Младший: Записки Карвера

Из Оствика — в Маркхам и Герцинию, из Викома — в Ансбург, через Старкхэвен — в Тантерваль и Хасмал, а потом Глубинными тропами — в Киркволл… Чтобы путешествие по Вольной Марке не растянулось на месяцы, нам пришлось реквизировать лошадей. Я знал, что Серым Стражам позволено забирать то, что им требуется, но сам участвовал в таком впервые. Когда Страуд предъявил Договор и огорошил маркхамского конезаводчика нашим правом на отъем, тот так расстроился, что я не выдержал и предложил ему передать через нас посылки родне в других поселениях. Дорога сразу увеличилась на треть, зато и скакунов нам выдали повыносливее тех кляч, что хозяин вывел поначалу. По крайней мере, Страуд их одобрил. В этом вопросе из нас четверых он был единственным и безоговорочным экспертом. Орису, как бывшему охраннику караванов, довелось попутешествовать по всему Тедасу, но чаще в повозке, чем верхом. Тевинтерский дезертир Максимус получил хорошую офицерскую выучку, и верховая езда была ее частью, но лет двадцать назад. Я же взобрался на чудовище с копытами впервые — как-то раньше не возникало необходимости. Обычно мои дороги пролегали через такие буераки, где этим неженкам не поздоровилось бы. Так мы и путешествовали — впереди элегантно гарцевал Страуд, следом напряженно, но в целом уверенно скакали Макс и Орис, а позади всех, как куль с навозом, болтался я, ведя в поводу заводных лошадей. Впрочем, трех дней в седле хватило, чтобы научиться держаться на конской спине почти сносно. Но к надоедливому нытью в мышцах примешивалось такое же неотвязное недовольство собой. И оно раздражало хуже боли. Маркхамская миссия стала второй в череде заданий, выданных Командором. Здесь, как и в Оствике, агентом-виддатари оказался эльф. И если в порту я предпочел отмолчаться и понаблюдать за тем, как вербовкой занимается Страуд, то в Маркхаме, решив, что тянуть кота за хвост глупо, начал действовать сам. Технически это оказалось не так сложно, как мне думалось. Сначала мы собрали о цели нужную информацию, а потом пригласили нашего потенциального информатора в трактир, где я и взялся за его обработку. Лесть, подкуп, шантаж и совсем чуть-чуть угрозы — даже не словами, а намеками. Я дергал за струны, и они покорно отзывались — инструменты, пользоваться которыми меня обучала леди Эдукан, были безотказны. Помогла и моя новая способность ощущать чужие эмоции. Мне потребовался всего лишь час, чтобы эльф стал нашим. Этот мелкий торговец не был ярым поклонником Кун. Кунари были для него лишь средством выживания в мире, где эльфам приходится несладко. Так что, небольшое предательство в обмен на поддержку сразу двух могучих патронов показалось ему не слишком высокой ценой. И я не мог его осуждать за это. Кажется, я сейчас вообще не был способен на осуждение — до того неприглядной казалась мне моя собственная роль… Но она была частью моего долга. Куда более грязной частью, чем убийство порождений тьмы. Я обещал себе, что буду делать все, что необходимо, если это приближает нас к конечной цели. Но… Запах скверны, раз и навсегда отравившей и тело, и душу, забивал ноздри. Он шел изнутри: это был запах выпитого зелья Посвящения. Вечный гнилостный душок, которым теперь отдавала моя кровь. Это был запах долга, который ты либо принимаешь целиком, либо бежишь от него, как Андерс — на самом деле, никуда не убегая. И поэтому я вновь и вновь глотал разъедающую язык горечь и доброжелательно улыбался, подливал эльфу вина и говорил вещи, от которых меня выворачивало. Потому что так было надо. Не