Голос камня

Вернулся Асгейр через четыре дня. Два из них он провёл, отлёживаясь в заброшенной хижине на холмах, ожидая, пока под тонкой розоватой кожицей на боку не перестанет плескаться боль. Ожоги наконец зажили, силы не сразу, но восстановились, на месте самой страшной раны остался только тонкий белый шрам, ещё несколько лечебных заклинаний и повязок с зельями — исчезнет и он. Хвала Стендарру, из могильника он всё-таки выбрался живым. Хотя была минута — Асгейр провёл её, вжавшись в стену за саркофагом и судорожно глотая воздух сорванным от Крика горлом, — когда он был уверен, что никогда больше не увидит солнца. Была только темнота пропахших сухой едкой пылью коридоров, лязг оружия в мёртвых руках и шёпот, исторгаемый высохшим горлом драконьего жреца. Драугры окружали его и шипели-шептали, и Асгейр сам не понял, когда начал различать отдельные слова: смерть, боль, печаль, вечность. Не было в Рагнвальде никаких следов Юргена и быть не могло. Руины оказались древнее, гораздо древнее, и каждый камень в них был пропитан злом, а дохнувший в лицо холодный воздух пах безумием, словно в глубине был заперт кто-то, мечущийся как бешеный волк в клетке. «Аркей всегда со мной!.. Сказал же, червь могильный! Ну держись, жрец, держись, покажу и я тебе мост китовой кости, прекраснее которого ты вряд ли видел…» Серые камни города, дохнувшие в лицо пылью и песком, показались долгожданнее стен собственного дома. Хмурые, опухшие со сна стражники хоть и поворчали, но приоткрыли ворота. Что за город, рассвет давно, а они каждого встречного глазами ощупывают так, будто он из Тёмного Братства. Неужели ещё кого-то убили? Асгейр торопливо поднимался по ступеням вверх и, дошёптывая лечебные чары, присматривался к домам вокруг. Да нет, вроде всё тихо и мирно, ставни не закрыты, вон и торговцы уже раскладывают товары, и дети играют. Он не шёл, а почти бежал к Залу мёртвых, подгоняемый и холодом, не забытым до сих пор, и огнём ярости, только благодаря которой он и выкарабкался. «Ну держись, жрец. Запомнишь ты это утро!» Бросив сквозь зубы, что идёт к жрецу Аркея, он прошёл во дворец и свернул к раскопкам, торопливо кивнул поднявшемуся с лавочки Айкантару. Тот проводил растерянным взглядом, словно хотел окликнуть, сказать что-то, да не решился. Заел, видать, его дядюшка, вон какой бледный и глаза тёмные, словно так и спит стоя. Хотя что с волшебников взять. В устроенной явно наскоро каморке в одной из широких ниш жреца не оказалось. Каменная кровать была небрежно застлана шкурой, свеча в подсвечнике давно доплавилась, замарав каплями воска ломаный узор на серебре. Мимоходом заглянув в свитки на столе, Асгейр посмотрел по сторонам, но Верелия нигде не было. На раскопки никого не пускали, не пустили бы и жреца — тем более жреца. А вот плотно закрытая дверь в Зал мёртвых… Асгейр почувствовал, что ярость понемногу стихает, нехорошо злиться там, где уместен лишь покой и смирение перед участью всего смертного. Но ответ от жреца он всё равно должен был получить. Начиная снова злиться, Асгейр пнул дверь носком сапога и удовлетворённо хмыкнул, когда она чуть приоткрылась. Точно, там. — Брат Верелий! — окликнул он. — Разговор есть. Из темноты, кто бы сомневался, не ответили. Выругавшись, Асгейр сосредоточился и вызвал в ладони магический огонёк. Тот потухал два раза, словно спугнутый сквозняком, но на третий несмело оторвался от руки и повис над головой. Не очень-то хорошо давалась Асгейру капризная школа изменения. — Верелий! — снова позвал он, не забывая оглядываться по сторонам. Кто