В прятки с Бесстрашием

Алексис

      «Утро добрым не бывает», — автор этой фразы был чертовски прав, особенно если оно начинается с долбежки железякой по перилам. Живем в подвале уже почти неделю. Немного обустроились. После долгих препирательств и споров наладили вечерний график помывки в общей душевой, но по утрам приходится плескаться всем вместе. Правда, вода только холодная, зато бодрит не по-детски. Холодно тут, очень холодно, особенно по ночам. Вопрос обогрева так и остается самым насущным. Некоторые уже сопливят. Мы с Дани и Фокси сдвинули койки, дрыхнем вместе, так теплее. Парни немного успокоились, простили девичьи косяки. Только Громли почти каждый вечер плюется ядом и порывается накинуться на всех с кулаками, но ребята его быстро угоманивают.       Эванс же спуску нам не дает никакого. Гоняет ежедневно по полосе немилосердно, за каждую провинность. Не знаю, как у остальных, но мне кажется, что на моем теле не осталось ни одного живого места.       Подъем в шесть утра, разминка и тренировки, тренировки и еще раз, блин, изнурительные тренировки. Теперь автомат и я могу собрать с завязанными глазами. Никогда и подумать не могла, что буду так любить оружие! Прохладный металл, приятно холодящий пальцы, запах оружейного масла. Невероятное, выплескивающееся фонтаном чувство воодушевленности, когда палец жмет на спусковой крючок и пуля попадает точно в цель, — адреналин просто накрывает, даже не волной, а настоящим потопом, разметая на части всю неуверенность, страхи и сомнения, что я хочу стать Бесстрашной. Да, мне жутко нравится стрелять! Я ощущаю себя какой-то… живой.       Отбатрачив в тренировочном зале до обеда, нам первый раз за все время наказания предоставили свободное время. День посещений — единственная возможность для переходников увидеть своих родных до конца инициации. Ребятки радостные, что становится завидно; они явно с нетерпением ждут встречи с родственниками. Интересно, найдет ли моя мама время, чтобы со мной увидеться? Знаю, что график работы у нее плотный, но все-таки… Я так соскучилась, хоть и за последний год привыкла видеть ее только по выходным.       Переодевшись, неофиты уносятся в Яму, а я медлю. Мне почему-то страшно. Страшно, потому что я чувствую, что мама не придет. Не сможет, я понимаю, будние дни у нее полностью посвящены работе. А вдруг? Как хочется ее обнять, чтобы она привычно осторожным движением погладила меня по волосам. Сперва строго отчитает за то, что я не рассказала ей, что собираюсь перейти из Искренности. Потом ласково улыбнется, пряча виноватый взгляд за то, что не получилось проводить меня на церемонию выбора. Хочется пошептаться с ней по-девичьи, тихонько пожаловаться на суровую инициацию, на симпатичного, но очень жесткого инструктора, посмеяться над историями ее новых отношений, которые она так любит мне рассказывать… Увидеть, что она, наконец, счастлива со своим избранником…       Глубоко выдохнув, одним движением стираю набежавшие слезы и отправляюсь по бесконечным коридорам к Яме.       — Лекси, назад, быстро, — тихо шипит мне выскочивший навстречу Джон, делая серьезное лицо и пытаясь загородить меня собой. И сердце пропускает удар, а затем ухает в пятки.       — Алексис! — раздается знакомый голос, от которого я непроизвольно съеживаюсь, а Джон чертыхается. — Алексис Плейсед, немедленно иди сюда! Живо, я сказал!       — Лекс, может, не пойдешь? Кажется, он…       — Все нормально, не волнуйся, лучше мне пойти, иначе он устроит здесь концерт, — успокаиваю Уеллнера, похлопав по руке в благодарность.       Джон подозрительно поглядывает за свое плечо. Он, конечно же, в курсе, что этот человек может устроить тут сцену, но меня пропускает.       — Алексис! — резко выговаривает мне отец, больно вцепляясь пальцами в локоть и рывком оттаскивая к дальней стене. — Вот ты где, дрянь неблагодарная!       — Здравствуй, папа, — с трудом выдавливаю я и морщусь, почувствовав запах алкоголя. — Зачем ты приехал?       — Я так соскучился по тебе, дочь… Наверное, это ты хотела бы услышать, да? — Ну все, начинается, родитель мой в ударе. — И что я должен делать, если ты не появляешься и не ночуешь дома? Ты сбежала, сбежала…       — Папа, я не живу в Искренности с церемонии выбора, на которую ты просто забыл прийти, потому что был снова пьян. И это было уже давно. Ты заметил мое исчезновение только сейчас?       — А ну, заткнись, тварь такая! Я в отличие от тебя и твоей матери не баклуши целыми днями бью, а работаю, чтобы обеспечить тебя всем необходимым! — его голос набирает обороты, что находящиеся в Яме люди начинают на нас оглядываться.       — Прекрати орать, пожалуйста. Я очень тебя прошу, не надо скандалить.       — Как ты посмела меня ослушаться, сучка маленькая, и уйти из фракции?       — Я не хочу больше жить с тобой в одном доме! Мне надоели твои постоянные склоки, пьяный дебош. Ты снова не захотел поехать на лечение в Эрудицию. Я не могу больше ходить за тобой, искать тебя по всей Искренности и ее окрестностям, чтобы потом тащить домой на своем горбу.       — Я твой отец! Я тебе сказал, чтобы даже не смела помышлять о переходе! Ты предала свою семью! Ты меня предала! Я заботился о тебе, когда твоя мать сбежала к любовнику, эта проклятая шлю…       — Не смей, отец! Просто не смей! Мама долго терпела твои издевательства, много раз пыталась тебя лечить, но ты сам не хотел становиться нормальным человеком. Хватит, вы уже давно развелись, у нее своя жизнь, у тебя своя. Дай ей, наконец, пожить спокойно и в свое удовольствие. Ты не заботился обо мне, это я за тобой присматривала и опекала, словно ребенка. Но ты стал распускать руки, постоянно позорил меня своими шумихами на весь дом, что соседи прибегали жаловаться.       — Соседи прибегали, потому что ты ходила к ним и жаловалась на меня! Кто Уиттлам вечно на мозги капал, что у нас дома плохо? Это ты позорила меня на всю фракцию! А потом связалась со Свилсеном! Ты точно такая же шлюха, как твоя мать!       — Я ухожу, достаточно! — выдернув свой локоть из его захвата, я пытаюсь уйти, но его рука, как всегда, когда он пьян, вплетается в мои волосы. Накрутив на кулак мой хвост, отец снова дергает меня на себя, гневно сверкая глазами.       — Я не разрешал тебе уходить, дрянь. Ты будешь меня слушаться, иначе я тебя заставлю. Имей в виду…       От стыда на мое лицо набегает толстый слой багряной краски… Все оборачиваются, смотрят, а потом прячут взгляды. Родные Джона и Громли, конечно, в курсе, что Фред Плейсед всегда устраивает показушные выступления, находясь в алкогольном опьянении. Кожу на голове словно окатывают горячей водой, но терплю, орать нельзя. Вижу, что Уеллнер делает шаг в нашем направлении, но только отрицательно качаю головой. Это раньше меня будто парализовывало, когда он размахивал руками, это раньше я его боялась, а теперь и сама могу вырваться, могу даже дезориентировать его, ведь как ни крути, а Эйт — очень хороший учитель. Но еще лучше я знаю, что отца это не остановит и он закатит здесь фееричный скандал, постепенно переходящий в дебоширство. А ругаться он может долго, со смаком, пока полностью не насладится тем, что испоганил другим настроение. Проще дать ему то, что он сейчас хочет, а именно проучить непослушную дочь, и тогда он быстрее успокоится. Нужно немножко потерпеть, дать стравить пар и попросить кого-нибудь вывести его отсюда.       — Немедленно извинись передо мной, тварь неблагодарная! Ты сейчас же соберешь свои вещи и поедешь со мной в Искренность! Ты меня поняла, я спрашиваю?       — Нет! Я перешла в Бесстрашие… — уже еле сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть от боли, а он еще сильнее тянет.       — Ты знаешь, что бывает за непослушание? Ты поплатишься…       — Немедленно отпустите неофита! — раздается твердый голос, а возле нас возникает командир урожденных Бесстрашных, Итон. — Сэр, девушка — инициируемая и член фракции Бесстрашие. Если сейчас же вы ее не отпустите, я могу сломать вам руку. Решать только вам, ну? — угрожающе и с нажимом предупреждает его парень, буквально нависая над отцом, что тот непроизвольно отступает, выпуская мои волосы.       — В чем дело, я ее отец, а ты кто такой? — Только удрученно выдыхаю, потому что именно это я и пыталась предотвратить, предоставив ему потрепать себя. Папенька хочет затеять склоку, а потом у него будут очередные проблемы, а решать эти проблемы будет мама, благодаря своей должности. Все как всегда… замкнутый круг. Ну, хоть матом не кроет на всю глотку. Недостаточно выпил еще, наверное.       — Все в порядке? — не обращая на него никакого внимания, спрашивает меня инструктор.       — Да, спасибо. Можно мне уйти?       — Конечно, — кивает он, переключаясь на отца. — Вы находитесь в нетрезвом состоянии на дне посещения неофитов. Или вы сами уходите отсюда, не устраивая скандала, или я вас выкину пинком под зад, предварительно разбив лицо.       — Да как ты смеешь, щенок?! — вопит Фред, но Итон скручивает его прямо-таки за долю секунды и уже утаскивает в один из коридоров. Решаю, что самое время тихо сбежать, пока остальные отвлекаются на громкие крики моего родителя и не заваливают меня вопросами.       Забившись в темный укромный угол, прислоняюсь к стене, сажусь на корточки, притиснув к груди скрещенные руки, пытаюсь хоть как-то унять колотящую их дрожь. На глаза стремительно наворачиваются горячие слезы. В груди печет от горечи и обиды.       Ну почему это все досталось именно мне? Зачем он сюда приехал, для чего, снова наговорил мне гадостей? Тяжелый выдох рвет горло, душит. Мне нечем дышать. Сердце заходится в гулком барабанном бое. Соленая влага безостановочно заволакивает взор, вырываясь наружу жалобными всхлипами. В обреченности стискиваю сжатые в кулаки пальцы, а дрожь все никак не желает оставлять мое тело. Глубокий вдох, мне нужен воздух, необходим. Слишком душно, трудно дышать. Воспоминания утягивают в свои тягучие иллюстрации пустоты.       Отец не всегда был таким, раньше он был довольно миролюбивым родителем, даже заботливым. Не помню, в какой момент наша жизнь полетела по наклонной, наверное, это происходило постепенно, но в юном возрасте я просто не способна была этого заметить и понять. А потом вокруг стали шептаться люди. В школе, в музыкалке. Мама все чаще старалась забрать меня к себе на работу, потому что папа заболел. Ну, это сначала мне так говорили, но вскоре я сама уже поняла, чем таким загадочным болеет отец.       Фред Плейсед был неплохим адвокатом, и, видимо, у него появилась привычка отмечать выигранные дела с коллегами, но вот только водоворот пагубной привычки немилосердно затянул его на дно. Мама долго, около десяти лет, боролась с его проблемами, возила в Эрудицию на лечение, но лучше становилось только на непродолжительный срок. Папа не хотел лечиться от своей зависимости, а просто обвинял всех в том, что они преувеличивают эту значимость. И понеслось: ругань становилась с каждым разом все громче и страшнее, он разносил мебель, крушил квартиру, а потом стал распускать руки, и… мама сбежала от него, прихватив с собой меня.       Когда в ее жизни появился Дерек, я переехала обратно к отцу, чтобы не мешать. Они были против, но вот упрямства мне не занимать, и я настояла на своем. Папа к тому времени почти спился, а я все надеялась, что смогу его остепенить. И в первое время у меня получалось сдерживать его зависимость, пока он в очередной раз не срывался. Увы… мне не удалось.       А ведь отец даже воевал, еще в молодости, он очень любил рассказывать об этом в пьяном угаре. Рассказывал о войне двадцатилетней давности, о том, как жил на полигоне, как в одну ночь, при бомбежке, было уничтожено более двух сотен человеческих жизней. Как взрывались снаряды, как взвизгивали пули. С каждым выпитым стаканом эти истории обрастали все более кровавыми и красочными, в его понимании, подробностями, что мне было страшно закрывать глаза. Поэтому, наверное, я не только ненавижу войну, но и отчаянно боюсь воевать.       — Ну и чего ты тут спряталась? Ревешь? — надо мной стоит Фокси и протягивает руку. — Матиас увел твоего отца из фракции и отправил домой. Так что можешь спокойно выходить и ничего не бояться.       — Я и не боюсь его, Теа. Мне просто противно, что теперь все в курсе моих семейных разборок.       — Неужели ты думаешь, что способна кого-то удивить своими разборками? Громли уже давно всем разболтал о твоем родителе.       — Вот урод, когда только успел? — досадливо выцеживаю я. — Надо же быть таким засранцем. Ну и ладно, рано или поздно это все равно бы выплыло наружу. Мне стыдиться нечего, я сделала все, что могла.       — Тогда вообще не вижу повода, чтобы сидеть в темном углу и рыдать. Вставай, Лекс, — тянет она меня за руку, поднимая на ноги. — Знаешь что, мы с Дани собрались делать пирсинг, пойдем с нами, ты же хотела проколоть пупок.       — Хотела, да и сейчас хочу, но я попозже.       — Попозже нас могут загнать на любимую полосу препятствий. Лови момент, идем скорее, у нас осталось только полтора часа на свободное время. Иде-е-ем!       — Да идем, идем, конечно, идем!        Практически бегом мы летим на этаж инфраструктуры фракции. А вечером нас ожидает полоса препятствий. Да если честно, я уже как-то к ней привыкла. Она стала как родная, и, кажется, я начинаю по ней скучать. Вот чудно!