знаю, можно ли притерпеться к этому, как к запаху скверны? Но я знал, что эта часть работы никогда не начнет доставлять мне удовольствие. По дороге из Маркхэма, Страуд поравнялся со мной и сказал: — У тебя такой вид, Хоук, как будто ты проглотил что-то несъедобное. Совесть допекает? Я неопределенно мотнул головой. Я не испытывал ни малейшего желания обсуждать свои моральные терзания с кем бы то ни было. — Привыкнешь, — спокойно заверил Страуд. — Люди ко всему привыкают. Тут выбор не велик — либо привыкнуть, либо сломаться. Я неприязненно на него покосился, с трудом гася вновь нахлынувший гнев. — Я не просил меня лечить! — О, разумеется, — усмехнулся он в усы. — Ты справишься со всем сам и в одиночку. Но позволь все же один совет, командир. Знаешь, в чем ты действительно сейчас нуждаешься? В самооправдании. Иначе твоя ноша однажды тебя раздавит. — Самооправдании?! — не выдержав, зашипел я. — Какое, к демонам, тут может быть самооправдание?! Дерьмо всегда останется дерьмом, как ты его не назови! Хоть кружевной салфеточкой прикрой, хоть цветочками! Страуд серьезно кивнул: — Останется. Но будет неправильно, если ты начнешь ощущать себя таким же дерьмом, какое тебе приходится разгребать. Неважно, что сверху — рыцарский плащ или роба золотаря. Главное, чтобы сердце оставалось чистым. Я похлопал начавшего нервничать коня по шее и бросил со злым сарказмом: — Чушь. Ты сам-то в нее веришь? Прекраснодушный золотарь, Жан-Марк, это бред. То, с чем ты постоянно имеешь дело, рано или поздно тебя изменит и сделает похожим на себя. — Только, если сам это позволишь, — не согласился Страуд. — Только если ты слаб! — О чем спорите? — поинтересовался Максимус, тоже подъехав поближе. — Превращаемся ли мы в дерьмо, выполняя грязную работу, — охотно пояснил тот. — Ха! А что вы называете грязной работой? — развеселился Максимус. — Его спроси, — Страуд кивнул в мою сторону. — Ну-ка, ну-ка, — к нам присоединился и Орис. — Колись, Хоук! Давненько я не слышал от тебя этой песенки. Спасение мира чистыми руками, высокие цели и низкие методы, бла-бла-бла… — Катись к демоновой матери! — огрызнулся я. — Заняться нечем? Он фыркнул и подхлестнул коня, снова вырвавшись вперед. Макс тоже хохотнул и нагнал товарища. Страуд же остался рядом, сохраняя невозмутимый вид. Я знал это выражение лица, и предупредил сразу: — Не начинай, Жан-Марк… — Ты знаешь, что такое нервный срыв, Хоук? — не послушался он. — Это как с гангреной. А всего-то нужно было промыть рану… Я сделал несколько вдохов-выдохов по системе Хоу, а потом спросил: — Командор тебя для этого ко мне приставила? Заглянуть в мою голову? Страуд усмехнулся. — Уж не воображаешь ли ты, что там хранятся какие-то секреты? Ты для нее прозрачнее стекла. Хоук, меня действительно беспокоит то, что я вижу. Я в Ордене почти двадцать лет. Слишком много Стражей ломались на моих глазах… Крайне печальное зрелище. — Почему ты думаешь, что я сломаюсь? — я постарался скрыть возмущение в голосе, но, по-моему, не преуспел. — Ты довольно простой парень. Это не оскорбление, не кипятись, — успокаивающе прибавил он. — Так вышло, тебя так воспитали. Ты не избавился от привычки делить мир на черное и белое. Орден расширил твои шаблоны, но не избавил от них полностью. Это неплохо, и шаблоны у тебя, в общем-то, правильные. Но они на тебя давят. И обязательно раздавят, если ты срочно не начнешь что-то с этим делать. Один выход я тебе предложил. — Есть второй? — Конечно. Окончательно отказаться от шаблонов. Отказаться от морали и руководствоваться этикой, если ты