Голос камня

— Кажется, я понял, — проворчал Асгейр, когда дверь заброшенного дома наконец закрылась за ними. — Этот дом готовы подарить за пустяк… — Убить дракона — это не пустяк! — Пустяк, — вздохнул Асгейр. — Спорить готов, что никто не хочет на этой верхотуре жить. Пока дойдёшь, ноги сломаешь. — Прошлый владелец зарезал хускарла. Просто так, за разбитую кружку, — проговорил Ондолемар, цепко, очень цепко пытаясь поймать глазами его взгляд. Асгейру захотелось выругаться: зря начал расспрашивать, с чего бы ярл готов подарить дом за убитого дракона. Он без того уже подставил себя, Крикнув в храме, одна надежда, что Ондолемар в череде других странностей забыл или принял за нордский клич да незамеченный резкий удар. Асгейр хмыкнул и без лишней спешки стянул куртку, а за ней и рубаху. Сильно его ударил атронах, и не только по голове попал. Кольчуга звеньями впилась в ткань, но не порвала. — Подлечить сможешь? Я сам сейчас ничего не могу. И не глядя он знал, что по спине и плечам разлился огромный синяк. Хоть кости целы — и то ладно. — В Вайтране так много драконов, что… — Так можешь? — Да. Целебная магия щекотала кожу, переливалась на ней обжигающими искорками, но когда стихла, Асгейру было всё так же больно. Или из Ондолемара никудышный целитель и все знания ушли в иллюзии да чары, или ударил атронах даже сильнее, чем думалось. — Не очень помогло. — Не очень, — согласно нахмурился Ондолемар. В этот раз поток магии был сильнее, осветил все пыльные углы, отчего комната приняла почти жилой вид. — Так что ты забыл в храме Талоса? Голос медоточил, как у опытного дознавателя, которым Ондолемар, по слухам, и был. — Записку прислали, я же говорил, — издевательски скопировал его тон Асгейр. — Выходит, что не от Верелия. А теперь и спросить некого, сожрал я… сожрали его за милую душу, и не найдёшь концов. — Снова нахлынула тошнота, и он стиснул зубы. А вовсе не потому, что в этот раз боль вспыхнула ещё сильнее. — Не надо магии, — просипел он. — Больно. А ты как меня нашёл? — Эффект зелья. Вредны тебе сейчас чары. — Альтмер ушёл в другую комнату, зазвенели какие-то склянки, и оставшемуся в полумраке Асгейру снова послышался… нет, не шёпот, а почти напев. Женский, совсем не похожий на досадливое бормотанье Ондолемара. И странно, с чего бы альтмеру облюбовывать заброшенный дом? Вон, уже успел какие-то пузырьки принести. Неужто в крепости ему, талморскому-то дознавателю, выделили мало комнат? — Так как ты меня нашёл? — Трактирщик сказал! Если не полезешь снова под атронаховы кулаки, должно помочь, — Ондолемар вернулся, и склянка в его руке воняла хуже дохлого мамонта. — Я и в первый-то раз к нему не по своей воле сунулся! — огрызнулся Асгейр. — Следил за мной, значит? Ондолемар кончиками пальцев ощупал ему спину. Быстро, умело, как опытный целитель… или палач. Асгейр передёрнул плечами, сгоняя непрошенную череду странных мурашек. — Не дёргайся, — осадил Ондолемар и, плеснув на ладонь из склянки, принялся втирать холодную, жгучую мазь в синяк. — Не следил, а искал. Не выйдет у нас пробраться за ту дверь под крепостью. — Почему это? — удивился Асгейр и едва сдержал стон: боль, обидная, вроде бы мелкая, а на деле самая противная, уходила неохотно, помалу, как тает древний винтерхолдский лёд. — Стража не пустит? — Попробовали бы! — хмыкнул Ондолемар. Вроде равнодушно, но что-то проглядывало сквозь то равнодушие… презрение? Обида? — Нет, не в том дело, тан. Проход завалило. — Как? — В Зал мёртвых явился Колсельмо с рабочими и племянником, сперва обрадовался работающему центуриону, — Ондолемар кашлянул, показывая, что думает о чудаковатом сородиче, — потом обозлился, что проход в древний город никем не охраняется. Сказал, что центуриона он усмирит, у него есть посох, с помощью которого якобы можно