С того самого дня, когда Сехун встретился лицом к лицу с серийным убийцей, прошло больше недели. Говорить кому-либо об этой встрече было до сих пор страшно, до сих пор казалось, стоит только завести эту тему, как человек в черном появится вновь, найдет его и на этот раз точно не оставит в живых. Единственный вывод, сделанный молодым человеком за прошедшее время, заключался в том, что потрошитель не убивает кого попало, даже такого любопытного идиота как Сехун, невольно ставшего свидетелем его расправы над очередной жертвой, и ему был дан шанс жить дальше, не впутываясь в эту кровавую историю. Но только один — второго точно не будет.
Он не знает, сколько времени пролежал в то утро на улице и насколько замерз, но полисмен, обнаруживший его и отправивший в госпиталь, поначалу принял за уже умершего. Не подхватить простуду после такого было бы, конечно, невиданным чудом, но это чудо не случилось, и все еще временами заходясь кашлем, Сехун проклинает себя за свою глупость, доведшую его до нынешнего состояния.
Отец пытался заставить обратиться в Скотланд-Ярд, будучи уверенным, что за произошедшим стоит чей-то преступный умысел, но сколько бы он ни допытывал сына — один на один или вместе со служившим в полиции другом отца, — о том, что на самом деле с ним случилось, Сехун упрямо молчал.
Стоило только прийти в университет после болезни, как на Сехуна обрушились потоками извинения и сожаления Бекхена, что не уступил ему в тот день экипаж, что не додумался пригласить к себе. Даже его, лучшего друга Сехуна, отец подозревал в причастности к случившемуся, но тот сразу же оправдал молодого человека, заверив, что его вины здесь нет. Полиция за неимением ни доказательств, ни предположений, ни обвинений не стала вмешиваться в дела этой семьи, сделав вид, будто ничего и не произошло, будто бы парень и правда до беспамятства напился и не более.
Постепенно, по крупицам жизнь Сехуна начала собираться в привычную картину будней, медленно, но верно вытесняя из сознания пожиравшее его ранее чувство страха. Свою первую после возвращения в университет неделю он словно заново учился адекватно реагировать на происходящее вокруг него обыденные вещи, не сходить с ума от ожидания очередной встречи с серийным убийцей, при каждом выходе на улицу. И лишь кошмары ночь за ночью преследовали его, настойчиво напоминая о чужой жестокости, отпечатавшейся на подкорке головного мозга и чувствительном молодом сердце, бешено заходящимся время от времени в предчувствии чего-то.
Наверстывать пропущенное юноша начал с первого же дня, оставаясь на дополнительные часы в лабораториях, беря больше материала на дом. За проведенные с усердием дни за учебой, Сехуну осталась последняя лабораторная работа, которую он долго откладывал на потом, не решаясь, не находя в себе душевных сил на нее, — вскрытие брюшной полости.
Перед глазами все еще маячили картинки из недавнего прошлого, заставляя, несмотря на опоздание, невольно замедлить шаг на пути в необходимую лабораторию, в которой проводилось занятие другой группы студентов-медиков, с которыми и предстояло ему сдавать работу. Коротко постучав в дверь, юноша потянул ее на себя и вошел. Внутри стоял тяжелый запах формалина и начинающего разлагаться трупа. Тошнота тут же подкатила к горлу. Зажав нос и рот рукой сдерживая неприятные позывы организма, Сехун кивнул преподавателю в знак приветствия, после чего тот в ответ показал взглядом на свободные маски в шкафчике.
– Одевайте и присоединяйтесь. О Сехун, верно?