понимаешь, о чем я. — Не совсем, — признался я. — Мораль — это правила общежития. Удобные и полезные нормы поведения, в разном обществе разные. То, что было моральным в древнем Тевинтере, сейчас неприемлемо. Мораль авваров кажется странной большинству обитателей Тедаса… А этика — внутренний закон, рамки, которыми ты сам себя ограничиваешь. Ощущаешь разницу? Если бы ты жил в древнем Тевинтере и осуждал массовые убийства рабов, ты следовал бы своему внутреннему закону, противоречащему общественной морали. И был бы там изгоем, а то и преступником. Ясно? — То есть, маньяк, который считает, что убивая и расчленяя женщин, несет им благо, совершает этичный поступок? Страуд вздохнул. — Это сложная тема, Хоук. Философы бьются над ней, наверное, тысячу лет. — Кажется, я понял, что ты хотел сказать. Выражаясь проще — к гарлокам ненужные эмоции, мысли рационально, да? — Ключевое слово — «ненужные». Очерти свой круг. Разберись со своим убеждениями. Отсеки все лишнее — чужие ожидания, собственные привычки, страхи и прочее. Получишь свое кредо, свой внутренний закон… И смело ему следуй. — «Или делай — или не делай», — пробормотал я, внезапно по-новому взглянув на фразу Мерриль. — Спасибо, Страуд. — Рад, если сумел помочь, — дружелюбно кивнул он. — Могу я попросить тебя об ответной любезности?.. Расскажи о своей сестре. — О Мариан? — я удивленно присвистнул. — Откуда такой интерес? — Она произвела на меня впечатление. Очень необычная женщина. Я не собираюсь набиваться к ней в друзья, если тебя это беспокоит. Я читал книгу Варрика, и мне интересно, что сделало ее такой… — Варрик написал о ней книгу?! Ничего себе! Я обязан ее увидеть! — воскликнул я. — Вышла только первая часть, и она уже нашла своего читателя, — улыбнулся Жан-Марк. — Твой приятель — настоящий мастер слова. — И врунишка к тому же, — добавил я ворчливо. — Ну, ладно, если ты хочешь семейных воспоминаний — мне не жалко. Я развлекал Страуда историями из жизни нашего семейства до самой Герцинии. По дороге подозрение превратилось в уверенность — это не простое любопытство, Старший Страж серьезно влип. Тут я мог только посочувствовать. Попутно я пытался думать — как уберечь Мариан во время дуэли с Аришоком. И ни один план мне не нравился… В Герцинии стало не до отвлеченных разговоров. Агентом тут был преуспевающий торговец, потерявший жену и детей во время налета пиратов. Кун помог ему обрести новый смысл жизни, и простой шантаж здесь бы не сработал. Мы потратили месяц на этого человека: нам со Страудом пришлось «спасти» его от уличных головорезов, а потом втереться ему в доверие. Вот тут-то нам пришлось попотеть, отыскивая слабые места в броне его веры. К нашему удивлению это оказался патриотизм: купец любил Герцинию, и мысль о том, что ему придется смотреть, как этот прекрасный город разоряют его новые братья по вере, стала для него переломной… Наши усилия не были напрасны — марчанин оказался просто кладезем информации. Работа оказалась сложной и куда более грязной, чем с эльфом. И, как ни странно, интересной, словно мы разгадывали затейливую головоломку. Опустошение пришло потом. Но и его было меньше, чем в первый раз. Возможно, потому, что у нас все получилось? А, может быть, потому, что польза от этого человека была очевидной — и для Серых Стражей, и для Ферелдена. Страуд назвал его «дверью к секретам кунари». Думаю, он знал, что говорит. Большая часть виддатари доставила куда меньше хлопот, и, соответственно, принесла меньше пользы. А с двумя мы, подумав, даже не стали связываться — это были выходцы