управлять любыми анимункулами. И тут же заявил, что никаких исследований проводить нельзя, в Нчуанд-Зеле слишком опасно. И тогда всё обвалилось. — Да как?! — Никак, — огрызнулся Ондолемар, продолжая, будто по рассеянности, втирать мазь Асгейру в плечи, хотя, должно быть, и втирать было уже нечего. — Наверное, какая-то из труб сорвалась или взорвалась, посыпались камни. Сперва засыпали центуриона, а потом и весь островок с подводными дверями. Айкантар всё совался посмотреть, Колсельмо еле вытянул племянничка. Доволен, тан? Асгейр с досадой стукнул кулаком по колену. — Так у тебя опять ничего! — Будто у тебя больше, — фыркнул Ондолемар. — Чуть не сожрал кого-то, разругался — у вас в Вайтране все такие? — с целительницей, потискал девицу. Асгейр уже забыл, как смотрела на него Муири, помнил лишь её слова про уже произошедшие знакомства… как она сказала? с теми, кто разбирается в древних языках? Седобородые? Не драконы же? — Не твоего ума дело, — буркнул он в ответ. — Не в себе был. — Сейчас тоже не в себе? — Почему ты спрашиваешь? — Убить меня хочешь, я же чувствую. Асгейр аж обернулся. Это он-то убить хочет?! Да талморец сам!.. У него и то больше возможности взять и задушить, вон как пальцами к шее подбирается. И ещё неизвестно, что за дрянь он ему втёр, муку какую-нибудь костную на жире тролля, чтобы сил совсем не осталось, а магии — лишь на искорку! Слов не находилось, он смотрел в лицо Ондолемара, ошарашенно думая, что и правда готов убить. Особенно сейчас, когда тень подозрения пала на всех жителей Маркарта. Ну а кто ещё, как не они? Поверить в рассказы о тварях из руин отчего-то было сложно. — Так ты, — процедил он, решив вывести Ондолемара на чистую воду, — ещё и удивляешься, что я иногда хочу тебя прибить? В вашем-то сбрендившем городе! — Само собой, — усмехнулся вдруг Ондолемар. — И мне тебя убивать тоже не хотелось бы. Пальцы, уже почти не пахнущие жиром и тиной, провели по груди Асгейра. Даже будь на них остатки мази, Асгейр бы не поверил, что это продолжение лечения. — Вот, значит, как, — протянул он, ещё не до конца осмыслив. Левая рука талморца скользнула по его шее, лёгким, хозяйским жестом, как кота оглаживала. — Вот так, — напряжённо кивнул Ондолемар. — Возражаешь? Асгейр потряс головой, прогоняя щекочущее, чуть дразнящее холодком прикосновение. — С чего бы тебе… — начал он и не договорил. — Не твоего ума дело, самозваный тан, — сухо отозвался Ондолемар, лишь ладони его словно жили своей жизнью: одна так и осталась у Асгейра на груди, легонько поглаживая, а пальцы другой зарылись в волосы на затылке. — Да мне-то как раз самое до того дело, — хмыкнул краешком рта Асгейр. Опасливо расслабил плечи в ожидании боли, но та не вернулась. Неплохая всё же оказалась мазь. — Ну так что скажешь? — спросил Ондолемар, наклонившись к самому его уху. Дыхание было тёплое, а волоски на шее всё равно встали дыбом, будто искрой ударило. — Или… знахаркина помощница сильно приглянулась? — В жизни бы не поверил! Высокородный альтмер… — под гневным взглядом этого самого «высокородного альтмера» Асгейр осёкся, разом перехотев надсмехаться. Он бы и правда не поверил, что тот может ревновать (хотя в одной ли ревности дело?), но так в желания Ондолемара даже сильнее верилось. А хотелось поверить, очень. — Вздумал тоже, — буркнул он, — девица и девица, как прочие. В жёлто-зелёных глазах мелькнуло совсем уж хищное выражение, которое могло бы Асгейру не понравиться, но, напротив, разгорячило кровь, словно его не ладонью, а взглядом этим огладили по коже. Ему же снился такой сон, с Муири и Ондолемаром… И разбитая кружка… Оглядевшись по сторонам, он увидел почти такую же на столе, среди покрытых пылью книг и тарелок. Кто бы ни жил здесь, а был он учёным: на обложках были оттиснуты руны, как