Парень в ответ угукнул и не медля взял защитную маску, краем глаза наблюдая за одним из студентов, показывающего размеры разреза, но как только Сехун подошел ближе, на ходу завязывая веревки у себя на затылке, темноволосый парень поднял голову, видимо, из интереса решив взглянуть на пришедшего. Все что увидел в этот момент Сехун на лице, скрытом плотной медицинской маской — два глаза, черных из-за чудовищно расширившихся в одно мгновение зрачков, со знакомой холодностью смотрящие в упор на него. Руки пробила крупная дрожь, лишая сил, и ватный прямоугольник с так и не завязанными веревками упал на пол, больше не давая юноше защиту от удушливого лабораторного запаха, сразу же забившегося в ноздри. Глаза напротив сощурились, и их обладатель выпрямился, как и тогда, ночью в проулке. Все как как один из присутствующих устремили взоры на трясущегося, с распахнутыми от ужаса глазами Сехуна. Он же сам той же неуверенной, шаткой поступью, что и при первой встрече, попятился назад.
– Молодой человек, какой же из вас выйдет врач, если вы вскрытия так боитесь?! – недоумевая, воскликнул пожилой преподаватель, своим громким, резким голосом обострив смятение и ужас, возрастающие внутри Сехуна. И тот с задушенным где-то глубоко в горле вскриком бросился прочь из лаборатории.
Пока непонимающие взгляды всех присутствующих были устремлены в опустевший дверной проем, рука того самого студента медленно скользнула по столу, аккуратно подтягивая к себе лежащий рядом скальпель. Юноша пробежался взглядом по людям, находившимся в лаборатории, осторожно проталкивая железку себе в рукав, и как только инструмент скрылся под тканью, сорвался с места и выбежал из помещения под возмущенный окрик учителя.
– Ким! Ким Кай! А ну стойте! Что за неблагодарное поведение? – звучал за спиной голос профессора, в то время как Кай сбежал вниз по лестнице, прислушиваясь к частым удаляющимся шагам в пустом фойе первого этажа. Защитная маска на ходу была сорвана с лица, оставшись сиротливо валяться на каменном полу. Хлопнула массивная дверь центрального входа, оповещая, что тот, за кем он гонится, только что покинул стены университета. В спешке едва не распоров себе рукав рубашки, Кай вытаскивает из него прихваченный медицинский инструмент, влетает в гардероб, где считанные секунды назад находился Сехун, хватает свое пальто и, попутно надевая, выбегает следом, приложившись плечом о тяжелую дверь.
Похожий на больничный, запах медицинского университета сменился морозной свежестью, судорожно вдыхая которую, Кай огляделся по сторонам, замечая сворачивающую за угол знакомую фигуру, и тут же бросился следом. Подмерзлая вчерашняя слякоть замедляла движения, намереваясь того гляди уронить любого куда-то торопящегося на свою скользкую бугристую поверхность. Цепляясь за угол серого кирпичного здания, едва не падая, Кай метрах в десяти от себя замечает поднимающегося с дороги объект своего преследования, который, обернувшись, вновь бросается прочь, заворачивая в первый попавшийся на пути переулок. Кай что есть силы бросается следом, в голове прикидывая, в скольких кварталах находится ближайшее отделение полиции, и что таким путем беглец доберется до него значительно быстрее, чем мог бы.
Еще метров шесть до поворота. Три. Один. Недалеко останавливается полисмен. Сердце в груди Кая ухает чудовищно громко, отдаваясь глухими ударами в голове. Поворот. И как только он, цепляясь ногтями о стену, завернул за угол, тут же стал свидетелем повторного падения Сехуна, но в этот раз, судя по замедленной реакции, оно оказалось для парня по-настоящему болезненным. Он, с трудом разгибая колени, поднимается с обледенелых камней, едва снова не падает обратно, подкашиваясь на одно колено, и с отчаянием оглядывается на своего преследователя. А тот в свою очередь, не теряя ни секунды, подбегает, чуть не падает почти на том же самом месте, хватает парня за ворот пальто, рывком ставя на ноги, и отшвыривает к стене, в два шага преодолевая расстояние между ним и собой.
– Не надо!