с Сегерона, отшлифовкой которых долгое время занимались опытные тамассран. На их перевербовку могли уйти долгие месяцы, а то и годы. А через дюжину недель после нашей встречи в Оствике мы продали в Хасмале лошадей, и ушли на Глубинные тропы. И стандартный, в общем-то, рейд совершенно неожиданно вылился для меня в серьезную проблему: во время очередного боя с порождениями тьмы мой рюкзак упал в глубокую расселину. Масштаб катастрофы до меня дошел не сразу, лишь через пару дней, когда я начал чувствовать странный дискомфорт — головокружение, сухость во рту и беспричинную тревогу… Когда я понял, в чем дело, остановился, словно налетел на стену, и громко и с чувством выругался. — Ты чего? — удивился Орис. — Я тупица, — сказал я подавлено. — В рюкзаке был лириум… Макс присвистнул, а Страуд озабоченно спросил: — Насколько все плохо? — Не знаю! — мрачно ответил я. — Даже не думал, что уже подсел. Мне и нужно-то всего полглотка в день. Ойланд по целому пузырьку пил. Я раньше никогда не пропускал прием больше, чем на сутки — не хотел терять связь с Тенью. Даже во время верхнего патруля постоянно пополнял запас в церквях… Вот дерьмо! Ладно, исходя из того, что я знаю о храмовниках, пару недель я худо-бедно продержаться должен. До Киркволла добраться успеем, если ничто в дороге не задержит… И, разумеется, по закону подлости, задержки пошли за задержками. То паучьи гнезда, свитые поперек прохода, то обвалы и неожиданно разлившиеся подземные реки, и вынужденный длительный путь в обход… С каждым днем мне становилось все хуже. Нещадно болели голова и все тело разом, в руках появились опасная дрожь и слабость, мешающие стрелять. Пришлось зачехлить лук и снова взяться за меч. Но и двуручник внезапно стал для меня слишком тяжелым, чтобы я мог считать себя полноценным бойцом, а тело предательски подводило в самый неподходящий момент. Я постоянно злился, и сил контролировать гнев отчаянно не хватало. Лечить раздражительность сном тоже не получалось — кошмары сменялись бессонницей и наоборот. Все время хотелось пить. А чуть позже начало рвать кровью и желчью… Я двигался вперед на одном упрямстве — если уж я не могу быть полезным членом отряда, то, хотя бы, не стану обузой. Как-то во время привала, когда Орис и Макс уже спали, я мучился от невозможности последовать их примеру, а Страуд стоял на страже, кошмар явился ко мне сквозь раскрытые глаза — мой старый знакомый кошмар… …Огр терзает в своих уродливых лапах изломанное до неузнаваемости тело. В меня впивается боль — это я должен быть там! Я, а не она! Но я стою, не способный сделать и шага. Все, что я могу — лишь смотреть, тысячу раз умирая от муки и гнева, и каждый раз переживая эту пытку заново. Чудовище отбрасывает свою жертву, и она падает рядом со мной. На меня глядят тускло-зеленые глаза Мерриль. Движение сбоку — наперерез огру бежит Мариан, с ее посоха срываются молнии, но она вздрагивает всем телом, прикасаясь свободной рукой к черному клинку, торчащему из ее груди. Визг крикуна рвет уши, сестра бьет лезвием посоха за спину и медленно-медленно оседает на землю. Ее гаснущий взгляд обращен ко мне — в нем обида и страх. Сраженная тварь падает, но упорно ползет к сестре и вонзает когти в ее лицо. Огр обрушивается на ее живот всем весом… У Мариан необычайно много крови — целое озеро. И когда густая волна касается меня, я, наконец, лопаюсь яростью и скорбью, тяжелой и звонкой, как металл меча. Исступленное бешенство взрывает оковы паралича, сминает огра, как фигурку из сырой глины, размазывая ее по кровавой