородком, таким образом, спрашивая, не случилось ли что-то, а я отрицательно махаю головой. Поджимает губы, создавая подобие улыбки, опуская глаза. Сама невинность, подумал бы человек со стороны, пока неожиданно мелкий не щёлкнул меня по носу, оставляя на нём большой клубок пены. Чёрт... Случайно вдыхаю его и закашливаюсь от неприятного ощущения и пощипывания в носоглотке, вдобавок и горького привкуса во рту, а парень заливисто начинает смеяться. — Таканори, чертяга, ты чего творишь?!       Он сгибается в три погибели, немного дистанцируясь в сторону стола, но я не тушуюсь, резко дёргаюсь к раковине, ладонью направляя струю воды в него, из-за чего лицо подростка, шея, футболка в мгновение намокают. Слышу глубокие вдохи и выдохи, он продолжает смеяться, но уже не так сильно как ранее. Я рад такой смене его настроения, что обстановка стала спокойнее. Он подошёл ко мне, обвил талию руками и крепко притянул к себе. — Я так понимаю, что это не жест примирения, а просто желание намочить меня в ответ? — усмехаюсь, немного хрипя. Мальчик сдавливает мои внутренний органы с завидной силой.       Таканори поднимает довольный взгляд и с улыбкой утвердительно кивает на заданный мною вопрос, возвращая голову в прежнее положение и чуть ослабляя хватку. Действительно, чертяга, и даже не скрывает это. Прячу улыбку в его светлой макушке, зарываясь носом в его волосы, которые так сильно пахли его любимыми персиками, и удовлетворённо закрываю глаза.

***

      Последний вечер в моей квартире мы проводили в зале за просмотром какого-то неизвестного мне нового фильма, диск которого Таканори незаметно конфисковал из комнаты развлечений в пансионе. Если говорить откровенно, я не особо люблю жанры романтики и драмы в кинематографе, но мальчику вроде нравилось, поэтому я не возникал и старался не отвлекаться от просмотра.       Таканори сидел на полу, облокотившись на диван, на котором лежал я, и поглаживал, устроившуюся между его ног Соно-чан. Временами я засматривался на него, оценивая то, как он изменился с годами.       Всё-таки он стал гораздо взрослее, как бы я это не старался отрицать. Сбоку уже и не скажешь, что тот маленький мальчик с круглым личиком из кабинета секретаря — это именно этот парень. Его черты лица стали крупнее, плечи шире, руки, ноги больше, проступил кадык... Также появились шрамы: на левой руке у него заметные белые крупные и мелкие полосы. В двенадцать лет на него напала дворовая собака. Он гулял у пансиона, собирая гербарий для своей очередной поделки. По понятным причинам, когда всё произошло, он не смог окликнуть никого из взрослых, поэтому просто упал лицом вниз к асфальту и плакал, пока собака терзала его тело. Таканори ждал, когда его мучения закончатся и отключился, когда сил терпеть боль совсем не осталось. Его нашли через минуты три после нападения животного, но этого времени хватило, чтобы подкосить здоровье ребёнка так, что его психика снова пошатнулась и мальчик замкнулся глубоко в себе, перестал прогрессировать в своём развитии по части речи и социальной адаптации до лет четырнадцати-пятнадцати.       Когда я пришёл на работу и узнал о случившемся инциденте, я готов был разорвать воспитателя за такую оплошность и неосторожность. Таканори было двенадцать и, каким бы взрослым и послушным мальчиком на тот момент он всем не казался, педагог не должен был подвергать ребёнка опасности, оставляя его совсем одного. Если бы его не нашли? Если бы вовремя никого не оказалось рядом? Его бы заживо съела голодная собака. При других обстоятельствах, мальчика могли украсть, изнасиловать, да Бог знает, что могло ещё произойти.       Мне больно смотреть на эти шрамы Таканори, потому что они лишний раз доказывают то, что в бедах ребёнка всегда виноват никто иной, как взрослый человек.       Неожиданно Таканори привстал на ноги, опуская лапки Соно-чан, из-за чего она удивлённо и, наверное, даже огорчённо посмотрела на него. Я тоже смотрю на него с непониманием, пока не почувствовал, как диван прогнулся передо мной, а парень не уместился рядом, кладя голову на мою вытянутую руку. Я немного опешил, но ничего не сказал. Мальчик придвинулся ко мне вплотную, чтобы не лежать прям на краю, а я обнял его за талию, чтобы чуть что он не скатился вниз.       В таком положении мы смотрели фильм, название и содержание которого я уже смутно помнил. Просто потому что в какой-то момент меня настигла темнота. Я закрыл глаза и незаметно для самого себя погрузился в глубокий сон.

