***
Асгейру у Колсельмо делать было нечего: при дворе он веса не имел, приказывать и даже советовать старому учёному не мог. Вдобавок, как-то так вышло, что эльф без спора согласился с ним и решил не упоминать, что Асгейр сегодня вообще был в Зале мёртвых. Стража-то наверняка накинется на него как волки на дохлую лошадь, только заикнись он, что снова посетил Зал. Надо было завернуть к Айкантару, купить наконец камней душ, но Асгейр, как водится, забыл и спохватился уже на подходе к таверне, а проделывать по палящему с самому утра солнцу обратный путь не очень и хотелось. — Тебе тут записку оставили, — проворчал трактирщик, едва Асгейр вступил на порог. — От кого? — Не запомнил, — уклончиво ответил трактирщик, отвернулся и забренчал грязными кружками. Асгейр оглядел таверну. С утра народу было мало, всего-то похмеляющийся пьянчуга, скучающий наёмник и старый скальд, наигрывающий на лютне что-то медленное и торжественное. Асгейр с содроганием узнал вступление к «Песне о Драконорожденном». И они, сто против одного, тоже ничего «не запомнили». Чудной всё же город, только в таком и могли обитать в Зале мёртвых живые чудовища и чудовищные неживые механизмы — и никому до того дела не было, кроме пары чужаков. Он развернул записку и удивлённо хмыкнул. «Сегодня, до полудня, в святилище Талоса». Так выходит, что и та, первая, не от жреца могла быть, а от кого-то ещё? — Где в городе храм Талоса? — спросил он у трактирщика. — Не знаю, — буркнул тот, не глядя на него. — Мне без надобности. — У подножия лестницы к храму Дибеллы дверь в арке, — вдруг заговорил скальд. — Мимо не пройдёшь, родич. — Спасибо, — кивнул Асгейр. Трактирщик скривился, точно его под стойкой бутылка тяпнула за палец — а то и за что-нибудь пониже. Как в городе, прогнувшемся под Талмор, ещё мог существовать храм Талоса, Асгейр не понимал. Разве что оставили как приманку, а он и лезет туда, как последний дурак. Уже приближался полдень, надо бы было поспешить. На всякий случай Асгейр оглянулся по сторонам, чтобы не привлечь внимания стражи, и шмыгнул в арку, благо, всегда мог оправдаться, что через неё прошёл на другую сторону города, а там кузница, «Ведьмина настойка», лавки торговцев одеждой и прочим хламом — вот его и не заметили. Храм был погружён в полумрак, один факел у входа едва тлел, а второй и вовсе чадил чёрными струйками дыма. Кто бы ни позвал сюда Асгейра, ждал он долго, может, с самой ночи. И, похоже, уже был в нетерпении: из глубины храма раздавалось какое-то постукивание да шелест песка, словно кто-то переступал на месте и раздражённо пощёлкивал хлыстом или кинжалом плашмя о полу куртки. На всякий случай проверив, что меч хорошо вынимается из ножен, Асгейр начал спускаться. Он не сделал и нескольких шагов, как увидел распростёртое тело. Строго говоря, не тело, а ноги, обутые в хорошо выделанные, со шнуровкой кожаные сапоги до колена. Достаточно было сделать ещё пару шагов вниз по ступенькам, и он, наверное, увидел бы труп целиком. Асгейр и сделал эти шаги, только пятясь спиной к дверям: кто бы ни заманил его сюда, а второе «убийство» горожанина Асгейру с рук не сойдёт. Сапоги были именно городскими, в таких по местным пустошам не побегаешь. За толстой дверью раздавались тяжёлые шаги, звон кольчуг и голоса стражи. Ловушка. Стражники, как назло, остановились прямо у дверей. Асгейр рассеянно слушал про каких-то новых местных хищников, что не задирают скот, а будто свежуют его живьём прямо на пастбищах, послушал и про бурную молодость одного из стражей, что с визгливым возмущением жаловался на не то им брошенную, не то его бросившую девку, даже