луже, втаптывает в месиво скрюченный силуэт крикуна, прокатывается по ложбине между двумя холмами огненной волной. Но легче не становится, потому что поздно, поздно!.. Я вижу сквозь объятые пламенем холмы темные стены Глубинных троп, но это ничего не меняет. Меня трясет в горячке гнева и раскаяния, завязывает узлом, жжет изнутри огнем… И я захожусь долгим и бессмысленным криком, как раненное животное. Пока чья-то прохладная рука не ложится на мой лоб. — Тише, тише, сынок, — слышу я давно позабытый голос. Боль начинает отпускать свою свинцовую хватку, мысли проясняются. Холмов больше нет. Я сижу на крыльце нашего дома в Лотеринге, а рядом со мной — отец, глядит на меня успокаивающе и ласково… Он никогда так на меня не смотрел, когда был жив. Я ужасно хочу обнять его, но вместо этого отодвигаюсь и гляжу исподлобья. Это демон. Это снова демон… Пронзает дикая и мучительная мысль: «Неужели все было наваждением, и я все еще в лаборатории Авернуса?!» Отец отворачивается. — Карвер, возьми себя в руки, — его голос строг и сух, и это куда больше похоже на правду. — Не разочаровывай меня! Я сглотнул. Было время, когда ничего страшнее этих слов я и представить не мог. Они остужали мой гнев за секунду и заставляли удушливо краснеть от стыда. — Ты умер, — сказал я, вставая с пыльной ступеньки. — Я знаю, — он усмехнулся и тоже поднялся на ноги. Мама говорила, что мы с ним похожи, а я в это не верил. Отец когда-то казался мне совершенством, и я чувствовал себя полной его противоположностью. Я сохранял угрюмую мину, а он почти всегда улыбался. Ласково — сестрам, нежно — матери, иронично — мне, вызывающе — тем, кого собирался убивать… Он двигался, как будто танцевал, меч в его слишком изящной для воина ладони плясал, как солнечный зайчик. Наверное, поэтому я выбрал двуручник — знал, что мне никогда не добиться такой же легкости. Он и дрался, и жил, как будто играл — остроумный, лощеный, самоуверенный… По сравнению с ним я всегда казался себе тяжеловесным и неуклюжим тугодумом. А сейчас я увидел, что перерос его почти на ладонь. На мою ладонь — широкую, мозолистую и совершенно не аристократическую. И стал почти на треть обширнее его в плечах. Почему-то эта мысль меня успокоила. — Что скажешь, отец? — спросил я с иронией. — Неожиданная встреча в Тени, да? — Неожиданная? Я тебя умоляю! Если бы кое-то лучше контролировал свой гнев, мне бы не пришлось нестись сюда через всю Тень спасать его глупую голову, — усмехнулся он. — Спасать? — Спасать, выручать, избавлять от опасности! Кровь и огонь, о чем ты думал?! Хотя нет, можешь не отвечать. Мне ответило твое недоумение. Насчет «думать» ты не силен. Я нахмурился. Гарлок с этими язвительными интонациями, смысл фраз мне не понравился гораздо больше. — Это был припадок лириумной горячки. Точнее — это и ЕСТЬ припадок. Мне рассказывали про такое. Он не должен меня убить, я довольно крепкий. Я и сам не знал, зачем говорил с ним. Может быть, просто соскучился? У нас были странные отношения, скорее деловые, чем теплые. Мне потребовалось время, чтобы понять, насколько хорошим он был мне отцом, учителем и другом. — Это БЫЛ припадок, — Малькольм Хоук покачал головой. — До того, как появились кровь и огонь. Две стихии, которые едва тебя не уничтожили. Ты их разбудил, но совершенно не умеешь их контролировать! Еще и скверна эта, будь она неладна… — и прибавил огорченно. — Это просто какое-то проклятие Хоуков — мы не умеем действовать вовремя! Я похолодел и, выхватив из воздуха меч, приставил к его горлу. — Кажется, мы подобрались к сути