Be My Yoko Ono

      Питер слегка приоткрывает входную дверь (пользоваться одной рукой страшно неудобно. И отли-и-ично, теперь в его голове завелись еще и шутки про мастурбацию. Застрявшее в развитии шестнадцатилетнего чувство юмора Уэ-- Дэдпула ужасно заразительно). Этим утром, надо признать, слишком много странных и необычных видений мелькают перед мысленным взором Питера. Но слепая пожилая женщина, ловко просовывающая ногу между дверью и косяком, – это слишком даже для таких странных семи утра, и Питеру совсем не удается среагировать вовремя.        – Лучше бы тебе быть Питером Паркером, – хмурится старушка из-под огромных солнцезащитных очков, – потому что я уже постучала в каждую проклятую дверь в этом доме, и все твои соседи, как один, говорят, что каждую ночь слышат из твоeй квартиры черт знает что.        – Э-э-э, ну, это я, – Питер совершенно озадачен, – чем я могу помочь Вам, мэм–       В этот самый момент белая трость взмывает в воздух, и Питеру едва удается избежать ее очень болезненного столкновения со своей крайне чувствительной частью его тела.        – Эй, прекратите! – Питер торопливо отступает назад, наблюдая, как трость поднимается снова, и жестокая старушка намечает себе цель повыше, – что вам, черт возьми, тут надо? – он пытается закрыть дверь, но женщина сердито и решительно протискивается в комнату.        – Не вздумай снова "мэмкать" мне тут, – продолжает раздраженная и, вероятно, сумасшедшая дама, продолжая яростно жестикулировать тростью. – Для тебя я слепая Элфред, пацан, и ты можешь выкинуть меня отсюда или вызвать полицию, но только после того, как выслушаешь все, что я хочу сказать. Ни секундой раньше, тебе ясно?       С одной стороны, конечно, старуха может быть ужасно крутой ниндзя, которую послали надрать ему задницу, но что, если это просто расстроенная (да, и немного сумасшедшая) женщина, которой необходимо с кем-то поговорить.        – Я понял, – отвечает Питер и прикрывает дверь, помогая гостье пройти к дивану.       За всю свою жизнь Питер Паркер точно усвоил: не стоит недооценивать пожилых женщин, которым есть, что сказать. К тому же, он почти уверен, что сможет выпроводить ее в случае чего, поэтому садится рядом и долго оглядывает странную незнакомку.        – Вы не хотите рассказать мне, почему пришли? – начинает он осторожно, теребя пальцами бинты, которые ему кое-как удалось замотать вокруг запястья накануне вечером. Сегодняшний патруль точно не покажется парой пустяков.       Слепая Эл придвигается ближе к парню и постукивает большим пальцем по рукоятке трости, неосознанно повторяя движения Питера.        – Уэйд, – заявляет она, и сердце Питера окатывает странной волной, – ты должен что-то с ним сделать. Прямо сейчас. А было бы еще лучше, сделай ты это вчера, – ее челюсти недовольно напрягаются, - я не машу рукой на этого глупого, эгоистичного засранца даже спустя столько времени. И тем более не тогда, когда ты был настолько близко, чтобы сделать его чуть-чуть менее невыносимым.       Между ними повисает очень длинная пауза, пока Питер пытается собрать все мысли в кучу. Он решает начать с чего-то самого безобидного.        – Откуда вы знаете Уэйда?        – А я его стриптизерша на полставки и партнер по бинго, – тут же парирует она, – тебе-то какая разница? Я его друг, ясно? Он заглянул, рассказал мне, что случилось, и, вероятно, завалил меня целой кучей подробностей–        – О том, например, как сломал мое запястье, словно батончик Кит-Кат?       Выражение лица Эл чуть смягчается на секунду.        – А ты ему и правда нравишься, – вздыхает она и продолжает, – так что идите, мальчики, поцелуйтесь или займитесь еще чем-нибудь поинтереснее, а иначе..., – ее голос затихает.       Питер вдруг осознает, что буквально вцепился в повязку на руке. А иначе что? Уэйд опасен, расстроен и может сделать все, что угодно. Абсолютно все. И, конечно, это останется на совести Питера.        – Потому что я думаю, что мы и правда можем его потерять, – Эл постукивает кончиками пальцев по лбу, объясняя, – не то, чтобы у него и сейчас там все дома. Но он действительно старается, – кажется, что ее невидящие глаза фокусируются на лице Питера, – для тебя.       Она хмурится снова, но в выражении ее лица уже не чувствуется никакого гнева: – Вы парочка сумасшедших фруктов.       