на томах заклинаний. — Здесь… Здесь есть нормальная кровать? — спросил он через силу. Кружка как кружка, а он всё ждал, что оттуда, как в том сне, вылезет паразит, словно из морфальских болот, и потому хотел уйти подальше. И увести Ондолемара, плохо будет, если эта тварь и его… — Всё хорошо? — Не привык… с эльфами, — попытался улыбнуться он и жадно, чересчур жадно, так, что талморец поморщился, стиснул его плечо, привлекая к себе. Костлявый, мантия шуршит от магии и чуть-чуть пахнет потом. Асгейр ткнулся носом талморцу в шею и фыркнул от сладкого запаха: так иногда пахнут женщины. Откуда взялся этот запах на Ондолемаре, он не мог понять и едва не расхохотался, представив, что талморец опрокинул на себя какую-нибудь склянку, пока искал лечебную мазь. Он уже хотел поделиться своими мыслями, лишний раз уколоть насмешкой. Но испугался, до озноба его пробрал страх, что если они снова разругаются, разойдутся, выйдут из этого дома, то обязательно произойдёт ещё что-то недоброе, окончательно утянет их обоих в этот омут. Поодиночке, сведя перед этим с ума. Ондолемар что-то спросил у него, но Асгейру важнее всего на свете было ощущать щекой, губами, всем телом чужое тепло, тепло существа, которое хотя бы сейчас не хочет его убить. — Раздевайся, — сказал он в ответ. — Кровать есть, говорю, — шепнул Ондолемар ему на ухо, — не знаю, правда, выдержит ли… Старая… Асгейр поперхнулся смешком. — Невелика потеря, если не выдержит. — Он отпустил талморца и поднялся. Стало зябковато, не по себе — голую, растёртую кожу захолодил сквозняк. — Пойдём, что ли… — Сейчас. — Ондолемар, стоя вполоборота к нему, расстёгивал, будто священнодействовал, пуговицы и крючки на робе. Опустил, наконец, капюшон, и оказалось, волосы у него острижены коротко, как у воина-легионера. Асгейр потянулся, провёл по ним ладонью: колются. Ондолемар дёрнул шеей, будто подставлялся под ласку, требовал дотронуться ещё. И шагнул вплотную к Асгейру, обжёг губы то ли дыханием, то ли щетиной. — Ну? Асгейр сам не понял, как взметнулись руки, греясь об чужое тело, как скользнула одна ладонь под полурасстёгнутую робу, огладила гладкую, словно ткань, кожу. Ондолемар вжался в него, совсем как во сне, только заблестевшие раскосые глаза прикрыл, щекотнул ресницами щёку и вдруг вздрогнул и укусил за губу, до крови, наверное. Асгейр охнул и толкнул его назад, притиснув к столу, а другой рукой дёрнул с плеч никак не сползающую робу. — Стой! — бормотнул Ондолемар. — Испортишь одежду — как в крепость пойду? — Невидимкой, — хмыкнул Асгейр, — тебе, небось, не впервой. — Доиграешься, тан, — предупредил Ондолемар, скользнув по нему недобрым взглядом, и тут же наклонился и прикусил ему шею, будто вампир. Мысли о кровати выветрились, словно и не было их. И мешая, и помогая талморцу стащить робу, тонкие, щёгольски украшенные узорами перчатки почти до локтей, камзол, в узорах-швах которого он бы и не нашёл застёжек, Асгейр уже не думал о кровати, а готов был и на лавке, да хоть на вытоптанной шкуре (чай, не впервой) у мёртвого очага. Лишь бы не чувствовать, как к нему самому подбирается что-то невидимое и тёмное. Он толком и не успел разглядеть лунную желтизну альтмерской кожи, разворачиваясь к нему спиной и позволяя управлять собой. Словно разыгрывая сегодняшний кошмар, Ондолемар прикусывал кожу на плечах, спине, лопатках, почти до боли цепко хватался за подбородок, разворачивая лицом к себе. Никакой нежности, одно вожделение, разделённое на двоих и потому вдвойне оголодавшее. Тёплое, неестественно тёплое, наверняка зачарованное сукно штанов Ондолемара тёрлось о бёдра, не то намекающе, не то даже сейчас создавая лишь иллюзию сношения. Брезгует? — Давай, хватит уже… Пальцы Ондолемара скользнули под распущенный пояс его штанов, и Асгейр задохнулся