Цветок, проросший в песке, или Ход пешки

Я и Саске подходили к огромному строению, которое не отличалось ни красотой, ни изяществом, а только размерами и цветом. Черные стены его жадно пили солнечный свет, но камень оставался холодным — я проверила, прикоснувшись тайком. Ни окон. Ни статуй с барельефами. Ни каких бы то ни было украшений. Единственная дверь — чугунные створки с натертыми до блеска, натруженными петлями — распахнута настежь. К двери ведут три ступени, и на каждой сидит по старухе. Саске бросил им горсть монет. Мы же вошли в храм. Почему я решила, что это именно храм? Просто уж больно он не похож на все прочие виденные здесь здания. Темно. В первый миг темнота оглушила. И я схватилась за руку Саске просто чтобы убедиться — он рядом. Здесь каждый сам по себе. Ни нефа. Ни алтарей. Пустота, расцвеченная свечами. Робкие огоньки их — близкие звезды, к которым меня ведут. Звуки странным образом исчезают, и это правильно — в храме необходимо уединение. Постепенно тьма отступала. Она отползала, оставляя лужи остекленевшей черноты, и собственные мои отражения смотрели из них. Отражения отличались друг от друга, и потому казалось, что они все — я, только та, которая могла бы быть. — Когда я впервые попал в другую страну, — голос Саске был тих, но все равно раздражал это место, — меня удивила вера. Бог как существо, сотворившее мир и до сих пор за ним присматривающее? Люди-дети и рай как награда за хорошее поведение? Я не оскорбляю тебя? — Нет. — Хорошо. Мне бы не хотелось. Стран множество. Есть такая, где люди приносят Богу все самое лучшее, а сами живут в нищете. Есть другая, где в правители выбирают лишь безумцев, потому что думают — Бог говорит через них. Есть третья, где безглазые жрецы взвешивают на особых весах добрые и злые молитвы, говоря, что делать человеку. Их цель — соблюсти равновесие. — Странно. Мы шли. Темнота делала огромное здание и вовсе бесконечным. Остались позади созвездия свечей, и на полу прорезались жилы белого света. Они сплетались друг с другом в причудливые сети и поднимались, разрезая пространство. От них не исходило тепло. — Здесь же думают, что Творец, тот самый Творец, который дал миру начало, ушел. И нет нужды молиться ему. Сети соединились. Белый свет сделался ярким, резким. — А кому здесь молятся? — Смотри! –Саске отступил, оставляя меня наедине с… чем? Не алтарь. Не иконостас. Картина? Красный конь встал на дыбы. Пасть его разодрана удилами. Кровь мешается с пеной, и кажется, что жеребец вот-вот рухнет от непомерного усилия. Копыта готовы обрушиться на землю, на меня, смять и раздавить. Струи песка скользят по клинку, по алым доспехам, которые сами будто бы сотворены из живого песка. Взгляд рыцаря полон гнева. –Гаара Песчаный, — Саске не позволил мне отступить, а ведь больше всего мне хотелось нырнуть в темноту, спрятаться и от коня, и от меча, и от самого всадника, –император. И нынешнее воплощение войны. — Не волнуйся, Повелительница! — Руки Саске были надежной опорой, пусть бы я и не собиралась лишаться чувств. Война? — Ты вряд ли когда-нибудь увидишь Гаару в этой ипостаси. — Почему? — Ты женщина. — Я просто хочу, чтобы ты сама увидела. Ты не отсюда родом. Ты способна мыслить иначе, чем они. — Война — это… Что? Бог этой страны или часть ее? Всадник апокалипсиса? Или безусловное зло? — Явление, — подсказал Саске, — стихия. Только в отличие от природной эта рождена людьми. И, как стихия, она способна разрушать. Под копытами красного жеребца лежали развалины. Приглядевшись, я могла различить дома и людей, таких крошечных, беззащитных. — Или сдержать разрушение. Глядя на растоптанный разоренный город, вдруг поняла, что