Futend (Фьютенд)

«Я никогда не забываю лиц, но в вашем случае я с удовольствием сделаю исключение». Граучо Маркс Квартиру Джаред действительно сменил. Денег, которые он получил, играя в покер, хватило бы и на нечто роскошное, но Джареду это было не нужно. И все же он не удержался, выбрав просторное помещение на самом верхнем этаже одного из домов новой постройки, с выходом на крышу. Он хотел спрятаться от людей, и это место показалось ему наилучшим. Чем выше, решил Джаред, тем дальше ото всех. Это успокаивало бушующие нервы и сглаживало влияние адреналина, выработку которого провоцировали ежевечерние походы в казино, на тело и мысли. Впервые за много недель Джаред ответил на телефонный звонок. Звонил Джеффри, и словно через несуществующий провод Джареду передалось облегчение, которые испытал его брат в этот момент, когда вместо уже ставших привычными длинных гудков на том конце провода воцарилась тишина. - Джей! Джей! - закричал Джеффри, и имя Джареда оборвалось так резко, будто звук выключили. Джаред так явственно увидел, как брат прижимает кулак ко рту, ненавидя себя за то, что не сдержал эмоции, словно это происходило у него на глазах. Но ему не хотелось видеть это, и думать об этом не хотелось тоже. Просто потому, что он не испытывал того же. Да и с чего бы? Не испытывал он и раскаяния. Не мог? Не хотел? Неважно. Этого просто не было. Не ощущал отчаяния или стыда - слишком долго (или наоборот) эти два чувства принадлежали лишь одному человеку. В жизни Джареда так легко не осталось никого больше. И от того проще было это пережить, что он не осознавал, что теряет. Так же, как Дженсен не осознавал, что он существует. - Привет, - вместо тысячи слов, вертящихся на языке, сказал он. - Джаред, какого черта? Где ты? Ты в порядке? - вопросы посыпались градом… и все снова оборвалось: - Подожди, тут мама рядом… Уже открыв рот, чтобы сказать «не надо маму», Джаред услышал ее тяжелое дыхание, перемежающееся всхлипами. - Милый? - ее голос дрогнул. - Джаред, детка, где ты? - Она затараторила, как делала всегда, когда рассказывала о чем-то. Мысли постоянно бежали вперед нее, а энергия - положительная или отрицательная - лилась через край. - Мы были в твоей квартире, нам сказали, что ты уехал! И никто не знает куда! Джаред, ты что, бросил колледж? Мы были у профессора Ленэ, он сказал, ты даже не начал семестр… Где ты находишься? Мы обзвонили всех твоих друзей, но все сказали, что не знают… - Она снова всхлипнула и, наконец, заплакала уже не скрываясь. Джаред вздохнул, опуская голову и прижимаясь лбом к стеклу, которое отгораживало его от крыши: пустой серый камень на метры вокруг - упирающийся в высокий бордюр в половину человеческого роста. Джаред смотрел вперед, почти не понимая, что говорит ему мать. Слишком частое повторение слова «сказали» - люди непозволительно много говорят. - Мама, все хорошо, - выдавил он, понимая, что этого недостаточно. - Хорошо? Хорошо?! Ты не отвечал на звонки три месяца! Мы думали, что ты умер! Джаред сразу почувствовал переход от животного страха матери к нечеловеческой ярости. Так часто он видел все это, когда Джеффри пропадал неделями, и мать изводилась, пытаясь его найти. Но, к радости Джеффри, в его случае все в конце концов забывалось так, словно никогда и не было, и к настоящему времени он мог делать что угодно, не опасаясь родительского ока. Мать лишь жаловалась на него Меган, младшей сестре Джареда, и мужу, который, хоть и не говорил вслух, давно махнул на старшего сына рукой. И Джеффри это вполне устраивало. Но, как правильно сказал его брат, Джаред всегда был примерным сыном, и ему такое не прощалось. Однако мать есть мать, и с ее стороны все было правильно: стоило убедиться, что сын жив - можно отчитать его, как неразумное дитя. Джаред покачал головой, не отрывая лба от стекла и чувствуя, как стекает по прозрачной поверхности влага, собирается конденсатом от его дыхания в большие водяные шарики и катится вниз. Он проследил две или три дорожки взглядом, прежде чем ответить. - Не знаю, что тебе сказать. И тогда разразилась буря. Джаред слушал крики отстраненно, и ему было лишь немного грустно от того, что его матери приходится такое переживать. Но, с другой стороны, ему самому было не лучше. Ему казалось, это его оправдывает, хотя он и не искал оправданий. Она плакала и грозилась одновременно, и беспомощности в ее голосе было намного больше, чем чего бы то ни было другого. А Джаред следил за водными потоками, которых становилось все больше и больше, и внезапно, моргнув, он понял, что за окном начался ливень. - Мама, - произнес он так ласково, как только мог. - Мама, прости. Она замерла и затихла где-то там, далеко, и только дождь с ее стороны шумел еще громче, чем здесь, рядом с Джаредом. - Я вас всех люблю, - добавил он, пусть и не хотел. - Но мне нужно… мне нужно побыть одному. Я не знаю, сколько это продлится. Но это была ложь. Он знал, сколько - до самого конца. Осталось лишь уточнить дату. - Джей Ти, - прошептала она как-то совсем потерянно, и внезапно Джаред будто бы увидел ее, намного четче, чем до этого Джеффри. Его мать представилась ему абсолютно седой, ее длинные волосы от дождя прилипли к голове и казались мраморными, Джаред едва узнал ее из-за тысячи морщинок, испещривших некогда красивое лицо. - Прости меня, - повторил он и отключил связь. Ему не успели перезвонить, когда он вытащил сим-карту и, взяв со стола нож, проткнул ее насквозь - чтобы наверняка. Выглянувшее после дождя солнце осветило темную фигуру, скрючившуюся, свернувшуюся в клубок в одном из бесчисленных углов квартиры. Джаред плакал, горюя по тому, что уничтожил собственными руками, по тому, что потерял. Наконец-то, он что-то потерял на самом деле. Он вытирал руками мокрые щеки, но слезы все продолжали литься, и Джаред искренне недоумевал, почему они это делают. *** На вторую неделю после звонка матери, за несколько дней до намеченного похода в «Дестин», Джаред затеял ремонт. Впрочем, ремонт - слишком громкое слово. Нужно было всего лишь просверлить несколько стен, оконные рамы, столешницу в кухне, потолок над кроватью и ванной, уголки