вдохом. Воздух коснулся оголённой кожи, а затем Ондолемар шепнул, словно поделился сокровенным, заклинание ему на ухо, и тело невольно расслабилось, принимая вторжение. Такого искусного применения лечебных чар Асгейр ещё не встречал. А потом все мысли вылетели у него из головы. Стол, в который он упирался руками, скрипел и чуть сдвигался при каждом толчке; избитая и усердно то покусываемая, то растираемая щетиной спина, казалось, уже начала кровоточить; руки гудели, грозя подломиться и распластать Асгейра прямо по тяжёлому оловянному блюду, которое пододвигалось всё ближе и ближе. Он дрожал всем телом, будто в первый раз, а мир вокруг с каждым мигом был всё нереальнее, оставались лишь вздохи за спиной, слова, которых Асгейр не понимал, да цепкие, словно клешни двемерского механизма, ладони, прихватывающие его за бёдра и направляющие в извечном, как жизнь, движении. Ритм нарастал в такт пульсу, колотящему у Асгейра в ушах, заглушающему чужие напевы и чужой зов. Только он, Ондолемар, да пол под ногами, да стол, грозящий вот-вот опрокинуться. Только он… Ондолемар… Только он… — Мой, — прошипел Ондолемар за спиной и ткнулся лицом меж лопаток. И, словно лёгкого, почти змеиного прикосновения языком и не хватало, Асгейр почувствовал, будто сам пробует свой пот, вкус своей кожи, как обладает чужим телом, и плотский жар вспыхнул финальным заревом. Лишь чужие пальцы, вцепившиеся в бёдра, и удержали Асгейра на ногах. Колени подкосились и оплеснув семенем край книжной обложки, он повалился грудью на стол. Тот скрипнул протяжно, но выдержал, царапнули по камню деревянные ножки, лязгнула посуда, холодом обожгло живот олово, а кружка, злосчастная та кружка, что оказалась прямо перед глазами, повалилась набок и покатилась к краю. В спину всё так же жарко, загнанным беглецом дышал обмякший на нём Ондолемар, Асгейр же, пожираемый и телесной измученностью и душевной тревогой, всё смотрел и смотрел на кружку, не чувствуя уже приятной истомы. Кружка упала и с грохотом разбилась. Вытянув шею и опёршись руками на стол, Асгейр приподнялся с недовольно пошевелившимся на спине талморцем, заглянул за край. Глиняные черепки, какой-то песок, будто не вода в ней была когда-то давно да высохла, а зелье или и вовсе отрава. — Тан? — требовательно проворчал Ондолемар. Асгейр вздохнул с облегчением. Обычная разбившаяся кружка, обычный старый стол, обычный нежилой дом. — Не сломали. — Что? — Не сломали мы кровать, говорю, — повторил Асгейр. — Зря волновался. — Вставай уже, — выдохнул Ондолемар, поднимаясь с него, и вдруг потянул Асгейра за плечо и засмеялся. — Велика ли проблема — ломать… — Тебе видней, — кивнул Асгейр, поднявшись тоже. — Я о кроватях, — нахмурился Ондолемар. — И я. Каменная пыль словно впиталась в одежду, не надо было на пол бросать. Асгейр неосознанно отряхивал рубашку и куртку, а сам искал в мыслях отголосок странного напева, зова… и не находил. Была и чудная, боги знают откуда взявшаяся тоска, и беспокойство о Роге Юргена, так и не найденном Зова не было. Но ведь и не существовало его на самом деле, с чего бы тогда бояться? — О чём задумался, Асгейр? — спросил Ондолемар, так и держа в руках шитую золотом робу, будто не собирался накидывать её на плечи. На желтоватые скулы вернулся тёмный румянец, уже однажды Асгейром виденный, и глаза талморец отводил. Жалеет, что ли? — О разном, — отрубил он. — Как дракона убивать будешь? — При чём здесь дракон? — напрягся Асгейр. — Дом тебе, смотрю, всё же глянулся… так взглядом стены и сверлишь. Асгейр пожал плечами, надеясь, что больше вопросов не будет. Отвернувшись, он подхватил со стола тряпку почище, хлопнул ею в воздухе, смахивая пыль, да попробовал стереть со штанов белесый след. Всё это время Ондолемар сверлил взглядом его, словно сам был тем драконом