Младший: Записки Карвера

— О! — оживилась Мерриль. — Со мной никогда не разговаривали о магии крови! То есть, все объясняли, как это плохо, а слушать никто не хотел. А жаль. Потому что это очень интересно! Я хочу сказать, она действительно отличается от обычной магии, она же не связана с Тенью. И с ней можно делать разные интересные штуки, и… Я имею в виду, не обязательно какие-нибудь страшные и ужасные, а просто интересные! И полезные, — она заерзала на моих коленях, устраиваясь поудобнее, и я коротко втянул носом воздух. Создатель! Она была слишком… близко. — Я вот недавно придумала заклинание, чтобы не мерзнуть, когда спишь — у меня совсем дырявое одеяло, знаешь? — продолжила она, явно не замечая, как меня снова бросило в жар. — А тут сквозняк, и ночами бывает очень холодно. И его как раз до утра хватает. То есть, не одеяла, конечно, а… Прости!.. Ты же не маг! Наверное, трудно будет понять, в чем разница. Это более… более ответственно, я думаю. Другие не понимают, но это правда! Ты же берешь эту силу у себя, и можешь нечаянно потратить слишком много на какую-нибудь ерунду. Обидно же умереть от потери крови из-за ерунды! Мерриль даже подпрыгнула от избытка чувств, а я сдавленно охнул и предложил: — Погоди… Давай, пересядем? Я слишком отвлекаюсь на твое ерзанье. — Давай, — легко согласилась она, спрыгивая на пол. — У меня тоже шея затекла на тебя смотреть. Мы уселись друг напротив друга за низким столом, заваленным старыми даже на вид свитками и книгами на элвиш и древнем тевине, и я, постепенно успокаиваясь, оглядел потрепанные корешки. И где она их берет? Ее библиотека, наверное, стоит целое состояние. А вот на новое одеяло ей денег не хватает! Надо будет попросить Мариан, чтобы занесла хотя бы одно. А лучше, два. — На самом деле, я понимаю разницу, — сказал я, продолжая прерванный разговор. — Магия крови — полностью от этого мира, так? — Да! — радостно согласилась Мерриль. — Она была еще до того, как появилась Завеса. На самом деле, тогда это была единственная магия в мире… Наша магия! И почему ее все боятся, даже эльфы? Я считаю, заклинания школы энтропии более пугающие! А стихийной — разрушительные. А рыцари-чародеи более коварны… — Может, из-за ее экстравагантных ритуалов? — невесело усмехнулся я. — Ну, знаешь, нож, кровища. Невинные жертвы… Или из-за того, что может заставить тебя делать что-то против твоей воли? Не так давно я сам боялся этого до одурения… А еще она ни на что не похожа и чужда. У нее очень странный рисунок, ни с чем не перепутаешь. Хоть и по-своему гармоничный. И гасить ее гораздо сложнее. — Это потому, что она устойчивее, — Мерриль склонила голову. — А еще с ее помощью можно делать вот так. Она быстро распустила шнуровку на руке и стянула кожаный наруч. Шрамы на непривычно обнаженном запястье сразу бросились мне в глаза, мозоля и беспокоя взгляд. Несколько уродливых алых линий, грубо перечеркнувших нежную кожу, были настолько неуместны на руке, которую я целовал несколько минут назад, что где-то под ложечкой болезненно кольнуло. — Смотри! — сказала она, взяла со стола стилус и с небрежностью, выдающей немалую практику, ткнула им в один из шрамов. Острый кончик костяной палочки окрасился алым, и она начала менять свою форму — утончаясь, вытягиваясь, свиваясь в пружину, а потом смыкаясь в витое кольцо. Мерриль не сводила с нее напряженного взгляда, управляя процессом. Я тоже не мог оторвать от этого глаз. И не только потому, что зрелище было и вправду удивительным — я ощущал, что ее магия не разлетается веером струй, которые нужно перехватывать и укрощать — как это было у Йована, а льется послушной волной. И это меня восхищало, как может восхищать чужое мастерство. И, кажется, я понимал, как она это делает — воля и кровь объединились в одно, став продолжением тела, кистью художника, рисующего реальность. Магия текла целенаправленно и