***

      В комнате стало холодно, я почувствовал это почти каждой клеточкой своего тела, когда моё сознание немного отошло от сна. Почти каждой, потому что спал я на левом боку с крепко прижавшимся ко мне спереди Таканори. Мальчик тоже крепко уснул. Одна его рука обхватывала меня за талию, другая лежала у основания шеи. Его расслабленное лицо напротив моей груди почти впритык. Ресницы немного подрагивают во сне, губы влажные и немного приоткрытые. Дыхание спокойное и равномерное, я чувствую его кожей и это доставляет какое-то странное удовольствие. Ведь я люблю его спокойствие, а ещё люблю быть его источником.       Окидываю комнату быстрым взглядом, отмечая, что на полу также мирно посапывали Соно и Йоко рядом друг с другом. Телевизор был отключён, значит мальчик досмотрел фильм, а уже после присоединился ко мне, уснув. Ветер из открытого окна колыхал невесомый белый тюль. На улице было пасмурно, в зале заметно потемнело, но ещё не была глубокая ночь, было относительно светло.       Глядя на эту картину, я не двигался, будто она заставила меня невольно застыть в моменте. То, что я чувствую сложно описать словами, моим эмоциям трудно найти логическое объянение. Мне хотелось бы, чтобы так было всегда, потому что дома сейчас так... уютно? Так, как должно быть.       Откинув правую руку на спинку дивана, я стянул с него вязанный белый плед, одним движением укрывая им нас с Таканори. Мальчик немного нахмурился во сне, одной ладонью потерев глаза. Мне показалось, что моё дыхание на мгновение перестало быть таким громким как раньше. Така не проснулся. Лишь придвинулся чуть ближе, согревая своё замёрзшее тело моим теплом.

