Объятия

Сумев отгородиться от людей, я от себя хочу отгородиться. Не изгородь из тесаных жердей, а зеркало тут больше пригодится. Я созерцаю хмурые черты, щетину, бугорки на подбородке... Трельяж для разводящейся четы, пожалуй, лучший вид перегородки. В него влезают сумерки в окне, край пахоты с огромными скворцами и озеро - как брешь в стене, увенчанной еловыми зубцами. Того гляди, что из озерных дыр да и вообще - через любую лужу сюда полезет посторонний мир. Иль этот уползет наружу. (с)Иосиф Бродский.

Эе просто хотелось умереть прямо сейчас, и весь мир замедленным взрывом проносился мимо нее, плечами спешащих по площади людей задевая хрупкую фигуру. Она не чувствовала физической боли. Она ощущала лишь безумную слабость и не понимала: от потери крови это или же от потери своих самых близких?.. Все внутри разрывалось на части, душа кричала и плакала и так хотелось просто прижаться к кому-нибудь, почувствовать себя нужной, однако теперь ведьма с ужасом осознавала, что у нее нет совсем никого. Слова закончились еще тогда, когда девушка в последний раз посмотрела в глаза Мефисто; слова застряли где-то под грудью, между ребрами и острым шипастым цветком теперь рвали изнутри, до боли, до страха, до отчаяния и полного изнеможения. Громкими и тяжелыми низкими нотами в висках стучала кровь, норовя вылиться алой волною. Она просачивалась из аккуратных ран, нанесенных Эей самой себе и казалось, будто ей мало места, мало скорости, мало страданий. Девушка коснулась тыльной стороной ладони носогубной впадины, на которой чувствовалась мгновенно остывающая влага и с какой-то безумной вялостью про себя отметила, что это кровь новыми потоками хлынула из ноздрей и стала заливать губы, подбородок и скатываться дальше, по шее, смешиваясь с кровью на груди. Эа спрашивала себя, для чего она сейчас существует и почему осталась жива. Говорить, что лучше бы она умерла вместо Баса, девушка не могла, ведь жизнь фамильяра напрямую зависела от ее жизни, только вот теперь дрожь ломала хребет и это убивающее безразличие ко всему происходящему кислотою разъедало какую-то часть души. Ведьме казалось, будто ее душа стала настолько маленькой, что еле теперь смотрела вперед, на дорогу и на бегущих навстречу людей, с отвращением отворачивающихся при виде неизвестной им окровавленной особы. Пустота чувствовалась даже на физическом уровне и это было на самом деле жутким ощущением. Эа думала, где-то далеко-далеко внутри себя думала о том, что могло бы произойти, не появись здесь эти вампиры, но как только ее мысли долетали и дотрагивались невесомыми полупрозрачными пальцами до такого любимого лица Мефисто, все листья и лепестки внутри словно касались огня и сжимались, чернея и рассыпаясь в прах. Все выло, все крошилось, ломалось и плакало. Ноги подкашивались и звон в ушах казался безумным криком. От потери крови перед глазами стали прыгать черные точки, напоминающие угольную смолу, а ноги, что и без того безумно болели, подкашивались и слабели с каждым шагом. Обернувшись, Эа с приглушенным ужасом поняла, что отошла от академии совсем недалеко. Тело тогда совершенно отказалось слушаться, поэтому она обессиленно рухнула на землю, уже в полной темноте ощущая, как кто-то начинает громко кричать вокруг нее, дотрагиваясь ледяными руками до окровавленных плеч. Пересохшие губы потрескались сразу в нескольких местах от внезапного шевеления, а голову сдавило как будто обручем, впиваясь в ровную линию по вискам, бровям и затылку. Зрение постепенно возвращалось к ведьме, но пока она видела лишь желто-оранжевое мельканье, неприятно действующее на нервы. Она зажмурила глаза обратно, невольно кривясь от тонкого голоса, раздавшегося