Обрывистый вскрик привлекает к себе внимание немногочисленных прохожих, но на большее Сехуна не хватает — дыхание перехватило от удара спиной о каменную стену.
– А ну заткнись! – шипит Кай, придавив юношу своим телом к грязной стене и приставив к его горлу прихваченный с собой скальпель. От ощущения металлического холода на шее Сехун замирает, лишь беззвучно как рыба открывая рот, глотая так и не озвученные слова мольбы. Его мучитель медленно ведет тупой стороной лезвия по шее, забираясь им под небрежно накинутый шарф, дабы скрыть свое оружие от посторонних глаз. А Сехун тем временем смотрит на лицо человека, который убил столько женщин, на того, кто издевался над ним, и не верит своим глазам — жестоким серийным убийцей является совсем молодой парень, с которым он столько времени учился в одном университете. Он бегло скользит взглядом по смуглому лицу напротив, не понимая и не желая понимать, что толкнуло студента-медика на такие действия.
– Эй, ты! Ты что там делаешь? – издалека зазвучал грубый мужской голос, вызывая в Кае первый приступ паники, который он едва в себе подавляет, не давая страху завладеть его разумом, и прижимается к Сехуну еще ближе.
– Сдашь меня, и я тебя вскрою прямо здесь, понял? – прошептал он на ухо Сехуну, чуть сильнее надавив скальпелем на горло, едва удерживаясь от того, чтоб проткнуть.
Сехун совершенно неуместно удивился, что от прошлой холодности в манере говорить у этого человека не осталось и следа, да и сам голос больше не звучал натяжно низко, как раньше. По голосу бы его никогда не узнали, усмехнулся про себя Сехун, отметив изобретательность убийцы.
– Подыграй мне.
И после этих слов рука, сжимавшая воротник Сехуна, скользнула по груди вниз, с силой провела по бедру, огибая его, и сжала чуть ниже ягодицы.
– Я к вам обращаюсь! Эй!
Полисмен приближался, что было слышно по голосу, более громкому и нервному, в то время как Кай обхватил чужое бедро чуть ниже, заставляя согнуть ногу в колене, и плотнее прижался к его паху своим. Сехуна от этих действий как ледяной водой окатило. Учащенное после бега горячее дыхание опалило его шею в контраст ко все еще холодному лезвию дюймами ниже, и он не нашел ничего лучше, чем зажмуриться, не желая верить в происходящее с ним.
– Если по твоей роже он что-то заподозрит, убью. Уяснил? – шумно выдохнули на ухо, касаясь его губами.
– Сам подумай, – торопливо нашептывал совсем мальчишеский голос, – ты не сдохнешь здесь, и я не попаду на виселицу. Так что делай, что говорю. Обними меня, живо! – еще одно угрожающее шипение раздалось у уха, за которым последовало царапающее движение лезвия у самой аорты. И лишь после этого трясущиеся руки Сехуна прекратили упираться в грудь Кая и переместились на его плечи, сжав пальцами грубую ткань черного пальто.
Чувствуя, что Сехун начал немного расслабляться, пусть и от безвыходности ситуации, немного успокоился и сам Кай, понимая, что пока все у него под контролем. Он провел по оголенной части шеи кончиком носа, с жадностью втягивая в себя запах. В этот раз он был совершенно иным, не перебитым алкоголем и хлороформом: от молодого парня пахло полувыветрившимся терпким одеколоном, потом, медикаментами и едва ощутимо табаком. Но это было ничто по сравнению с тем, как пахла его кожа за воротником рубашки и уже слишком отросшие светлые волосы за ухом — пахло естественностью, не перебитой ничем другим, пахло так, как и должно пахнуть тело этого парня. Кай закрыл глаза, глубже втягивая в себя аромат чужого тела, и на грани секундного помутнения сознания едва удержался, чтобы не провести по шее языком, пробуя эту кожу на вкус.
– Какого хрена тут происходит?! – донельзя раздраженный голос полицейского прозвучал совсем близко, и Кай застыл.