ровно, превращаясь в мост между идеей и ее воплощением. Довольно симпатичным воплощением: стилус превратился в браслет — простой, но не лишенный изящества. Мерриль выдохнула, неуверенно, но чрезвычайно мило улыбнулась, убирая волосы, упавшие на лоб, а потом протянула браслет мне. — Дарить мужчине подарки ужасно неприлично, но я так хочу, чтобы рядом с тобой было что-то мое… Прости! — Я… Даже не знаю, что и сказать… Спасибо, Мерриль. Я буду его беречь, — я осторожно принял вещицу, твердо решив, что в следующий раз обязательно привезу ей подарок. А еще мне немедленно захотелось сделать что-нибудь по-настоящему неприличное, например, избавится от доспехов и снова прижать к себе Мерриль, чтобы ощутить ее тепло всем телом… Но я прогнал эти мысли, приказав себе думать о деле. — Йован — один из лучших целителей, каких я знаю, — медленно сказал я. — Наверное, даже лучше, чем Андерс. И все благодаря магии крови… — Контроль над телом — это самое легкое и самое сложное, — кивнула она. — Легкое, потому что действует напрямую. А если кровь смешать, так и вовсе… А сложное — потому что надо преодолевать чужую волю. Ой! Ты не думай, я никогда такого не делала, особенно против воли! Я лечила кошек и птичек… А один раз, совсем недавно, вашего мабари, когда его поранил вартеррал… — Мерриль внезапно помрачнела. — Что такое? — встревожился я. — С Грэем все в порядке, — состроив гримаску, мотнула она головой. — А вот с твоей сестрой что-то не то! Она меня обманула, не отдала мой арулин’хольм! А он ей даже не нужен! Я… я ее просто ненавижу теперь!.. В ее голосе звучали такие обида и ожесточение, что я смутился. С этой стороны я Мерриль еще не видел. Я поднялся с места и, обойдя стол, приобнял ее за плечи. — Что случилось, emma nehn? — спросил я мягко. — Мариан, конечно, не подарок, но воровкой или лгуньей ее никогда не называли. У нее должна быть для этого очень веская причина. Что за арулин’хольм, и как он у нее оказался? Мерриль вздохнула горько и зло. — Я попросила Хоук мне помочь. И она даже согласилась, хоть и терпеть меня не может: пошла со мной в наш клан и выполнила поручение Хранительницы. А потом та нарассказала ей… всякого разного. И Хоук забрала его себе, хотя обещала! Как она могла так поступить?! Несмотря на этот сбивчивый рассказ, понимание сверкнуло, как вспышка. Тепло внезапно отхлынуло от сердца. Я сжал плечи Мерриль чуть крепче, мечтая, что ошибся. — Судя по названию, это инструмент, нужный магу крови? Ты хотела использовать его в работе с элувианом? И так ей и сказала? Та только кивнула, все еще напряженно выпрямившись от обиды. — Когда, говоришь, это было? — Полтора месяца назад! Теперь вздохнул я, отпустил ее и, подтянув стул, сел рядом. — До смерти нашей матери или после? — спросил я устало, надеясь, что хоть теперь она поймет. Мерриль ахнула, зажав рот руками. — Карвер!.. Прости… Я соболезную… Я… такая дура! Я не подумала… Я с болезненной усмешкой потрепал ее по руке, не чувствуя ни гнева, ни обиды — лишь бесконечную грусть, переполнившую меня выше краев, как кувшин, забытый в фонтане. Конечно, Мерриль просто пришла и позвала ее в горы. И не подумала, в какой бездне отчаяния находится Мариан, насколько ей сейчас тяжело и больно… Она опять потеряла близкого человека и, наверняка, снова винит во всем себя. И сгорает от ненависти к магии крови. И все-таки, она отправилась с Мерриль, потому что действительно хотела ей помочь. А потом услышала про магию крови и пришла в ярость… — Осторожнее, еmm'asha. Ты одержима своей идеей. И не смотришь по сторонам, хотя идешь по краю пропасти. Не упади, прошу… — тихо сказал я. — Прости! — из ее горла вырвался всхлип. — Я любила Лиандру, но… — Но элувиан для тебя важнее, чем люди — живые или мертвые, — закончил я за нее. В комнате повисла пауза. Глаза Мерриль потускнели, она буравила взглядом стол, и ее мысли, казалось, были где-то далеко. И от