зеркал и дверных ручек… В общем, все то, что можно было просверлить. Джаред делал это сам, опасаясь привлекать к себе излишнее внимание. По несколько часов простаивая на шаткой деревянной стремянке, задрав голову к потолку и пытаясь не отсверлить себе пальцы, Джаред погружался в новое пристрастие. В новый азарт. Он просверливал крохотные дырочки, затем обмазывал их клеем и твердыми руками, такими как, - это ему хорошо запомнилось, - у доктора Лоренса, вставлял в выемки… камеры. Маленькие, едва заметные камеры, мигающие тусклым красным светом в момент активации. А потом Джаред открывал раздвижной шкаф и доставал ноутбук последней модели, щелкая по кнопочкам так проворно, словно всю жизнь только и делал, что занимался хакерством. Джаред сам считал вполне логичным желание запечатлеть моменты, появления которых он добивался с таким трудом. И пусть, казалось бы, это не было столь важно по сравнению с тем, что «выздоровление» Дженсена снова откладывалось, так как и камеры, и ноутбук, с помощью которого ими можно было управлять, стоили недешево. Но Джаред просидел за карточным столом очень долго, достаточно для того, чтобы убедиться – он может. Или, правильнее будет сказать, не может не мочь. Состояние абсолютной вседозволенности и непоколебимой убежденности в выигрыше вросло Джареду под кожу, и теперь он мог думать более обширно. Он хотел, чтобы когда Дженсен очнется, все было безупречно. Насколько это возможно. И потому даже дверные ручки запечатлевали моменты, когда к ним прикасались пальцы Джареда, камеры с оконных рам мигали красным светом ему в глаза, в какой бы части дома он ни находился. И Джаред, не расставаясь с ноутбуком, отображавшем его со всех возможных ракурсов одновременно, улыбался и кивал, хвастаясь самому себе, и говорил: - Идеально. А потом, однажды, наступил тот самый вечер. Уже не первый и далеко не последний вечер Джареда в этой квартире. И уж точно не первый вечер, когда Дженсена приходилось оставлять одного. Джаред не доверял никому, и хотя несколько раз порывался позвонить Сандре, все же останавливал себя. Потому что если родственники, пока могли, донимали его едва ли не каждые несколько минут, Сандра же, с тех пор, как он покинул свою старую квартиру (читай, сбежал), не давала о себе знать. Джаред сразу понял, что это значило. Сандра была не из тех, кто навязывается и не из тех, кто опрометью бросается на помощь, даже не спросив, а нужна ли она вообще. Но она была из тех, кто легко отпускает. Наверное, это все же было плюсом. Впрочем, даже если бы она передумала и захотела восстановить контакт, теперь это сделать было практически невозможно. Счета в банке, документы на квартиру, паспорт и даже водительские права, с которыми Джаред не расставался неизвестно почему, так как машины у него не было – все это и многое другое было оформлено не на Джареда Падалеки, а на молодого человека двадцати двух лет по имени Сэм. «Сэмми-Джей», как полюбил называть его Чарльз. Это было имя парня, характер которого, иногда казалось Джареду, медленно, но верно начинал вытеснять его собственный. Почему-то именно в тот вечер, на который был намечен поход в «Дестин», Джаред в полной мере осознал себя одиноким. Он говорил вслух, создавая иллюзию человеческого присутствия, и его голос отражался от пустых стен в комнатах, где еще не было мебели. Собственно, ее не было практически нигде, лишь кровать - одна двуспальная, - на которой Джаред изредка засыпал рядом с Дженсеном, когда становилось совсем невмоготу. А чаще всего он ночевал в кресле - том самом, что днем занимал его молчаливый сожитель. К утру спина и шея затекали невыносимо, и Джаред, шипя от боли, отстраненно радовался, напоминая самому себе: «Чувствуешь боль - значит, живой». Помимо кровати и кресла в квартире имелось несколько шкафов и полочка для обуви в коридоре - все, что осталось от прежних владельцев. Любой, кто мог бы случайно оказаться у Джареда в гостях, решил бы, что тот только что переехал. Но Джаред знал, его квартира производила бы такое впечатление на несуществующих визитеров и год, и два года спустя. Широкая барная стойка на кухне, входящая еще в план постройки квартиры, тоже нередко служила Джареду постелью. Он перетаскивал на нее одеяло и подушку, и подолгу вертелся на жесткой деревянной поверхности, забываясь мутным сном под утро. Хотел было приобрести телевизор, но не было ни сил, ни желания лишний раз выходить на улицу. Иногда, по возвращении из «Клариссы» с очередной изрядной суммой в кармане, Джареда прорывало на откровенность. Собственно, он мог не опасаться ляпнуть что-то не то, потому что не было в его доме никого, кто захотел бы выдать его тайну. Даже рассказывая Дженсену самое личное и постыдное, - то, что есть у каждого человека, даже если он не одинок, - Джаред оставался единственным посвященным в свою тайну. Но это не мешало ему говорить. А еще он вспоминал. Вспоминал то, что произошло давным-давно и то, что совсем недавно, и говорил об этом так, словно рисовал картину - не забывая ни одной мелочи, ни одного штришка. И не было темы, на которую он не мог бы поговорить с Дженсеном, и не было в его жизни момента, которым он не мог бы с ним поделиться. *** Сан-Антонио, Техас 2002 год Осень в том году выдалась холодная. Намного холоднее, чем обычная осень в жарком Техасе. Джаред носил куртку с горлом, поверх которой завязывал шарф. Шарф был бирюзового цвета, из отвратительной колючей шерсти, так что его невозможно было носить на голой коже, и такой длинный, что его приходилось три раза оборачивать вокруг шеи, чтобы он не свешивался до пупка. Из-за этого шея Джареда казалось значительно толще, чем была на самом деле, и непропорционально маленькая голова на ней смотрелась комично. Но ему было плевать, и даже под пытками он не отказался бы избавиться от этого нелепого предмета одежды. Шарф был теплый, а Джаред искренне не понимал, как люди могут выживать в таком жутком холоде, да еще и быть при этом в хорошем настроении, хотя и должен был признать, что носил эту своего рода очень экстравагантную деталь одежды только из-за ее первостепенных свойств. Так как внешне