этого жреца знает, если послал почти на верную смерть, то и шарахнуть из-за угла по голове, небось, не постыдится. То ли гробовая тишина и слабый запах разложения были тому виной, то ли Асгейр наконец начал успокаиваться, но с каждым шагом становилось всё неуютнее. Ярость схлынула, на смену ей пришли доводы рассудка: зачем орал, только спугнул, наверное, мелкого паразита. Да и что с него взять, разве только пару зубов из лживого рта выбить… Зал мёртвых был много больше, чем представлялось Асгейру, или же он просто заплутал в одинаковых переходах, заканчивающихся нишами с гробами. Откуда-то слышалось журчание — должно быть, за камнями протекала подземная река, та самая, что извергалась потом близь кузни. Асгейр заставил огонёк подняться повыше, по стенам заполошно заметались тени. По правую руку что-то блеснуло, Асгейр узнал святилище Аркея. Стоило бы прошептать короткую молитву божеству, всё ж не дело врываться в захоронение, как бы ни был зол на его смотрителя. Он поднялся по ступеням, собираясь преклонить колени на верхней, и вдруг обо что-то запнулся. Рулон льняной ткани, что ли? Да нет, тяжеловато для ткани. Огонёк послушно подлетел ближе, и его синий свет выхватил из темноты беспомощно лежащее по другую сторону алтаря тело в монашеской рясе. Асгейр перевернул его, окоченевшее, и посмотрел в мёртвое лицо брата Верелия. Точнее, в половину лица и единственный глаз — казалось, жреца глодали дикие звери, а потом, словно насытившись, бросили объедки. Асгейр отшатнулся от трупа, ощущая, как липнет к пальцам загустевшая холодная кровь. Великие боги! — Эй, ты! А ну стоять, преступное отродье! Асгейр повернулся на крик и заморгал от света нескольких факелов: из-за угла завернул наряд стражи. — Не двигайся, убийца, и чары свои убери! — проорал стражник, потрясая обнажённым мечом. Магический огонёк, словно того и ждал, затрещал и исчез. Ещё двое стражников встали у выхода из ниши со святилищем, перекрывая дорогу. — С нами пойдёшь, — буркнул первый, не убирая оружия. — Я его не трогал, — только и смог проговорить Асгейр, превозмогая тошноту. Вроде бы труп и труп, убитых он и раньше видел, но кто посмел — жреца, в святилище? Да ещё и… вот так? — В шахте Сидна расскажешь, — усмехнулся один из тех, что загораживал выход. Асгейр узнал в нём того самого стражника с лицом, похожим на брюхо дохлой рыбы, которого видел над телом имперки. — И расскажешь, и споёшь… Асгейр словно со стороны подумал, что самое время Крикнуть. И стиснул зубы. Только не хватало совсем своё имя опорочить, да вдобавок, считай, всё равно что признаться. Ещё и подумают — Драконорождённый, почти что дракон, небось, сам жреца и сожрал. — Стража! — властно окликнул знакомый голос. — Что здесь происходит? Оттолкнув стражников, по ступенькам почти взбежал Ондолемар. Огляделся, высокомерно прищурившись, и тоже склонился над телом. — Не твоё талморское дело… юстициар, — нехотя процедил рыболицый стражник. — Талмора касается всё, что происходит в Маркарте. — А это не касается, — ответил стражник почти с угрозой. — Не мешай расследованию, юстициар. Ондолемар выпрямился, брезгливо обтирая об одежду руку, которой чуть коснулся пропитанной кровью робы Верелия. — Можете вести свои «расследования» сколько угодно. Я пришёл поговорить с этим человеком, — кивнул он на Асгейра. Асгейр едва удержался от изумлённого возгласа: это ещё что за новости? — Этот человек находится под арестом! — С чего бы? — усмехнулся Ондолемар. — С того, что он сюда вошёл? Так он тут не один. Зато я могу засвидетельствовать, что