откуда-то издалека. Эа сейчас была в состоянии лишь уловить раздробленную интонацию, но не более того. Слов разобрать не удалось даже через несколько минут усердного прислушивания. Девушка попыталась что-то сказать, но язык свело безумною болью, отчего все осталось лишь в мыслях, а из горла вырвалось лишь хриплое покашливание. Все-таки провести языком по губам, смачивая их, удалось, а неприятный вкус крови напомнил обо всех ужасающих событиях. Воспоминания одно за другим врывались ураганом в распахнутое окно сознания и вновь начинали безумно терзать только утихнувшие раны. — Очнись... Очнись... — донеслось до пшеничноволосой словно сквозь сон, каким-то отчаянным эхом, однако уже через несколько секунд голос приобрел привычные всем голосам оттенки и Эе показалось, будто она его даже узнала. — Тебе уже должно было полегчать! Пожалуйста, постарайся открыть глаза! — после этих слов юная особа точно была уверена, что знает того, кто с ней разговаривает, однако припомнить имени не смогла. Тон был светлым, надрывным и взволнованным, искренним и очень уж детским. Казалось, что обладатель этого хрустального мальчишеского тембра вот-вот и расплачется от страха и незнания, что же делать дальше. Распахнув напряженные веки, Эа вновь уловила лишь яркие движения золотого силуэта, окруженного красными, коричневыми и желтыми цветами, однако точного ничего так и не увидела. Суета вокруг нее обволакивала все тело, которое было просто не в состоянии что-либо сейчас воспринимать. Руки чувствовали неприятное трение на локтевых сгибах от рукавов длинной льняной рубашки, как и ноги, чуть выше колен. Шею сдавливало точно также, а вот грудная клетка явно была замотана несколько раз, да еще и с особым усердием. Маленький бантик под левой грудью терся об ткань, неприятно царапаясь. Сейчас ведьма чувствовала любую мелочь с особенной силой и каждое неудобство более, чем смущало ее. Постепенно яркие цвета стали сливаться в одну целостную картину, но очень медленно, сдавливая виски еще сильнее и нажимая на сами глазные яблоки. Юная особа часто заморгала и, глубоко вдохнув, хотела было приподняться, однако от обилия кислорода, поступившего в легкие, снова рухнула на мягкие подушки, с излишком набитые пухом, поэтому утонула в них еще больше, чувствуя даже щеками шелковую ткань. Холодные маленькие руки заботливо дотронулись до ее лба, немного поглаживая, и сразу же отстранились, а дальше Эе удалось рассмотреть уже знакомое ей лицо того, кого она встречала очень и очень давно, в самом начале своего прибытия в реальный мир из густых и мрачных лесов. Это был Солнечный мальчик, Нил, который дал ей воды, помог, когда в этом девушка так нуждалась. Он рассказывал, что собирается учиться в академии Истинного Креста... Или нет? Ведьма снова поморщилась, пытаясь припомнить чуть больше подробностей об их столкновении на жаркой улице, освещенной золотым солнцем, однако то, что произошло совсем недавно, тревожило юную особу намного больше. — Ну наконец-то! Ты целый день пролежала в отключке! Я уже начал волноваться! — пролепетал юный спаситель громко, задыхаясь набранным воздухом и сразу же рванул к подоконнику, с которого и взял граненый стакан, до краев наполненный водой и кинулся обратно к лежащей настолько быстро, что вылил добрую половину содержимого этого самого стакана. — В отключке можно пролежать и намного дольше, — от вялого шевеления губами боль снова начала прибывать, и трещинки опять увеличились в размерах и закровоточили. Эа говорила нехотя, безразлично и сухо, тихо и почти что мертво, совсем не стараясь сделать так, чтобы собеседник начал ее понимать. Девушка решила, что находится в маленьком бревенчатом