шарф раздражал Джареда почти так же сильно, как психически неуравновешенного скрип пилы. Этот шарф они купили вместе с Дженсеном несколько месяцев назад, на ежегодной летней ярмарке - такая приезжала в Сан-Антонио каждый июль. Не меньше тридцати палаток в течение четырех недель занимало пустырь у въезда в город, и десятки грузовиков с самым различным содержанием вспарывали колесами мягкую черную землю. Обычно на этой ярмарке (местные так и называли ее - Июльская) можно было отыскать что угодно - от подделок драгоценностей королевы Англии до старых застиранных носков с дыркой на пятке, которую продавцы честно пытались выдать за нововведение. И ведь всегда находились дураки, ведущиеся на этот дешевый развод. Джаред и Дженсен всегда приезжали рано утром, в первую субботу ярмарки, чтобы иметь возможность изучить все, что предлагалось населению, до того, как это все успеют раскупить. На той Июльской ярмарке 2002 года Дженсен был в особенно плохом настроении. Впрочем, он всегда был таким, если ему приходилось вставать в шесть утра, но никогда раньше не срывался на Джареде так резко и зло. Закончилось тем, что они успели поругаться даже не выйдя из дома, а потом Дженсен, сославшись на головную боль, отказался вести машину, чего не делал никогда, и уселся на пассажирское сидение. На ярмарку они прибыли оба раздраженные и не настроенные ни на какое веселье. В угрюмом молчании они шли мимо рядов, пока Джаред не остановился около палатки, которая больше остальных напоминала свалку. - Выбирай быстрее, и пошли отсюда, - злился Дженсен откуда-то сбоку. Джаред раздраженно глянул на него. - Это, - сообщил он, под взглядом обалдевшего продавца вытаскивая из кучи барахла на прилавке нечто бирюзовое и бесконечно длинное. Лицо Дженсена вытянулось, когда Джаред намотал шарф себе на шею и поморщился от гадостного ощущения. Затем поднял руку и принялся скрести шею ногтями. Клочья шерсти и нитки топорщились во все стороны, как иглы дикобраза, и от одного взгляда на Джареда хотелось тоже начать чесаться. - Прекрасный набор, - внезапно сказал Дженсен тем особенным тоном, которым всегда говорил серьезно. Джаред заморгал, даже перестав чесаться. - Ты хотел сказать «выбор»? - переспросил он. На лице Дженсена все еще была злость, но теперь ее разбавляло удивление, и Джареду на миг показалось, что он ошибся, но тут Дженсен потер виски и пробормотал себе под нос так тихо, что Джаред едва услышал. Только он все равно не понял и переспросил. Дженсен повторил снова, и это прозвучало как полная белиберда: - Скакал, пока ель варится. В будке это недальновидно. Джаред прищурился, рванув шарф с шеи. Кажется, Дженсену в конце концов удалось его довести. - Не понимаю, что ты там бормочешь, - холодно произнес он. - Я, знаешь ли, уже догадался, что тебя с утра в задницу кто-то ужалил, но необязательно издеваться. Эй, Дженсен, - добавил он, внезапно заволновавшись, - ты в порядке? Тот кивнул, сжав губы. По мученическому выражению его лица было ясно, что голова у него все еще болит. Джаред купил этот дурацкий шарф просто потому, что ему не хотелось оставлять ни с чем явно обескураженного продавца, и направился к машине. Дженсен дернул его за рукав, когда Джаред уже отключил сигнализацию и собирался сеть за руль. Все так же молча он мотнул головой себе за спину - назад. - Неужели прошло? - угрюмо спросил Джаред. Было жутко обидно из-за того, что Дженсен над ним смеялся, пытаясь ввести в ступор или испугать. Дженсен опять кивнул. И не проронил ни слова в следующие два часа, пока они ходили по ярмарке. Потом они заехали в кино и посмотрели три фильма подряд, а когда вернулись домой, Дженсен отправился спать. На следующий день он первым сказал Джареду «доброе утро» и извинился. А когда Джаред посмотрел недоверчиво, улыбнулся и внезапно ответил на вопрос, который был задан еще на ярмарке: - Да, прошло. Через неделю Джареду сообщили, что его не стало. *** Штат Нью-Йорк 2004 год Он не знал, что его дернуло сделать это. Наверное, это можно было поставить в вину тому самому чертику, что сидит на левом плече и заставляет нас делать не всегда безобидные глупости. Или, того хуже, не глупости вовсе. Но впрочем, зачем нам нужна совесть, если в своих проступках всегда можно обвинить кого-то другого, в особенности того, кто не может за них ответить? Как бы там ни было, Джаред не собирался ни винить кого бы то ни было, ни оправдывать себя. Он просто делал. Поэтому он ввел в поисковике Google фразу «больница Сан-Джоанна» и уставился в монитор. Среди десятка ссылок с описанием услуг и цен, Джаред заметил одну с наименованием «Персонал». Щелкнув на нее, Джаред попал на следующую страницу и сразу же наткнулся на черно-белую фотографию Ларри. Под ней мелким шрифтом было написано «Доктор О. Лоренс. Главврач». Ниже был приведен внушительный список статей за его авторством. Джаред почувствовал, как мозг скручивается в трубочку уже на втором названии, потому быстро пролистал страницу вверх, щелкнув на ссылку «История больницы». «Психиатрическая лечебница Сан-Джоанна была основана в 1863 году доктором Робертом Грином. Свое название она получила в честь сестры доктора Грина, Джоанны, с самого детства страдавшей психическим расстройством и чудом исцелившейся на тридцатом году жизни. Самому доктору Грину в то время было под пятьдесят, и он, уже практически утративший веру в медицину, посчитал выздоровление сестры знаком свыше, а так как он был состоятельным человеком, то ему не составило труда вложить солидный капитал в строительство лечебницы. Она существует и по сей день, но в значительно измененном виде. Первоначально лечебница была бесплатной, все траты нес доктор Грин, но после его смерти «Сан-Джоанна» была передана в руки правительства, которое, в свою очередь, продало ее одной влиятельной семье. Имя этой семьи хранилось в тайне, известно лишь только, что через несколько лет после смерти доктора Грина главврачом лечебницы стал никому не известный в те времена профессор Дж. Лоренс, преподававший медицину в Кембриджском колледже. У Джоанны Грин, по закону являвшейся законной владелицей лечебницы, внезапно