Две души

Старый дом на Гриммо 12 не выглядел жилым, но надежно укрыл брата и сестру от ищеек, что шли по их следам. Сириус и Беллатрикс сидели в гостиной — одном из немногих помещений, которые старый Кричер смог привести в порядок — и обсуждали свои неудачи и планы. — Уже зима, а мы до сих пор ничего толком не знаем! — возмущалась Беллатрикс. — Гарри в Хогвартсе, но там Дамблдор. И Люпин. Не хочу попадаться на глаза ни тому, ни другому, — нахмурился Сириус, — Я видел его на каникулах, но он похоже испугался меня. Знать бы, куда он направится на рождественские каникулы... — Куда-куда... Никуда. Будет сидеть в Хогвартсе под присмотром Дамблдора, Люпина и дементоров, — фыркнула Белла. — Не верю я, что сын Джеймса даже в Хогсмид не выберется! — Может и выберется, но вряд ли один, а с девочкой и Лонгботтомом. А попадаться этой девочке на глаза лишний раз может оказаться вредно для здоровья. — Да уж... Девочка, может, и магглорожденная — но покровитель у неё не из тех, с кем я хотел бы столкнуться интересами. Я даже опасаюсь за Гарри — знает ли он, кто покровительствует его подруге? — У нас нет возможностей это выяснить, — поморщилась Белла, — Зато насчет... Волдеморта, — она произнесла имя с видимым усилием, — Мы выяснили достаточно. Подумать только, крестражи! Это... Даже у меня нет слов. Крестражи и присяга Повелителю Разложения. Он не мог сохранить рассудок после такого. Я присягала тому, кто мечтал раздвинуть границы магии, сбросить ярмо министерских трусов, сажающих в Азкабан за все, страшнее ступефая, а не трусу, боящемуся за свою жизнь до полного безумия. Сириус невесело хмыкнул в ответ на пламенную речь сестры. Он тоже думал, что действует во благо магического мира. Что сражается "за все хорошее против всего плохого". Потом он удивлялся тому, что авроров заставляют воевать оглушающими против авад, а мертвые друзья не вызывали желания прислушиваться к речам о всепрощении. Потом в рядах Ордена появился Снейп. Потом — Питер предал Поттеров, а его самого бросили в Азкабан без суда и следствия, не удосужившись даже применить веритасерум. Впрочем, сторона Волдеморта его тоже не привлекала — и решение сестры попытаться сделать что-то самим только укрепляло Сириуса в мысли, что хороших сторон попросту не было. Уж если даже Беллатрикс признала своего Лорда невменяемым — о каком подчинении ему может идти речь? Вот только проблемы запредельной силы в руках невменяемого Лорда это не решало. — Кем бы он там ни был, а он остается сильнейшим магом. И мы до сих пор не знаем, что нам делать с крестражами. Адское пламя — конечно вариант, но мы не знаем, насколько ярко придется его разжечь, чтобы уничтожить крестраж, и выдержит ли это заклинательный зал этого поместья. К тому же, непонятно, сколько у него всего крестражей. Мы точно знаем о двух. Но что, если их больше? — Он очень уважал число семь, — почти невпопад заметила Белла, — Но это еще ничего не значит. Вот что, братец. Ты все-таки хочешь попытаться поймать Поттера в Хогсмиде на рождество? — Я должен попытаться, — пожал плечами Сириус, — Хотя бы попытаться поговорить с ним. — Хорошо. Тогда ты — отправляйся, а я пойду читать... гримуары. — Белла! Не вздумай! — Я уже читала их, ты знаешь. Судя по тому, что сказала мне покровительница девочки — она собирается вступить в противостояние с Волдемортом, но лично я не собираюсь ни прятаться за спиной ребенка, ни отсиживаться на Гриммо, надеясь, что буря пройдет мимо! — Белла помолчала, глядя в глаза брата, и, видя там искреннее беспокойство, добавила, — Я буду осторожна. Обещаю. И ты обещай. Я бы не хотела, чтобы род Блэков прервался, в особенности на таком оболтусе, как ты! Сириус вымученно улыбнулся, превратился в пса и отправился за дверь. Ему предстояла долгая дорога, а Беллатрикс — изучение гримуаров, обладавших своей волей, в поисках силы, что позволит ей если не встать рядом с величайшими магами, то хотя бы не быть для них безвольной игрушкой. А уничтожить крестражи они всегда успеют. Не стоило заранее оповещать Волдеморта о своей осведомленности. * * * В первое зимнее полнолуние Люпин, вопреки своей традиции отлеживаться в запертом кабинете, убежал в Запретный Лес, вспоминая советы старого оборотня, который немало помогал ему в период после войны. Смотря на Люпина старый волк всегда недовольно хмурился и ворчал, что мало есть вещей глупее, чем пытаться быть тем, кем не являешься. Ремус не любил эти разговоры, не желал принимать своей звериной натуры. Ведь Дамблдор и, с его подачи, друзья всегда твердили ему: ты не оборотень, ты человек с "небольшой проблемой". Вот только где теперь Дамблдор и где теперь друзья? А старые оборотни отчего-то не хотели отказываться от звериной части своей натуры. И вот переступая лапами по тонкому снегу, оборотень размышлял над тем, чему его пытались научить сородичи. Пытался найти в себе ту гармонию между зверем и человеком, о которой ему говорили. Зимний лесной воздух, пропахший хвоей, опавшими листьями и свежим снегом, хорошо помогал отвлечься от будничных проблем и задач, от тяжелых мыслей о друге, брошенном в тюрьме и наверняка винящем его в этом, о детях, волею судьбы оказавшихся в центре мрачного водоворота назревающей новой войны, о непонятных планах бывшего директора на этих самых детей и грядущую войну, и сконцентрироваться на прорывающихся даже сквозь пелену аконитового зелья волчьих инстинктах. Сконцентрироваться на них, принять — но не позволить им завладеть собой полностью. С непривычки Люпину было страшно даже на йоту поддаться этим инстинктам — но страх лишь заставлял его действовать осторожнее, но не остановиться полностью. В конце концов, это лишь начало долгого пути.