домике, пропахшем какими-то непонятными успокаивающими маслами. Окно было полностью распахнуто и слышался шум могучих деревьев. Их листва была яркой: желтой, оранжевой, красной. Иногда проскакивали и зеленые оттенки. Осень в лесу взяла свое. Сейчас ведьма вспомнила, что дзельквы на территории академии тоже начали желтеть... Но как только в ее воображении всплыли картинки знакомых двориков, построек и тропинок, сразу же показался и образ ректора, поэтому тело снова будто парализовало. Стараясь отвлечься, Эа стала продолжать осматриваться: справа от нее стоял маленький деревянный столик, на котором лежала какая-то книга, а слева был ветхий стул. Нил присел на кровать, одной рукою приподнимая голову девушки, а другой поднося к ней стакан. Пальцы мальчишки были влажными из-за того, что он дотрагивался до мокрого стекла. — Я не хочу... — Попей, тебе тогда станет легче! У тебя ведь совсем бледная кожа, а губы так и вообще зеленые! Пожалуйста, пей! — и он насильно влил в ведьму эти остатки воды, которыми она чуть ли не подавилась и только тогда оставил ее в покое, снова укладывая в кровать. Теперь уже блондин натянул на нее и фиолетовую шелковую простынь. — Ну, хоть порозовела немного... Что с тобой произошло? Я нашел тебя всю в крови посреди улицы! — воскликнул он громко, но сразу же притих видя, как кривится от этого звука Эа. — Хотя нет, не говори! — зашептал он, укрывая девушку получше. — Расскажешь тогда, когда сможешь подниматься спокойно на ноги. А до тех пор молчи! Все, я ухожу. Главное — привел тебя в чувство, поэтому можешь пока отдыхать! — затараторил Нил опять громко, давясь не вовремя набираемым воздухом. — Если тебе будет что-то нужно — позвони, — он вынул из кармана медный небольшой колокольчик и поставил его на стол. От неприятного звона ведьма скривилась вновь. — Все, меня нет. Приходи в себя! Девушке сейчас было абсолютно все равно, есть здесь кто-то или нет. Она по какой-то причине осталась жива и это ее убивало теперь. Почему все вышло именно так? Неужели для того, чтобы продемонстрировать истинную сущность Мефисто, нужно обязательно поступать так жестоко? Неужели нельзя было никак иначе?.. Эа медленно села, утопая в этих мягких перинах и посмотрела на свои посиневшие ноги, которые словно в ответ ее взгляду заныли с новой силой и содрогнулись. Ведьма рассматривала пальцы ног с раздробленными ногтями, врезающимися в покрасневшую кожу; скользила уставшим болезненным взглядом чуть выше, к щиколоткам, где на коже вырисовывались цветы из полопавшихся сосудов; затем еще выше — икры, разбитые колени, залепленные грубой коричневой коркою, бедра, которые были уже чуть светлее. Юная особа приподняла майку, рассматривая каждый сантиметр своей кожи. Какой-то безумный порыв ненависти к себе самой внезапно ворвался в нее и пшеничноволосая просто сжала кулаки, выпуская края ткани из тонких костлявых пальцев. Она не смогла защитить Баса. Она не смогла сделать абсолютно ничего и молила на коленях это чудовище, чтобы оно хоть как-нибудь помогло! Это чудовище дотрагивалось до каждой части ее тела, оно целовало ее, обнимало и говорило, что любит! Оно заставило довериться себе... Оно порвало в клочья душу и предало, словно избило раскаленным железным прутом по открытым ранам. Эе теперь хотелось просто сорвать с себя эту кожу, вырвать из себя воспоминания о Мефисто, вырвать из себя ту его часть, которая осталась в израненном сердце теперь уже навсегда... Как жить дальше? Маленькая ведьма, ссутулившись до предела, потянулась тяжелыми руками к лицу, проводя загрубевшими кончиками пальцев по своим скулам, а затем впиваясь руками в грязные, слипшиеся от крови волосы. Она тихо заплакала, жалобно