Say, Pal

      Уилсон Персиваль Хиггсбери как сумасшедший бежал сквозь темнеющий лес. С поразительной скоростью он петлял между деревьями и зарослями травы. Его сердце набатом отдавалось в ушах, а быстрое, рваное дыхание тяжело прорывалось сквозь сжатые зубы. Он пронесся мимо паучьего гнезда, даже не пытаясь обогнуть его в наступающей темноте, а сварливые арахниды презрительно шипели вслед, чтобы на пути ученого джентльмена встал кто-то куда более зловещий. Кто-нибудь, кто тревожил те немногочисленные сны, что скрашивали его существование среди бессонных ночей. Кто-то, с его ужасающей снисходительной манерой вести себя и отчетливым ароматом сигарного дыма и дорогого одеколона, кто-то, чьего присутствия достаточно, чтобы нанести урон психике на недели вперед.       Максвелл.       Уилсону показалось, что он услышал в темноте довольный смешок, когда он, убегая, налетел на дерево и его отбросило назад. Он невольно захныкал, снова поднялся на ноги и продолжил свой сумасшедший спринт. Но солнце садилось слишком быстро, и Уилсон понимал, что не успеет вернуться в лагерь до заката. Даже тогда, днем, он понимал, что ему не следовало покидать лагерь так поздно, но, несмотря на это, он исследовал несколько червоточин и умудрился ввязаться в бой с роем пчел-убийц. Вынужденный спасаться бегством, он бросил свой рюкзак и надел деревянную броню, когда столкновение приобрело скверный оборот. Оставшийся без инструментов, без света и ужасно голодный, он лихорадочно искал хоть какой-нибудь завалящий кремень или хворост. Но, похоже, он ухитрился собрать все с ожесточенной тщательностью еще на первых порах.       Вот тут-то он и начал слышать шепот.       Вначале шептали только его имя. Уилсон. Уииииилсон.       Первые пару раз он решил, что ему мерещится. Что он, в конце концов, на взводе после недель без человеческого общения или физического контакта, кроме, разве что, жестоких схваток с монстрами за объедки. Уилсон был уверен, что он наконец-то тронулся умом, и пострадало не только его психическое здоровье, но и само восприятие мира вокруг себя.       А потом он понял, чей это голос сочился из теней, взбаламученных закатом. Едва осознание настигло его, громкость шепота возросла, а сами послания стали четче. Голос стал описывать те вещи, что он хотел сделать с Уилсоном. Эй, приятель. Ты не важно выглядишь. Почему бы тебе не позволить мне трахнуть твой рот?       Уилсон бежал. Бежал так, как раньше никогда не приходилось. Он понятия не имел, куда ему надо, но единственной его мыслью было просто оказаться подальше. Как можно дальше от шепота, дальше от демона, следящего за каждым его шагом. Я буду толкаться в тебя так глубоко… Приятель. Так глубоко… Что ты не увидишь завтрашнего дня. А потом я трахну твой труп, даже если он будет разлагаться… Полный опарышей. Твоя измученная душа мне как игрушка… Ты неважно выглядишь. На целую вечность. Эй, приятель. Ты неважно выглядишь.       Будучи слишком испуганным, чтобы смотреть куда бежит, Уилсон, взвизгнув, свалился в болото. Он побарахтался несколько секунд и попытался вылезти, но безуспешно. Он упал вслепую и с такой силой, что застрял по пояс в грязи. Не было и шанса выбраться самому. Он рассерженно застонал и попытался еще раз вытащить свои конечности из грязи, замедленный плотностью липкой жижи. Солнце закончило свой спуск, перевалившись за горизонт и…       Наступила ночь.       Как правило, сердце Уилсона заходилось в груди, пока он лихорадочно искал из чего бы соорудить факел или что поджечь искрой, высеченной кремнем. Но сейчас у него не было ни ресурсов, ни особого желания. Его внезапно захватила холодная пустая тишина. Монстр Грю, безусловно, был бы лучшей судьбой, чем та, что, в противном случае, могла бы его настигнуть. Он немного нервно засмеялся, осознавая это. Было приятно, хотя бы раз уступить запретному желанию сдаться.       После всей этой борьбы, после всех сражений… Это доставляло удовольствие, наконец поддаться, даже учитывая то, что умирает он не впервые. Он больше выиграет не сопротивляясь неизбежному, а приняв его. Через принятие он достиг чего-то вроде контроля.       Кривая улыбка скользнула по лицу Уилсона, пока он ожидал тихого шипения Грю или булькающего звука, предваряющего появление щупалец болотного монстра. Надежда на побег, пусть и мимолетная, была буем, за который он цеплялся изо всех сил.       Но шипения, как и бульканья, он так и не дождался.       Они словно знали. Они знали, что не могут заявить право на Уилсона. В конце концов, это был мир Максвелла, и ни одна тварь не посмеет отобрать у него то, чего он желает.       Было тихо. Уилсон заметил, что шепотки смолкли, когда он упал в болото. Или нет? Он не мог припомнить. Тем не менее, он заметил, что ни насекомые, ни случайный сдвиг рыхлой земли не нарушил павшей плотной пелены тишины в окружающей его темноте. Когда Уилсона одновременно покинули зрение и слух, смятение обернулось мучительным, леденящим кровь дежавю. Он не мог понять, действительно ли мир вокруг онемел или ему лишь кажется. Уилсон. Тишина разбилась вдребезги. Уилсон. Эй, приятель… Уилсон.       Он отчаянно крутил головой из стороны в сторону, тщетно пытаясь найти источник шепотков. Они атаковали его неотступно, со всех сторон одновременно. Одни звучали обычно, тогда как другие едва ли шипели, наползая один на другой до полной неразборчивости, кроме одного, звучащего ужасающе остро, от которого по коже шел озноб. Однако все они были похожи, словно каждый был произнесен одним и тем же нечеловеческим рычанием. Я хочу тебя, Уилсон. Ты неважно выглядишь. Вырвать тебе клок волос… Уилсон. Хочу вгрызться в твою кожу… Приятель. Я буду глубоко трахать тебя в глазницы… Уилсон. Твоим же собственным твердым, истекающим членом… Оторванным прямо от тебя Уилсон. А затем ты заглотишь мой… Эй, приятель. Будешь задыхаться от него. Глубоко в твоей глотке… Лучше найти чего-нибудь поесть, прежде, чем наступит ночь.       Сильные руки внезапно вцепились в его бедра, выдергивая его из грязи с такой силой, что у Уилсона едва не вылетели суставы. Ученый болезненно вскрикнул, но был не в состоянии зациклиться на своей боли. Когда его вытащили обратно на твердую почву, пространство было достаточно освещено неизвестным способом для того, чтобы он столкнулся полным паники взглядом с поблескивающими глазами своего преследователя.       - Теперь ты мой, приятель.