вновь обнаружились признаки психической нестабильности, из-за чего Дж. Лоренс (к тому моменту уже доктор) распорядился вернуть ее в лечебницу. Ее последним прибежищем оказалась именно «Сан-Джоанна». Однако младший брат Роберта Грина, отказавшийся от владения лечебницей, изменил решение через некоторое время после смерти доктора Грина и занялся помощью в содержании больницы. Несколько последующих поколений продолжали дело последнего из Гринов, до смерти в 2003 году доктора Джона Грина. Он был известен в исследовании новых лекарственных средств, а также благодаря своей научной диссертации на тему ускорения дегенеративного развития пациентов государственных клиник из-за недоступности для них новых лекарств и сывороток. Таким образом, доктор Джон Грин призывал правительство выступить за распространение экспериментальных вакцин среди пациентов всех лечебниц страны, с целью достижения оптимального результата. Но все его многочисленные прошения были отвергнуты. С 1982 года главврачом «Сан-Джоанны» является доктор О. Лоренс, являющийся родственником Дж. Лоренса, скончавшегося через несколько лет после выхода на пенсию. Доктор О. Лоренс, с самого своего вступления на должность, старался максимально увеличить возможности лечебницы, потому теперь в три раза больше людей, страдающих психическими заболеваниями, имеют возможность проходить обследование и содержаться в стенах больницы. Эта лечебница является одной из самых дорогих в штате, и также, на протяжении многих лет она остается лучшей»… И бла-бла-бла на тему того, какая классная у больницы репутация, и что все эти двадцать лет не случалось ни одного инцидента, в котором была бы повинна администрация «Сан-Джоанны». В общем-то все это Джаред уже знал и раньше, он изучал все это для своего проекта, но только теперь он обратил внимание на фамилию, которой до этого не придавал значения. - Доктор Джон Грин, - пробормотал Джаред себе под нос, вспоминая давний разговор с Ларри. «- Эта сыворотка тестируется уже несколько лет. За последние пять нам удалось продлить ее действие с трех часов до двадцати четырех… - Вы снова говорите «мы»… - Мы, конечно, пытались найти обходные пути: давали Фьютенд постоянно, иногда в двойных дозах… Но так ничего и не добились». И еще: «- Это Вы создали Фьютенд? - Мой коллега. Мне он показал уже готовую формулу. - Это его Вы назвали психом? - Именно. - И что же с ним случилось? Он умер? - Все умирают. - Он умер из-за Фьютенд? - Не много ли вопросов, Джаред?» Джаред ввел в поисковике «доктора Дж. Грин и О. Лоренс». Первые десять ссылок были абсолютно бесполезными. Казалось, ничто не объединяет эти два имени, кроме того, что их владельцами были люди, когда-то работающие в одной психиатрической лечебнице. Пролистав еще несколько страниц и убедившись, что ничего важного он не пропустил, Джаред сократил фразу до «доктор Джон Грин». Ему снова пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он нашел ссылку на один из многочисленных мелких медицинских сайтов. Название Джаред видел впервые. Загрузившаяся страница открыла взгляду Джареда еще одну статью, заголовок которой заставил его едва ли не прилипнуть носом к экрану. «Крах карьеры и трагедия жизни доктора Джона Грина». «Доктор Джон Грин – врач-психиатр и научный исследователь, известный во всем мире из-за своей скандальной репутации. Доктор Грин за всю жизнь написал всего две научные диссертации, но и этого хватило, чтобы поставить на уши все научные круги того времени. Его первая работа «Основы изучения человеческого разума в период начала его деградации» была самой скандальной за последние десятилетия, что велись работы в области психологической медицины. В своей работе Грин описывал теорию, по которой вероятность передачи изломанного (отходящего от нормы, прим.) генетического материала последующим поколениям в три раза выше, чем вероятность передачи нормального генетического кода, от одних и тех же предков. Грин считал слабоумие болезнью, которой можно «заразиться» через генетический код. Несколько лет он потратил на изучение этой теории, результаты которого отобразил в «Основах». Необходимыми для доказательства своей теории Грин считал практические исследования, для которых предлагал отбирать людей, предки которых страдали слабоумием. В частности, большой интерес он уделял детям, с детства проявлявших незаурядные способности, но, по мнению Грина, все равно несущих в себе изломанный код кого-то из предков. Энтузиазм Грина не был поддержан в научных кругах, а его предложения об экспериментах и опытах подверглись порицанию. Через несколько лет после выхода первой диссертации Грин выпустил вторую, в которой подробно описывал результаты тех теоретических представлений, которые были изложены в «Основах». Поднявшаяся шумиха привлекла внимание правительства, которое вскоре объявило, что, несмотря на письменный запрет, адресованный Грину после выхода «Основ», он нелегально начал создавать доказательственную базу. Действия Грина были названы преступными, и врач оказался смещен со своей должности в психиатрической лечебнице «Сан-Джоанна», находящейся в штате Нью-Йорк, и был приговорен к условному заключению на три года. По прошествии установленного срока доктору Грину было позволено вернуться на былое место работы, где главврачом все еще оставался его давний коллега, психиатр и научный деятель в области медицины доктор О. Лоренс. С течением времени внимание правительства к доктору Грину начало ослабевать. К тому же, за то время, что он находился под надзором, не вышло ни одной диссертации его авторства, и попыток возродить былую деятельность Грин не предпринимал. По свидетельствам его знакомых, все это давалось Грину тяжело. Запрет на проведение экспериментов пагубно действовал на его психическое состояние. Не имея возможности проводить исследования, Грин с годами пришел к выводу, что его деятельность как врача и ученого не имеет смысла. Он неоднократно говорил об этом лично, потому его самоубийство в 2003 году не удивило никого и не стало той сенсацией, какой могло бы стать двадцать лет назад, в самом начале его карьеры». Джаред