– Подыгрывай, черт тебя дери! – выдохнул Кай и скользнул по коже зубами, так и не сумев прикусить с непривычки, как намеревался. Но несмотря на это, реакция все равно последовала: Сехун крепче вцепился в его плечи и довольно звучно ахнул, от чего тон полисмена мгновенно сменился.
– Матерь божья! – с нескрываемым отвращением воскликнул, кривя губы и уже начиная пятиться назад. – Вот же чертовы извращенцы! Места другого найти не можете?
– Любовь не ждет, господин констебль, – отодвинувшись и повернув немного голову в сторону стража порядка, насмешливо отозвался Кай, буквально выдыхая каждое слово Сехуну в губы, и вновь наклонился к его шее.
– Уроды! – бросил мужчина, харкнув на дорогу, и пошел в обратном направлении, продолжая что-то ворчать себе под нос.
Кай облегченно выдохнул за воротник пальто своей жертвы и спасителя в одном лице и закрыл глаза, тихо радуясь, что сегодня арест его все же миновал. Он убрал руку с бедра и по-простому обнял его за талию, пусть и сквозил этот жест каким-то необъяснимым и ненужным отчаянием. Только скальпель за все время так и не сдвинулся ни на миллиметр. Издав еще один тихий вздох, Кай поднял голову и глянул вслед уходящему полицейскому.
– Сейчас он уйдет, – тихо проговорил все тот же непривычный для Сехуна мальчишеский голос, – и ты пойдешь со мной.
– И что потом? Снова напоишь и выкинешь? – с непонятно откуда взявшейся обидой отозвался Сехун, внезапно осмелев. Но его слова были проигнорированы. Как только полисмен скрылся за углом, Кай отпрянул от него и стал спешно поправлять его шарф, укутывая им свою руку с инструментом; после, едва не поцарапав кожу у позвонка, перенес ее через плечо Сехуна, словно приобняв за шею, и несильным толчком заставил развернуться.
– Все, идем, – возвращаться на ту достаточно оживленную улицу, на которую завернул констебль, казалось рискованным, пусть и там было бы проще поймать экипаж, поэтому Кай потянул Сехуна в противоположную сторону, надеясь, что в скором времени на его счастье проедет хоть одна пустая карета.
-
Первый шок прошел, но Сехуна в так и не застегнутом пальто трясло не меньше прежнего, и больше все же от холода, нежели от страха умереть в ближайшие часы или даже минуты — как повезет. Он ежился, стучал зубами, искоса поглядывая на сидящего рядом молодого парня, чья внешность, да и голос тоже, с трудом вязались в голове Сехуна с образом жестокого потрошителя, на счету которого вот уже как двенадцать зверски убитых женщин: он так же подрагивал от холода в распахнутом пальто, втягивал голову в плечи при сильных порывах ветра и так же косился на своего спутника, прижимая металлическое острие, спрятанное под шарфом, к шее. Спустя какое-то время Каю все же надоело мерзнуть в продуваемой из всех щелей карете, и он предпринял попытки застегнуть на себе хотя бы несколько пуговиц, но засунуть их в тугие отверстия одной рукой, да еще и замерзшей, оказалось слишком сложно, и он, в отчаянии чертыхнувшись, обратился к своей не менее околевшей жертве.
– Застегни мне пальто.
– Я тебе не слуга, – проворчал в ответ Сехун, но все же потянулся покрасневшими от холода руками к нижней пуговице на пальто Кая, пропихивая ее в разрез, после переходя к следующей, и так до самого верха. Закончив с последней, у горла, он потянулся к своему пальто, чем вызвал долгий внимательный взгляд черных холодных глаз, следивших за каждым движением. До самого верха застегнуться не вышло — мешала обнимающая его рука со скальпелем.