и очень хотел выведать, как его собираются убивать. — Не до дракона мне сейчас. И ярлу, видимо, тоже. А вот если попросит об услуге, тогда и буду торговаться. Если уж дракон так тут досаждает, хоть и незаметно что-то, пусть ярл сам при мне цену и назовёт. Со злостью он глянул на Ондолемара, а потом, когда тот в ответ нахмурился и сжал губы, подошёл ближе. Ондолемар дёрнул головой как норовистый жеребец, но подчинился, чуть склонил голову, когда Асгейр положил ладонь ему на затылок и слегка нажал. — Я точно не ел человечину? — спросил он, потому что важно, очень важно было узнать. — Думаю, что нет. Нет, точно не ел. Озадаченно выгнулись брови, чуть нахмурился лоб. Асгейр смотрел и хотелось заулыбаться, как медовухи обпившемуся: без капюшона, без своей зачарованной хламиды, разгорячённый и словно на глазах оживший Ондолемар как-то сразу стал понятным, настолько, что Асгейр вмиг разуверился, что в той фляге с мёдом была отрава. Проведя ладонью по ёжику волос, он вынудил Ондолемара ещё склонить голову. Теперь Асгейр упирался лбом в чуть влажный от пота лоб и словно проваливался в зелёную глубину глаз. Так просто было вот так стоять и не думать ни о чём, разве что с приятной усталой ломотой в теле размышлять, что вряд ли для долгоживущего альтмера он станет встречей на всю жизнь. Всё просто и понятно.

***

Через четыре дня жара в Маркарте стала совсем невыносимой. Теперь в ручьях плескались не только дети — взрослые, стянув ботинки и сапоги, со стонами наслаждения погружали ноги в прохладную, искрящуюся на солнце воду. И даже вдоль шахтового прудика, зацвётшего густой тиной, рядком сидели нищие, плеская на себя грязной, но несущей хоть секундный холодок водой. В отупевших и опухших лицах Асгейру, однако же, виделось что-то недоброе. А может, он сам себе выдумывал, после кружки ледяного, прямо из погреба, мёда. Местные мёд почти не пили, не привыкли, небось, ходить хмельными по такой жаре. Не привык и Асгейр, но после заснеженных равнин Винтерхолда и Виндхельма и тронутых инеем полей Вайтрана он готов был полюбить даже огненные воды Обливиона, лишь бы те несли тепло. Да и не признавался Асгейр сам себе, что пьёт, лишь бы чем-то заняться и стряхнуть подпитанную горькой обидой, а оттого ещё более колючую злость. Ондолемара он не видел все эти дни, и теперь на ум лезли унизительные мысли, что и не собирался тот проводить никаких «расследований», ничего «выяснять», а всего-навсего решил вот так вот — странно, но действенно — поиздеваться над одним глупым нордом, а заодно и плотское удовольствие получить. Чокнутый альтмер… чокнутый город… Поначалу Асгейр сам сунулся в крепость, но на «ярлов» этаж, где жили и талморцы, его попросту не пустили — скрестили мечи перед самым лицом и велели убираться прочь, мол, закрыто ото всех посетителей. Асгейр видел, как наверху блеснул нагрудник одного из альтмеров-солдат, и ждал, пока тот передаст услышанный разговор Ондолемару. Но талморец не вышел, не появился он позднее и в городе, и в заброшенном доме, не передал и записки. Асгейр, озлившись втройне, назвал себя неумной девкой на деревенском сеновале. Нашёл за кем бегать. Пора собрать немногочисленные вещи, наточить перед дорогой меч и уйти из душного бестолкового города. Давно уж стало ясно, что никаким Юргеном и его даэдровым Рогом тут и не пахнет, хоть Призыватель Ветра и родился здесь тысячи лет назад. И всё же Асгейр не торопился, целыми днями попивая в таверне мёд, — медлил невесть зачем и отчего и сдавался на милость молчаливой недоброй тоски, словно город опутал его цепями и не хотел отпускать. А потом по таверне расползся паутинной сетью слух, что из столичного Храма всех богов ярл выпросил для города нового жреца Аркея. Не служку, не временщика, а на долгое служение. Тем удивительнее, что