завывая и содрогаясь всем телом, не закрывая глаз, и от слез сильно ей защипало веки. Она не могла остановить безумных рыданий, не могла остановить волны воспоминаний. Тех чудесных воспоминаний, которые были связаны с Басом и которые сейчас были до боли горькими и мучительными. Она помнила себя маленькой девочкой лет пяти: неугомонной, быстрой, резвой, бегающей по двору с радостными криками со своим любимым котом, поддерживающим ее всегда. Эа спотыкалась о камень — он ложился на землю перед ней, смягчая падение. Эа не могла догнать белку — он ловил зверька для нее. Эа плакала от обиды, от боли или от чего угодно — он терся своим черным боком об ее нос, мурлыкал и смешно начинал гоняться за клубком ниток, бабочкой или оторванной пуговицей, заставляя маленькую девочку с пшеничными волосами громко и заливисто смеяться, вытирая соленые слезы. Эа росла и сбегала из дома — Бас не осуждал ее, а просто был рядом, ловя каждый нежный порыв встречного ветра теперь уже кожей, ведь, чем старше становилась его ведьма, тем больше ей нужен был друг, поэтому кот смог обретать человеческую форму. Эа шалила и не давала покоя сестрам — Бас получал наказания вместе с ней. Эа пыталась колдовать — Бас приносил ей нужные ингредиенты. Эа хотела свободы — Бас хотел вместе с ней. И ее фамильяр был единственным, кого она не гнала от себя в моменты страданий. Он был единственным, кто мог заставить ее смеяться даже в самую ужасную минуту. А теперь его не стало. Ведьма слишком многих потеряла в один момент и от этого становилось дурно. Маленькая ведьма плакала без остановки, всхлипывая и громко набирая воздух в легкие ртом на протяжном стонущем звуке, и ловила она своей кожей яркий солнечный свет, бьющий через окно, но от него теперь ей становилось еще хуже, ведь, обычно когда она видела яркость и радость вокруг себя, ее душа цвела с новой силой, а теперь увядший, почерневший, иссохший цветок просто сдувало ветром, как сажу, золу, как последние остатки души Баса... Она стонала от физической боли, вспоминая прикосновения Феля, от которых еще совсем недавно выгибалась, в блаженстве откидывая голову назад. Она вспоминала, как кроме глаз его, рук и голоса ничего ей было не нужно совсем, а теперь от этих чудовищных воспоминаний она страдала и только сильнее и громче плакала. Эа завалилась на бок, притягивая к лицу простынь, которой она укрывалась, и уткнулась в нее носом, стараясь скрыть свой истерический плач от самой себя. В этом маленьком светлом домике была такая атмосфера спокойствия, доброты, повседневности, что умереть хотелось еще больше, ведь маленькая ведьма прекрасно понимала, что в ближайшие двести лет не сможет ощутить ничего такого в своей душе. Девушка металась из одного угла кровати в другой, скручиваясь и вытягиваясь в струнку, вырывая волосы и царапая кожу обломанными ногтями. Пшеничноволосая просто не знала, куда себя деть и что делать дальше. Она изнемогала от этой внутренней боли, печалью и безумной тоской разливающейся по всему ее нутру. Она изнемогала от чувства гнетущего одиночества и никому ненужности. Ей так хотелось снова прижаться к Басу... И зачем только он предложил отправиться в эту чертову академию?! Эа гневно сжала в кулаках простынь и не сдержала заплаканного вскрика. После этого истерика полностью вырвалась наружу, больше не прячась в сдавленных выдохах. Она рыдала в голос, не в силах остановиться даже просто для того, чтобы набрать полные легкие воздуха. Она задыхалась от собственной беспомощности и слабости. Она ненавидела себя. Она ненавидела Мефисто. Она ненавидела... Нил, услышавший ее обезумевшие крики, наполненные бесконечными страданиями и нестерпимой болью, чуть приоткрыл