Sugar

Когда захлопнулась тяжелая деревянная дверь, Тсуна позволила себе разреветься. Слезы заливали красивое, чуть загорелое лицо, взгляд красных глаз истерически бегал по потолку. Шатенка чуть дернулась, пытаясь свести ноги, от чего все естество вдруг пронзила острая, но до одури тягучая боль. Слезы нахлынули с двойной силой, и девушка позорно вскрикнула, размазывая их по щекам связанными руками. Она подцепила зубами конец галстука, оттягивая его, помогая непослушными пальцами, распутывая руки. Ладони тряслись, мешая действию, глаза застилала пелена слез. Кое- как она распутала черный клочок ткани- мягкие ладошки оглаживали стертые в кровь запястья. Шатенка спустила на пол дрожащие ноги, попыталась подняться. Руки оперлись на спинку, ноги были непривычно тяжелые, будто налитые свинцом, они совершенно не слушались. Савада всхлипнула. Опять она. Эта сильная тягучая боль ниже живота. Тсуна закусила губу, зажмурив глаза- было чертовски больно. Она отпустила кожаную спинку дивана, выискивая слезливыми глазами одежду. По внутренней стороне стекало что-то теплое и вязкое, но девушка всеми силами старалась не обращать на это внимания. Шатенка застегнула блузу. Юбка с нижним бельем отыскались быстро, и Тсуна, силясь не замечать боли, натянула и ее, и трусы. Истерика уступала место какой-то яркой, но непонятной апатии. На душе было плохо, но слезы уже не лились, плечи не подрагивали, ее не трясло. Савада подобрала туфли и, чуть прихрамывая, вышла в коридор. Сердце пропустило пару-тройку ударов, когда девушка услышала отрывистые шаги, разрезающие густую, душную тишину. Она прошла дальше, завернула за угол, прижимаясь спиной к холодной стене, стараясь не сползти вниз, не заплакать. Дверь опять хлопнула, Тсуна вздрогнула. Она глубоко вздохнула, выдохнула, ноги сами понесли ее к выходу. Она уже точно и не помнила, как дошла до машины. Единственное, что врезалось в память, это голая ножка, которая с неестественной силой надавила на педаль газа. Савада гнала машину на полной скорости, забыв разом о всех правилах и ограничениях. Сейчас хотелось лишь быстрее приехать домой. Родные стены помогут, защитят. Двадцать минут дороги пролетали до ужаса медленно. На улице было темно- Савада уже и не смогла бы сказать, сколько пробыла в Варии. Из горла вырвался облегченный выдох, когда ее машина въехала на задний двор Вонгольского особняка. В этой ситуации задний ход- единственное место. Она совершенно не хотела светиться в таком положении перед своими хранителями. Им лучше вообще не знать. Тсуна заглушила мотор. Выудила ключи из бардачка. Она открыла дверцу, ступила голыми ногами на холодный асфальт, от чего по коже прошел табун мурашек. Шатенка подошла к массивной двери, открыла, заходя в просторный коридор. Прошла дальше, свернула, поднялась по неприметной лесенке на второй этаж. Свой особняк она знала, как свои пять пальцев. На втором этаже было тихо. Настолько, что Тсуна могла услышать завывания ветра за окнами. Она прошла по пустому коридору, теребя пальцами связку ключей. Еще пара метров. Девушка остановилась напротив простой двери из красного дерева. Ладонь легла на маленькую черную ручку, чуть нажала. Савада зашла внутрь, за спиной послышался щелчок замка. Туфли и ключи выпали из тонких рук. Еще пара шагов. Шатенка упала на кровать, зарываясь в подушки, пряча слезы. Хотелось выть в голос, кричать, на крайний случай материть все, на чем свет стоит. Все тело болело, отметины, оставленные Занзасом, горели, обжигая кожу. Тсуна прикусила губу, глаза щипало. Она чувствовала, как ее опутывает истерика. Теперь хотелось рвать и метать. Пальцы сильнее сжали простыни, костяшки побелели. Она ненавидела себя, Занзаса, свою чертову интуицию. В голове роилось столько мыслей, что шатенка окончательно запуталась в своих чувствах. Единственное, что она знала точно, так это то, что о случившемся никто не должен знать. Она будет сжимать зубы в милой улыбке, смеяться, срывая голос, но она и виду не подаст, что ей плохо. Об этом никто не узнает. Об этом позоре, об этой слабости. Все яркие эмоции уступали место апатии. Веки, будто налитые свинцом, закрывались. Мысли становились глубокими и вязкими, отходили на второй план, уступая место спасительной пустоте. Еще пара минут, и Тсуна забылась беспокойным сном.