Честь и совесть
2 июля 2015 г. в 14:36
Шнайдер вошел в каюту, нарочно притопнув ногой, чтобы дать знать о своем появлении.
Меркатц, сидящий спиной ко входу, даже не шевельнулся.
— Ваше превосходительство, вам надо поесть, — окликнул Шнайдер.
Молчание.
— Ваше превосходительство? — неуверенно повторил Шнайдер.
Меркатц повернул голову.
— Это вы, Шнайдер? — глухо проговорил он, едва шевельнув губами.
— Ваше превосходительство, вы второй день нормально не питаетесь. Распорядиться насчет обеда?
— Нет… спасибо. Впрочем, да. Можно.
Меркатц отрешенно смотрел из—под опущенных век мимо и сквозь своего адъютанта. Голос адмирала потускнел, в нем уже не было слышно ни тревоги, ни беспокойства, одно тоскливое равнодушие. Морщины стали глубже и резче, под глазами легли круги, щеки ввалились.
Кажется, все прожитые годы отпечатались на осунувшемся лице Меркатца, и еще десятка два сверх того. А на плечи — Шнайдер догадывался, хотя Меркатц никогда об этом не говорил — неподъемной тяжестью легла тревога за жену и дочь. Как он еще не согнулся, как не упал под этой ношей.
— Ваше превосходительство…
— Не надо, — ответил Меркатц. — Это совершенно лишнее.
— О чем вы? — Шнайдер внутренне сжался и вытянулся во фрунт, вскинув голову: — Что вы имеете в виду?
— Не надо жалеть меня, — без резкости, без гнева и обиды, делая ударение на последнем слове, ответил адмирал. — Пожалейте лучше себя. Сами—то вы на кого похожи?
— Я? Я в порядке, — Шнайдер недоуменно посмотрел на Меркатца и провел по лицу ладонью.
— Если бы вы видели себя со стороны, вы бы даже не пытались лгать, — почти спокойно ответил Меркатц.
— Вам тяжелее, чем мне, ваше превосходительство, — упрямо произнес Шнайдер. — Я же вижу…
— Увидьте другое. Увидьте, Шнайдер, что мне уже скоро шестьдесят. Вполне достаточно, чтобы не цепляться за жизнь.
Меркатц замолчал. Шнайдер ждал, пока он заговорит.
— Они все такие молодые, — продолжил он наконец, — многие младше вас. И все отданы герцогом под мое командование. Когда мы потерпим поражение, кто будет отвечать за гибель стольких людей? Не Лоэнграмм ведь.
— Не Лоэнграмм. Брауншвейг, — твердо сказал Шнайдер.
— Пожалуй. И эту ответственность он милостиво передаст мне. Есть, конечно, один способ снизить потери… да только он противоречит офицерской чести.
— Кроме офицерской чести, — сказал Шнайдер, — есть еще человеческая совесть.
— Я знаю. Но я уже слишком стар, чтобы менять одно на другое. Шнайдер, — взгляд Меркатца стал яснее. — Вы говорили об обеде?
— Да, ваше превосходительство?
— Я поем часа через два. Распорядитесь. И сами поешьте и приведите себя в порядок. Мне пока нужно поразмыслить о завтрашнем сражении.
— Так точно, ваше превосходительство, — и Шнайдер вышел из каюты.
В дверную щель он успел увидеть, как Меркатц закрывает ладонями лицо.