дверь в ее маленькую комнату, однако к девушке подходить не стал, ведь прекрасно понимал, что сейчас ей меньше всего нужно его общество. Вздохнув, он также тихо затворил дверь, переходя через кухню к сеням, откуда и выбрался на улицу. Босые ноги мальчишки ступили на живописный ковер из разноцветных шуршащих листьев и он сделал шаг вперед, недовольно оборачиваясь и щурясь от яркого осеннего солнца, уже такого холодного, однако слепящего ярче, чем в обычные дни. — Ну, выходи уже, демон, — раздраженно пробормотал Нил, пряча озябшие руки в карманы купленной им совсем недавно толстовки. Он заправил золотистую прядь за ухо и выжидающе посмотрел куда-то вдаль, однако совсем скоро заслышал шорох в кустах неподалеку и мгновенно перевел взгляд на них. Оттуда нарочито медленно вылез тот, кого Солнечный мальчик совсем не ждал и которого, собственно, недолюбливал... *** Эа, успокоившись окончательно, проспала как убитая целый день и проснулась только на следующее утро, однако особых изменений в своем состоянии она не заметила. Все то же опустошение мешало ей спокойно передвигаться и даже разговаривать, а боль в ногах и грудной клетке вновь началась, только уже не резкой и внезапной, а более привычной и тянущей, вызывающей еще больший дискомфорт. Маленькая ведьма заметила на своей тумбе остывший румяный ягодный пирог, все еще ароматно и приторно пахнущий, однако есть не стала, ведь от слабости организм попросту отказывался принимать пищу, к тому же настроение у нее отсутствовало. Девушка только лишь выпила воду, стоящую рядом с оставленной для нее едой и слезла с кровати. Она про себя невольно отметила, что весь пол в комнате усыпан конфетными фантиками, а возле стула так и вообще на солнце продолжает таять небольшой кусочек молочного шоколада. Эа, конечно, была вымотана и более, чем расстроена, однако все же самую малость, но удивилась такому беспорядку. Медленно стянувшись с кровати, маленькая ведьма решила найти Нила и отблагодарить его за помощь, после чего уйти. Куда? Она и сама не знала ответа на этот вопрос, однако прекрасно понимала, что оставаться здесь не может, ведь это явно смущает мальчишку. Пшеничноволосая недовольно поморщилась после того, как наступила на липкий фантик, однако останавливаться не стала. Она быстро распахнула дверь и немного опешила, увидев за столом вместо Нила какого-то абсолютно незнакомого ей демона. Он очень и очень медленно повернул голову в ее сторону, смачно причмокивая конфетой, которая находилась у него во рту. Демон выглядел достаточно необычно: зеленые волосы были аккуратно уложены, однако вверх торчал довольно крупный их пучок, который, по всей видимости, не заглаживался и не расчесывался никогда. Глаза у этого типа смотрели абсолютно безразлично и не выражали даже простейшей холодности, а в жестах своих он был свободен и весьма ленив. Демон сидел вразвалку и шумно грыз свою конфету, которая, как показалась Эе, была клубничной, но с примесью чего-то еще (запах от сладости оказался очень сильным). Одет незнакомец был в изорванный черный плащ, в который и запахнулся, в светлую жилетку и коричневые брюки. Но больше всего девушку удивили три огромных мешка, стоящие вдоль стены. Они были буквально доверху наполнены конфетами. Пол в кухне тоже весь был усыпан разноцветными и блестящими фантиками. — Пришла, — как-то в нос и очень заторможено констатировал демон, продолжая точно также безразлично вглядываться в черты маленькой ведьмы. После того, как этот тип все-таки догрыз свою сладость, он сразу же потянулся за следующей, даже не глядя в сторону мешка и все делая на ощупь. Белая обертка от подхваченной им ириски тоже полетела на пол, к остальным. — Кто