услышал местную сплетню о себе самом («Ничего, пошлёт его ярл убивать дракона, как и других. Переживём…»). А потом и голоса за спиной удалились и замолчали, и щелчки впереди почти затихли, разве что песок продолжал хрустеть под ногами, пока незнакомец подходил всё ближе. Возникшая у подножия лестницы тонкая фигура сначала показалась юношеской, но потом он увидел лучше. Второй труп и… та же тварь! Меч вышел из ножен легко, будто соскучился по чужой крови, Асгейр мысленно повинился перед ним, что лезвие совсем потускнело, магии осталось всего ничего. Но и так сойдёт. — Сдохни, выродка! — прошипел он, глядя в глаза — точнее, как он теперь увидел, в единственный зрячий глаз — бретонке, которая как детской погремушкой играла обглоданной кистью. Дешёвые серебряные перстни на мёртвых пальцах стукались друг о друга и позвякивали. И теперь эта тварь ничем не напоминала убитую имперку. — Хоть сюда один пришёл! — рассмеялась людоедка. — Я уж вся истомилась, пока тебя ждала! Смотри, что у меня для тебя есть! Сбежав по ступенькам, Асгейр невольно проследил, куда указывала девичья рука, и охнул, признав в покойнике парнишку, который несколько дней назад сунул ему ту, первую, записку. Людоедка наклонилась, что-то взяла с развороченной груди трупа и шагнула вперёд, протягивая это Асгейру. — Намира передала мне, что тебе понравится, — сказала она, и оторопевший Асгейр в неверном свете факелов признал, что на ладони у неё лежит человеческое сердце. В нос ударил густой запах свежей крови и едва-едва тронутого огнём мяса. Асгейр глубоко вдохнул сытный аромат, рот наполнился голодной слюной — и его чудом не вывернуло от отвращения к себе. Намира! Даэдра, повелительница мерзости и разложения! — Сдохни! — сдавленно крикнул он и взмахнул мечом, не попав, а лишь невидимой чертой отделив себя от бретонки. Та зашипела и облизала красные, как навечно измазанные кровью губы. — Врёшь, врёшь! — прошептала она. — Намира знает, чего ты на самом деле хочешь, Намира обо всех знает, Намиру не обмануть! Асгейр попятился — так велико было звучащее в голосе людоедки убеждение. Руки похолодели. Казалось, и впрямь в святилище раздаётся потустороннее, повелевающее: «Ешь! Ешь!» Вот когда Асгейр впервые пожалел, что пришёл сюда один. Не в силах смотреть на ещё кровоточащее сердце, не в силах выдержать алчный взгляд единственного глаза бретонки и суровый взгляд глаз мертвеца, он зажмурился. И всё равно чувствовал металлический запах, принюхивался к нему. И ладонь дрожала, словно в ней колотилось и билось чьё-то сердце, и слышал Асгейр, как затаила дыхание, рвано дышит, утробно рычит сквозь зубы бретонка. Заклятье ударило его в грудь, алое зарево обожгло огнём. Раздался торжествующий смех, а Асгейр стоял и смотрел, как со вскинутой в защитном жесте ладони скатывается и шлёпается об пол сердце. Да как она смеет!.. Выронив меч, он рванулся вперёд, нет, не мечом тут — кинжалом он вырежет её сердце и сожрёт его. Взамен того, что комком красной плоти, перемазанное песком валялось на каменном полу. «Ешь! Ешь!» Он не уследил. Ловкой рыбкой бретонка увернулась от первого удара, второй отбила — так, что хрустнули кости. Расхохоталась ему в лицо, окровавленная, отвратительная, жаркая. Вторая вспышка ударила Асгейра в ухо, но не было ни боли, ни огня, ни холода, лишь призрачное дуновение. И всё равно он покачнулся, не задержал тонкой руки. — Тва… — А потом расцвело сбоку странное голубоватое зарево, и на затылок ему обрушился свод храма. Асгейр потерял сознание.***