Питер прокашливается, изо всех сил пытаясь игнорировать последний комментарий: – Вы же не имеете в виду, что это и вправду худшее, что с ним когда-либо случалось? Он совсем не производит впечатление трепетного цветочка, Миссис.. э-э, Элфред.        – Конечно, нет! Ты вообще слушаешь, о чем я тут распинаюсь? – Эл драматично вздыхает и качает головой, что-то ворча, – он съедет с катушек, когда узнает, что я приходила сюда, поэтому, по крайней мере, мне надо убедиться, что от этого разговора будет хоть какая-то польза, понятно? – она сжимает пальцами свое колено и бормочет под нос что-то о поездках в проклятых аквариумах.        – Он причинит вам боль? – сбитый с толку мгновенным беспокойством, поезд мыслей Питера тут же летит под откос. А смог бы Уэйд...? Как можно причинить вред пожилой слепой женщине, даже если она такая... злющая?       Со стороны Эл раздается скрипучий смешок: – Не будь идиотом. У нас с ним куда более креативные способы насолить друг другу, чем это, – отмахивается она. – Но речь сейчас не о том. Я просто приятель, а вот ты неразделенная любовь столетия, поэтому ты. Идешь. И. Что-то. С. Ним. Делаешь, – каждое слово сопровождается очень ощутимым тычком удивительно сильного пальца.       Любовь? Неужели в Питера на самом деле влюбились? Не в Человека-Паука, а в стеснительного добродушного парня Питера Паркера? И Уэйд... Уэйд хотел? Хорошо, может, Уэйд и намекал пару раз, но знаете, эти намеки достаточно сложно заметить, потому что... Дэдпул. Человек, для которого кровавая резня и романтическая ночь отличаются только тем, что он прицепляет букетик цветов к гранате.       Питеру определенно нужно время – желательно очень много времени – чтобы переварить всю информацию.       - Ладно... Спасибо, что зашли, – начинает он.       Эл протягивает подрагивающую руку и невидяще нащупывает ладонь Питера, слегка сжимая: – Послушай. Извини, что была немного... ну, ты понимаешь, да? Не очень-то мне привычно иметь дело с нормально соображающими людьми, которые не подкидывают живых лягушек в ящик с нижним бельем только для того, чтобы понаблюдать за твоей реакцией, – она будто чувствует, что лицо Питера искажается гримасой ужаса, поэтому торопливо продолжает, – после того случая он получил упаковку слабительного в свои хлопья, поэтому мы квиты. Но с тобой все и правда стало лучше, парень. Ты вроде как дал ему – Боже, не могу поверить, что говорю это – надежду? И меня до чертиков злит, когда узнаю, что после этого его сердце снова растоптали, – Эл поднимается и медленно маневрирует по направлению к двери, – уже слишком много людей подвели его. И я подумала, вдруг у тебя получится разорвать этот круг?        – Я позвоню ему.        – Так-то лучше, потому что я терпеть не могу, когда он начинает скулить как четырнадцатилетняя девка, которую ухажер на выпускном продинамил.       Эл твердо кивает на прощание, а Питер спускается следом, дабы проследить, чтобы женщина очутилась снаружи без потерь. Потом он возвращается к себе и очень долго пялится на телефон. Не очень-то хочется лишний раз смаковать тот факт, что ему только что угрожала миниатюрная слепая старушка, которую он даже не знает. Миниатюрная слепая старушка, которая заставила его извиняться за то, в чем он даже не виноват.        "Ладно, никакого давления, значит", - Питер достает телефонную книгу и листает до маленького квадратика объявления, расположившегося после реклам компаний по утилизации отходов, и набирает телефонный номер.       Как же, черт возьми, удачно сложилось, что не только у Уэйда любовь столетия. ***        – Уэйд–, – начинает Питер, но звонок обрывается серией коротких гудков.       Питер вздыхает. Так вот, значит, как они будут "говорить"?       Набирает снова.        – Дэд–       Снова бросили трубку.       Питер звонит опять. И опять. И еще раз. После восьмой попытки и серии очень оскорбительных и не очень анатомически точных ругательств Питеру все-таки удается вставить несколько слов, и чувство гордости приятно растекается у него в животе.        – Прости, что сделал тебе больно, ясно?       Молчание.        – Откуда у тебя мой номер?       Питер вздыхает: – Ты разместил его в колонке "Бизнес" в телефонной книге, Уэйд. Оно там единственное.       "Конечно. Кто бы еще стал делать что-то подобное", – думает Питер, и в уголках его губ селится мягкая улыбка. Ну серьезно, остались еще те, кто не пользуется Гуглом?! "Властный провокатор" может возбудить чей-то интерес?       