Звездная смальта

Ему было лет пять, когда он, невзирая на запреты дворцового врача, вышел в сад с рассветом. Было свежо, и ноги в тонких чулках немного мерзли, но зато… Какая там была хрустальная, чистая тишина, как нежно пели первые птицы и как чудесно сверкала прозрачная роса на листьях роз. Он попробовал поймать одну каплю на руку – и словно разбил, размазал. Захотелось плакать, но он решил быть осторожнее, бережно подобрал другую и поднес ко рту. Губ коснулась прохлада, необычайно сладкая и чистая. Нянюшка Трина поймала его вовремя, отчитала хорошенько и пригрозила наказанием за непослушание. Он потом долго пробовал сделать росу сам – выпросил у врача ненужную пипетку, набирал в нее воду и капал на цветы, стоящие в вазах. Но ничего не получалось. Та, природная роса сверкала ярче радуги, краше бриллианта и была нежно-прохладной на ощупь. Эта, рукотворная, лежала на лепестках тусклым бутылочным стеклом и почему-то походила на амебу из учебника – расплывчатая и некрасивая. По вкусу тепловатая водица тем более ничуть не напоминала росинку с тенью аромата лепестков. Со временем ему разрешили играть в саду рано утром, а потом, когда заметили, что мальчик ходит за садовниками и наблюдает за их трудом, позволили разбить первый цветник. Он был не в том положении, чтобы о таких неподобающих склонностях стоило беспокоиться. И он начал трудиться – усердно, насколько мог. Кто-то из садовников сказал, что лучше всего работать рано утром, на рассвете, и он последовал этому совету, почти каждый день вставая спозаранку. Даже когда он повзрослел, все равно вставал, пусть даже с тяжелой от вчерашнего пьянства головой, и шел в сад. А там ждали цветы, кустарники и роса. Очень рано он понял, что люди тоже есть как роса, а есть вроде капель из пипетки – неестественны, нарочиты и будто бы похожи на красивых, веселых и добрых, но на самом деле совсем другие. Таких, пипеточных, притворных было большинство. Их можно было терпеть, иногда получалось привязаться, но отвечать на привязанность они не желали. Была одна – он совсем было поверил, что она как роса, но потом заметил колючие искры в опущенных глазах, колючие ноты в бархатном голосе, услышал от нее злые фразы о тех, кого не было рядом, а через несколько минут – комплименты в глаза тем, кого недавно она поносила. Он бы и рад был ее оставить, но… все-таки слишком прикипел и прирос. А потом пришла другая. Она никогда не повышала голос, не взглядывала дерзко, не притворялась, насколько это было возможно здесь. Она просто жила и была собой. Он действовал бережно, не спешил, чтобы не напугать, не ранить, не обидеть, но дождался своего часа. И когда юная фройляйн фон Мюзель осмелела настолько, что позволила себя поцеловать, на губах стареющего императора остался прохладный вкус росы с тенью аромата розовых лепестков.