ничего не знаю о войне. — Гаара– сила сдерживания. –Саске отпустил меня, наверное, поняв, что не сбегу. — Поэтому его боятся? — И поэтому тоже. — А почему еще? Мне отчаянно хотелось взглянуть в лицо рыцарю, который столь пристально разглядывал меня. Я понимала, что взгляд этот нарисован и что снять шлем не выйдет по той же причине, однако желание и логика — вещи трудносовместимые. — Стихию сложно сдержать в узде. И война не перестает быть, потому что есть Гаара. Он изменяет войну под себя, но не прекращает ее вовсе. Невозможно остановить приграничные стычки. Или пиратские набеги. Изловить все разбойничьи банды или мародеров… убийц, насильников… копателей могил… Война многолика. Люди не то чтобы обвиняют его. Скорее уж думают, что, если понравиться Гааре, глядишь, война обойдет твой дом. — А если нет? Саске не стал отвечать. И без того понятно. Страшный мир, но вера их крепка. Наверное, оттого, что бог их во плоти и живет рядом. — Жертвы ему не приносят? — на всякий случай уточнила я. — Раньше приносили. Но дед Гаары запретил. Его жертвы — на поле брани. Войне не молятся. Но иногда благодарят, если она проходит мимо. Или же просят, чтобы война забрала кого-то. Просьбы опасны, потому что война способна явиться на зов, и как знать, кого она выберет — просящего или того, чье имя он назвал огню? Поэтому просит лишь тот, кому нечего больше терять. Я была в ужасе. Значит здесь все же есть вера, что не соответствует официальной версии, но какая! Она ужасна и ничего святого в ней нет. Это вера из страха. Я была рада, что Саске показал мне это место. А что Гаара обо всем этом думает? Он это поощряет или нет? Почему? Почему так? Война? Слезы лились по щекам, пока я сидела в своей комнате при свете свечи. Эти люди глубоко несчастны от войн, которые Гаара ведет на несколько фронтов. И тут я осознала, что даже не знаю, где сейчас выдуться военные действия. Не хотелось представлять, что там происходит. Так не должно быть. Ведь люди гибнут тысячами с обеих сторон. Я практически ворвалась в покои императора. Здесь, как и в моей комнате стоял полумрак. Было зажжено только несколько свечек. Ветер развевал шелковую занавеску, которая висела при проходе на балкон. — Тебе так нравится вламывается ко мне поздно вечером? Что тебе нужно на этот раз? Рубашка скользила по рукам Гаары вниз. Он отбросил ее на кресло. Оставаясь только в одних штанах, он медленно подошел ко мне. — Я хотела бы узнать о войне, которую Вы ведете против всех соседних стран. Он взял своей широкой рукой за затылок и прижал к своей груди. Второй обнял за талию. Горячими губами поцеловал в лоб. Очень нежно. — Нечего тебе забивать свою ясную головку такими мыслями. Говорил он жестко, что не соответствовало тому, как он прикасался ко мне. Я посмотрела в его лица. Его исказила гримаса злобы. Я испугалась и попыталась оттолкнуть его, но, как и ожидалось, это не дало должных результатов. — Я слишком погорячилась, придя сюда. Отпустите меня, и я тут же уйду. — Не так быстро! Если ты уж так дурно поступила, то придется понести наказание. Его голос был хриплым. До ужаса беззвучным. Я боялась снова посмотреть ему в лицо, боясь увидеть там предвкушающую улыбку. Я молчала, пытаясь придумать, что дулать, но мысли разбегались и я схватилась за одну из них. — Храм…в городе. Сегодня днем Саске показывал мне его. Там… Ваше изображение. — Это я приказал ему отвести тебя туда. И как тебе? Нравится? Я дернулась, пытаясь вырваться, от этой наглости. — Это ужасно, — произнесла я прямо ему в лицо. Он сделал вид, что не услышал. Кажется, я попала в ловушку. Просто так он меня не выпустит от сюда. Ну зачем мне было его так злить?