жрец мёртв не меньше половины суток, и это подтвердит любой, кто увидит тело, а про этого… тана легко выяснить, что в город он вернулся только нынешним утром. Асгейр c удивлением покосился на остроухого. Откуда тот узнал, сколько он в городе? Вряд ли дворцовая стража могла узнать что-нибудь от своих товарищей, что снаружи патрулируют. Да нет, видимо, успели передать, или опять своими магическими штучками воспользовался. Думать не хотелось, какими. Асгейр отвернулся, перевёл взгляд на стражников и отступил от тела. — Я не убивал жреца, — повторил он. Рядом поморщился — еле заметно искривилась тонкая верхняя губа — Ондолемар. А потом ухмыльнулся, глядя на подходящих прихвостней в эльфийских доспехах, и кивнул начальнику стражи в сторону. О чём они говорили, Асгейр не слышал. Только и оставалось, что продолжать играть в гляделки с оставшимися стражниками, которым, если судить по равнодушному виду, тоже совсем не было жаль Верелия. А может, тот такими же недобрыми шуточками не только приезжих привечал. Спорили альтмер с командиром недолго, но Асгейр извёлся от ожидания. В тихой, гробовой, будь она неладна, тишине Зала едва слышно шелестел песок под ногами, шипели изредка факелы, поскрипывала кожа доспехов — и, будто откликаясь, что-то потрескивало, постукивало в дальних проходах, гудело в невидимых трубах. И казалось, казалось Асгейру, чем дольше он прислушивался, будто звуки складываются в голос, идущий откуда-то из глубины, древности и времени Голос. И он прислушивался, надеясь уловить, распознать хоть слово. Слово? Слово… Да, было ведь… Ему же не… Сильная ладонь хлопнула по плечу. — Не спи, тан, — оскалился напарник рыболицего, с красными щеками, будто вина перебрал. — Шастать ещё здесь будешь, — добавил он едва слышно, — не посмотрим, что ты у Талмора под крылышком. Иди, птенчик. Слово? Растерянно оглядевшись, Асгейр поймал раздражённый взгляд Ондолемара. Талморец мотнул головой, приказывая идти следом. Судя по хмурому виду стражника, шахта Асгейру больше не грозила, хотя он всё равно поспорить мог, что этой ночью спокойно не уснёт. Бросив последний взгляд на тело, он пожалел о своих недавних мыслях. Не к добру, что некто будто исполнил его желание, отомстил жрецу как раз тогда, когда сам Асгейр направился назад, в Маркарт. Потому что звуки, ткущиеся в полумраке Аркеева чертога, на каждом шаге Асгейра, в скрипе доспехов и лязге оружия сплетались в одно слово: «Месть». — Ну что? — хмыкнул Асгейр, когда они вышли из крепости. — О чём говорить хотел, талморец? На открытом воздухе и дышалось лучше, а чистое небо над головой мигом вымело все мысли о давящей темноте ненавистных подземелий. Идущий рядом Ондолемар бросил на него косой взгляд. —А на солнце ты гораздо смелее, чем в темноте, самозваный тан. — Просто не люблю подземелий, — неожиданно для самого себя признался Асгейр. К даэдра талморца, пусть знает. — Тогда ты у меня в долгу. Шахта Сидна — подземелье очень глубокое. — Ты что, следил за мной? Ондолемар вскинул брови, изобразив гримасу удивления: — За тобой? Не слишком ли много чести, Крепкая Голова, или как там тебя? Асгейр презрительно усмехнулся талморцу. Отвлекает, как ребёнка, обидными словами и думает, что не видно? — Тогда откуда знаешь, что я вернулся в город только этим утром? Ондолемар вдруг оглянулся, оглянулся и Асгейр, больше по привычке, да и интересно стало, кого ищет талморец. Но вокруг не было никого, только раздавался шум очередного водопада. Слежки боится? Любопытно. — Я кое-что скажу тебе, Асгейр, и лучше бы тебе об этом не