Опять молчание.        – А, точно, совсем про него забыл. Очаровательное прозвище, знаю... но я почему-то думал, что избавился от этих объявлений после той Церкви Одного Мира, и... эй, я вообще-то все еще на тебя злюсь!       Питер набирает в легкие побольше воздуха, и ему очень хочется для таких вот случаев купить игрушку-антистресс, которую можно бить о твердые поверхности. Желательно, в форме головы Дэдпула.        – Тебя тоже сложно назвать святым, знаешь ли. Ты хоть представляешь, как трудно стрелять паутиной, когда твоя рука болтается, будто на сломанном шарнире?        – Мне нравился этот разговор куда больше, когда ты извинялся. Мы можем вернуться к этой части? Можно даже использовать парочку телефонных сюжетных приемов в стиле "К черту любовь".        – Я не собираюсь извиняться за то, что хотел нормально тебя видеть. Я просто этого хотел, - лицо Питера постепенно становится опасно розовым, – думал, что имею право получше узнать тебя, – нотки разочарования предательски мелькают в интонациях.        – Но если тебе некомфортно, то давай всё просто будет так, как раньше. Я думал, мы могли бы стать ближе. Я имею в виду, не как–, – хмурится Питер. М-да, он еще ни разу не говорил так долго: обычно чересчур болтливый наемник перебивает его спустя пару слов: – Ты еще тут?        – Ага.       - Ты не очень-то много сегодня говоришь. Меня это пугает, чувак, – признается Питер и нервно ерзает на стуле.        – Я думаю.       Питер задает не самый безопасный в данной ситуации вопрос: – И о чем ты думаешь?        – О куриных ножках и этих маленьких чашечках с соусом, которые дают навынос в китайской закусочной. Почему они не делают маленькие бутылочки? И почему вдруг я должен тебе верить, когда почти наверняка ты потом сбежишь [и найдешь кого-нибудь получше] или умрешь весь такой благородный. Тебя потом воскресят, но что, если после этого между нами пропадет вся химия или что-то типа того?        – Ты не очень-то хорошо меня знаешь, тебе не приходило это в голову? – улыбается Питер, – я не сдаюсь. И думал, что ты тоже.        – Знаешь, что самое смешное во всех этих разговорах про "надежду"? - голос Уэйда звучит мучительно хрупко, – всё разбито и сгорело уже давно, затонуло, разлетелось в октановом взрыве, в одном из притонов Майкла Бэя. Так что я придерживаюсь того, что знаю наверняка. Не бери то, чего не можешь позволить себе оставить.        – Каждый должен быть в состоянии позволить себе надежду, – Питер говорит мягче, а в голове Уэйда тут же слышатся отголоски старого разговора. [Дурацкий Нэйт. Дурацкие напоминания о этом дерьме, которое мне уже раз шесть надо было забыть. Дурацкий, дурацкий помнящий мозг!]        – Эта Иисусья чушь о всепрощении и надежде, Пити, – слова Уэйда вдруг звучат так, будто он страшно устал, – ты слишком молодой для этого дерьма.        – А еще очень талантливый и белый, но ты-то что собираешься с этим делать? – пытается нахально улыбнуться Питер и очень, очень надеется, что привычная колкость разговора заставит Уэйда почувствовать себя хоть чуть-чуть лучше, – ну переста-а-а-ань, не заставляй меня говорить это. Пожалуйста. Не заставляй. Это может привести к Чувствам. Неловкости.        – Говорить что?       Почему он вообще всё это делает? Уэйд всячески его изводил, неоднократно скидывал с моста, стрелял в него, а теперь еще и разыгрывает сценки из лучших мыльных опер. Он и правда ужасный человек. Ужасный человек, который, уверен Питер, хочет стать кем-то большим. И где-то в солнечном сплетении Питера живет уверенность, что у Уэйда есть для этого потенциал. Ведь он, несмотря ни на что, постоянно заставляет Питера улыбаться, а еще с ним очень уютно. Человек, с которым Питер мог бы-- Он сглатывает. В квартире вдруг стало слишком жарко или что?        – Я верю в тебя, ясно? – выпаливает Питер так быстро, чтобы не осталось времени передумать, – ну всё, я хотел это сказать и сказал, и ты не будешь мне об этом при каждом удобном случае напоминать, иначе точно станешь самым невыносимым человеком на планете.       Снова ужасно долгое молчание, которое становится похожим на какую-то средневековую пытку. Медленная смерть от невыносимого разговора длиною в вечность.        – Ты так говоришь только потому что думаешь, что я пущусь во все тяжкие от отчаяния и взорву приют для животных или что-то в этом роде.       Питер качает головой, но потом вспоминает, что это телефонный разговор: – Поверь, я бы на такое посмотрел. Только затем, чтобы использовать это, как оправдания, чтобы вбить в тебя немного здравого смысла, – он задумчиво чешет нос, – я хочу, чтобы ты верил моим словам, Уэйд. Мне надо, чтобы ты не подвел меня, и я точно такой же идиот, как и ты, потому что не собираюсь сдаваться. Поэтому да, может ты и можешь спеть опенинги к каждому ситкому восмидесятых, но я могу назвать тебе номер эпизода и дату выхода каждого эпизода всех четырех сериалов Стар Трек–        – Пяти.        – Чувак, Энтерпрайз не считается. Серьезно.        Уэйд бормочет что-то невнятное, но выражающее согласие.        – И еще, – продолжает Питер, – я могу и буду пересматривать их вместе с тобой на повторе, если только ты согласишься поднять задницу и прийти сюда, чтобы мы могли нормально поговорить. Не заставляй меня вспоминать все Правила Приобретения Ференги, – Питер не фанбой. У него просто хорошая память. Честно.        – Ладно! – обрывает Уэйд и бросает трубку.       Да, это определенно глупо и очень по-идиотски, но после разговора Питер еще час не может стереть довольную улыбку со своего лица. ***       Минуты, а затем и часы медленно дрейфуют мимо, и вялый патруль - это всё, что полезного удается Питеру сделать за день. Хорошо, что из-за "небольшого инцидента" с рукой и личной жизнью ему удается взять выходной на гражданской работе. Он не знает, когда ждать Уэйда – во-первых, у того есть собственный телепорт, а во-вторых, он чудовищно непредсказуем – поэтому Питер решает, что лучше заняться повседневными делами, делая вид, будто ничего не произошло. А не сидеть на иголках, то и дело бросая грустный взгляд оленьих глаз на часы, словно какой-то влюбленный идиот.       Когда раздается стук в дверь, Питер готов увидеть на пороге очередного дьявольского пенсионера (Уэйд явно не из тех, кто стал бы стучаться), но это всего лишь доставщик пиццы.       Минуточку, он не заказывал пиццу.        – Как поживаете, добрый друг? Свежеиспеченная в местном храме углеводов, божественно сырная, – громко нараспев скандирует работник доставки, бросая три огромных коробки на ближайший столик, – любезно приготовленная вашими дружелюбными соседями.        – Дэдпул?! – удивляется Питер, когда видит, что ремень парня украшает уже знакомый логотип.        – Ох, звучит еще более шикарно, когда ты говоришь это. Не думал зарегистрировать, как товарную марку, м?        – Очереди в патентном бюро, – Питеру с трудом удается уменьшить свою улыбку с маниакальной до более общественно допустимой. Он наклоняет голову и всматривается в ничем не примечательную фигуру перед ним, за несколько секунд собирая все факты воедино. Конечно. Голографический проектор. Очень умный кусочек технологии, но ощущение от него, будто все чувства подключены не к тем гнездам.        – Хороший макияж, – что поделать, такие колкости стали уже условным рефлексом в их общении, – тебе его мама сделала?        – Ой, завидуешь мальчикам, у которых игрушки лучше твоих, Спайди? – тут же парирует Уэйд перед тем, как отключить проектор, и остается в обычных джинсах и футболке. [О-кей, вот это и случилось. Можешь начинать блевать. Или еще хуже: жалеть] Он не отрываясь смотрит на Питера, дабы убедиться, что их взгляды встретились.       Улыбка Питера, наконец, становится шире некуда, и он, смущаясь, хватает ближайшую коробку с пиццей.        [Он улыбается? Будто бы все нормально, ничего не произошло, и он улыбается? Почему он так улыбается мне?]        – Может, потому что я рад видеть тебя, тупица, – Питер берет кусочек, и его пальцы тут же атакует тающий сыр, температура которого совсем чуть-чуть ниже, чем кипящая лава, – кстати, ты сказал последнее предложение вслух, – добавляет он после того, как удается прожевать жутко горячий кусок.        – И всё?       Питер вытирает жирные пальцы о джинсы: – А, точно – спасибо за пиццу. Как раз то, что нужно. Вот только тебе не кажется, что три экстра-больших с дополнительной начинкой – это как-то слишком самонадеянно?        [Как ему вообще не стыдно делать вид, что все нормально, и пытаться не выглядеть разочарованным? Чувак, все не так! Просто Пити из этих принимающих, понимающих и любящих весь мир сумасшедших хиппи. Даже не знаю, достоин ли он после такого пункта в списке кинков-фантазий, которого совершенно определенно не существует]        – Ты выглядишь расстроенным, – замечает Питер и скрывается на кухне, чтобы найти чем запить это божественное гастрономическое безобразие. Отвлекшись на Уэйда, он неловко ударяется больной рукой о дверцу холодильника, что заставляет его зашипеть от короткой вспышки боли.       Уэйд только хмурится пуще прежнего, когда Питер передает ему бутылку: – Нет, я просто..., – он задерживает взгляд на забинтованном запястье Питера и чувствует, как невидимая рука проходится теркой для сыра там, где у него сердце. Ах, точно, это называется чувство вины.        – Как твоя рука? Почти как новенькая, так ведь? Ничто не помешает, если вдруг решишь пойти в футбольную команду или выиграть чемпионат по черлидингу, ничего не разрушит твою жизнь? Потому что я смотрел фильмы об этом по Lifetime и знаешь, кажется, именно они помогли мне осознать собственные проблемы с чувствительностью.       Питер неторопливо дожевывает остатки первого куска и тянется за следующим: – Это твой способ извиняться?        – Типа того.        – Со мной всё будет нормально.        [Вот же сраная срань с коктейльной вишенкой на самой вершине. Пити все еще ведет себя, будто все нормально, а это значит, что-то Очень Плохое (с больших букв!) должно вот-вот произойти. Потому что никто настолько идеальный не будет тратить так много времени на меня. Может, это галлюцинация? Да, точно, она. Конечно, эта не похожа на ту, прошлую, где Питер был в свадебном платье с вокалистами из Вестсайдской истории. Видимо, не всегда я так творчески мыслю]        – А потом мы могли бы раздеться и устроить реслинг в шоколадном пудинге с Мисс Марвел и––        – Какого...?       Питер ухмыляется: – А я гадал, когда ты начнешь отображать реальность.        – Ведешь себя как ребенок, – дуется Уэйд, заталкивая большой кусок пиццы в рот целиком, и начинает с преувеличенным энтузиазмом жевать.       От этого улыбка Питера становится только шире: – Всегда пожалуйста. ***       Было уже слишком поздно, когда Уэйд начал подниматься, чтобы пойти домой, поэтому Питер только пренебрежительно махнул рукой, предлагая свой диван к использованию на оставшуюся часть но– – э-э, утра.       Уэйд для приличия сомневается меньше секунды, но тут же скидывает тяжелые ботинки и разваливается во всю длину дивана, плюхаясь прямо на сидящего там Паркера. Питер сдавленно охает и вполсилы пытается спихнуть длинную, тяжелую и очень – с учетом стальных мышц – стройную ногу со своих колен. – Туше, Спайди. Я так устал, а ты всего лишь попался на моем пути.       Питер лениво дуется: – У меня ноги от такого отвалятся.        – И награда за самую нелепую возможную травму в истории Марвел уходит... подожди, судьи все еще выбирают между тобой и тем случаем, когда у одной из икс-девчонок [Это не прозвучало сейчас как название клуба свингеров в Бангкоке с теми бородатыми дамами?] застряла сережка в волосах. О-о-о, вы идете ноздря в ноздрю. И один финальный голос решает судьбу приза! Поздравляю, Пити – теперь ты официально самый восхитительно жалкий парень во всей 616!       Подушка прилетает в голову Уэйда с неожиданно внушительной силой.        – Ты замолкаешь только когда спишь?        – Иногда сопровождаю ценными режиссерскими комментариями лучшие сны, – отвечает Уэйд, засовывая под голову ту самую подушку и закрывая глаза.       Питер сутулится и пытается куда-то пристроить руки, чтобы это не выглядело, будто он пытается облапать Уэйда. После нескольких неудачных позиций он, в конце концов, сдается и устраивается на теплом и твердом бедре. И как только Уэйду удается оставаться в форме после поедания такого огромного количества фастфуда? Может, исцеляющий фактор борется еще и с жиром?       Питер бросает взгляд на Дэдпула, пользуясь возможностью изучить его получше, пока тот спит. "Ему больно?" – это первое, что приходит на ум. Все, что удалось соединить воедино из истории Уэйда: Армия. Наемник. Рак. Феноменальная сила. Всё. И эти вехи, по мнению Питера, совсем не являются полной историей его жизни."Не красавчик" – вторая мысть. Никогда не будет им, Питер знал. Но ничего страшного, ведь это по-прежнему Уэйд.       А Питера волнуют совсем не те шрамы, что снаружи.