оказался им альтмер. Нашлись и те, кто бил кружками о стол и кричал, что «сами же под пяту лезем!», кто-то даже рад был, потому что альтмеры щепетильны: новый жрец не полезет обирать трупы, жертвы станет приносить как надо. А кому-то — и Асгейр был в их числе — каприз ярла был как муха полуденная: отмахнуться и забыть. Но вдруг кто-то из тех, первых, что всё не хотели униматься, зло бросил, что ярл боится старости, больше чем дракона, оттого и окружил себя долгоживущими альтмерами, а стражу — виданное ли дело — оттеснил в дальние покои. Тут и трактирщик не выдержал, Асгейр уже заметил, что не любил он, когда ругали ярла. Опять свара с женой будет, так что лучше уж уйти отсюда. Он бросил на стол деньги и вышел на улицу. Солнце уже перевалило за зенит, но до заката было ещё далеко и камни пылали накопленным за день жаром. Асгейр направился к нижнему каскаду водопада. Там должно быть прохладнее. Он постоял немного, наблюдая за работой в плавильне. Орка-старшого видно не было, но даже без его надзора работали парни без передышки, швыряли руду лопатами, будто задабривали прожорливого зверя, и печь отвечала им взаимностью, вспыхивала россыпью искр и тут же сыто тускнела. Да что ж они делают-то? Не дают жару растопить руду, да и угля больше надо, наверное, а уголь никто и не кидает. «Как могилу закапывают», — мелькнула дурная мысль. Говорили, что орки своих мёртвых прямо в земле хоронят: из земли, мол, пришли, неся на коже цвет мха и лежалой листвы, туда и должны уйти. Поморщившись, Асгейр отвернулся. На глаза попалась дверь Зала мёртвых и снова вспомнились россказни об альтмере-жреце. Пустые сплетни. Может, не старости боится ярл, а бунта. Да и Талмору выгоднее держаться уже знакомого ярла, и другим мерам, оркам, босмерам да данмерам, не с руки кусать ладонь, которая их кормит. Против воли глянув и поморщившись от вида чёрного провала в плавильне, он повернул к лавке ведьмы. Выяснить бы у Муири, какие зелья готовит «бабушка Ботелла» для ярла, не молодильные ли. Да и… Да и просто так зайти. Не сошёлся же свет на альтмерах. Да и, — мелькнула и обожгла стыдом мысль, — раз Ондолемар от своих слов отступился, негоже Асгейру так же поступать. Начал — так хоть для себя выяснит, отчего же горели нехорошим пламенем глаза у ведьминой помощницы. Одному работать надежнее… хоть раньше он и по-другому подумал. Из лавки пахнуло в лицо сырым воздухом, чисто из погреба. Боттела отвернулась от алхимического стола, выпрямилась. — А, снова ты, — кивнула она. — Теперь за чем явился… один? — Я и раньше не с толпой заходил, — поморщился Асгейр. — Да ну, — хитро прищурилась ведьма. — Обозналась, значит. Что ж, выбирай, а меня изволь от работы не отрывать. В перегонном кубе побулькивало сине-зелёное варево, с которого Ботелла не сводила глаз, зажав в сухих старческих пальцах мерную ложку. Асгейр огляделся по сторонам. — А помощница твоя где? — Приболела девчонка, по жаре набегалась, — процедила Ботелла. — Сказано же тебе, не покупаешь — не отвлекай! Раздался скрип. Асгейр обернулся, но зря — никто не входил в лавку, это дверь в жилую комнату приоткрылась, будто от сквозняка. И если бы не знакомое лицо да не сверкающие в полумраке глазищи, в жизни бы не признал, что не призрак глядит на него, а вовсе даже молодая девушка. — Асгейр? Муири приоткрыла дверь, вышла в лавку, кутаясь в меховую накидку. Асгейр нахмурился. Видать, и впрямь нездорова, раз в такую жару мёрзнет. А имя, интересно, откуда знает? Не называл ведь. Конечно, он примелькался в городе, и имя не боги весть какой секрет, но всё же… И вспомнилось, как холодом в затылок подуло, недавнее: «Так ты… тоже?» Похоже, что-то отразилось на его лице, потому что Муири бросила взгляд на Боттеллу, а потом — Асгейр тоже оглянулся и увидел, что ведьма