— Иногда я не понимаю, что привело меня к той мысли. Я начинаю пугаться окружающих и самого себя. Часто закрываюсь в комнате, пытаясь не слушать собственных мыслей. Но они окружают меня.
Прячу голову под подушку, когда они снова появляются около меня. Мне кажется, они разговаривают между собой, о чем-то договариваясь. Стараюсь не обращать на все это внимания, и прикрываю глаза. — Гарри, можно с тобой поговорить? Ко мне подсаживается Лиам. Он успокаивающе гладит меня по спине, внушая, что все хорошо, а я лишь выдыхаю и переворачиваюсь на спину. Шатен некоторое время просто смотрит на меня, затем встает и что-то шепчет Зейну, на что тот довольно улыбается. Они уже вдвоем подходят ко мне. Улыбка с лица малика не слезает, что заставляет меня насторожиться. Молчание выводит меня из себя, потому что внутренние голоса заглушают ход моих мыслей, мешая успокаиваться. — У меня есть идея. И ты не сможешь от нее отказаться, потому что если ты будешь против, то я сделаю все сам, — выдает Зейн, растягивая кривую еще шире. Закрываю руки ушами, осознавая, что все эти голоса внутри — это все они. Они мешают мне нормально думать, нормально выполнять свою работу, нормально жит. Далее следует череда событий, которая просто проходит мимо меня. Я не замечаю, как оказываюсь на работе, как выслушиваю ругательства в свою сторону от коллег, как что-то отвечаю им, а они просто уходят, как меня вызывает к себе босс. Соображать начинаю уже после того, как начальник щелкает пальцами перед глазами. Он спрашивает, все ли у меня в порядке, и я киваю, приходя в себя. Сажусь за стол и достаю свой блокнот, готовый записывать все указания. — Скоро приезжает хозяин компании, а ты, — он тычет в меня пальцем, подмигивая, — должен встретить его и поселить у себя дома. Я знаю, у тебя там достаточно просторно и чисто. Да и среди коллег ты славишься как вполне порядочный человек. Потираю виски, быстро пытаясь придумать какую-нибудь отговорку, чтобы ко мне никто не приезжал. Варианты быстро сменяют друг друга и теряются в темном пространстве, потому что все они недостаточно хороши, чтобы мой начальник дал согласие. Не придумав ничего стоящего, вынужденно киваю, давая согласие та, чтобы этот человек жил у меня на протяжении недели. Когда выхожу из кабинета, врезаюсь глазами в Луи, который сидит на моем месте и играется с карандашами. Медленно подхожу к нему и наблюдаю за тем, как он выстраивает «колодец», а потом рушит его. Смешок вырывается, на что Лу разворачивается ко мне. Легкая улыбка украшает его лицо, пряча усталый вид и волнение в глазах.— Даже Луи, будучи совсем еще ребенком, пугал меня. Я боялся что-либо сказать/сделать не так; я боялся посмотреть неправильно в его сторону, потому, зная себя, он мог напугаться или даже убежать. Если, конечно, мое предположение оправдается.
— Что ты здесь делаешь? — тихо шепчу ему на ухо, чтобы никто из коллег не обратил внимания на меня. Осматриваюсь по сторонам, еще раз все проверяя. Быстро поднимаю его и вывожу на улицу — все равно начальник разрешил мне уйти домой, чтобы я мог навести порядок к тому времени, когда приедет наш, как многие говорят, босс босса. Молча веду Луи по дороге, крепко схватив за локоть, чтобы он не мог вырваться. Мы быстро пересекаем часть квартала и оказываемся возле моего дома. Я вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю нужное количество раз, чтобы услышать щелчок, означающий, что дверь открыта. Я первым вталкиваю Луи. Он ничего мне не говорит по этому поводу, когда падает на колени — слишком сильно толкнул его. У него на коленках появляются легкие ссадины, из которых просачивается кровь. Пытаюсь не обращать на это внимания и быстро вытираю полотенцем, заклеивая царапины. Смахиваю слезу с щеки ребенка и прохожу глубже в дом. Запах свежесваренного кофе заставляет меня заглянуть на кухню, где я нахожу Зейна в его привычном виде — только пенсне теперь на глазу. Я вновь осматриваю его и снимаю его цилиндр, говоря, что это не по этикету, на что тот лишь усмехается. Не понимаю, почему вообще обратил на это внимание, и ухожу в свою комнату. Меняю рубашку и брюки на спортивные штаны и свободную футболку. Остаюсь у себя и падаю на кровать, обдумывая, как мне вести себя перед «большим начальником», чтобы он не понял, что, во-первых, у меня склонности к суициду, я не могу нормально смотреть на острые предметы и, во-вторых, я вижу странных людей, чем-то похожих на меня. — Гарри, у нас сегодня будут гости? — в комнату заглядывает не кто иной, как Зейн. Его глаза бегают по моей комнате, не желая остановиться на мне. Я принимаю сидячее положение и несильно киваю, потирая глаза пальцами. «Что он опять задумал?» — пробегает у меня в голове, прежде чем Малик присаживается рядом. Он сначала недовольно смотрит мне в глаза, а потом улыбка