оторвался от чтения. Конец статьи показался ему немного скомканным, словно писавший сам не знал практически ничего и пытался склеить повествование из того малого количества фактов, что имелись в его распоряжении, и кучи личных домыслов. Но если попытка привязать самоубийство Грина к его же шаткому психическому состоянию была вполне оправдана, так как ни правительству, ни администрации «Сан-Джоанны» не понравилось бы расследование, которое могло возникнуть на почве повторного подозрения доктора Грина в проведении незаконных исследований, то явственная попытка скрыть близкое знакомство Грина и доктора Лоренса, была по меньшей мере подозрительной. Джаред никогда не стал бы лезть в это дело, если бы не был уверен, что безумие доктора Грина в той или иной степени коснулось Дженсена. Даже зная, что хоть с информацией, хоть без нее, он Дженсену не поможет, Джареду хотелось разобраться. Хотя бы для того, чтобы знать, кого винить в случившемся. На звонок с нового номера Джареда Ларри не отвечал долго. Джаред представлял себе, как главврач сидит за своим столом и гипнотизирует телефон взглядом, прикидывая в уме, кто это может быть. Наконец, гудки сменились тишиной, а затем Ларри произнес «Алло?», и Джаред смешался. - Я Вас слушаю, - вежливо сообщил Ларри, терпеливо дожидаясь реакции. Джаред вздохнул глубоко для храбрости и выпалил: - Здравствуйте, Ларри, это Джаред, мне нужно с Вами поговорить. Помолчав, Ларри ответил: - Здравствуйте, Джаред. О чем? - Я прочитал в Интернете статью о докторе Джоне Грине, - быстро сообщил Джаред. – Это ведь тот самый псих, о котором Вы говорили? Только почему-то в этой статье всего одно ничего не значащее упоминание о Вас. Это несколько противоречит тому, что Вы мне рассказывали. - Я ничего особенно Вам не рассказывал. - Вы сказали, что Грин был Вашим другом. - Он был моим коллегой. - И Вы работали вместе над созданием лекарств. Если бы он Вам не доверял, Вы бы не смогли этого делать. - Чего Вы хотите? – устало спросил Ларри. - Хочу узнать правду. - И зачем? Думаете, правда поможет Дженсену? - Нет, я знаю, что не поможет. Но почему бы Вам не сказать мне? - Это не Ваше дело, - отрезал Ларри. – Эта история давно в прошлом, она уже всеми забыта. Чем Вас не устраивает официальна версия? - Все официальные версии – дерьмо, - сообщил Джаред. И только когда Ларри рассмеялся в ответ, Джаред понял, что улыбается. Он замер, с удивлением прислушиваясь к самому себе, ощущая, как где-то внутри него разрастается чувство умиротворения. А еще – веселости. Почти забытое чувство. - Знаете, Джаред, - сказал Ларри, и смех в его голосе был вовсе не таким уж радостным. – Вам, конечно, любопытно, я понимаю. Но если я Вам ничего не скажу, Вы быстро забудете об этой истории. - Я обещал оставить Вас в покое, - напомнил Джаред, - и сейчас нарушаю обещание. Думаете, я так просто отступлюсь? - Нет, разумеется, в данной ситуации не отступитесь. Но отступились бы, будь у Вас выбор. Сознайтесь, Джаред, Вы звоните мне, потому что Вам просто больше некому позвонить. К жестоким фразам Джаред был не готов. В одну секунду он проклял и Ларри, и доктора Грина, и даже Дженсена, когда понял, что его снова захватывает то чувство безразличия и опустошенности, с которым он жил последние месяцы. Но тут Ларри добавил, так мягко, что сразу забылись злые слова: - Я же Вас предупреждал. Джаред окончательно запутался, как нужно относиться к этому человеку. Не зная, что ему сказать, он бросил трубку, забыв сменить номер. Или не сменив специально. *** Джаред всегда приезжал в «Клариссу» раньше того времени, когда собирались Чарльз с компанией. Ему не хотелось вновь засветиться из-за отсутствия машины, как уже случилось однажды. Тогда ему пришлось врать что-то о поломке и срочном ремонте, и все равно он чувствовал, что не убедил ни одного из присутствующих, даже служебный персонал. У какого, скажите на милость, «толстого кошелька» будет в наличии всего одна машина? Но Джаред был везуч, и в тот раз никто не стал заострять внимание на этой теме. Второй же раз могло и не повезти. И только оказавшись около «Дестин» Джаред понял, что второй раз наступает прямо сейчас. Вход в казино был только один, и располагался он в подземной парковке, охраняемой сразу несколькими, внушающими трепет и лысыми как на подбор, амбалами. Мелькнула нелепая мысль перелезть через ограждение, но Джареду хватило здравомыслия этого не делать. Он стоял у красно-черного турникета, находясь в такой растерянности, смешанной с отчаянием, какой не испытывал еще ни разу в жизни, даже когда узнал о болезни Дженсена. Тогда ему, несмотря ни на что, вернули любимого человека, теперь же его отнимали, и Джаред даже не мог винить в этом никого кроме себя. В принципе, можно было вернуться в «Клариссу», никем не замеченным, и играть там до посинения, выигрывать снова и снова, пока его не перестанут пускать внутрь… Накопить, наконец, на порцию сыворотки и встретиться с Дженсеном. Но что потом?.. Шанс на что-то большее уплывал с бешеной скоростью. Джаред отпрыгнул с дороги, услышав позади себя длинный гудок. Черный корвет остановился прямо около Джареда, чуть не доехав до заграждения, и тонированное стекло с водительской стороны медленно поползло вниз. Через черные непрозрачные очки на Джареда смотрел Чарльз. Оглядев его с ног до головы, Чарльз хмыкнул отчего-то и кивнул на соседнее сидение. Прекрасно понимая, что его наконец-то спалили, Джаред, тем не менее, не посмел ослушаться. Чарльз отсалютовал охранникам двумя пальцами. - Что ж, - протянул он, когда турникет принял вертикальное положение, и машина двинулась вперед и вниз – под землю, в тускло освещенный туннель. Джаред молчал, выбрав показавшуюся ему наилучшей стратегию – не оправдываться. Чарльз тоже больше ничего не говорил, и Джаред уже было выдохнул, когда корвет занял одно из немногих пустующих мест на стоянке, а Чарльз заглушил двигатель, вынул ключи и начал подбрасывать их на ладони. - Что случилось на этот раз? – спросил он. Из-за больших очков Джаред видел только половину его лица, и это пугало его, привыкшего смотреть людям в глаза. - Небольшие неприятности, - ответил