склонилась к нижней полке шкафа — поманила его за собой. — Тебе чем-то помочь? — спросил он вполголоса, замерев на последней ступеньке перед дверью в жилые комнаты. Муири посмотрела на него с улыбкой и кивнула. Выглядело это так, словно Асгейр брякнул что-то глупое. Но не при ведьме же разговаривать! Дверь тихо затворилась за ними, и Асгейр на миг подумал, что ему подмешали любовного зелья, непонятно только когда: вскипела кровь в венах, жар дохнул в лицо, сразу стало тяжело дышать. А потом он проморгался и понял, что это просто в комнате удушающе жарко, слишком жарко, как в пару от горячих источников. Невольно дивясь, что не плавятся камни, он подошёл к очагу и увидел, как пляшет по дровам и углю магическое пламя, изумрудное, какое не в каждой кузне используют. — Если лихорадка, то нужно жар сбивать, а не поддерживать, — нахмурился он, заметив по булыжнику в двух бадьях с водой, от которой поднимался пар. Такие же были в очаге, раскалённые настолько, что один как будто бы и вовсе треснул. Да что это с девкой! — Ты поддержи меня, — шепнула вдруг за плечом Муири, и смотрела она так, что Асгейр попятился. В зелёных отблесках смуглая кожа казалась мёртвой, глаза светились, как у драугров, а уж костяшки пальцев, хватающихся за шаль, были белы, словно у недавних покойников. — Ты лучше ложись, — через силу улыбнулся Асгейр, — а я с тобой посижу. Тело её льнуло к плечу, глаза светились радостью, а кожа — стоило Асгейру её коснуться — обжигала, прожигала, отзывалась в его теле волной страха. Проклятая? Поэтому её горожане чураются? Присев на край кровати и налив в чашку воды из кувшина, Асгейр решил похозяйничать и дальше. Морозные чары — простенькие, какие были под силу— не потушили пламя, но пригасили его, оставив лишь зелёные искры. Муири нахмурилась. Смотрела, будто только сейчас узнала Асгейра и не понимала, что он тут делает. — Ты мне что-то хотела рассказать о Маркарте, — наудачу бросил он, надеясь, что сумеет отвлечь. — О камнях, древнем языке, тех, кто жил здесь задолго до нас. Под внимательным взглядом, как представилось Асгейру, его ложь стала покрываться сетью трещин, словно смотрела девушка прямо в душу и видела о нём всё, как видят настоящие ведьмы. Но она моргнула, и тягостное ощущение исчезло. — Разве я не рассказала? — удивилась Муири и, сев рядом, слабо вздрогнула, когда Асгейр провёл по её лбу мокрой тканью. Толку от этой тряпки, если вода в кувшине горячая, словно свежая кровь. — Нет, — осторожно ответил Асгейр. — Странно, — прошептала Муири, — мы же хотели… — Мы? — не подумав, вскинулся Асгейр. В запавших глазах Муири блеснули знакомые тёмные огоньки. — Мы с тобой, — кивнула она. — Помнишь? — Помню, — бормотнул Асгейр, не желая снова спугнуть. Затрещало пламя в камине, Муири закашлялась в такт. — Может, Ботеллу позвать? — предложил Асгейр, уж больно нехорош был кашель: так хрипят старики на изломе истмаркской зимы, а никак не молоденькие девушки в самом сердце Предела. — Я сама лекарка! — Муири ухватилась за его плечо, снова закашлялась и без сил опустилась на плоскую подушку. — Вон зелье, моё лекарство, дай… Проследив за взмахом худой смуглой руки, Асгейр увидел на столе возле очага пузырёк. Маленький какой… даже те, в которые самые слабые зелья исцеления наливают, и то побольше. Задыхаясь, Муири схватила пузырёк, стиснула его в руках, но открывать и пить не торопилась. — А не лучше у бабки попросить? — Асгейр протянул ладонь, тревожась всё сильнее. Сама знахарка? Если она и сварила, то вряд ли лекарство будет полезно, когда — он же видел по блеску в глазах — девушка пребывала у самой грани разумности. Остановить он не успел, Муири торопливо, подавившись и слизнув с запястья выкашлянные капли крови, проглотила лекарство. И порозовела, тень лечебного сияния словно