Бусы из ореховых скорлупок

Седого не было в Доме уже несколько дней, а Череп так и не смог заставить себя привыкнуть к этой мысли. Он все еще, забываясь, иногда обращался к нему, да так и замирал с открытым ртом и недосказанной фразой, когда понимал, что никто не ответит. Нащупывая пустоту вместо холодной ладони с нервно подрагивающими пальцами, Череп крепко зажмуривался и запрокидывал голову, а потом преувеличенно весело фыркал и смотрел на мир сквозь саркастический прищур. После отъезда Седого Череп стал слишком много улыбаться. Точнее, зубоскалить. А потом еще и огрызаться. Он не знал, как унять боль и обиду, как пережить то, что лучший друг предал его, сошел с дистанции уже на финишной прямой. Человек, которому Череп доверял больше, чем себе, отвернулся, растаял, исчез, словно его никогда и не было. — Иногда мне кажется, будто его и вовсе не существовало, будто мы его придумали, будто он был соткан из дыма, тумана и марева, — как-то выдвинул свое предположение Череп, теребя амулет — последний подарок Белого колдуна. — Это не так, — легко отозвалась Ведьма, пряча взгляд под полой шляпы и мягко поглаживая Черепа по плечу. Тот лишь покачал головой, сжимая в ладони амулет до хруста. Он больше не верил в светлую магию. Он вообще уже больше ни во что не верил. В спальне было слишком тихо. Слишком пусто и одиноко. Череп сидел на полу, опираясь спиной о бортик кровати, чувствуя, как острый край впивается в кожу, оставляя продолговатый след, но не спеша отстраняться. Хуже слов Седого могло быть только его молчание, и теперь Череп буквально тонул в нем, задыхался, давился неподвижным плотным воздухом, забивающим носоглотку. Несмотря на то что теперь в комнате было светло и свежо, Череп чувствовал себя замурованным в склепе, заживо погребенным. Все это время — все эти несколько дней — он не выпускал из рук амулет. — К черту тебя и твою магию, Седой! — с безысходной злостью прошипел Череп, разматывая шнурок, разрывая нитку, выдергивая ее из мешочка и высыпая все его содержимое. — Я не верю в твою магию, слышишь! На пол с легким шелестом вывалилось все, что было внутри. Последняя искра волшебства Белого колдуна. Он отдал все свои силы на то, чтобы сделать последний защитный амулет, чтобы дать Черепу шанс. А тот размазал его по полу, перемолол в пыль, раздавил, уничтожил и сам подписал себе приговор. — К черту твои засушенные цветы и заговоренные кости! — Череп впервые видел содержимое амулета, и впервые оно казалось смешным до колик. Детская забава: пыль да всякая ерунда, подвернувшаяся под руку. Пуговицы, кости, фантики, пожухшие листья, перья. И никаких чудес. Глядя на все это, Череп рассмеялся горько и с надрывом. Он почувствовал себя многократно обманутым. И не был готов простить Седого за это.

***

В ночь, когда произошла трагедия, Седой проснулся от кошмара. Подскочил на кровати, хватаясь за грудь, закашлялся и долго еще не мог прийти в себя. Он видел все то, что произошло в Доме, словно и сам находился там. Он в деталях рассмотрел кровавую бойню. И не смог сдержать рвотный позыв, когда увидел Черепа с несколькими ножами, воткнутыми в бока и спину. Глаза Седого застлала пелена. Он никак не мог проморгаться. На губах остался кислый привкус страха и желчи. Последними словами Черепа стали обвинения в малодушии и предательстве. И, конечно, они причинили боль, но куда большую боль Седому сейчас причиняло молчание. Он больше не слышал Черепа, не чувствовал его, не ощущал связи с ним. Он только что умер вместе с ним. Умер, но остался жив.