он так равнодушно, как только мог. - Небольшие неприятности, - медленно повторил Чарльз, усмехнулся зло и внезапно выдал: – Не такие уж они небольшие, если заставляют тебя три месяца ходить в одном и том же костюме. Джаред застыл, ему показалось, даже его сердце стало стучать медленнее. - Я… - начал он по инерции и замолчал. - Да ладно, неужели ты думал, что никто не заметит? - фыркнул Чарльз, продолжая подбрасывать ключи. Они звенели просто оглушительно, и Джареду хотелось только одного: открыть дверь и опрометью броситься вон со стоянки. Сжав кулаки, он упрямо смотрел перед собой – в лобовое стекло, прикидывая, что будет, если так и сделать? Вернее, что будет – понятно, как дважды два, но как именно и как быстро. Следующая мысль предполагаемо была о Дженсене. Что станет с ним, если Джареда сейчас убьют? А ведь могут, запросто, и никто не узнает, как не знает ни одна живая душа о человеке, находящемся сейчас в квартире с выходом на крышу. - Пожалуйста, - выдавил Джаред. Он никогда и никого не умолял, но кровь в ушах отстукивала только одно имя, имя человека, который зависел от того, чтобы Джаред жил. – Я сейчас уйду. - Это вряд ли, - качнул головой Чарльз и снял очки. Глаза его в тусклом свете казались черными. Он открыл дверцу и выбрался наружу, затем склонился и засунул голову обратно в салон. – Даже не думай сбегать… - Он пожевал губу и внезапно добавил, лучась самодовольством: - И на будущее – если решишься мухлевать в казино, внимательнее следи за внешним видом. У тебя дырка на кармане, Сэмми-Джей. Дверца захлопнулась, и Джаред услышал, как Чарльз обходит машину. Он прижал руку к костюму и ощупал его пальцами - на правом кармане не хватало маленького кусочка ткани. И если Джаред проходил так все три месяца, и даже не заметил… Он зажмурился и ударил головой о спинку сидения. «Так глупо попасться, - думал он. – Так глупо…» Дверца распахнулась, явив Джареду неизвестно отчего довольного Чарльза. - Выходи, - скомандовал тот, и Джаред вновь послушался. Их шаги гулко отдавались в тишине, и от того громче звучало едкое бормотание Чарльза, в котором Джаред распознал всего несколько слов: «шулер», «флэш» и «морган». Последнее было совсем непонятным. - Я не шулер! – воскликнул Джаред, придя в себя уже у самых дверей. – Я играл честно! - Да-да, конечно, - крякнул Чарльз. Он был круглый и низкий – едва доходил Джареду по плеча, но был полон ядовитой радости настолько, что легко мог отравить ею и десяток людей вдвое больше себя. Он нажал на неприметный звонок и отступил. Двери распахнулись мгновенно, и еще один охранник в ядрено-красной форме молча выгнул бровь, глядя на пришедших. - Мы к Моргану, - сухо сказал Чарльз и протянул охраннику членскую карточку. Охранник едва взглянул на нее и кивнул, освобождая проход. Джаред протиснулся следом за Чарльзом, едва ли не впервые в жизни мечтая быть маленьким и незаметным. «Дестин» был намного больше и ярче, чем «Кларисса», но не это бросалось в глаза в первую очередь, а то, какое общество здесь собралось. Элита, и этим словом все сказано. Преступная, правительственная, добропорядочная… Все острые грани мира сталкивались, рассыпались в порошок и смешивались вместе, смывая границы. Здесь тоже играла музыка, но никто не кричал, лишь гул стоял от сотен голосов. Здесь тоже курили, и было тяжело дышать. Здесь тоже играли в карты, но как-то иначе, изысканнее, легче. Это было место, двери в которое отделяли пришедших от их привычной жизни, нечто потустороннее, инопланетное, да просто - иное. Как одинокий метеорит в бесконечном пространстве космоса, вечно мечущийся из стороны в сторону в попытке отыскать «камень преткновения» и не находящий его. Даже воздух здесь был другой, не такой, как на улице, пропитанной бензином и углекислым газом чужого дыхания, не такой как в миллионах квартир и домов по всему свету, не такой как у берега моря, не такой как в «Клариссе». Здесь пахло - свободой? Но только для тех, кто пришел сюда по доброй воле. Джаред не собирался идти за Чарльзом и потому попытался улизнуть от него при первой же возможности, но цепкие пальцы мгновенно вцепились ему в запястье. Он попытался вырваться, и это его движение совпало с очередным возгласом Чарльза: - Мистер Морган! Джаред огляделся. К ним быстрым шагом приближался человек - мужчина лет пятидесяти, с черными волосами, в которых пробивалась первая седина, гладко выбритый, в свежем, даже на вид дорогом костюме и бабочке-галстуке. У него было широкое лицо, немигающие глаза и отточенные, выверенные движения аристократа. Его сопровождали двое внушительных людей в черных костюмах и хрупкая светловолосая девушка, едва ли старше Джареда. На фоне троих плечистых мужчин она казалась бы совсем крошкой, если бы ее острый носик не был задран так высоко, что, вполне возможно, мог бы, при сравнении, оказаться выше их голов. - Какие-то проблемы, господа? – осведомился Морган, поравнявшись с ними и с интересом разглядывая подобравшегося Джареда. - О, да, проблемы, - горячо подтвердил Чарльз, и Джареду на удивление впервые за вечер захотелось ему вмазать. Как-никак до этого момента Чарльз был вполне прав, или искренне верил в это, теперь же, казалось, правота отступала на задний план, уступая место животному инстинкту перегрызть горло сопернику в хитрости и наблюдательности. Хотя Джаред и не считал себя таковым. - Этот парень, - продолжил Чарльз, вцепляясь Джареду в руку еще сильнее, словно тот пытался сбежать, - жульничал в моем казино, а Вы знаете, как я ненавижу шулеров. Я раскусил его в первый же вечер, но решил посмотреть, чего стоит этот негодяй. И, поверьте, он профи. Три месяца я играл с ним за одним столом, и три месяца он успешно мухлевал прямо под моим носом! Неслыханная наглость! Джаред, не сдержавшись, закатил глаза, не выказывая удивления, хотя то, что «Кларисса» принадлежала никому иному, как Чарльзу, оказалось новостью, и не слишком приятной. Да и то, что, как выяснилось, все эти три месяца вокруг Джареда разворачивался спектакль, тоже не слишком радовало. Спектакль, поставленный для него одного. И он попался, конечно же. А кто бы