Бусы из ореховых скорлупок

Слепой никогда не говорил, что ненавидит Волка. Он просто игнорировал его, зная, как сильно это его задевает. Волк никогда не забывал упомянуть, насколько сильно он ненавидит Слепого. Но, как известно, за самыми громкими словами подобного рода зачастую скрывается совершенно иная — противоположная — правда. Волк злился на Слепого, но не ненавидел. Он хотел его внимания, хотел хоть какой-то ответной реакции — совершенно любой, но Слепой почти никогда не "баловал" его подобным. Он будто не воспринимал его всерьез. Весь Дом считал, что Слепой и Волк враги наподобие Черепа и Мавра, только по несчастью еще и застрявшие в одной стае. Даже сами они иногда считали себя врагами, которых не мог примирить даже общий друг. И все же иногда они делали друг для друга исключения. У Волка в очередной раз случился рецидив, и его, несмотря на все сопротивление и крики, отконвоировали в Могильник. Волк ненавидел Могильник до дрожи, до зубовного скрежета, и не было для него наказания хуже, чем лежать неподвижно закованным в корсет и наблюдать, как суетятся Пауки. Слепой пришел ночью, и Волк удивился, что он вошел через дверь, а не вывалился из стены или не рухнул прямо на голову с потолка. — Чего тебе здесь надо? — рявкнул Волк агрессивно. Боль всегда делала его злее. — Пришел тебя навестить. И покормить. Ты же наверняка отказался есть здешнюю кашу, — Слепой неслышно притворил за собой дверь, и полоска света, просочившаяся в палату из коридора, исчезла. Волку пришлось напрячь глаза, чтобы видеть Слепого. Тот передвигался бесшумно и плавно. Под ним даже кровать не скрипнула, когда он опустился на ее край. — Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя пичкали этой дрянью! — запоздало отозвался Волк, глядя на Слепого с подозрением и опасением. — Откуда мне знать, что ты меня не отравишь? Слепой усмехнулся, склоняя голову к плечу. — Ниоткуда. Но, поверь, если бы я захотел тебя отравить, я бы придумал способ получше, — Слепой улыбнулся, выкладывая на прикроватную тумбочку все свои "припасы". Волк с задумчивым видом наблюдал за тем, как из карманов, как из шляпы фокусника, по очереди появлялись горсть вишни, два абрикоса, немного ежевики и малины, яблоко, орехи и — в довершении ко всему — шоколадный кекс. — Ммм, ну, я все понимаю, конечно. Но кекс-то ты где взял? — уточнил Волк, предполагая уже что-то вроде открытия хлебопекарной фабрики на изнанке. — В столовой давали на ужин, — бесстрастно ответил Слепой. Волк, уже успевший нафантазировать себе всякого, только разочарованно выдохнул. — Тоже неплохо. Слепой облизнул губы и подсел к Волку ближе, протянул руку и коснулся прохладной ладонью лба, провел пальцами по виску, скуле и щеке, мазнул кончиками пальцев по губам, а Волк даже пошевелиться не мог. Но не от боли, а потому, что это было слишком хорошо. Слепой никогда не прикасался к нему так. Изредка лишь, когда они все-таки дрались, мог зарядить кулаком в челюсть или перехватить за запястье, чтобы вывернуть руку и заломить ее. Иногда сжимал за плечо, если нужно было осадить и успокоить. Но не так. Взяв с тумбочки немного разных ягод и положив их на ладонь, Слепой взял одну и протянул Волку, видимо, всерьез собравшись кормить его с рук. — Закрой глаза, — предложил Слепой. — Зачем? — Волк таращился на него, шумно сглатывая. Сейчас он всерьез боялся Слепого, хотя тот был более чем дружелюбен и не собирался нападать. — Закрой, так будет интереснее. Слепой поднес к губам Волка ежевику и мягко втолкнул в рот. Волк, инстинктивно клацнув челюстью, надкусил ее и проглотил. А потом, повинуясь воле Слепого, хотя он не приказывал и не настаивал, закрыл глаза. Пришлось прислушиваться внимательнее к тому, что делает Слепой, чтобы понять, где он и насколько близко. В губы ткнулась следующая ягода, и Волк уже сам втянул ее в рот, глотая. Малина. А потом снова ежевика. Потом вишня. И что-то маслянистое, терпкое. Волк разжевал кусочек ореха и тихо фыркнул. Крошки налипли на зубы. Слепой снова и снова подавал ему ягоды, и Волку действительно понравилось это. Он замирал, когда ягодный бок касался губ и ждал, что Слепой снова проведет по ним пальцами. После малины, ежевики, вишни и орехов Слепой предложил ему сочный кусочек мякоти абрикоса. С пальцев буквально капало, и Волк, осмелев, не только заглотил его, но и прошелся языком по пальцам, слизывая сладкие капли. Теперь Волку было вдвойне боязно открывать