Бусы из ореховых скорлупок

— Ты не был сегодня на ужине... Череп не считал, что должен стучать перед тем как войти, Седой не считал, что должен оправдываться за свое отсутствие. Завернувшись в одеяло, он сидел на стянутом на пол матрасе и курил. — Что-то случилось? — Череп бесшумно скользнул в спальню, закрыв за собой дверь, отчего комната, только что лишенная единственного тянущегося из коридора светового пятна, погрузилась в почти непроглядный мрак. Седой молчал, даже не реагируя на появления друга. Он курил, и дым зыбким мутным коконом окутывал его, словно отгораживая от всего остального мира. От Дома и его жителей. От Черепа. Да, особенно от Черепа. Седой нахмурился, когда Череп плюхнулся на матрас рядом с ним, но все равно ничего не сказал. Только выдохнул больше дыма и зябко повел плечами. Череп смотрел на него испытующе, внимательно и вместе с тем умоляюще, словно ждал чего-то. Седой смотрел прямо перед собой и продолжал молчать. — Скажи что-нибудь, — голос Черепа звучал испуганно, и Седой дернул уголком губ в намеке на усмешку. Никто никогда не видел Хозяина Дома таким. Только Седой. Только он был в курсе, какой Череп на самом деле и чего ему стоит быть таким, каким его знают жители Дома. Ведь даже самые сильные этого мира нуждаются в тех, с кем они могут сбросить с плеч груз ответственности и побыть немного слабыми. Нуждаются. Правда, Седой никогда не считал, что так уж подходит на эту роль. — Даже не знаю, с чего начать, — приглушенно ответил он, поворачивая голову и встречаясь с Черепом взглядом. — Слишком много слов. Лучше помолчать. — Нет. Не смей молчать! — Череп подался вперед, хватаясь за плечо Седого и почти сдергивая с него одеяло. — Ладно, — Седой кивнул, затянулся поглубже и медленно выдохнул клуб дыма, сделав тонкую преграду между ними отчетливее. — Мои рыбки по лунной дороге уплыли в миры, где им больше никогда не придется развлекать своим неловким мельтешением кучку больных уродов. Череп сморгнул и отпрянул, словно Седой ударил его. Тот лишь фыркнул в ответ. Еще бы. Он никогда не позволял себе так отзываться о жителях Дома. — Я сделал для тебя амулет, он там, на кровати. Возьмешь потом, — Седой кивнул на висящий на спинке кровати шнурок, обмотанный вокруг плотного кожаного мешочка. — Пригодится в последней битве. Седой на мгновение охрип, кашлянул и слабо хмыкнул. Голос сел, выдавая волнение. И Череп, конечно, не мог не заметить этого. — И вот еще кое-что. Ты должен знать. Я безмерно счастлив, что случай свел меня с тобой. Ты стал лучиком света в моем царстве тьмы. Ты — лучшее, что только могло со мной случиться. Я даже не уверен, что достоин такого подарка. Но вот он, здесь. И я не знаю, как благодарить судьбу... Череп сглотнул, неотрывно следя за губами Седого, словно хотел найти подсказку, словно желал услышать слова, спрятанные за этими дифирамбами. Но все равно был не готов к ним. Да и вряд ли когда-нибудь смог бы. — Череп, я должен попросить у тебя прощения, — Седой прикрыл глаза, отсчитывая последние секунды до катастрофы. Когда он снова взглянул на друга, на дне рубиновой бездны таился лишь острый холод безысходности. — Я очень привязался к тебе, да только сущность моя такова, что я должен жить во тьме. Любой свет губителен. Я не заслуживаю его тепла. Твоего тепла. Твоей любви и признательности. Ты — лучшее, что было в моей жизни, повторюсь, но... — Но? — Череп дрожал, словно щенок, выброшенный в непогоду на улицу. — Но я остаюсь. Фраза, произнесенная с легкостью, для Черепа сравнима была лишь с громом, прогрохотавшим прямо над ухом. Через несколько мгновений после удара молнии. Молния была во взгляде. Голос стал громом. Седой слабо улыбнулся, накрыв ладонь Черепа своей, и тот мог почувствовать, какая она холодная. — Почему? — Череп шарил непонимающим взглядом по лицу Седого, до последнего надеясь, что тот шутит, что сейчас он рассмеется и скажет, что Череп выглядит нелепо и глупо. Скажет, и Череп посмеется вместе с ним. Седой покачал головой. Нет, это не шутка. Он действительно остается. — Так будет лучше. — Для кого? — едва смог спросить Череп, выдергивая руку из руки Седого. — Для всех. Череп вскочил с матраса и попятился, как будто это могло помочь. Седой отвернулся, снова устремив невидящий взгляд в стену. Он слышал, как Черепа накрыло волной отрицания и гнева. Он что-то кричал, чего-то пытался добиться, только Седой не слушал. Он курил, и стена, отделяющая его от Черепа, становилась толще.