Это было похоже на дежавю: снова этот человек, снова у горла нож, снова его куда то везут, снова пара фраз и тишина весь оставшийся пусть. Страх выветривался порывами холодного воздуха, пробиравшегося под недозастегнутое пальто, леденя шею. К удивлению самого Сехуна, эта ситуация перестала пугать, будто бы уже став нормой. Человеческая психика — штука странная: привыкнуть к новым обстоятельствам порой не может годами, а порой привыкает за несколько минут, даже к самым некомфортным, даже к опасным; никогда не знаешь, сможешь ли расслабиться в объятиях жестокого маньяка, или же обрести покой и удовлетворение на улицах родного города, со всей их грязью и серостью, или же наоборот потерять напрочь и никак не обрести вновь чувство комфорта в теплом семейном кругу. И молодой человек с трудом понимал сам себя, в момент, когда чуть откинулся назад, удобнее устраиваясь на плече маньяка. Хотя пытаясь быть честным с собой и объективным, Сехун вычленил несколько причин, по которым он находится сейчас в таком, практически уравновешенном состоянии: первая — человеческая психика действительно штука удивительная и умеющая подстраиваться под любые обстоятельства, и второе — от юного убийцы шло тепло, которого сейчас так не хватало.
Но учитывая с кем ехал Сехун, спокойствию его рано или поздно все равно должен был прийти конец. И как только экипаж подъехал к одному из домов на незнакомой ему улице, его толкнули в бок. С некоторыми трудностями и едва не поранив шею, они на пару, вновь изображая перед извозчиком пьяных, выбрались из кареты. Возница все косился с подозрением на них, но как только получил от Кая деньги за извоз, тут же рванул прочь, даже не обернувшись.
Когда они практически подошли к двери, ее отварил низковатый коренастый мужчина, в котором Сехун узнал человека, который прижимал к его лицу тряпку с хлороформом той самой ночью.
– Господин? – удивленно протянул тот, глядя то на Сехуна, то на своего хозяина.
– В винный погреб его. И свяжи.
-
Кай уже битый час наворачивает круги по своей комнате, пытаясь хоть немного думать, хоть как-то заставить свой внезапно отключившийся разум снова работать. Нужно как-то заставить этого парня молчать. Но вот как, он пока понятия не имел. Сознание полнилось размышлениями о том, что сегодня будет убита последняя гулящая девка, смерть которой сможет искупить предательство матери, искупить смерть отца. А также мысли о шее этого светловолосого парня, о запахе его кожи. И одно с другим совершенно никак не вязалось, что становилось стыдно за такие мысли перед самим же собой.
Кай один за другим отбрасывал варианты того, что делать не стоит, но на их место никак не хотело приходить идея, которая прошла бы проверку на все возможные риски и оказалась стоящей. Так ничего и не решив, он направляется вниз, в погреб, где сейчас находится его персональная проблема.
-
Сехуну в темном погребе оставалось только сидеть и осыпать проклятиями обитателей этого дома. С улицы, замерзшего, бросить в холодный сырой погреб — сейчас это казалось ему верхом свинства, не говоря уже о том, как ему досталось от довольно крепкого старика-слуги, и о том, что мог выкинуть еще и этот сумасшедший, коим он называл молодого серийного убийцу, идущего по стопам Джека-потрошителя, но уже опередившего того по количеству смертей.
Сколько времени прошло, парень не знал, лишь заметил, что свеча, оставленная на одной из полок, как единственный источник света, догорела уже до половины. На запястья и щиколотки нещадно давили веревки, от чего конечностям было еще холоднее, чем всему телу. Пальцы все больше немели, даже несмотря на то, что Сехун старательно ими шевелил, и это начало пугать, несмотря даже на все познания в анатомии, что дал ему медицинский университет за последние годы. Без печальных последствий для рук это все может и не закончиться — кто знает, когда их наконец развяжут и отпустят Сехуна. Если развяжут и отпустят.