глаза. В конце концов Слепой не был из тех, кому нравилось, что его трогают. Да еще и языком. Волк замер и даже почти перестал дышать, ожидая чего угодно от удара до того, что Слепой просто встанет и уйдет. Но Слепой удивил его. В который уже раз за эту ночь. Следующую часть абрикоса он поднес Волку... губами. Волк едва не подавился этим куском, резко вдохнув от неожиданности, когда вместо пальцев почувствовал прикосновение сладких и влажных от сока губ. — Боже... — простонал Волк таким тоном, будто ругался самыми последними словами. — Не знал, что ты верующий, — подначил Слепой, опалив дыханием кожу. — Да с тобой поверишь во что угодно. Хоть в Бога, хоть в то, что ты окончательно рехнулся. Ты сам-то не болен? Что ты делаешь-то вообще? — тараторил Волк, почему-то все еще не открывая глаз, хотя никто ему не запрещал. — Ты разве не этого хотел? — голос Слепого звучал удивленно. — Нет! — почти выкрикнул Волк, так, что Слепому пришлось зажать его рот ладонью, чтобы не услышал никто из Пауков. — А мне кажется, ты лжешь, — Слепой усмехнулся, откидывая край одеяла. Волк чувствовал, как чужая ладонь скользнула сначала по шее, потом по груди — тут он мог только слышать, как шуршит ткань пижамной рубашки, соприкасаясь с "гипсовым доспехом" — и ниже. Волк вспыхнул от смущения и стыда, когда Слепой пальцами скользнул под резинку штанов и самыми кончиками огладил его возбужденную плоть. — Черт! — сипло рявкнул Волк, вздрогнув и даже попытавшись отползти от Слепого в сторону. — О, уже и до чертей добрался. Слепой как будто издевался над ним. Снова. Как всегда. Это было очень в духе Слепого. Поманить и ничего в итоге не дать. Волк запрокинул голову, вжимаясь затылком в подушку, закусил губу и тихо не то заскулил, не то застонал, скребя ногтями по простыни, почти задыхаясь от ласки. Волк не хотел бы признаваться даже самому себе, но это действительно было то, о чем он думал слишком часто. Не мог не думать. Он представлял, как по утрам — и не только — Слепой помогает Сфинксу справиться с напряжением. Как обхватывает его пальцами, то сдавливая ствол, то едва поглаживая головку, как быстро двигает ладонью, а потом замедляется, оттягивая момент разрядки. Волк все это представлял в подробностях и всегда успевал кончить раньше, чем его друг в его же фантазии. — Ублюдок! — Волк зарычал, вдруг опираясь на локти и сверкая на Слепого озлобленным взглядом. — Ты подсмотрел! Подсмотрел, сволочь! Слепой улыбнулся так, что Волку на мгновение стало не по себе. — Да это все видели. Все, кто умеет смотреть, — его голос звучал глухо, царапая слух Волка, но и вместе с тем лишь сильнее возбуждая. — И Сфинкс? — Волк вздрогнул, непроизвольно подавшись бедрами навстречу ласкающей руке, которая как будто бы жила отдельной жизнью, пока ее хозяин вел с Волком "светские беседы". — Нет, он предпочитает жить в мире радужных единорогов и не задумываться о том, что один его лучший друг дрочит на то, как... — Заткнись! — выкрикнул Волк. Из уст Слепого это все звучало так омерзительно и гадко, что Волк готов был хоть сквозь землю провалиться. Но в то же время он совсем не хотел, чтобы Слепой останавливался. — Ладно. Тогда закрой глаза и просто расслабься. Волк покорно растянулся на постели и зажмурился. Слепой делал с ним все точно так, как Волк себе нафантазировал, только еще и в шею его целовал, иногда прикусывая и порыкивая. Стоило бы оттолкнуть его, дать понять, что он не может заявлять на Волка свои права, но все, что он мог — это подставлять шею и чуть слышно постанывать сквозь закушенную губу, снова и снова подаваясь бедрами в ладонь. Волк кончил с коротким вскриком и обязательно бы прогнулся в пояснице, если бы не гипсовый корсет. Слепой мазнул губами по его губам и вынул ладонь из штанов, вытерев ее тут же о край собственной майки. — Боже... — снова пробормотал Волк, когда смог немного отдышаться. Слепой в ответ только рассмеялся, и голос его звучал, как шелест листьев на ветру. Поднялся с кровати так же беззвучно, как и опустился на нее, Слепой склонился над Волком и поцеловал его в лоб. — Спи. И Волк снова не смог не подчиниться. Утром он уже готов был поверить, что ему все приснилось. Ведь Слепой просто не мог прийти и делать с ним такое! Но на тумбочке у кровати лежал шоколадный кекс, а на губах остались ежевичные разводы, которые Волк увидел в зеркале, когда дошел до уборной. Про "странный след" на шее сообщил заглянувший после завтрака Ян.