Записки сумасшедшей

В доме - ни звука. Она ушла. На ночь глядя. Ушла. Я медленно прошла из своей спальни в гостиную. Сначала кровь и грязные фантазии, что насылает вместе с кровью дьявол. Затем эта адская сила, которой наделил ее все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. О, уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Случалось, она разжигала камин, даже не вставая с кресла-качалки у окна, и глаза у нее при этом (ворожеи не оставляй в живых) горели вроде как колдовским огнем. А иногда, за ужином, на столе вдруг начинала бешено крутиться сахарница. Когда это случалось, бабка смеялась как ненормальная, пускала слюни и, состроив знак Дурного Глаза, размахивала руками. Временами бабка вдруг начинала дышать, высунув язык, как собака в жаркий день, и когда она, совершенно выжив из ума, умерла в возрасте шестидесяти шести лет, Кэрри не исполнилось еще и года. Спустя недели четыре после похорон, я зашла как-то в спальню и увидела, что дочь, весело смеясь и пуская пузыри, играет с молочной бутылочкой, висящей ни на чем у нее над головой. Я ее тогда чуть не убила. Помешал Ральф. А зря... Я остановилась посреди гостиной и обратила свой взор на распятие. Казалось, Он смотрел на меня. От этого взгляда мне стало стыдно за мою грешную дочь. Было десять минут девятого. Я чувствовала, буквально чувствовала, как проникает в Кэрри Дьявольская Сила. Обволакивает, поднимает, тянет словно маленькие зловредные пальцы. Когда дочери исполнилось три года, я вновь вознамерилась исполнить свой долг — поймала ее, когда та греховно разглядывала эту шлюху, невесту Дьявола из соседнего двора. Но затем обрушились с неба камни. Это она послала. А теперь, четырнадцать лет спустя сила вернулась. Господь не прощает отступничества. Сначала кровь, затем сила. Теперь это парень и танцы, а после он повезет ее в придорожный бордель или на автостоянку, затащит на заднее сиденье и… Кровь, новая кровь. Всегда корень зла — кровь, и только кровь может принести искупление. Случайно прохожу мимо зеркала и вглядываюсь в свое отражение.. Красивое некогда лицо. Даже и сейчас еще, можно сказать, красивое, только теперь оно постоянно хранит выражение какой-то дикой одержимости. И глаза - бегающие, беспокойные. Годы беспощадно углубили морщины у суровой, но, как ни странно, безвольной складки рта. Волосы всего год назад черные, теперь почти совсем побелели... Единственный способ искоренить грех, истинный черный грех, это утопить его в крови (принести ее в жертву) раскаявшегося сердца. Конечно же, Господь понимает это и потому указал перстом на меня. И разве сам Господь не велел Аврааму отвести сына Исаака на гору? Я иду на кухню, выдвигаю ящик стола и достаю нож, которым мы с Ральфом разделывали мясо, - длинный, острый, истончившийся посередине от того, что его постоянно точили. Сажусь на высокий стул у разделочного стада, к нащупываю рукой брусок в алюминиевой мисочке и принимаюсь возить им по сверкающему краю лезвия с тупой целеустремленностью избавиться от дочери-грешницы. Часы с кукушкой тикали и тикали. Наконец, птица выскочила и прокуковала один раз, объявляя восемь тридцать. Почему-то мне казалось, что чувствую во рту привкус маслин.