осветила её вены, проступила под кожей, как и должно быть при сильном зелье. — Он умный, — улыбнулась она и вовсе не ведьмой стала выглядеть, а совсем молодой девчонкой. — Меня из местных никто не поведёт… к нему… Ты можешь. Можешь ведь? Асгейр кхекнул, думая, не любовное ли это было сияние вместо лечебного? Но Муири и правда выглядела лучше, цвет лица возвращался, глаза светились уже не безумным блеском, а живым, задорным. Может, напридумывал он себе всего, а девушке и правда нужен был лишь тот, чьё имя достаточно сильно, чтобы идти и говорить за неё. — Поведу, — решился Асгейр. — Кто он? Девушка опустила голову, медленно стягивая с плеч шаль. — Он… Он не местный. Но он умный! Никто из наших с ним не сравнится! А он… — она вдруг хихикнула. — Смешной он — как ты — хочет знать больше всех, а не догадывается… — она вновь хихикнула. — Бабушка не любит его, говорит, что травит он, а ей лечить. А он не такой, я знаю, он никого… — она вдруг расхохоталась, безумным гортанным смехом. Зажала ладонью рот, шумно втянула воздух носом — и опять расхохоталась. Она хохотала — и не могла остановиться, пытаясь произнести что-то, дрожа всем телом и зажимая уши руками, словно эхо, мечущееся пойманной птицей в тесной комнатёнке, било по ней. Обмерший Асгейр чувствовал, как по шее течёт липкий, выступивший от ужаса пот. Такое чувство было у него в кошмарных снах, когда он не мог ни руки поднять, ни крикнуть даже. Но не сон сейчас был и ему хватило сил поднять кажущиеся каменными руки и с силой — отрезвляя — вцепиться в плечи мечущейся девушке, которая уже не смеялась, а стонала, прикусив до крови губу… Вцепиться и встряхнуть, чтобы голова мотнулась, а в блестевших слезами глазах мелькнул страх. — Муири! Противоядие! Какое? Где?.. — Бабуш… Это он… приказывал, — выдохнула она ему в лицо и, не удержал он руки, процарапала ногтями себя по горлу, будто желая запоздало вырвать яд из крови. Кто-то ударил Асгейра по спине, точь-в-точь как атронах, если атронах мог оказаться седой ведьмой, что вцепилась ему в волосы и вопила как последняя ворожея. Уклоняясь от ударов, Асгейр пытался не выпустить ладоней Муири. И если и хватало сил не смотреть на побелевшие, покрытые пеной губы, то взгляд падал на залитые кровью ногти. Боттелла всё визжала, осыпая его градом острых, неуклюжих, старческих ударов, и Муири выдернула одну руку, замахнулась, но не ударила Асгейра по скуле, а только мазнула окровавленными пальцами, будто ласково прикоснулась. — Слишком много… теперь будет … Берегись! — с трудом вытолкнула она и обмякла. Асгейр еле успел удержать разом потяжелевшее, словно бескостное тело. Упал и покатился по полу пустой пузырёк из-под зелья. — Девочка моя! — охнула Ботелла. — Да как же… Асгейр вскочил на ноги, не из страха, но от внезапного горького холодка, что охватил его, когда старуха пала на колени перед кроватью и, заливаясь слезами, стиснула в своих морщинистых пятнистых руках бледные девичьи пальцы. Крепко стиснула, крепче чем Асгейр, словно надеясь, что от боли Муири очнётся. По жаркой комнате разом разлился гнетущий запах болота и разложения, Асгейр даже головой помотал. Что же теперь делать? Да почему же Муири не сказала имени, ведь… Хлопнула о стену дверь лавки, обвалом посыпался топот тяжёлых сапог. Уже оборачиваясь, Асгейр почему-то знал, кого сейчас увидит. И не ошибся: тот самый рыболицый. Запыхавшийся, с мечом наголо, а с ним ещё трое стражников. — Именем ярла! — заорал один. — Убийца! — вторя, кричала Ботелла, и так высок и тонок был её голос, что Асгейр обернулся, на долю секунды понадеявшись — а может, очнулась Муири от похожего на смерть забытья? И он сейчас проснётся? В тот же миг на затылок обрушился удар чего-то холодного и тяжёлого, как кулак центуриона, и Асгейр провалился в темноту.