разговора, демон? Расскажи мне еще о проклятии… Отец вздохнул, не делая ни малейшей попытки уйти от лезвия. — Не доверяешь мне? Молодец. Демон я или не демон — это неважно. Главное, чтобы ты запомнил — кровь и огонь атрибуты рода Финнестриса. Работай с ними. А еще — не вздумай перестать принимать лириум! По крайней мере, пока не научишься контролировать свою силу. Это тебя не убьет, но все испортит… И добавит тебе дурацких приключений, вроде сегодняшнего. Я медленно опустил клинок. Пока он говорил, я прощупывал его ауру — демонического оттенка там не было и в помине. Зато была магия — сильная, непонятная и знакомая по тюрьме Корифея. — Магия крови? — сказал я, задумчиво на него глядя. Он опять усмехнулся и поднял палец. — Магия крови Хоуков. И огонь Финнестриса. Тебе досталось презабавное наследие, сын. Очень интересно будет наблюдать, как ты им распорядишься. Постарайся не угробить мир! — Малькольм, перестань на него давить. Мальчику и так нелегко, — донесся слабый голос. Очень и очень знакомый голос… Его не должно быть в Тени! — Мама?! Тут я ее увидел. Почти прозрачная, но по-прежнему такая родная, она стояла за плечом отца и улыбалась мне своей ласковой улыбкой. Он обернулся и приобнял ее за талию. — Мама! Почему ты… здесь?! — мое сердце было готово лопнуть от ужаса и отчаяния. Я протянул ей руку, и она ее коснулась, но я почти не ощутил этого прикосновения — настолько легким оно было. — Мама… — повторил я снова, как будто это слово было оберегом от страшной правды. — Я умерла, милый, — ее улыбка стала грустной. — Это был… необычный путь. Но он помог мне найти Малькольма. Отец склонился к ней, касаясь виском ее головы. В этом жесте было столько нежности, что острая, как кинжал, скорбь, слегка отступила. — Необычный? — Ах, меня убили, Карвер… Магией крови. Но твоя сестра успела меня спасти — убийца умер прежде, чем изуродовал мою душу. Зато он открыл мне дорогу в Тень. Пока я побуду здесь… Может быть, когда-нибудь… Ее голос слабел, словно ей было трудно говорить со мной, живым. — Достаточно! — решительно прервал ее отец. — Ты и так здесь слишком долго. Все, просыпайся! — Просыпайся, Хоук! — громко повторили над ухом еще раз. Я открыл глаза, рывком сел и огляделся. Я по-прежнему был на Глубинных тропах. Мои товарищи не спали, стоя поодаль и глядя на меня с опаской. В затхлом воздухе подземелья отчетливо разносился запах гари, в горле клокотала влага, которую я поспешно сглотнул. И тут я понял, что дымом пахнет от меня. — Что происходит? — спросил я, только сейчас ощутив во рту резкий железистый привкус. — Ты горел, — с непонятной интонацией пояснил Страуд. — Не думал, что увижу, как из-за лихорадки кто-то начнет полыхать огнем! — Что за фокусы, Хоук?! — в голосе Макса слышалась паника. — Ты нас всех чуть не спалил нахрен! — Хорошо, что кругом камень и гореть нечему. Но за плащ ты мне еще ответишь! — проворчал Орис, расстроенно оглядывая подпаленную полу. Я вытер ладонью рот, увидел, что на коже остались кровавые полосы, сплюнул и выругался. — Я понятия не имею, что это за фокусы, — ответил я устало. — Надеюсь, что они не повторятся… Сердце снова сдавило железной рукой. Мама… А я был так рядом и совсем ничего не почувствовал! — Хренов феникс, — буркнул Орис. — Идти-то можешь? А то все, гарлока с два я сейчас спать лягу. — Я тоже, — поддержал Максимус. — И я, если не возражаете, побуду замыкающим. Я взял себя в руки и поднялся. Признаки лириумной лихорадки стали слабее, но не исчезли совсем. — Да, нам надо спешить… Сколько там до Киркволла? Три дня. Дойду.