Звездная смальта

Тяжело дышать и хочется закрыть глаза. Это нормально, но не положено. Не то чтобы запрещено — просто нужно смотреть, а не забывать, что тебя окружает. Он и не знал, что звезд на самом деле так мало по сравнению с просторами черной пустоты. Он и не знал, что будет так мучительно хотеться нажать на кнопку. Он многого не знал, как не знали до него другие. Эта смутная догадка утешает. Наверное, он не первый вот так оставался в космической черноте, запертый в «спартанце», как в крошечной клетке. То есть, конечно, клетка достаточно просторна, но по сравнению с пустым простором — ничтожно мала. Поплан предупредил — нельзя нажимать на кнопки. Когда будет нужно, автопилот сам отведет «спартанца». Если нажмешь — автопилот отключится и спартанец полетит неведомо куда. И будет лететь, лететь… пока не кончится горючее. Впрочем, кислород кончится раньше, и он, наверное, не успеет почувствовать, как останавливается его «спартанец». Нажимать на кнопки нельзя, и радио не работает. Не дозваться до крепости, не вернуться назад: остается сидеть, сложив руки на груди и вцепившись пальцами в предплечья, и смотреть, смотреть… Когда смотришь на звезды с поверхности Хайнессена, узнаешь созвездия, можно найти дорогу или просто читать небо, как звездную карту. Звезды смотрят на тебя, а ты смотришь на них. Чудесная мечта, вечная переглядка, в которую играли еще в докосмическую, доатомную, допаровую эру. И люди, тщеславные до безумия, мнили, что выигрывают, пока не поднялись к звездам. Теперь, как ни силься, как ни всматривайся до боли в глазах, не различишь знакомых фигур. Не найти пути по разорванной карте, рассыпавшейся на сияющие осколки. Звезды не находят человека там, где ему положено быть, и смотрят друг на друга. Их переглядка — действительно вечная. И что по сравнению с их вечностью краткая вечность людская. Даже долгое одинокое ожидание, в котором секунда кажется годом, тоже минует, хотя все слабее в это верится. Он мысленно читает стихи, которые чудом запомнил еще со школы, и знает, что прошло несколько минут. Знает, но не верит. Может быть, его здесь забыли, и он будет ждать еще долго, очень долго… Может быть, он успеет почувствовать сухость во рту и острую голодную мигрень. Потом в ушах зашумит отяжелевшая бескислородная кровь и замелькают перед глазами пестрые мушки. Потом тело рухнет в черную пропасть и ничего не станет. А может быть, что-то и будет. Вальгалла, Хель — или что-то иное. «Спартанец» негромко гудит — в кабине слышны звуки, это не открытый космос — и Юлиана уносит назад, к родным изерлонским платформам. Потом он узнает, что связь все это время работала — на той стороне внимательно слушали, не впал ли он в панику, и тут же вернули бы «спартанца». И любая нажатая кнопка тоже запускала бы возвращение. Ему бы не пришлось больше блуждать взглядом среди неузнаваемых звезд — вообще никогда. Не прошедшие испытание не допускаются к полетам и воздушному бою. Но он прошел. Все в порядке. Он молодец. Это Юлиан узнает уже потом. Пока он только улыбнется, потянется, вылезая из низкого «спартанца», и подставит плечо, чтобы Поплан как следует его хлопнул.