Глядя, как растаявший воск медленно стекает по коротенькому столбику свечи, наслаиваясь на уже застывшие лужицы на дне подсвечника, Сехун решает предпринять если уж не попытку бегства, так попытку хотя бы освободиться от веревок. С горем пополам, опираясь на связанные сзади руки, он начал продвигаться от одного шкафа с многочисленными бутылками к другому, надеясь найти хоть какой-нибудь предмет, который бы помог освободиться от пут. Пошарив руками в пределах досягаемости, все что нашел юноша — небольшой камешек. Отбросив его в сторону, Сехун, опираясь о чуть пошатнувшийся от его веса шкаф, начал подниматься на ноги. С высоты собственного роста он огляделся вокруг: свеча тусклым подрагивающим светом выхватывала из темноты небольшой клочок каменного пола и пару шкафов с разносортными винами. И в этот момент в светлую голову юноши пришла безумная и одновременно гениальная, учитывая все его положение, идея. Он сделал несколько прыжков в сторону двери, едва ли не упав и не влетев лицом в ее поверхность, и остановился, прислушиваясь. Снаружи тихо. Ни шагов, ни голосов — тишина. Развернувшись, он только сделал один прыжок, как не удержал равновесие и упал на грязный пол, приложившись всей левой стороной. Глухо заскулив, парень подтянул ноги ближе к груди, беспомощно скручиваясь эмбрионом. Дыхание от удара затруднилось, и воздух проходил в легкие небольшими сдавленными вдохами. Пролежав так еще немного, Сехун нашел в себе силы встать хотя бы просто на колени и снова прислушаться. За дверью все еще не было ни намека на чье-либо присутствие. На коленях он досеменил до полки, обернулся, подцепив пальцами горлышко темно-зеленой бутылки, и снова развернулся лицом к стенду с вином. Опершись неушибленным плечом о край, подтянул ноги под себя и постепенно поднялся. Он выпрямился, размахнулся насколько мог, но замер — за дверью послышались твердые, размеренные шаги. Сердцебиение в миг участилось, а ладони вспотели, и бутылка чуть не выпала из скользких пальцев молодого человека. Нервно соображая, что же лучше сейчас сделать, Сехун понимает, что разбить бутылку и перерезать веревки так быстро просто не успеет, да и с завязанными руками бутылка оружием не станет тоже. Решив просто не провоцировать убийцу на жестокость, он убирает бутылку за спину на случай чего, все еще надеясь ей защититься, и садится спиной к стене, чтобы ее было не видно. В дверь вставляется ключ. Сехун нервно облизывает губы. Один поворот. Второй. Дверь с резким характерным скрипом открывается, и перед изнервничавшейся жертвой появляется до боли знакомая фигура. Юный убийца держит в руках еще одну свечу, но еще целую, только начавшую плавиться.
– Ну и что мне с тобой делать? – прозвучало с едва скрываемой усталостью и разочарованием после того, как он закрыл за собой дверь. – Я был в прошлый раз недостаточно убедителен? Или мне действительно стоило тебе откромсать язык и выдрать глаза к чертям? – начал повышать голос Кай, подходя ближе, но Сехун в ответ молчал, не представляя, что на это можно ответить.
– Ну что, стоило оно того? Вот это, – парень окинул беглым взглядом темный винный погреб, – стоило того, чтобы своим идиотским поведением подставлять меня?
– Нет, – наконец отозвался тот, подтягивая ноги ближе к себе.
– Ну так а какого же хрена ты за цирк там устроил?! Думал, до полиции так просто добежишь и ничего тебе не будет? – пусть Кай и прекрасно понимал, что поймал его только благодаря воле случая, благодаря этим нелепым падениям, но не сказать этого для пущей грозности не мог.
Сехун, сильнее вжимаясь в холодную стену начинал вновь подрагивать, но на этот раз не только от холода — глаза. Эти глаза врезались в его сознание вместе со всеми воспоминаниями и страшными ассоциациями и пугали Сехуна больше, чем слова убийцы.