Зернистый песок. Серый зернистый песок и тёсаные камни. Это было первым, что увидел Асгейр, приоткрыв глаза. А ещё сапоги, те самые с высокой шнуровкой, которые лежали прямо у него перед лицом. Хорошие сапоги и даже зачарованные, септимов двести, не меньше. А ещё Асгейр видел по зыбкой, колеблющейся в голубом магическом свете тени, что кто-то — от звука чьих шагов он и очнулся — наклоняется к нему, тянется рукой к шее, и удлиняющиеся на глазах пальцы когтями уже едва не касаются его плеча. — FUS! — вскинулся он и тут же проглотил второй слог: «RO», обмерев от испуга за талморца, отлетевшего к стене. Даэдра за бородку дёрнул, что ли, Ондолемара, что тот так подкрадывался? Нашёл время! — Ты что творишь?! — выпалил Асгейр. Голова гудела как после попойки, всё тело ломило, руки… он старался не смотреть на свои ладони и тут же, со злостью глянув на оглушённо заморгавшего талморца, начал отчищать их песком. — Давно я тут? Бретонка исчезла, в храмовом зале были только он, эльф да труп с раскуроченной грудной клеткой, и как бы Асгейр ни хотел, а не мог оторвать взгляда от влажно блестевших рёбер и чего-то тёмного, уже подсохшего, но неизменно пахнущего жареным мя… Он Драконорождённый, это всё кровь драконов, кровь драконов!.. Это не Асгейр делал! Только не он! — …тан? — Это не я! Его вывернуло желчью, он едва успел отвернуться от трупа. А когда всё же открыл глаза, то увидел на полу лишь наполовину переварившиеся куски яблока, перехваченного на рынке, и желчь. Никакого мяса, храни его разум Талос, никаких ошмётков мышц и плоти, что могли быть человеческими. — Эй, самозваный тан! Асгейр! — Ондолемар обхватил его за плечи и вздёрнул на ноги. — Что с тобой? Что это, даэдра тебя сожги, сейчас было? Асгейр только мотал головой, опасаясь, что изо рта вновь непрошенными вырвутся слова на драконьем языке, да на сей раз размажут талморца по всему храму. — Пей! — Ондолемар чуть ли не в зубы сунул ему фляжку. Асгейр всхрипнул, мотнул головой не хуже иной норовистой лошади, но талморец ловко перехватил его за волосы и дёрнул, заставив раскрыть рот. Первый глоток Асгейр едва не выплюнул, второй сделал сам, с охоткой, а на третий вырвал флягу из рук Ондолемара и от души к ней приложился. — Гордый эльф пьёт нордский мёд? — выдохнул он, продышавшись. Хоть и явно разбавленный было мёд, а горло ожгло мягким жаром и теплотой растеклось в пустом желудке. — Ты что тут натворил? — повторял Ондолемар, брезгливо глядя на труп. Асгейра вновь чуть не вывернуло. — Я пошёл за тобой почти сразу, когда ты успел?!.. — Это… это она, та женщина, — прохрипел он. — И Намира. Я слышал Намиру! — Намиру? Слышал? — нахмурился Ондолемар. — Погоди… нагнись-ка. — Что? Ондолемар вдруг шагнул к нему и с силой нажал ладонью на шею. — Да у тебя, самозваный тан, ледяной ожог на затылке. Похоже, атронах стукнул. Повезло, что ты норд, не то мог бы и совсем ума лишиться, — добавил он со странным выражением и снова огляделся. — И повезло, что я кого-то спугнул. Да что в этом лжесвятилище произошло?! — Потом… Пошли отсюда, — прохрипел Асгейр. Понять бы ему самому, что здесь было, и куда делась, почему не добила его бретонка. Неужто и впрямь испугалась талморца? Стоять ровно получалось с трудом, ноги подкашивались, а головой было больно крутить, словно к шее присосалась, обхватив щупальцами, неведомая и невидимая тварь. Недовольно нахмурившись, когда эльф удержал его за пояс, Асгейр заставил себя сделать шаг. Получилось. Вело вбок, но молчаливо придвинувшийся Ондолемар, в прищуренных глазах которого мелькало что-то сродни подозрению, снова не дал ему упасть. А потом талморец, поджав губы, окатил его щекоткой целебных чар, и «гадина» испарилась, разве что напоследок успела