ты? — серьезно поинтересовалась Эа, немного отвлекаясь от Нила и быстрых прощаний. Все ее внимание, такое же медлительное, как и тон этого незнакомца, было теперь переключено на него. — А-ма-а-а-а-й-м-о-о-о-о-н, — лениво-лениво, подобно толстому коту, перегревшемуся на солнце, промурлыкал он, растягиваясь на стуле поудобнее и абсолютно безэмоционально посасывая свою ириску. — Король земли и властитель Запада, — пояснил после безумно долгой паузы он и вновь опустил руку в мешок, доставая теперь уже сразу несколько конфет. — И что ты здесь делаешь? — девушка чуть вскинула брови, неловко сдвигая их. Он столько ел, что это было как минимум ненормально. — Сижу, — тяжело вздохнув, нехотя буркнул Амаймон, укладывая острый подбородок на стол. Его руки скользнули к пирогу, стоящему прямо перед ним и парень когтями отломил из середины достаточно большой кусок, который и отправил в рот. Он, кстати, даже не прожевал своих конфет... — Я вижу, что ты сидишь, — Эа почувствовала внезапную накатившую на нее грусть, сопровожденную слабостью, поэтому спешно добралась до стула и уселась прямо напротив своего нового знакомого. — Ты друг Нила? Или... что ты вообще здесь делаешь? — Пришел охранять тебя, — всем своим видом показывая, как ему не хочется всего этого рассказывать, проговорил Амаймон, отламывая от пирога теперь кусочек побольше. — Один демон попросил меня за тобой присмотре-е-е-е-ть. Маленькая ведьма сразу же все поняла: Бас предвидел свою скорую кончину, поэтому перестраховался и подослал к ней некое подобие нового фамильяра. Правда этот демон был слишком уж важной персоной, однако сейчас девушка просто не в состоянии была что-либо осмысливать и предавать значение каким-либо мелочам. Она наблюдала за тем, как это полуживое по своему поведению существо поглощает пирог, смотря словно сквозь пространство и время, и за тем, как оно, причмокивая, облизывает свои когтистые длинные пальцы. Амаймон напоминал растение. Эа бы даже сказала, что он живое воплощение брокколи — такой же зеленый и отвратительный. Но отвратительным он был только тогда, когда разговаривал. А так, пока он молча поедал ягодный пирог или же свои конфеты, просто не вызывал у девушки никаких эмоций. Маленькой ведьме стало совсем нехорошо, поэтому она не в силах была задавать теперь какие-либо вопросы. Пшеничноволосая так и застыла, сидя на этом стуле и уставившись на свои руки, однако тишину прервал шумный топот маленьких ног и в кухню вошел Нил, который был так нужен сейчас девушке. — Эй, тварь зеленая, ты что вытворяешь! Это же общий пирог, а ты уже почти весь сожрал! — рассерженно и очень по-детски вскрикнул Солнечный мальчик и Эа, постепенно приходя в себя, подняла уставший и мертвый взгляд на него. — Неужели ты так и не поела?.. — обреченно пробормотал мальчишка, забирая из под носа Амаймона белоснежное блюдо с остатками пирога. Он спрятал все это в небольшой деревянный шкафчик. — Что ж, заставлять я тебя не могу. Ты сама вполне можешь решать, что тебе нужно, а что нет. Но все же я хотел бы видеть тебя бодрой и полной сил... — Спасибо за помощь. Мне пора уходить, — внезапно перебила его заботливую речь Эа и, абсолютно не слушая вялое бормотание зеленоволосого демона на заднем плане, побрела к выходу. — Стой! Куда ты собралась?! — Нил очень быстро подошел к ней и насильно усадил обратно на стул. — Тебе некуда идти и, к тому же, сейчас нельзя. Я это знаю. И сочувствую тебе... И настаиваю на том, чтобы ты осталась со мной. Все равно мне здесь жить одному не очень нравится, поэтому я как раз буду рад твоей компании, — тепло улыбнулся в конце Солнечный мальчик, задорно подергивая плечами и заряжая светом все