– Что молчишь?! Язык проглотил? – Кай перешел на крик, склонившись над Сехуном, и тот видел как сжималась и разжималась челюсть его мучителя с каждым словом, как напрягались мышцы лица, как вздувалась маленькая венка на его виске.
– Я испугался! – выпалил Сехун в лицо серийного убийцы, находившееся в паре десятков сантиметров от его собственного. Шумно выдохнув через нос, он снова прижался спиной к каменной стене, едва справляясь с дрожью.
– Какие мы, мать твою, пугливые!
В этот момент Сехун замер, почти явственно чувствуя, как с тем же характерным стеклянным скрипом, с которым прошлась по стене зажимаемая в пальцах бутылка, разрезая тишину после крика Кая, нечто острое и холодное прошлось по всему его нутру. Убийца замер тоже, удивленно вскинув брови, а губы медленно растягивая в почти что истеричной улыбке.
– Ну-ка покажи, что ты там прячешь?
Кай резко поднялся, от чего свеча, что он держал в руке, едва не потухла. Он поставил ее на полку рядом с уже догорающей, что была оставлена Жаком, и повернулся вновь к Сехуну, склоняясь над ним и хватая за плечи, дабы оттянуть от стены. Но тот протестующе задергался и только с еще большей силой вжимался в нее. Кай нахмурился, сильнее сдавливая пальцами чужие плечи для очередного рывка, но, запнувшись о вытянутые в сопротивлении Сехуном ноги, свалился на него сверху. Винный погреб наполнили звуки возни, кряхтения и скрежета стекла о камень.
– И что ты пытался ей сделать, недоумок? – все еще пыхтя после недолгой борьбы, но с нескрываемой насмешкой заговорил Кай и покачал бутылкой, зажав горлышко меж длинных жилистых пальцев. Сехун молчал. Только смотрел исподлобья злым и напуганным одновременно взглядом, как смотрит на охотника загнанный хищник.
– А ты догадайся, раз такой умный!
Его норов в этой ситуации удивлял и даже забавлял Кая. Хотя не должен бы — если он не напуган, как положено тому быть, значит для самого Кая все может закончиться казнью, в любом случае: оставит он этого парня на время здесь, дабы достаточно запугать, чтобы на этот раз он молчал, или он прикажет Жаку изувечить его, чтобы тот не мог никому ничего сказать, чего самому Каю совсем не хотелось еще в прошлый раз.
Тяжело вздохнув, Кай засунул бутылку обратно в паз на полке и снова обернулся к взъерошенному, нахмурившемуся пленному.
– Как там, Флетчер говорил, тебя зовут?
– Если бы ты хотел меня убить, то убил бы еще тогда, – не отвечая на вопрос, Сехун озвучил сделанные накануне выводы, ожидая за ответной реакции.
– Но ты оказался слишком глуп, чтобы воспользоваться моей добротой и замолчать, когда я отпустил тебя живым и здоровым. Иначе бы не оказался здесь снова.
– Почему ты их убиваешь? Ты же не просто так это делаешь, раз не убил меня, хотя знал, что одно мое слово — и ты окажешься на виселице.
– Не твоего это ума дело, – нервно огрызнулся Кай на слова слишком осмелевшего парня. Теперь загнанным в угол себя чувствовал он сам. Но вдруг, спустя мгновения, пухлые губы тронула кривоватая, не предвещающая ничего хорошего улыбка.
– Я тебе тогда дал шанс. Но раз тебе хотелось по твоей же глупости найти приключения на свой зад, я тебе помогу их организовать.
– Эй! Что ты собираешься делать? – с отчетливо слышавшимся испугом в голосе, Сехун было попытался рвануть за направившимся к выходу из подвала убийцей, но сдерживающие конечности веревки мешали это сделать. Сам же юный потрошитель на окрик не отреагировал, покинув помещение и закрыв за собой дверь.