оставить в затылке ледяной шип: головную боль чары отчего-то не вылечили. — Меня сюда… запиской заманили… Служительница Намиры. — По ступенькам сразу стало идти тяжелее, ноги едва сгибались, а омертвевшие ступни будто и не чуяли под собой земли, отчего каждый шаг казался шагом в пустоту. Он прошёл ступенек семь, а потом споткнулся и, стиснув зубы, замер, позволяя рукам Ондолемара себя удержать. Как дитя малое! Он дёрнул плечом, выворачиваясь из хватки, и резко, через боль сделал ещё два шага вверх, а потом, на третьем, зацепился носком сапога о край и начал падать, падать впер… Эльф охнул, принимая на себя его тяжесть. Щека талморца пахла совсем не книгами или лежалой пылью, как по мнению норда, должны пахнуть маги. Нет. Чем-то сладким, как будто бы даже фруктами и тёплый запах, такой тёплый, как молоко парное, как жаркое только с огня, как сочный, чуть пахнущий костром, шкворчащий растопленным жирком щедрый шмат баранины. Вкусный запах, изумительный, совершенно… Он опомнился, когда Ондолемар, державший его за плечи, стиснул их почти до боли. И понял, что всё это время водил, как голодный драугр, носом по пергаментной и побелевшей до лунного цвета щеке. — Меня чем-то… отравили, наверное… К знахарке, — просипел Асгейр, старательно отводя взгляд. Долгожданное появление Ондолемара и благодарность, что пришёл, беспокоился, помогает… Отчего-то подумалось, что слишком охотно помогает. — Сам идти можешь? — процедил Ондолемар. — Могу. — Асгейр сжал зубы, пошатнулся, тотчас выпрямился, плечом толкнул неподатливую двемерскую дверь и вывалился из храма навстречу ослепительному солнечному свету и городскому шуму. А времени, оказывается, всего ничего прошло! Талморец тенью шел следом, не раз и не два Асгейр, качнувшись назад, едва не врезался в него спиной. — Погоди, — удержал он Асгейра за рукав в нише перед самой «Ведьминой настойкой» и огляделся по сторонам. — Не хочу, чтобы меня видели. Миг — и заклятие окутало Ондолемара, а ещё через секунду тот словно растворился в воздухе, шепнув: «Расспроси алхимичку о местных странностях, да дверь для меня придержи». Покачав головой — привык же талморец командовать! — Асгейр вошёл в душный травяной полумрак лавки и почувствовал, как от незнакомых терпких запахов вновь поднимается из желудка волна тошноты. — Госпожа Ботелла, — хрипло окрикнул он. Та подняла голову от конторской книги и вдруг захихикала. — Что, никак дрянь какую-то подхватил, норд? Всё-то вы горазды по пьяни кого ни попадя по углам зажимать, хоть бы даже и злокрыса! — Она окинула Асгейра цепким изучающим взглядом и вдруг чуть смягчилась: — Говори, покусал кто, или сам кого укусил? — Бабушка Ботелла! — раздался укоризненный голос. От алхимической лаборатории отступила, вытирая руки тряпкой, Муири. Асгейр поразился, как же её раньше не заметил. — Отравился он, плохо человеку! — Человеку, человеку, — проворчала старая карга. — Иные эльфы лучше таких людей. Вот, держи! — Она плюхнула на прилавок пузатый, до краёв полный флакон и ревностно пересчитала полученные от Асгейра монеты. Асгейр одним глотком выпил зелье и перевёл дыхание. Не понять, то ли получше стало, то ли сам себя в этом убеждает. Но тошнота вроде отступила, хоть голова и не прошла. Он принялся разглядывать уставленные пузырьками и мисками полки, пытаясь понять, здесь ли Ондолемар, или Асгейр, торопясь войти, всё-таки закрыл дверь у него перед самым носом. — Ну, чего ещё ищешь? — сварливо спросила Ботелла. — Когда найду, тогда и скажу! — огрызнулся Асгейр и осёкся. В мыслях у него не было оскорблять ведьму, пусть и стояло у него поперёк горла уже