***

      Мы сидели на кухне, единственным источником света сейчас была настольная лампа, которая жёлтым светом от энергосберегающей лампочки слабо освещала комнату. Попивая чай, Таканори что-то читал в своём мобильном телефоне. Я наслаждался кусочком торта, который купил вчера для мальчика. В моём кармане пиликнул телефон, оповестив меня о новом уведомлении. Достаю его под заинтересованный взгляд подростка, который неожиданно оторвался от лицезрения своего экрана.       Новое сообщение от абонента "Изуми Сайю". Стоит ли мне говорить о том, что могла написать разочарованная девушка? — Скажи мне честно, Така, зачем ты так ей написал?       Пояснять кому, не нужно было, он и без того всё понял. Неловкий и, будто даже немного виноватый взгляд, сосредоточился на моём лице. Он опускает взор на стол, дёргая рукава своей объёмной толстовки. В квартире вечером стало заметно холодно. — Така, для меня это важно. Если ты будешь играть со мной в "молчанку", то я ничего не пойму...       Подросток супится, раздражённо потирая кончик носа и вновь замыкая их в замок. Я молча смотрю на него, он медля всё-таки поднимает ладони, не спеша отвечая жестами на мой вопрос.       "Я не хочу, чтобы ты с ней виделся".       Я удивлённо изогнул бровь, с непониманием глядя на него. — Объясни?       "Не хочу".       Как всегда... Вздыхаю. — Она попросила меня встретиться завтра вечером, а не сегодня, Така. А если бы предложила сегодня, я бы не променял твоё общество на её, ты ведь понимаешь. В крайнем случае, я бы предложил альтернативу в виде совместной прогулки. Она ведь тебя тоже знает, — я потянулся к его щеке, он дёрнулся, избегая контакта. — Я столько добивался твоего приезда к себе на выходные не для того, чтобы ты в одиночестве провёл это время, — всё же провожу кончиками пальцев по его коже, он кусает нижнюю губу, превращая её в тонкую линию.       Руки мальчика медленно изображали жест за жестом, будто подбирая правильные слова.       "Ты... не понял. Я не хочу, чтобы ты с ней виделся вообще... никогда". — Почему?       "Не заставляй меня объяснять, ты обещал не ругаться, просто не хочу". — Ревнуешь?       Глаза вмиг округлились, брови нахмурились, а взгляд из удивлённого перешёл в раздражённый. Подросток резко встал и грубо, скрипя по ламинату, отодвинул табурет. Вмиг уловив его настроение, я крепко хватаю запястье парня, заранее прогнозируя быстрый уход. — Остановись.       Я сказал это непривычно... грубо. Мальчик посмотрел на меня ошарашенно, если даже не испуганно, но послушно замер на месте, не дёргаясь в сторону выхода. — Прекрати себя так вести, Таканори. Не маленький.       Его ресницы быстро захлопали от волнения, я почувствовал дрожь в его руках. Впервые я позволил себе остановить его, сказать что-то резко, неаккуратно, непривычно. На пару секунд наши взгляды пересеклись, глаза мальчика в одно мгновение покрылись влагой. Спустя время, он раздражённо хмыкнул, отдёргивая руку. С места он так и не сдвинулся. — Садись.       Обнимает себя за плечи и снова садится на стул, опираясь спиной на стоящий позади него холодильник. — Така, ты же понимаешь... я взрослый мужчина и мне уже далеко не шестнадцать. Я хочу семью и детей тоже хочу.       Замечаю, как он пальцами впивается в кожу на своих руках, сминая длинные рукава тёплой чёрной толстовки. Костяшки его пальцев даже побелели, резко контрастируя с тканью верхней одежды. Примерно понимаю, о чём он сейчас думает. — Если в моей жизни кто-то появится, это не значит, что я забуду про тебя. Ты всё также будешь приезжать ко мне, я всё также буду ждать наших встреч. Я тебя не брошу, Така. Никогда.       Протягиваю ему свою раскрытую ладонь, положив её на край стола. Наблюдаю за реакцией. Смотрит. Не двигается. Неуверенно отлепляет левую руку от правого плеча и накрывает мою ладонь своей. — Ты навсегда — моя семья, Таканори. Я всегда мечтал и буду мечтать о том, чтобы мой дом стал твоим домом тоже. Я всегда буду любить тебя. Даже, когда ты вырастешь, даже, если будешь жить далеко от меня, даже, если произойдёт что-то, из-за чего ты больше не захочешь видеть меня. Всегда.       Смотришь на меня, поджав губы. Влажная дорожка быстро пробегает по щеке, оставляя после себя след.       Мне сложно представить, каково это: расти с осознанием, что ты — нежеланный ребёнок, от которого отказались, которого не любили, о будущем которого не позаботились. Но мне несложно представить, что испытывает этот ребёнок, когда находит человека, который пытается восполнить всё упущенное его родителями. Я притягиваю его ладонь к лицу, невесомо касаясь ею губами. Даже кожа рук у него пахла сладкими персиками.