этого молчания моя внезапная тоска только разрасталась и покрывалась острой изморозью, болезненно холодя и раня душу. Что это за дерьмовый мир, в котором даже самые прекрасные люди творят безобразные вещи? Кто устроил так, что принципиальность становится жестокостью, доброта превращается в слабость, справедливость убивает, а преданность идее вырождается в фанатизм? И что за дерьмо делаю я сам?! Меня передернуло от осознания, что мои мысли так легко соскользнули в эту ненавистную колею. — Мне так жаль, что ваша мама… — голос Мерриль, внезапно нарушивший тишину, зазвенел и сломался, как хрупкая льдинка. Но она продолжила: — Я должна была сразу тебе это сказать! И Хоук тоже… Я ужасная, да? — Да, — кивнул я печально. — И я тоже ужасный. И Мариан. Так уж получилось… Но мы же можем быть друг к другу чуточку добрее, правда? Чуточку внимательнее и снисходительнее? — я снова коснулся ее руки, той, что была исполосована шрамами. Она быстро накрыла ее своей ладонью: — И ты не будешь меня ненавидеть? — Конечно, нет, da'len! Все ошибаются… Ее губы тронула такая беззащитная улыбка, что проклятый холод медленно пополз назад, вновь уступая расцветающей нежности. — У всех у нас столько внутри намешано, что пойди, разбери… Но мне недавно дали очень хороший совет — слушаться совести и только ее. Она не даст превратиться в чудовище… Ты только не подумай, я не пытаюсь читать мораль! — прибавил я поспешно. — Просто, у меня эти мысли постоянно в голове крутятся — видимо, это мое больное место… Знаешь, что? Я поговорю с Мариан. Думаю, она поймет, что погорячилась. Глаза Мерриль вспыхнули недоверием и радостью, как у ребенка, которому наказание пообещали заменить подарком. А потом она сказала со смешком — лукавым и удивленным: — Тебя так много! Это так здорово и так ярко — как солнце сквозь крону. Ты тут меньше часа, а я уже столько всего передумала и перечувствовала! Как будто мысли копились, копились, пока тебя не было, а потом: ба-бах! — она вскочила и продолжила, захлебываясь словами: — Я даже не знала, что можно почувствовать столько всего за раз: и счастье, и грусть, и злость, и радость, и страх… Нет! Не страх, а… Просто, ты скоро снова уйдешь, и от этого станет больно… Но я не хочу сейчас об этом! Лучше давай будем говорить дальше? Я так люблю с тобой говорить! Ты все-все понимаешь! Про магию, про Арлатан, про элувиан!.. Ну, спроси меня о чем-нибудь! Я хочу рассказывать! — Хорошо, da'len, — я помолчал, гася свою глупую и счастливую улыбку. Справиться с бешено колотившимся сердцем, вознамерившимся пробить к гарлокам грудную клетку, тоже было непросто. Но я все же утоптал романтическое настроение и, посерьезнев, задал, наконец, главный вопрос. — Расскажи про родственные узы. Как магия может усилить эту связь настолько, чтобы качать по ней силу? Когда в дверь постучал Страуд, я уже почти понял, что должен делать. Жан-Марк церемонно поклонился Мерриль, представился, а потом заметил: — Рад, Хоук, что твоя подруга уже привела тебя в чувство. Время у нас есть, но медлить все же не стоит. Эта бочка с гаатлоком рванет со дня на день. Нам нужен план. Я кивнул. — У меня есть идея. Но сначала нужно починить ворота в эльфинаж. Ты пока иди к хагрену, я тебя сейчас догоню… Страуд вновь поклонился Мерриль и вышел. — Я должен идти, emma nehn… — с тяжелым вздохом сказал я. — Прошу тебя, не выходи из дома! Скоро в городе начнутся беспорядки, я хочу быть уверенным, что с тобой ничего не случится! Мерриль покорно кивнула. От ее радостного возбуждения не осталось и следа, словно кто-то задул озаряющую ее свечу. — Dareth shiral, — произнесла она, стараясь выглядеть спокойной. Но это у нее плохо получалось. — Я буду ждать тебя, мa vhenan… И я не выдержал, сгреб ее в охапку и снова приник к ней в мучительно-сладком прощальном поцелуе. А потом сказал то, чего не должен был говорить ни в коем случае: — Я вернусь…