вокруг, кроме, пожалуй, Эи. — Пожалуйста, не отказывайся. Если я предлагаю помощь, значит я действительно готов тебе помогать, — понимая, что знакомая собирается уже отказаться, не дал ей начать Нил. — Ты не отстанешь? — новая волна слез подступила к горлу, однако маленькая ведьма все же сглотнула ее. Спорить с кем-то сейчас абсолютно не хотелось, а когда блондин отрицательно помотал головой, юная особа проговорила: — Ладно, пока что я останусь у тебя. — Ура! — паренек радостно захлопал в ладоши, а затем сразу же помрачнел, переводя взгляд на Амаймона. — Но, к сожалению, придется терпеть и его. Он сказал, что обязан приглядывать за тобой. Надеюсь, вы подружитесь и у вас не будет такой же взаимной неприязни, как у нас сейчас, — обреченно заключил Нил, поджимая тонкие губы. Зеленоволосый демон демонстративно разгрыз конфету в ответ. Маленькая ведьма не стала спрашивать у них абсолютно ничего. Кое-как поднявшись, она медленно вышла на улицу, наслаждаясь приятной прохладой осенних листьев под ногами. Эа поняла, что они находятся посреди леса, но леса ей совершенно незнакомого, поэтому сразу же вышла вперед, решая изучить здесь все хоть немного. Справа от крыльца находился колодец-журавль, а слева — небольшая цветочная клумба, где сейчас уже совсем ничего не росло, а пожухлые стебли были еле заметны на коричневой земле, устланной листьями. Впереди же виднелись деревья, плотно прижатые друг к другу и тихо шелестящие на легком ветру. Это были дубы — раскидистые и величественные, широкоплечие и такие гордые, статные и счастливые, несущие на себе все тяготы и удовольствия оберегания этого леса, этой окружающей маленький бревенчатый домик пущи. Девушка пыталась сориентироваться и понять, в какой именно части Чащ она находится, однако все же решила, что место это было именно той территорией, до которой она добраться так и не сумела, ведь размеры ее родных мест поражали своею огромностью. Нил, очевидно, полностью доверился Эе и решил, что сбегать она никуда не станет, поэтому маленькой ведьме не сказал даже и слова, когда заметил ее скрывающиеся в яркости листвы такие же блестящие и золотисто-искрящиеся волосы. Она побрела по узенькой тропинке, тщательно вытоптанной маленькими ножками Солнечного мальчика. Пожухлая трава в некоторых местах совсем почернела, а в некоторых была просто сухой и уже умершей. Юная особа про себя отметила зеленость газона на территории академии и решила, что Фель все же здорово поколдовал, ведь осени там заметно в принципе не было. И снова мысли ее коснулись этого демона. Эа сдержала очередной порыв грусти и своих слез, после чего продолжила путь под сочувствующие песни разноцветной листвы. Засыпающие деревья все же чувствовали отчаянное состояние девушки и понимали, куда и зачем она отправляется. Маленькой ведьме нужно было очиститься и хоть как-то заморозить в себе все эти ужасы, которые ей пришлось пережить. На самое темечко девушки упал спелый, уже чуть подгнивший желудь, со странным звуком ударяя ее и сразу же скрываясь в траве. Поняв, что ее зовут, юная особа подняла голову вверх и увидела, как против ветра медленно поворачиваются сильные ветки, словно указывая ей нужное направление. С тропы пришлось сойти и дальше ноги чувствовали лишь неприятное покалывание различных трав, влажность черной земли и шуршание рассыпавшихся листьев. Эе изредка встречались грибы. Некоторые из них переросли и их шляпки буквально растеклись по все еще упругой ножке, а вот некоторые были облеплены слизнями, которые проедали крупные дыры в крепких пока еще шляпках. На указывающих ведьме дорогу ветвях прыгали белки и какие-то черные птицы. Все готовились к зиме, таская в свои домики и дупла пищу, наращивая