***

      Наш диалог завершился мирно. Я не допытывал его вопросами, он извинился.       Лёжа на кровати после довольно трудного эмоционально дня, я минут двадцать сканировал белый потолок. Таканори вышел из душа, громко щёлкнув выключателем света, и скрылся в зале. Я услышал это по его глухим шагам. Под ногами лежала давно уснувшая Соно-чан, немного согревая моё тело.       Отрываю взгляд от лицезрения уже поднадоевшей белой поверхности, замечая ребёнка уже у входа в мою комнату. Как вчера. Только сейчас он в очках и нашёл дверь быстрее и увереннее нежели в прошлый раз. Снова не спит. Кошмары? — Что-то случилось?       Машет головой и подходит к моей кровати, садясь передо мной на коленки. Кладёт свои руки на край, на них голову и смотрит на меня. Глаза в глаза.       Ладонью провожу по его волнистым волосам, немного массируя кожу головы. По себе знаю, это вызывает приятную дрожь по телу и блаженное состояние. Его лицо ещё более расслабляется, а он щекой наваливается на изгиб своего локтя, то закрывая глаза, то открывая.       Снова смотрит. В упор. Доставая одну руку из-под другой, нежно касается моей щеки, то ладонью, то пальцами, то их костяшками. Приятно, чёрт возьми.       Наверное, мы сейчас выглядим как два ребёнка, которым в раннем детстве не хватило ласки. Только одному чаду скоро будет семнадцать, а второму уже немного за тридцать. — Ты не хочешь спать?       Пожимает плечами, продолжая гладить кожу моего лица, убирая сбившуюся чёлку за ухо, а потом останавливается, о чём-то задумавшись. — Что такое? — смотрит изучающим взглядом то на мои глаза, то на мои губы, а потом едва заметно кивает на вторую часть моей кровати, сменяя взгляд на вопросительный. Удивлённо смотрю на него. Он вроде вырос из того возраста, когда хочется под бок к близкому взрослому человеку. — Хорошо, ложись.       Довольно улыбается, вставая с коленей и перелезая через моё тело. На миг нависнув передо мной, он утыкается лбом об мой, оставляя между нами тёплый выдох, и ложится рядом, сразу же крепко прижимаясь ко мне. Он такой... непредсказуемый в своём поведении. Непостоянный. Видимо, вчера ему так понравилось засыпать и просыпаться рядом с кем-то, что сегодня он сделал это уже во второй раз. Раньше он засыпал со мной только тогда, когда был совсем маленьким и то, если болел, и когда ему снились страшные сны.       Интересно, когда он вырастет, найдёт ли он свою вторую половинку? Будет ли засыпать и просыпаться в обнимку с любимым человеком? Будет ли о нём кто-то заботиться сильнее, чем я? Я никогда об этом раньше не задумывался. Моё сердце до боли сжалось от мысли, что он возможно будет одинок. Хотя и представлять рядом с ним кого-то мне тоже сложно и, признаться честно, не очень приятно. Сложно раз за разом принимать тот факт, что ещё чуть-чуть и, возможно, кто-то станет для него более важным человеком, чем я. Глупо, наверное, но да, я в такие моменты начинаю испытывать чувство ревности. Как же мой Така будет привязан к кому-то сильнее, чем ко мне? Да ещё и любить кого-то. А я? Кто я? Не хочу стать призраком прошлого. Хочу быть важной частью не только его прошлого, но и настоящего и будущего.       За всеми этими размышлениями я не заметил, как погрузился в сон. Мне сначала не снилось ничего, а потом, видимо, ближе к утру, я начал видеть что-то странное. Пансионат. Дети. Серые люди. Всё было бессвязно и непонятно. Я шёл по длинному коридору в поисках чего-то. Чего-то, что я точно не знал, но считал важным. Или кого-то... Я не мог понять, зачем я бегаю по кругу. Только долго в этом сне я не продержался. Его развеяло что-то мягкое... на моих губах. Чувство дежавю... Что-то мне подсказывает, что это губы... Губы Таканори.