нет? Вопросом вопросов оставалось только, зачем его заманили – другого слова и не подберешь – сюда. Явно не в карты играть. Морган вперил в Джареда спокойный взгляд, помолчал немного. Молчали и его сопровождающие, но если охранники выглядели каменными пародиями на человека, то девушка явно заскучала, крутила головой по сторонам и то и дело раздраженно вздыхала. Но ее острый взгляд, как и взгляд Моргана, в конце концов неизбежно возвращался к Джареду. - В такой ситуации люди молчат в двух случаях, - сказал Морган хрипло и низко, изучая при этом стены вокруг. – Либо если их действительно раскрыли и им нечем крыть, либо… - Тут он посмотрел Джареду прямо в глаза, и уголок его тонких губ пополз вверх, - если они не считают нужным или стоящим разубеждать кого-либо в его мнении. И что из двух? Он ждал ответа, потому Джаред разомкнул пересохшие губы. - А мое мнение имеет какой-то вес? - Смотря что скажешь. - Тогда нет, - ответил Джаред и снова дернулся из хватки Чарльза. Тот внезапно отпустил, но не перестал испепелять Джареда взглядом. – Я не жульничал, я играл честно. - Вот как значит?! – рявкнул Чарльз, едва не заглушив все остальные звуки в помещении. – И кто, интересно, может «играть честно» и при этом выигрывать каждую партию?! Три месяца, мистер Морган! Я бы не привез его сюда, если бы не был уверен! В прошлом году пять казино пострадали из-за таких как он. Шулеры борзеют на глазах, и, по-моему, пора преподать им урок! И тут до Джареда дошло. В последний момент, как и всегда. Какое-то время назад Чарльз понес большие убытки из-за собственной глупости – не доглядел, не заметил. А у таких как он так называемые «золотые руки казино» легко уводят миллионы, оставаясь незамеченными. И тут появляется Джаред, в котором Чарльз заподозрил одного из тех, с кем мечтал свести счеты. Но глупость и хитрость – вещи совершенно разные, и уж последним владелец «Клариссы» обладал в избытке. Он не хотел пачкаться сам, и ставить под удар репутацию своего казино тоже не входило в его планы. И он придумал стратегию, на которую не жалел денег, и, вполне возможно, радовался и злился одновременно, когда Джаред забирал очередной выигрыш, потому что знал – приманка дорогая, но это того стоило, и рыбка заглатывала ее все глубже. И вот – «Дестин». И Морган, - пожалуй, самый влиятельный человек в игорном бизнесе, понятно и дураку. Такому ничего не стоит решить пару проблем методом очистки мира от них. И, судя по тому, как уверенно держался Чарльз, он не просто был знаком с Морганом давно и прочно, но и не впервые приходил с подобными заявлениями. Джаред понимал – все, что он может – это тянуть время. Потому что убеждать и просить этих людей нет никакого смысла. «Дженсен, - думал он, - ты этого не заслужил. Прости, прости меня». - Я не мухлевал¸ - повторил он в сотый, наверное, раз. – Я просто умею играть в покер. И вполне естественно, что кому-то это не нравится. Чарльз от возмущения едва не сравнялся цветом лица со своим ярко-бордовым галстуком, когда внезапно голос подала та самая светловолосая девушка, что весь разговор стояла рядом. Она перебила Моргана на полуслове, и он проигнорировал это так легко, словно она всегда так делала. Впрочем, почему, словно? - решил Джаред, когда она сказала: - Папа… Папа, я не понимаю, что вы обсуждаете. Он либо говорит правду, либо нет. И уж если ты решил быть справедливым, а ты ведь решил, да? – повторила она с нажимом (Джареда даже немного развеселился, представив, как они обсуждали эту тему), и Морган кивнул, хотя его лицо перекосило, будто от судороги. – Так вот, в этом случае, стоит дать ему шанс доказать… что он там хочет доказать. - Ничего, - заявил Джаред, проклиная свой длинный язык. – Мне нечего доказывать. - Сейчас будет, - с особой отеческой лаской в голосе произнес Морган и сделал знак своим громилам. Словно две горы, оторвавшиеся от земли, они двинулись на Джареда, но тут снова вмешалась блондинка. Она перегородила им дорогу, маленькая, легкая, в лимонно-желтом платье, встала спиной к Джареду. Любой из охранников мог переломить эти хрупкую девушку пополам одной рукой, но они замерли, стоило ей положить ладошки им на грудь. - Папа! – воскликнула она более высоко, чем раньше, пытаясь разглядеть своего отца за двумя массивными спинами. – Ты ведешь себя как варвар! Есть более простой способ. – И когда Морган лишь повел бровью, закатила глаза. – Покер. – Произнесла она по слогам, как ребенку. – Пусть он сыграет со мной, а вы последите. – И завершающим штрихом надавила на мужское самолюбие: - Все прекрасно знают, что когда за игрой наблюдаешь ты, мухлевать не получается даже у меня. Охранники обернулись, вопросительно глядя на Моргана, и отступили в стороны, когда тот нехотя кивнул. По выражению его лица было очевидно, что он не верит Джареду и не видит смысла в затее, но отказывать дочери не хочет. «Ах, милая, хочешь этого плюшевого зайку? Держи». «Ах, дорогая, отложить убийство, пока ты не наиграешься? Раз ты так просишь…» Джаред иронизировал, пытаясь не поддаваться панике, которая швыряла его мысли и эмоции, как бушующий океан корабль. И как моряки не знали, что случится в следующий миг, так и Джаред в таком состоянии не имел понятия, что может ляпнуть через секунду. Морган тем временем приказал освободить один из столов, к которому и направился вместе со своими охранниками и пышущим от праведного возмущения Чарльзом. Вся его поза говорила: «Что такое?! Моего слова недостаточно? Кто-то еще собирается что-то проверять?!» А сам он благоразумно молчал, потому что этим кем-то была дочь человека, перед которым прямо сейчас расступались самые влиятельные деятели Америки. Пока стол быстро приводили в порядок, девушка повернулась лицом к Джареду, скептически глядя на него снизу вверх. - Уж постарайся выиграть, - сказала она. - С чего бы тебе заботиться обо мне? Она вздохнула, тряхнув светлой гривой. - Надоело смотреть на трупы. - О, - только и произнес Джаред, а затем девушка поманила его пальчиком и направилась туда, где их все уже ждали. - Кстати, меня зовут Алона, - сообщила она, усаживаясь на стул. – Чтобы ты знал, кого молить о