Vёjes

– Доброй ночи, отец. – Рейнис, лукаво сверкнув черными глазками, поднялась на носочки, подставляя личико для поцелуя. – Доброй ночи, милая. – Рейегар нежно коснулся губами щеки дочери и потрепал её по мягким волосам, в ответ на это она вывернулась и, топая ножками по мрамору, словно целый табун лошадей, вперед септы выскочила из королевских покоев. Король вздохнул. В его руке остался рисунок – подарок Рейнис, четыре разноцветных кляксы на измятом белом листке. Одна большая черная и три маленьких: желтая, зеленая и черно-красная. Драконы, так назвала их Рени. Большой – сам Рейегар, маленький черно-красный – разумеется, она сама, а другие два – братик с сестричкой, которых скоро подарит леди Серсея: золотого как её волосы и зеленого – как глаза. Малышка боготворила мачеху, один раз, как говорила септа, даже плакала, убиваясь, что волосы у неё темные, а не серебристые или золотые. Значит, по её мнению оставались ещё двое. Рейегар невольно улыбнулся, а память услужливо подкинула воспоминание: маленький мальчик с длинными серебристыми волосами протискивается сквозь толпу, с замиранием сердца ожидая того момента, как увидит перед собой величественный, но жуткий Железный Трон, а на нем грозного, но великолепного мужчину – повзрослевшую копию мальчика в сверкающих доспехах и золотой короне. Истинный король, настоящий Дракон с гордым взглядом фиалковых глаз, горящих огнем древней Валирии. Он, Рейегар, не такой. И его сын, если Боги подарят его, глядя на отца, не испытает того трепета, что чувствовал сам король, глядя на Эйериса. Безумного Короля, как его теперь называют. Шепотом, разумеется. Таргариен скривился как от боли. Его отца считают сумасшедшим тираном, в нем самом видят "доброго принца", а в дочери от дракона вообще ничего – карие глаза да мягкие каштановые волосы матери. Элии. Она искренне желала сделать принца счастливым, родила ему Рейнис, отдав за то свою жизнь. Рейегар никогда не любил дорнийскую принцессу, по крайней мере, той любовью, которой она заслуживала, но не проходило и дня, чтобы он не вспоминал первую жену, пусть второй неплохо удавалось затмевать память о ней. Он опустился на кресло, мягко скользнув пальцами по серебряным струнам арфы, стоявшей рядом. Для Элии Дорнийской у него была песня. Для Серсеи Ланнистер тоже – ещё одна, которую никто никогда не услышит. Говорят, женщины, слышавшие его музыку, рыдают, порой Рейегар видел их слезы, но большинство россказней все же считал сказками. Они верили его словам, каждая находя в них что-то своё, вот только он никогда не пел о том, что было личным для него. Сочинить балладу о красивой несчастной любви – что может быть трогательней? Леди плачут, лорды сидят в угрюмом молчании, все хвалят певца... но лишь в том случае, когда главный герой песни – не её автор. Такие истории вызывают жалость, а порой и презрение. Дверь покоев приоткрылась и в них, словно красно-золотой ураган из бархата, кружев и парчи, влетела его жена, пребывающая в крайнем раздражении. – Что бы там тебе ни наговорил этот твой друг, та девка заслужила! – с порога заявила она. Рейегар рассеяно заморгал, отгоняя нахлынувшие воспоминания. – "Этот мой друг"? Серсее хватило совести покраснеть, хоть ярости в львице и не убавилось. – Сир Эртур! – Я не видел его со вчерашнего дня, любовь моя, и в нашей последней беседе не присутствовало ни одного упоминания о девках, уверяю, – нахмурился король и поманил жену к себе. Прекрасные черты девушки мгновенно смягчились, делая её еще прекрасней, чем в гневе. Порой Рейегар сожалел, что отец отказал лорду Тайвину в их браке с самого начала, но со стыдом прогонял эти мысли, упрекая себя за подобный эгоизм. Эйерис Таргариен был хорошим человеком, не всегда дальновидным, но хорошим. – И что же этот сир мог мне рассказать? – поймав жену за руку, поинтересовался Рейегар. – Ничего, – мурлыкнула Серсея, а король потянул её к себе, усаживая на колени. – Ох! – Моя королева сердита? – Улыбнулся Рейегар. По правде говоря, его королева сердита уже три дня – все то время, что собирается на свадьбу своего брата, но он не мог понять её гнева – с собственным братом они не были особо близки, Визерис слишком похож на отца и младше Рейегара на семнадцать лет. Возможно, будь они близнецами, все сложилось бы иначе. Жаль, что он не сможет поехать с ней. – Только на то, что мой король сидит один в темноте, – в тон ему фыркнула Серсея и попыталась вывернуться из его рук, вероятно, чтобы зажечь свечи, но он не отпустил. Некоторое время они сидели молча, глядя в огонь в очаге – единственный источник света в королевских покоях. Серсее, как и всегда, тишина наскучила очень скоро: – О чем ты думаешь? Рейегар неохотно оторвал взгляд от язычков пламени, пляшущих и напоминающих ему о том, чего королеве знать не следовало. – О сыне. – И это не было совсем уж ложью. Серсея напряглась. Они были женаты чуть больше года, но кровь у королевы приходила с завидным постоянством каждую луну. – Я рожу тебе сына. – С непоколебимой уверенностью пообещала она. – Я знаю, – кивнул Рейегар. Ланнистеры всегда платят свои долги, а это, как ни крути, её супружеский долг. – И дочь, – мечтательно улыбнулась королева. – Да, у нас будет двое детей. – Трое, – мягко поправил её Таргариен. Серсея поспешно кивнула. Он понимал, как тяжело ей принять Рейнис, и был к этому терпелив, но позволить забыть о том, что у него уже есть дитя, не мог. – Ну да, трое. – Серсея обвила его шею своими руками, шелестя мирийским кружевом на рукавах, и хихикнула совсем по-девичьи: – Две девочки и мальчик, как Висенья, Эйгон и Рейнис! Кажется, эта мысль её вдохновляла. Рейегар рассмеялся вместе с ней - Рени бы явно понравилось быть Висеньей, но на душе стало как-то пасмурно. – Только при них об этом не упоминай, иначе они за Узкое Море отправятся расширять Семь Королевств. Кровь Ланнистеров и Таргариенов – опасная смесь. – Хорошо, – отсмеявшись, согласилась Серсея и добавила, лукаво глядя на мужа из-под длинных ресниц: – Только прежде нам нужно... Ой! – ... решить государственные дела, – согласился Рейегар, поднимаясь на ноги и продолжая держать при этом Серсею на руках. – Предлагаю продолжить разговор в спальне, мой король. – Серсея сымитировала почтительный поклон, что вышло настолько грациозно, насколько вообще возможно в таком положении. – Как скажете, моя королева. – Кивнул он и понес жену к постели.