***

      Мы не разговаривали с самого утра, как проснулись. Парень выбрал слишком неординарный способ разбудить меня, поэтому я, чтобы не вспылить с утра пораньше, сразу же ретировался в ванную. Завтракали тоже молча. Вышли из дома молча. Сели в машину молча. — Не делай так больше, Таканори, — я сказал это резко и неожиданно даже для самого себя. — Не делай так больше никогда. Это неправильно. Мужчины не целуют друг друга в губы, понимаешь?       Парень перестал стучать по ручке двери моего автомобиля, повернув своё лицо, которое в одно мгновение перестало выражать какие-либо эмоции. А мы, тем временем, остановились на красный свет светофора. Спокойно смотрю на младшего, как вдруг замечаю в его глазах... слёзы. — Такан... — начинаю свою мысль, как вдруг мелкий отстёгивает ремень, быстро открывая дверь и громко хлопая ею, вылетает прямо на дорогу. — Така, чёрт возьми, что ты делаешь?!       Вижу, как он пресмыкается между стоящими машинами, слышу безостановочные шум чужих клаксонов. Переходит дорогу, быстрым шагом идя в неизвестном для меня направлении. А я даже броситься в его сторону не могу... — Чёрт тебя подери... — тихо выругавшись, я смотрю примерную траекторию его движения, наблюдая за его оборачивающейся в спешке фигурой, думаю, смогу ли его перехватить, если найду, где оставить машину.       Из рассуждений вывел звук сигналов. Зелёный свет. Включаю поворотники, надеясь каким-то образом вырулить на другую часть дороги, на благоразумность и доброту видящих этих цирк водителей. Меня пропускают, а я благодарно подмигиваю фарами, выезжая на соседнюю полосу, через пару секунд поворачивая во двор какого-то придорожного конбини. Выхожу, оглядывая пустую с утра улицу. — Чёрт возьми, вот угораздило же тебя...       Иду к круглосуточному магазину, в сторону которого направился ребёнок, молюсь, чтобы он всё-таки остановился где-то поблизости. Если опоздаю на работу, а, тем более, приеду без него, то мне конец во всех отношениях. Меня не просто уволят, а уволят с таким свистом, что потом я вряд ли найду хорошую и нормально оплачиваемую работу. А если с ним, не дай Бог, что-то случится, то я себе этого никогда не прощу.       Захожу в магазин, подхожу к миловидной женщине у кассы, вежливо поклоняясь и извиняясь: — Добрый день. Скажите пожалуйста, Вы не видели здесь низкого парня со светлыми волнистыми волосами? В очках, в чёрной кожаной куртке, белой майке, чёрных джинсах... — Здравствуйте! — женщина задумалась на пару секунд, но с досадой на лице продолжила. — К сожалению, нет, не видела. Никто такой с утра точно не заходил. У нас здесь два входа, может он ждёт Вас на улице с другой стороны? — Спасибо за помощь, — мило улыбаюсь и ретируюсь в надежде, что она права и Таканори действительно где-то там.       Выхожу на улицу через задний вход. Здесь в тени было гораздо прохладнее, ещё и дул сильный ветер, путая мои и без того всклокоченные длинные волосы. Смотрю из стороны в сторону и не вижу никого, что, собственно, и следовало ожидать. Пора искать новую работу, Койю. Хотя кто меня так просто отпустит с работы, пока ребёнок не найдётся? Поднимаю руку, смотрю на время. 8.10. Класс.       Сложно сказать, что я сейчас испытываю. Беспокойство за ребёнка, злость за предстоящее опоздание на работу и... усталость. Безграничную усталость, связанную с постоянными попытками наладить отношения с ним, решить проблемы, мешающие забрать его навсегда, с поисками своего места в этой грёбанной жизни.       По щеке течёт что-то горячее, а глаза неприятно защипало. Докатился... Локтем вытираю чёртовы слёзы, которые так невовремя потекли по лицу. Поднимаю глаза к небу, чувствуя, как горячая влага начинает контрастировать с холодными мелкими каплями на щеках. Дождь? Так не вовремя.       Слышу чьи-то неторопливые шаги где-то совсем близко. Таканори. Идёт, смотрит обеспокоенно. Или мне кажется? Повернув голову, смотрю на него как-то непривычно безэмоционально и спокойно. Отворачиваюсь и выдыхаю весь воздух из лёгких, обретая какое-то несвойственное мне безразличие. А меня настойчиво тянут за рукав кожаной куртки. — Я устал, Таканори, — вдох. — Устал.       Убираю его руку со своего локтя, но он настойчиво продолжает его держать, крепко сжав пальцами чёрную кожу моей куртки. — Отпусти меня, — выдох. — Не будь таким эгоистом. Я отвезу тебя обратно и делай, что хочешь. Мне надоело, я устал. Я не могу так больше. У меня снова будут проблемы. Я на грани.       Эти слова были сказаны жёстко, но не возымели никакой реакции. Чувствую как он вздрагивает, но руку всё также не убирает.

***

      Он подходит ко мне совсем близко, смотрит в глаза. Я замечаю, что он снова плакал. Почему я вечно причина его слёз? Я не делаю ничего плохого. Никогда. Это несправедливо. Таканори становится передо мной на носочки, а я, не успев, что-либо осознать, чувствую его ладони на моих щеках, а тёплые влажные губы с солоноватым привкусом на своих. Теряюсь, пытаюсь оттолкнуть, но руки, которые ранее крепко держали моё лицо, вдруг уцепились за мои плечи, а потом и вовсе обхватили шею, притянув к себе. Под таким напором я даже качнулся, едва ли не спотыкаясь.       Непонимание сменилось раздражением, я дёргаюсь в сторону, но чувствую сопротивление. — Така, я же просил тебя... — ...я люблю тебя, Койю, — очень-очень тихий сиплый голос сбил меня с мысли, парень опустился вниз, опуская моё лицо, а я остался стоять как вкопанный. Что, простите?       Дождь усиливался, наши волосы и одежда в одно мгновение пропитались сезонной влагой. Казалось, день не предвещал ничего необычного. Только Таканори, стоящий впереди меня, решил это изменить.