***
На следующее утро мы приехали в больницу. Меня сразу же освободили от чемодана и понесли его в палату, а самого меня отправили на регистрацию. Что ж, как я и предполагал, каждый день меня будут ждать процедуры. Половина названий мне была непонятна. Помню, мне что-то сказали про лазерный луч, но это мало о чём мне говорило. Меня провели в палату, где уже были разложены мои вещи. Как ни странно, комнату я более-менее смог разглядеть. Она была обустроена для одного человека: большая кровать, тумбочка рядом с ней, шкаф, зеркало и маленькая ванная комната. Всё выглядело очень аккуратным и чистым. В самой палате были кремового цвета стены, а мебель белого. Даже не хотелось заходить туда и портить эту чистоту.***
Шла первая неделя моего пребывания в госпитале. Каждый день я ходил на процедуры и обследования. Сказать честно, я никогда не испытывал такого сильного внимания к себе. Чувствовал себя инопланетянином, за которым ежесекундно следят и фиксируют в блокноте, что он делает, как спит, что чувствует и т.д. И ещё я заметил, что у каждого врача свой подход к пациенту. Одни из них не прикладывают особых усилий к своей работе. Они заходят к тебе с постным лицом а-ля «меня достала моя работа, я хочу домой», в трёх словах описывают твоё состояние и уходят. Другие, наоборот, ведут себя как любящие родители, прибегающие по первому твоему зову, готовые сделать для тебя всё, что ты только захочешь. Они всегда мило улыбались, интересовались, как я себя чувствую, что мне нравится, а что нет. Такие специалисты меня устраивали больше. Особенно из таких врачей мне нравился доктор Тэйлор. Он был один из немногих ученых людей, которых я ничуть не боялся, может быть, потому, что он вёл себя вовсе не как доктор. Если ему случалось оказать мне мелкую помощь – скажем, закапать в глаза лекарство, – он всегда заранее говорил, что и как будет делать, и очень ли будет неприятно, и какой марки лекарство ему больше нравится. Вот и сейчас, доктор Тэйлор пришёл осмотреть меня и заполнить мою историю. – Голову чуть подними. – Он двумя пальцами приподнял мой подбородок. – Хорошо, посмотри наверх, – протянул он. – Замечательно. Он открыл журнал и стал что-то записывать в таблицу. – Уже два часа, – внезапно заговорил доктор Тэйлор. – Родители не придут тебя проведать? – спросил он. – Сегодня нет, – ответил я, хотя мои родители навещали меня, чуть ли не каждый день. – Они работают. – Понятно- понятно. – Он снял очки и сильнее наклонился к журналу. – Там, в коридоре сидит девушка, которая вчера к тебе заходила. – Было ясно, что он говорит о Кирсти. – Очень улыбчивая. Твоя подружка? – Доктор Тейлор хитро улыбнулся. – Да, то есть, нет, то есть... она мой лучший друг. – Я сначала не понял, в каком смысле «подружка». Если как девушка, то извините, они в принципе меня не интересуют, а если как друг, то, наверное, самый лучший и единственный. – Тогда я скажу ей, что она может зайти. – Доктор Тэйлор встал со стула и направился к двери. Через три минуты в комнату вбежала Кирсти. – Хэй, Митч. – Девушка широко улыбнулась и обняла меня. – Привет. – Я тоже улыбнулся и крепко сжал её в объятиях. – Слушай, хочешь ты этого или нет. – Она порылась в своей сумке и достала три плоских коробочки, кажется, это диски. – Но с этого дня ты будешь слушать аудиокниги. О боже, только не это. Последний раз я читал что-то по школьной программе в седьмом классе. Увидев моё недовольное выражение лица, Кирсти продолжила говорить: – Я знаю, что ты подумал, но это не школьная программа. – Она взяла одну пластиковую коробку и показала мне. - Начнёшь с «пересмешника»*. – Она положила диск на стол. – Спасибо, Кирсти. – Я потёр лоб. – Обязательно послушаю. – Я проверю. – Она выложила остальные диски. Ей-богу, к чему такая забота? Родная мать не следит за мной так сильно, как Кирсти. – На когда назначена операция? – Девушка села на кровать рядом со мной. – Послезавтра. – Я вздрогнул. Кирсти просидела со мной часа два. Мы разговаривали, послушали несколько глав книги и просто дурачились. Ближе к вечеру она ушла, пообещав прийти ко мне завтра в то же время. Оставшись в гордом одиночестве, я выключил проигрыватель, на котором прослушивалась книга, и подошёл к окну. Я облокотился на подоконник. На улице была прекрасная погода. Светило солнце, небо было чисто-лазурным, ни единого облака на нём не было. Я закрыл глаза. Птицы. Они снова поют. Я снова их слышу. – Развлекаешься? Я отскочил назад от окна. Передо мной, на улице, стоял Скотт, собственной персоной. – Ты когда-нибудь перестанешь делать так?! – Как так? – Скотт ловко перекинул ноги через подоконник, и уже через секунду он стоял у меня в комнате. – Появляться внезапно, из ниоткуда, – буркнул я. – Тебе нельзя здесь находиться. Ты в курсе, что посещение больных уже закончилось? – Знаю, но твои родители просили меня передать тебе это. – Он протянул мне мой фиолетовый рюкзак, набитый вещами, который я не брал с собой в больницу. – Спасибо. Интересно, с каких это пор, мои родители стали доверять этому блондину? – Слышал, ты готовишься к операции? Риторический вопрос, Скотт. – Да. – Я бросил рюкзак на кровать. – И когда? – Через два дня. Как-то не по себе становится, когда произносишь эти слова. Я до сих пор испытываю страх оттого, что после операции, я, возможно, перестану видеть окончательно. – Что-то ты не особо этому рад, – заметил Скотт. – Нечему мне радоваться. – Я плюхнулся на кровать. – Почему это? – не понял он. – Есть вероятность, что после неё я совсем ослепну, а может, наоборот, стану видеть. Никто этого не знает. Скотт нахмурился. – Тебе говорили, что восемьдесят процентов успеха на выздоровление зависит от желания самого больного? – вдруг сказал он, улыбнувшись. – Так что просто верь, что ты будешь видеть. Я стукнул кулаком подушку. Как же мне это надоело. Все подряд только и говорят, что мне нужно верить в своё выздоровление. Да, это правильно, но это только слова. Хоть кто-нибудь сказал мне, что я буду видеть? – Скотт, ты же видел мои глаза, – тихо начал я. – Вы все видели их. И никто не утверждает, что я буду видеть. Никто, Скотт. – Я посмотрел на него. – Все сомневаются, потому что никто в это не верит, так же, как и я. – Я начинал закипать. – Ни ты, ни Кирсти, ни доктора, даже родители. Минуты три мы молчали. Но, первым нарушил тишину Скотт: – Помнишь, ты когда-то сказал мне, что, несмотря на то, что ты плохо видишь, ты можешь играть на пианино. – Он сел рядом со мной на кровать. – И я слышал, как ты это делаешь. И если бы ты мне тогда этого не сказал, я бы и не подумал, что ты болен. Я поднял взгляд на блондина. – Ты играл чисто и ни разу не ошибся. – Он положил мне руку на плечо. – Не ошибись и сейчас. Последние слова он сказал шепотом. Скотт залез на окно и выпрыгнул обратно на улицу, оставив меня одного продолжать сидеть на кровати.