расплывается по лицу, как в дешевом ужастике. — У меня есть один план, помнишь? И наш гость, вероятно, должен стать первым пунктом на пути к исполнению моей задумки, — наглая ухмылка пугает меня, поэтому я отворачиваюсь. Смех моего собеседника оглушает меня, из-за чего мне приходится приложить руки к ушам. Чувствую что-то липкое на пальцах, смотрю на это около минуты и понимаю, что это кровь. Она непонятного насыщенного багрового цвета, склизкая, но липнет к пальцам, источая ужасный запах гнили. Он пробирается мне в нос, и комок подступает к горлу. Я бегу в санузел, прикрывая рот рукой, чтобы не запачкать пол. Нагибаюсь над унитазом, и кисло-горький запах вызывает у меня помутнения. Голова кружится — не вижу, что вокруг, не понимаю, куда идти и что делать. Вторая волна накрывает меня практически сразу, поэтому я не успеваю понять, что мне делать, и часть оказывается на кафеле вокруг унитаза. Морщусь, закрываю нос одной рукой, а свободной вытираю все это «происшествие». — Что ты хочешь с ним сделать? — когда я выхожу из уборной, замечаю Зейна. Он все еще сидит на кровати и внимательно смотрит на меня. после моего вопроса он встает и подходит практически вплотную, закрывая глаза, словно наслаждаясь чем-то. — Гниль… — многозначно шепчет он, принюхиваясь. Я начинаю понимать, что это он обо мне, и смущаюсь. — Мы должны его убить, — Малик, растягивая каждое слово, получал истинное удовольствие от изреченного, а последнее слово сказал с таким энтузиазмом и удивлением, что я замер на месте. Немой вопрос «что?» застыл у меня на губах, не желая слетать и приобретать звук. Я лишь двигаю губами, стараясь все-таки хоть что-то вымолвить. Неужели это страх так играет со мной? Его злые шутки всегда настораживают меня. Я отхожу назад настолько, что упираюсь спиной в дверь. Хватаюсь за ручку, беспричинно дергаю ее и мотаю головой. Прекрасная, завораживающая улыбка расплывается на лице Зейна, и он как всегда смеется, одаривая меня своим прекрасным голосом. — Я тебе уже сказал, что мы сами все сделаем, если ты будешь против, так что можешь так не волноваться. Я обещаю — никто не узнает об этом. Громкий звонок, оповещающий о том, что гость стоит у входа, отвлекает меня. Недолго смотрю на дверь и выбегаю из комнаты. Позади себя слышу только смех, растворяющийся в тине одиночества. Подхожу к входной двери, смотрю в глазок. Пришел. Волнение теряется в сгустке других эмоций, и я трясущейся рукой открываю. Наверное, у меня слишком бледное лицо, потому что «хозяин» озабоченно смотрит на меня уже вторую минуту. Я смущаюсь и неуверенно приглашаю его внутрь, молясь, чтобы этих «мыслей-видений» не было в моем доме. — А у тебя уютно здесь, Стулес, девушка, наверное, каждый день убирается? — он, словно намеренно, коверкает мою фамилию, заставляя меня злиться. Сжимаю кулаки и выдавливаю из себя что-нибудь приятное: — У меня нет девушки, мистер Фиволи. Клаус по-хозяйски проходит в каждую комнату, осматривая любую деталь, и мне на ум приходит то, как ко мне пришел Найл. Он вел себя почти так же. Я следую по пятам за мистером Фиволи, стараясь не обращать внимания на то, как он каждый раз коверкает мою фамилию, обращаясь ко мне исключительно на «ты» и по фамилии. Мы проходим в мою комнату, затем в гостевую, и Клаус останавливается, делая какое-то умозаключение, но не сразу озвучивая его. — Я буду жить в твоей комнате, Стулес. Меня снова передергивает, но я киваю и ухожу за постельным бельем вниз, в кладовку. Перебираю по пути мысли, отсекая всякие глупости. Уже внутри кладовой нахожу Зейна и Найла. Они как-то коварно смотрят на меня, улыбаясь. Я стараюсь не думать о «гениальном» плане Зейна, поэтому практически не обращаю на них внимания, что, вероятно, им не нравится. Найл одергивает меня за ворот рубашки, каким-то образов разворачивая к себе лицом. — Ты готов повеселиться?— Наверное, я поддался панике, идеям Зейна, нахальству Найла, умиротворенности Лиама и ребячеству Луи. Я просто не мог с собой ничего поделать — горячая ненависть к Клаусу Фиволи разгоралась все сильнее у меня внутри. Я хотел… правда, очень хотел совладать с собой, но вся эта суматоха… Она, кажется, разрушала меня.
Я не помню, что я ответил парням, но точно помню, как мы пошли в мою комнату. Я взял с собой нож для разделки мяса. А ненависть в моем сердце возрастала с каждой ступенькой. Мой смех заглушал окружающие звуки и даже мысли. Лицо Фиволи рассмешило меня еще сильнее, когда он испуганно запрыгнул на мою кровать, крича, чтобы я выбросил нож. А дальше?.. Вероятно, я одумался, выбросил нож и молил о прощении, понимая, что все это давление не дает мне нормально существовать. Или, может быть, я становлюсь самым ужасным отродьем человечества, потому что эти иллюзии заставляют меня поступать против воли. Но, возможно, такова м о я воля?