теплый пушок. Все жило вокруг в привычном для себя ритме, однако пшеничноволосая не могла замечать сейчас совсем ничего прекрасного. С каждым шагом ей становилось все печальнее и печальнее, а душа словно зашивала свои открытые раны самостоятельно и корчилась теперь от дикой боли, кусая полупрозрачные губы, чтобы только не закричать. Широкая быстротечная река совсем скоро перегородила путь девушке, однако та дальше идти и не собиралась, ведь искала она как раз именно ее. Определить, глубокая ли река было просто невозможно — осенняя вода, мчащаяся словно с пронизывающим леденящим ветром наперегонки, оказалась настолько прозрачной, что Эе удалось рассмотреть каждый маленький камушек, каждую поблескивающую песчинку, каждую проплывающую мимо серебристую рыбку. Быстро скинув с себя рубашку, юная особа спустилась к воде и, не задерживаясь на заросшем камышом берегу совсем, решительно вошла в воду, сразу же чувствуя, как ослабевшее и израненное тело начинает ныть. Бинты, о которых пшеничноволосая уже успела забыть, тоже полетели на берег, ведь только сдерживали и сдавливали ее, сковывая движения. Ноги еле стояли под напором безумной воды, а песок приятно обсыпал разболевшиеся пальцы. Холод пробил кожу, подобно внезапному выстрелу и все внутри онемело. И тем не менее ведьма двинулась дальше, даже не думая останавливаться. Кожу будто обжигало и она утопала в этом сладком прозрачном огне. Девушка встала в то место, где воды ей было по самое горло. На ее лице отразилась безумная физическая боль, сменяющаяся сразу же расслаблением. Холод сковал все тело так, что она не могла двинуться и лишь чувствовала, как ее постепенно сбивают с ног непрекращающиеся толчки течения. Эа задержала дыхание и, закрыв глаза, опустилась под воду. Руками юная особа стала вымывать из своих волос остатки крови, пота и пыли с землей, наслаждаясь этим процессом очищения. Чувство холода постепенно уходило на второй план. Лед забирал боль и замораживал ее, оставляя лишь отдаленные печальные воспоминания, не способные больше ранить настолько сильно. Но и этот лед растает рано или поздно, заставит снова страдать. В любом случае, пшеничноволосая сейчас просто не могла больше терпеть этого ужаса. Девушка выбралась из воды, еле передвигая окоченевшими ногами, ноющими болью ушибов и синяков. Все раны на ее теле безумно щипало, однако душа, доселе мечущаяся по всему телу и старательно рвущаяся наружу, к выходу, которого, в принципе, не было, наконец успокоилась и рухнула в каком-то самом темном уголке внутренней бездны боли и просто стала тихо, медленно выплакивать все накопившееся в ней горе. Когда маленькая ведьма возвратилась домой, Нил встретил ее немного взволновано, будто бы был чем-то крайне недоволен, однако скрывал все это под маской привычной улыбки. Эа предположила, что его вполне мог вывести из себя Амаймон, который, кстати, сидел в той же позе и с тем же самым выражением лица поедал очередную порцию конфет. Блондин же зло покосился в его сторону и, обреченно вздохнув, стал расспрашивать девушку о том, куда она уходила и что делала. Ведьма отвечала честно, ведь у нее не было причин для сокрытия своих действий, однако подробностей личных горестей она все же выдавать новому другу не стала. Солнечный мальчик заставил пшеничноволосую поесть, а потом, когда она уже ложилась спать, крепко обнял ее, прижимая к себе. От этих объятий Эе стало очень печально, ведь данные прикосновения в их с Мефисто отношениях значили очень и очень многое. Нил вышел из комнаты, затушив пальцами большую свечу на тумбе, а девушка улеглась в кровать, укрываясь шелковой простыней с головою и долго еще не могла заснуть от терзающих ее мыслей.