хвалёное, лживое, как даэдра, маркартское гостеприимство. — Прости, не хотел обидеть. Взгляд, с каким смотрела на него старуха, говорил лучше всяких слов, и Асгейру ничего не оставалось, как ещё раз пробормотать извинение, кинуть на прилавок деньги за первую попавшуюся склянку и направиться к порогу. По цвету было похоже на слабую отраву, которой разве что на кролика хватит. Еле слышный вздох, раздавшийся из угла у самой двери, безошибочно выдавал и мысли Ондолемара. Гнида талморская! Асгейр резко толкнул дверь и вывалился на воздух. А успел альтмер выйти или нет — сам пусть разбирается, нечего Асгейру на хребте тащить всю муть, поднятую в этом городе со дна. Не его это дело, кто кого презирает, ненавидит, убивает и пожирает! Он всего лишь ищет Рог Юргена! И если этот талморец ещё считает… Что-то дёрнуло его за рукав и вдруг всхлипнуло, Асгейр не успел и меча выхватить. — Ты… Ты за что так с бабушкой! — в глазах у Муири стояли слёзы, и так она цеплялась за его локоть, словно вот именно ей Асгейр должен был больше, чем прочим. Подумаешь, подмигнул мимоходом, подумаешь, покраснела она. — Ведьма твоя бабка, и отравы варит больше, чем зелий, — в сердцах выпалил Асгейр и уже отвернулся от Муири, но что-то пихнуло его в спину. А, Ондолемар! — И ярл ваш не лучше, город под ним — как под эльфами, но те хотя бы своими не прикидываются, и… Он снова заставил себя замолчать. Только что готовая разрыдаться девушка вдруг улыбнулась: неловко, неуверенно, но улыбнулась. Что смешного он сказал? — Я знала, — потупилась она, а когда подняла глаза, дрожь прошла по спине Асгейра. Словно он смотрел в лицо совсем другой девушки, словно вселилось в неё что-то. Нет, не светились у неё глаза, не развевались в порывах магии волосы, она просто смотрела в лицо Асгейру и улыбалась, как улыбалась та тварь. — Я знала, что ты… тоже. — Я? Ему не нужно было изображать удивление, а за спиной Муири, за водяной пылью водопада вспыхнуло и растворилось сиреневое мерцание. Дурак альтмер, слышать-то его не слышно, но следы на мокром камне видны, а если ещё и намокнет, то с хламиды будет капать как из маленькой тучки. Асгейр надеялся, что эльфу хотя бы хватит ума стоять на месте. — Никто не понимает меня, — пробормотала Муири. — Люди тут глупые, злые… совсем дикари! Даже ярлов дядюшка как ни зайдёт, вечно говорит мне гнусности, когда бабушка Ботелла не слышит! Люди все плохие, и норды, и местные, только вот… — Она несмело тронула Асгейра за рукав. В иные времена он бы обнял, прижал к себе: не потому, что смазливая девчонка, а просто поддержать, утешить, всё равно как младшую сестрёнку. Но недобрый прищур тёмных глаз отталкивал, пугал нездешним холодом. — Так что я… тоже? — переспросил Асгейр. Сквозь шелест водопада раздался еле слышный шорох, будто кто-то переступил с ноги на ногу и досадливо хмыкнул на облепившую тело мокрую одежду. Асгейр едва сдержал досаду. И что альтмеру спокойно на месте не стоится! — Ничего, ничего, — покачала головой Муири, опустив взгляд. Неужто услышала тоже? Или сам Асгейр нагрубил, отпугнул? Вот же не ко времени не совладал с собой! — Скажи, не бойся, — попросил Асгейр, хоть и понимал, что не из страха замолчала девица, а из осторожности. — Может, я давно хотел знать. — Узнаешь, — улыбнулась Муири. — Надо будет — и узнаешь, и где надо побываешь, и с кем надо познакомишься… уже знакомишься, гляжу. Древний язык Маркарта… не все могут понять. Вновь в её глазах мелькнула тень странного холодка, и тут же Муири тряхнула недлинными волосами, подобрала юбки и, бормотнув прощание, бросилась назад в лавку, будто Асгейр лишнего себе позволил.