Через стены дождя

Майклу казалось, что в груди у него черная дыра, которую невозможно заделать. Он брал по две-три смены на работе, работал без выходных и перерывов на обед. На новую зарплату и премию он купил подержанный автомобиль и ночами колесил по городу, стараясь заглушить свою тоску и одиночество. Он заставлял себя думать, что все произошедшее было сном. В один из вечеров, когда небо хмурилось свинцовыми тучами, альфа заехал к Рольфу. На месте палатки была лишь старая примятая трава, а на кострище лежал пакет, придавленный камнем. Майкл скользил по строкам сухими глазами. «Майки, мне пора туда, где меня давно ждут. Надеюсь, твоя судьба не станет похожей на мою. К одиночеству нельзя привыкнуть, с ним можно смириться, но привыкнуть - нет. Желаю тебе счастья, верзила». Воды реки с шумом накатывали на берег, пытаясь укусить ботинки альфы, призывая его за собой, поплескивая рядом, маня свободой. Майкл пришел домой под утро. Страшнее всего ему было закрывать глаза и засыпать, он боялся увидеть во сне выгибающееся, просящее ласки тело Мэя. Жить после таких снов не хотелось. Проще было считать, что это омега ошибся, но альфа знал, что это не так. Это Майкл позволил себе нечто большее, чем то, на что он мог рассчитывать изначально. Вечерами Карлайл крутил помятую записку в пальцах и смотрел в окно, где дождь лил сплошной стеной. Редкие прохожие торопливо семенили домой, где их ждали, где они были кому-то нужны. Однажды Майкл забыл выключить свет, и когда вечером подошел к дому и увидел светящиеся окна, сердце его дрогнуло. На минуту ему показалось, что омега передумал и вернулся. Тем больнее было вспомнить, что он сам прошел мимо выключателя. До этого, зная, что Мэй рано или поздно исчезнет из его жизни, альфа думал о том, как будет больно. Но он не знал, насколько боль может быть сильной. Он не пытался дозвониться или караулить у дверей подъезда. Он отпустил. Он был готов отпустить с самого начала, не смея держать при себе свое хрупкое лимонно-сахарное счастье. У Майкла появился свой отдельный кабинет на работе, и он терпеливо сверял графики поставок и продаж, выходил в зону магазина и по-прежнему консультировал покупателей, помогал рабочим на складе, был везде, где можно занять руки и голову. Вот только голова не хотела заниматься ничем, кроме пальчиков, которые в ту ночь вырисовывали круги на его груди. Альфе чудился аромат лимонных корочек в любом кондитерском отделе, и он подолгу застывал возле банок с цукатами, бессмысленно глядя на желто-зеленые сладкие дольки, обсыпанные сахаром, иногда в виде перекрученных спиралек, иногда в виде полумесяцев. Единственное, что иногда позволял себе Майкл, это в ночной тишине, припарковав машину у подъезда омеги, смотреть на темные окна. Он позволял себе это, когда боль становилась особенно невыносимой и резала сердце ножом. «Я люблю тебя». «Я думаю о тебе». «Я беспокоюсь за тебя». Майкл срывается в одну из ночей, когда, припарковавшись в третьем часу у дома омеги, видит в его окнах свет. Омега может быть не один. Альфа не выдерживает, он взлетает по ступенькам и, пока не передумал, нажимает на кнопку звонка. Омега похудел и осунулся, он зябко кутается в старый свитер Майкла, который тот однажды забыл в квартире Мэя. Карлайл говорит единственное, что выстукивается в голове: - Я скучаю по тебе. И понимает, что сказал какую-то глупость и нелепость. Омега молчит, а альфа чувствует свою беспомощность и пугается. Наконец Мэй поднимает голову и, глядя на альфу, произносит: - Я тоже скучаю. Очень. Они сидят друг напротив друга в уютной кухне, а Майкл снова чувствует тепло, родной запах и безнадежность своего положения. Он скользит взглядом по фигурке омеги, отмечая покрасневшие глаза, истончившиеся запястья, усталый вид. Карлайл не решается начать разговор первым и терпеливо ждет, пока омега соберется с силами, чтобы сказать ему… что? Что он готов услышать? Что это действительно ошибка? Но чья? - Я не должен был, - омега комкает пальцами грубую вязку свитера, не глядя на Карлайла, - я не должен был давать тебе надежду. - Нет, это я позволил себе слишком много. Мэй вдруг как-то отчаянно улыбается, словно бросается в пропасть: - Майкл, я не могу дать тебе то, о чем ты мечтаешь. Я не могу! Не могу стать твоей семьей и родить детей! Я бесплоден! И в этот момент альфа понимает, что все это время не только ему было страшно и одиноко. - Поэтому ты посчитал случившееся ошибкой? - альфе вдруг становится легко. Ведь причина, по которой омега исчез, совсем не та, из-за которой им надо было расставаться и страдать. - Но ты же альфа, Майкл! Ты захочешь детей, а я… я не могу! Рано или поздно ты заговоришь о детях, и мне придется уйти, и это будет больнее, чем сейчас. - Да куда уж больнее, - Карлайл сцепляет руки замком под столом, и его губы дергает кривая улыбка. - Лучше сразу, чем… я уже проходил через это, и не хочу больше. Не хочу, чтобы ты сам ушел от меня. - Почему ты не сказал мне об этом? - А как ты это представляешь? - перебил его Мэй дрожащим голосом. - Привет, я Мэйсон, я бесплоден и не нужен ни одному альфе? - Я люблю тебя. И если нам надо будет расстаться, не отсутствие детей станет этому причиной. Признание повисает в тишине кухни, а омега вдруг начинает плакать, и сквозь рыдания альфа разбирает что-то похожее на: «А я-то тебя как люблю». Майклу не надо ничего больше. Он подхватывает содрогающееся в рыданиях худенькое тельце и несет в комнату, на диван, где баюкает в своих медвежьих объятиях, тихо гладя по спине и шепча в маленькое ушко всякие нежности. Омега засыпает, зарывшись носом в шею альфы, а Майклу не уснуть. Тени скользят по потолку, отражая всполохи света фар проезжающих по улице автомобилей, раннее хмурое утро проникает сквозь шторы, крадучись, наполняя комнату шорохами просыпающегося города. Большое сердце мерно бьётся под маленькой ладошкой.