болтать, если не хочешь, чтобы стража вдруг передумала. — Ондолемар шагнул ближе, понизил голос: — Жрец хотел поговорить со мной наедине и почему-то упомянул, что направил тебя к древнему захоронению в Пределе. Сказал ещё, что собирается поговорить и с тобой, когда вернёшься. Если вернёшься. Прошлым вечером я явился в Зал мёртвых и нашёл его тело. Ещё тёплое. И отпечатки зубов на нём были… не звериные. Асгейр стиснул зубы. — Значит, видел и ушёл? Так у вас принято? — У нас? — хмыкнул Ондолемар. — Зато наша раса не поедает жрецов даже в голодный год. — Да разве вы, эльфы, знаете, что такое голод? Уже тридцать лет как… — Придержи язык, Асгейр Крепкая Кость. — Больше эльф ничего не добавил, но отчего-то подумалось Асгейру, что хотел, ой, хотел талморец ответить, да сдержался. Не звериные покусы, значит? Да что же здесь творится?! — Если жреца грыз не зверь, то кто? — тихо спросил он и, повинуясь неясному порыву, оглянулся. У самого входа в крепость, почти не различимый за водной дымкой, стражник обернулся к кому-то, вышедшему из ворот. Как будто бы заговорил, а потом кивнул в ту сторону, где стояли Асгейр с талморцем. — Пьянь проклятая, — прошипел тот сквозь зубы. Тоже заметил. От ворот к ним шёл — и вскоре заметил бы — крепкий имперец в богатой одежде. Асгейр натыкался на него во дворце, но и представлен ему не был, и сам не искал знакомства. — Не нужно бы ему нас видеть, — проговорил Ондолемар и толкнул плечом, не сильно, едва коснувшись, оттеснил Асгейра к самой стене, в угол за колонной. Асгейр только успел сообразить, что они в паре шагов от Сокровищницы Маркарта, как Ондолемар уже зажёг в ладони огонёк чар невидимости да схватился пергаметно-сухой рукой без перчатки за его запястье. Асгейр так и замер в изумлении: никогда не слышал, чтобы можно было такие чары на других накладывать; бывало, он путешествовал с магами, но они все могли разве что предложить глотнуть зелья. Богатый имперец же шёл прямо на них, будто видел сквозь чары, хотя Асгейр, глядя на себя, даже еле заметного колыхания, как в жаркий день, зачарованного воздуха не замечал. Не дойдя пару шагов, имперец остановился, заозирался и вдруг запрокинул голову и глубоко втянул носом воздух, точь-в-точь разбуженный драугр в подземелье. Крючковатый, как у всех имперцев, нос был похож на клюв хищной птицы, светлые глаза смотрели искательно, недобро. У Асгейра вдруг дрожь пробежала по спине. Пальцы вокруг его запястья сжались сильнее, и были они какие-то повлажневшие, словно талморца прошиб пот. Имперец же ещё немного постоял без движения и вдруг самым обычным образом чихнул, плюнул на мостовую и ушёл куда-то вниз неверной походкой человека, успевшего принять на грудь пару кружек. — Видел? — спросил Асгейр. Если бы ещё наваждение спало так же легко, как сползло, лопнув, словно мыльный пузырь, заклятье невидимости! — Это Ребур Квинтилий, местная денежная бочка, пьяница и на редкость спесивый для человека тип, — пробормотал Ондолемар, стараясь держаться высокомерно, но на лбу у него поблескивали крупные капли пота. Не то чары нелегко дались, не то… кто знает. Асгейр про себя усмехнулся над «на редкость спесивый для человека», но отвечать на это никак не стал. — И ты спрятался лишь потому, что он тебе не нравится, а, гордый талморец? Судя по виду, этот Ребур жрецом бы даже не поперхнулся, — заметил он и наконец-то спросил вслух: — Да что же творится в этом даэдровом городе? Он с досадой отвернулся от слепящей из ручья маленькой радуги и вдруг увидел, что талморец бледен, как выцветший пергамент.