пощаде, если проиграешь. – И улыбнулась широко и открыто, как не должна была уметь. Джаред ничего не ответил, но почему-то последняя фраза запомнилась ему очень хорошо, и позже он вспоминал ее без страха или злости, скорее – с восхищением. *** - Ты играешь, потому что хочешь выжить? – спросила Алона, пока колоду тасовали и раскладывали перед игроками карты, а люди окружали стол, заинтригованные разворачивающимся действом. - Я хочу выжить, - ответил Джаред. - А играешь зачем? – Алона поднесла карты к лицу, и теперь Джаред видел только ее хитрые довольные глаза. - Затем же зачем и все. - А зачем играют все? – снова спросила девушка. Джаред посмотрел на нее исподлобья, не понимая, издевается она или говорит серьезно. Алона улыбалась, но ждала ответа с интересом. - Азарт? – предположил он. Она рассмеялась, начиная игру. - А азарт не возникает на пустом месте. Почему возникает азарт? - Потому что люди хотят денег, – неохотно признал Джаред. Ему не нравилось вести такие разговоры среди окружившей его стаи гиен, но его мнения не спрашивали. Алона, к удивлению Джареда, не обрадовалась его ответу, не воскликнула что-то вроде «Вот ты и сказал это!» или «Ты сам это признал!», а лишь спросила спокойно: - А ты хочешь денег? «Она играет со мной», - понял Джаред. – «Даже не как кошка с мышкой. Как человек играет». - Не хочу, - сказал он, и тут же пришла мысль: «а действительно, хочу ли? Не для Дженсена, не ради него, а для себя?» Алона помолчала, и только руки ее быстро двигались, перекладывая карты. Джаред не отставал от нее. Несмотря ни на что игра его затягивала. Неправ был Чарльз, когда говорил, что покер с малым количеством игроков – отстой, с умелым противником все может оказаться интересным. Даже игра не на жизнь, а на смерть. - А чего хочешь? – снова заговорила Алона, когда Джаред уже и не ждал. - Выжить? – повторил он. - Тогда попробуй, - предложила она ему неожиданно грубо и пошла ва-банк. Они играли долго, уже не первую партию, вокруг них собралось еще больше народу, и Джаред был уверен, что стоящие за его спиной всеми доступными знаками демонстрируют Алоне, какие у него карты. Но когда он бросал взгляд на сидящую напротив девушку, она всегда смотрела только на него, изучала его, и ее прищуренные глаза рассказывали Джареду больше, чем ее сосредоточенное лицо и наигранно подрагивающие руки. Морган и другие завсегдатаи казино следили за игрой так, как следили бы за ядовитой змеей, столкнувшись с ней лицом к лицу, и Джаред практически чувствовал, как электризуются, до звона в ушах, все рецепторы их тел. В такой компании даже настоящий шулер не смог бы смухлевать, и Джаред отстраненно порадовался, что он все же не один из таких. Отстраненно – потому что все его существо вновь начинало заполнять уже знакомое чувство: восторг ребенка, напряженное ожидание – конца или начала, неизвестно – дикое волнение, когда сердце колотится в горле и тошнит так, словно не жрал несколько дней, и подо всем этим холодное спокойствие, придавленное, но не уничтоженное. И от этой крохотной частички уверенности по всему телу расползалась лихорадка вместе с жаром, отстукивающая в висках, в кончиках пальцев, горячей пульсацией крови – ты можешь, можешь, можешь, можешь… И ладони, удерживающие карты, горели огнем, и пот скатывался по спине, и легкие жгло от раскаленного воздуха, пропитанного адреналином. А потом кто-то закричал «Подстава!», и все померкло. Джаред вынырнул из полузабвенческого состояния, упираясь взглядом в стол. Узором вверх на нем лежало четыре карты, к которым Джаред уже протянул руку. Четыре карты, которых должно было быть три… Бесцеремонно к столу протиснулся Чарльз и, схватив карты, перевернул их. - Неплохой фокус, - с плохо скрываемым счастьем в голосе сказал он. Джаред не отрывал взгляда от короля червей, карты, которая определенно была лишней в этой четверке, и, что словно было доказательством вины Джареда, самой сильной из них. - Я не брал, - пробормотал он. – Видимо, карты склеились… И сам чувствовал, как беспомощно это прозвучало. Чарльз захохотал над ухом, а громилы Моргана как по волшебству оказались по обе стороны от Джареда. - Стойте, - негромко произнесла Алона, и все повернулись к ней. Она усмехнулась, откладывая уже ненужные карты. – Это я сделала. - Что? – переспросил Морган. - А что? – она пожала плечами. – Вы так прикипели взглядами к бедному парню, что мне не составило труда немного пожульничать. Но дело не в этом. Даже Вы, мистер Эйдоб, - обратилась она к мужчине в очках с толстыми стеклами, из-за которого игра и прервалась, - уловили этот маневр, а он – нет. – Она кивнула в сторону Джареда. – Любой заметил бы, что карт четыре, а не три, а мошенник – и подавно. А он обратил внимание только после Вашего окрика. И хотя, - продолжала она, гипнотизируя присутствующих сверкающими от удовольствия глазами, - из моих же слов следует, что парень – полный идиот… Идиот не смог бы так играть, но… - она закусила нижнюю губу, будто задумавшись, затем выпустила ее и закончила, наконец, монолог: - он и не шулер. - И это твое доказательство? – насмешливо поинтересовался у дочери Морган. - Бога ради, папа, - протянула она, как если бы ей вновь стало скучно. – Даже лучше, чем мухлевать, шулер умеет следить за тем, чтобы этого не сделал противник. Не спорю, это глупый ход, и любой раскусил бы меня, но шулер сделал бы это еще в тот момент, когда я только протянула руку к колоде, а не после того, как достала лишнюю карту и сунула ему ее под нос. Морган нахмурился, и было видно, что он сомневается. Только вот в словах дочери или же в собственном мнении было неясно. - Поверь, папа, - выкинула еще один козырь Алона, - мне лучше знать. Джаред вскочил на ноги, когда Морган приблизился к нему. Самодовольство еще не сошло с лица стоящего поблизости Чарльза, и Джареда это не радовало. Но когда Морган протянул Джареду руку, тот, сквозь шок и оцепенение понял – он спасен. - Дин Морган, - сказал владелец самого крупного клуба-казино в городе. Джаред моргнул, а затем, спохватившись, протянул руку в ответ. И, не глядя на давящегося собственной злостью Чарльза, сказал: - Сэм.