***

— Ну что? — усмехнулся Асгейр. — Нравится? Свет единственного факела был неровным, видать, плохо просмолили, но тем интереснее Асгейру было смотреть на скуластое лицо эльфа, которое… нет, выглядело вовсе не из камня вытесанным, а будто отлитым из золота. Не лучший образчик искусства, впрочем. Кусок сыра перед талморцем уменьшился почти наполовину. Сам же Асгейр ковырял кинжалом кусок вяленого мамонтового хобота и пережёвывал длинные, никак не раскусываемые волокна. — А тебе, тан, здесь нравится? — почти доброжелательно хмыкнул Ондолемар в ответ. — Нет желания послужить, выслужиться перед ярлом Игмундом? — К чему мне лезть в здешние высоты? — Мало ли. Длинными, будто паучьи лапки, пальцами эльф отщипнул ещё кусочек сыра и отправил в рот. Похоже, оправился, что порадовало Асгейра. А то свались он с лестницы, Асгейру ещё и это вменили бы в вину. Он невольно начал прикидывать, как объяснял бы ребяческие прятки, и почти наяву видел неверие на лицах местных жителей. Да он сам до сих пор не верил, что вместе с эльфом пробрался в нежилой дом, а теперь сидел и трапезничал вот так, запросто, поделившись собственными припасами. — Так что ты хотел мне рассказать? — спросил он, когда факел снова затрещал и свет его потускнел на миг. Этак совсем погаснет. — Не я должен рассказывать. Это ты мне расскажи, что тебе говорил Верелий о Зале мёртвых. — Ничего, — удивлённо отозвался Асгейр. — Он вовсе со мной о нём не говорил… и не хотел. Зал закрыт на время, по делам, но покойники якобы не шевелятся, всё тихо. Он невольно передёрнул плечами, вспоминая обглоданное до кости лицо. Ондолемар нахмурился. — Верелий мёртв, а у тебя нет резона говорить мне правду… — протянул он, — и всё-таки я тебе верю. Странно. Я полагал, он хочет тебя нанять, чтобы очистить Зал огнём и мечом, раз святым словом не получилось. — И вместо этого он услал меня куда-то дреморе на рога? — процедил Асгейр. — Кстати, — Ондолемар откинулся назад и вперил в него изучающий взгляд, — где же ты всё-таки был все эти дни, тан Вайтрана? Неужто и впрямь грабил старые нордские могилы? — Моё дело тебя не касается, талморец, — выделил Асгейр, изо всех сил пытаясь не оскорбиться. Ну и альтмер — каждое слово как жаба изо рта падает, норовит облить обидой-слизью. — Ты лучше сам скажи, что думаешь насчёт того, что Верелий зачем-то меня обдурил, а с тобой хотел поговорить наедине. Ондолемар отвёл взгляд. Смешно, но пальцы его продолжали комкать и крошить кусочек сыра. «Поесть ему не дают, что ли, нормально при ярловом дворе? То яблоко, то вот…» — подумал Асгейр со странной смесью веселья и жалости. — Думаю, он собирался сообщить мне нечто… — Ондолемар уже знакомо искривил губы, — кого-то мне сдать. — Тогда я тебе не помощник. — А станешь, если нужно будет? — Нужно? Неужто сам перед ярлом выслужиться хочешь? — Не суди по себе, норд. Я здесь лишь для напоминания о могуществе Доминиона и во имя исполнения договора. Мне, как любому из моего народа, нет смысла пресмыкаться, чтобы получить пустое звание и дом, который отнимет завтра тот, кто сильнее. Мы выше этого. — Умираете, как и все. — Но живём иначе. — Да ну? Ешь обычный хлеб, обычный сыр, небось и спишь в кровати, с похмелья и у тебя голова болит, и если яблок объешься, с тобой будет то же, что с любым человеком. — Мелочи не изменят главного. — И в чём оно? — начал уже злиться Асгейр. — Плевать тебе, эльф, что тут людей среди бела дня убивают и едят живьём, только ходишь, воротишь нос и беспокоишься, что завтра и тебя так прирежут в тёплой постельке. И всемогущий твой Талмор даже не почешется, что одна из его мошек была прижата к ногтю! — Ты смеешь оскорблять Доминион, приезжий?! — Не Доминион, а тебя! — Что суть одно! Не наглей, норд, я тебя терплю лишь потому, что ты можешь знать больше, чем остальные. Только сейчас Асгейр заметил, что они оба вскочили и, будто драчливые быки, пялятся друг на друга через стол с раскрошенным сыром, хлебными крошками да вяленым хоботом, в котором торчал кинжал. Асгейр и сам не помнил, как вонзил его, и отчего-то вдруг стало тяжело на душе. Готовы подраться — и из-за чего? — Тише, талморец, не сотрясай воздух зря, — пробормотал он и сел, а потом — хотя всё внутри замерло как перед ударом — откромсал кинжалом следующую полоску и положил в рот. Хоть и молодой мамонт, а травяной горечи в мясе всё равно хватало. — Нечего мне тебе рассказывать. Верелий отправил меня на смерть. Сказал, что в том могильнике может быть то, что я ищу, да ещё посоветовал свитки там порассматривать. Чуть до смерти не дорассматривался. Он замолк, вспомнив вдруг одну мелочь, которая высветилась перед глазами, словно магической вспышкой озарённая. — Продолжаешь утаивать, тан? — Кто-то недавно, но ещё до того, как я впервые встретился с Верелием, послал мне записку, — с неохотой проговорил Асгейр. Как назло, не вспоминалось лица человека, который сунул ему в ладонь смятый пергамент. Да и не до того раньше было. — И что в записке? — как-то вдруг остыл и заинтересовался Ондолемар. — Потерял, вместе с курткой, — буркнул Асгейр, припомнив, во что та превратилась после могильника, и поморщился, когда альтмер расхохотался и хлопнул ладонью по столу. — И ты думаешь, это от Верелия? — весело спросил тот и чуть прищурился, словно хотел залезть в голову и прочитать ответ. Выкуси, эльф. — От кого же ещё, как не от жреца. Но он почему-то обманул меня и направил по ложному пути. А потом его… съели. Ондолемар ненадолго задумался. — Ладно, норд. Ты, я так понял, тоже не прочь выяснить, что происходит в этом… даэдровом городе? — А ты, эльф, проницательный. На насмешку талморец неожиданно улыбнулся, вполне даже дружески. — Разные вещи творятся, — неохотно проговорил он и усталым движением ладони будто стёр с лица улыбку. — Непонятные. Вроде не некромантия, не даэдрапоклонники — слишком уж они… слишком их… — Много, — подсказал Асгейр, припомнив бараньи лица обступивших мёртвую имперку людей. — Много, — кивнул Ондолемар. — Я хочу разобраться. Хорошо, что ты не местный, и хорошо, — он помедлил, — что не очень-то тянешься ко двору. Возле Скорбного трона тоже в последнее время странное происходит. — У любого ярла есть при дворе пара-тройка чудаков. Ондолемар поморщился: — Не то. Мои солдаты жалуются, что ночами слышат крики и стоны… не смейся, тан, не любовные и даже не от боли. Другие. Асгейра передёрнуло. Ведь в Зале мёртвых из камней тоже исходил шёпот-стон, словно Слово рвалось наружу, только было оно не на языке драконов и не на языке людей, а какое-то иное, тоскливое, искажённое, не похожее даже на болезненные хрипы из глоток драугров. — Я понял, эльф. Что предлагаешь? — Я хочу выяснить, что происходит и что хотел сказать мне жрец, а для этого мне нужен помощник со стороны. Я юстициар, ты приезжий норд — никто не заподозрит нас в сотрудничестве. — Я бы и сам себя в таком не заподозрил, — хмыкнул Асгейр. — Надо обшарить склепы, кто знает, может, всё-таки драугр пробрался или некромант. Следы должны были остаться. Ондолемар кивнул и вдруг слегка улыбнулся: — В шахту бы тебя бросить, самое место… — Ты что это вздумал!.. — …возникнуть заговору. Даже на каменной собаке могут завестись блохи. Ярл всё с Изгоями воюет. — Никаких шахт, и бросай свои талморские шутки! — Я не шутил. Но, так и быть, можно начать и с Зала. Буду ждать тебя у того входа, что на две террасы выше от кузни и по мосту пройти. Сегодня ночью, стражников не будет. — Приду. — Если не готов, скажи. Подкину денег на зелья и на мёд. — Буду готов, не тревожься, талморец, — помрачнел Асгейр. Вот уж вздумал эльф милостыней его одаривать. Ондолемар зачем-то внимательно посмотрел на кусочек сыра и положил тот обратно на стол. — Раз уж зашла речь, тебе нравится дом, в котором мы находимся? Асгейр, уже приготовившись съязвить о недостатке у Ондолемара собственных идей, удивлённо огляделся вокруг. — А что? — У него нет хозяина. — Я заметил. Эльф пожал плечами: — Может стать твоим. Если выживешь, — добавил он, тонко улыбнувшись. Асгейр встал, с шумом проехавшись ножками стула по каменному полу. — Знаешь… Ондолемар, об одной только услуге от тебя мечтаю. Считай, пустяковой, тебе она ни единого септима стоить не будет, а удовольствия я получу на десять тысяч. Талморец воззрился на него снизу вверх. Уловил, должно быть, тон до мелочей: на скулах вспыхнул злой румянец. — И что же это за услуга такая? — Да по морде тебе пару раз съездить, — искренне сказал Асгейр. — Ночью увидимся, а пока прощай.