Алексис
Уже какой раз за последний час убавляю громкость в плеере, осторожно прислушиваясь к происходящему в помещении. Ничего, кроме тихого, размеренного сопения. Аллилуйя… Ну хоть не храпит. Нет, ну вот зачем он сюда приперся? Алекс что, решил добровольно записаться ко мне в секьюрити… правда? Ой, а что же теперь будет? Да Громли вообще своим ядом захлебнется, если узнает. Бли-и-ин. А я не могу взять и вернуться в общагу… Не хочу. Ну как он не понимает этого, не могу я жить с предателями! Если бы Алекс сам хоть один раз посидел в отстойнике по уши в тухлятине и с жуткими тараканами, смог бы он после этого нормально общаться с теми людьми, кто поспособствовал такому наказанию? Да и сбегать по вечерам из подвала сподручнее… Тихонечко сползаю с кровати, скрипучие пружины противно лязгают свой мотив. В моей спаленке почти всегда царит полумрак, только свет из душевой освещает часть помещения. Думала, что испугаюсь, но мне с ним как-то спокойно. Все-таки рядом живой человек. Правда… не очень одетый. Подкрадываюсь на носочках к нему поближе и застываю, разглядывая его. Вот же ж черт, здоровенный какой! С трудом помещается на узкой койке, словно по стойке смирно. М-да, мебелишка тут оставляет желать лучшего. Так хочется по привычке развалиться по диагонали или даже поперек, затолкав подушку в ноги, сложив на нее свои конечности как попало, и натянуть одеялко чуть ли не на голову, оставив только один нос наружу… Я ростом далеко не обижена, и сама с натяжкой помещаюсь на этой лежанке, а уж Алекс выше на целую голову будет, и шире в два с половиной раза, и ничего, спит себе. По безмятежному, расслабленному выражению лица заметно, что ему на эти неудобства глубоко начхать. Ох, Лекс, вот это да! Подглядываю за полуголым инструктором… А во сне стираются все напряженные черты, и суровый командир превращается в обычного парня. Симпатичного. Ладно-ладно, очень даже… славного. Игла щемяще пронизывает сердце. Боже мой… боже… Лежит, грудина умиротворенно вздымается на вздохе, и под кожей, не слабо расписанной нательными рисунками, перекатываются мускулы. И бледноватый шрам, прямо под левой ключицей, в виде выпуклой звездочки — тот самый, о котором говорил идиот Билли. Мальчишка, которому пришлось так рано взрослеть и с головой окунуться в омут войны, боли и крови… воин. Растатуированная ручища под головой… И губы у него немного пухлые, когда он их не кривит и презрительно не ухмыляется. Ресницы в растопырку, словно кукольные, милый такой… Улыбка против воли ползет до ушей, а щеки заливает краской, и сердце так просто не укротить. Тусклые отблески света забавно подсвечивают его крепко сбитую фигуру. Чертовы нежность и умиление, уже коварно наложившие лапы на мое сердце, стискивают его снова. Что я делаю… Все просто катастрофа! — Сладких снов, командир, — фыркаю я тихонечко, шлепая в душевую. Не хватало, чтобы он проснулся и застукал меня. Вот так чрезвычайно добрая ночка… Ну надо же, и даже перспектива жить с ним в одном помещении меня не особо смущает. Конечно, только если он не станет тут расхаживать голышом и не будет заваливаться посреди ночи в подпитом состоянии, иначе придется и отсюда переселяться. Ага, а куда переселяться-то, обратно в общежитие? На радость придурку Аарону? А ведь он правда знал, что я не умею плавать… Неужели Громли, мать его растак, решил избавиться от меня? Подлых пикировок ему уже, кажется, недостаточно? Как же это мерзко, гадко… Почему-то всю душу наизнанку выворачивает, плохо мне. В душе раздрызг, ничего целого во мне скоро не останется. Ничего. Ни сердца, ни чувств, ни рассудка, похоже… Стиснув зубы, забираюсь под ржавую лейку, придерживаясь за потускневшие поручни, и упругие струи размеренно барабанят по телу, выбивая прочь из моей головы со-о-овсем нелицеприятные мысли, смешавшиеся в одну беспорядочную кучу. Блики от ламп мечутся по стенкам, внутри душевой довольно холодно и сыро, да и водичка еле теплая. Ну, вот такая теперь жизнь, мать ее. Быстренько напяливаю теплый костюмчик, а то в одних татуировках можно и околеть. Да, у меня свой секрет выживания в любимом подвале: это термокостюм. Как жаль, что мысль о нем пришла ко мне, только когда я задубела до чертиков, сидя в болоте. Не пришлось бы до этого столько мерзнуть. Ну вот и все, сейчас под уютное одеялко, и баиньки. Измотанные нервы и тело требуют отдыха. Тихий-тихий шорох шелестит по полу, шаги… Одно мгновение, и черная большая тень выплывает буквально из ниоткуда, накрывая меня бешеной паникой. Кожа на руках и между лопаток мгновенно покрывается крупными мурашками. Сердце срывается с места, скатываясь в желудок, и замирает, не бьется. Тревога внутри разматывается комком острой, колючей проволоки. Меня просто мутит от страха, в бронхи словно песку насыпали — не вздохнуть. Резкий размах руки, что-то впиявливается мне в плечо, словно острая игла… Сначала я чувствую, как мгновенно холодеет в животе, а потом меня медленно утягивает за краюшек души, засасывает в черный провал невыносимой боли, ледяной, темной, жгучей, до потери рассудка, накинувшейся на меня внезапно, разом, и разгорающейся все сильнее. Страшно. Так страшно! Страх клокочет внутри, выдавливает из легких воздух. Остался только ужас перед лицом грянувшей беды. Боль разливается по телу бесконечно долго, целую вечность, и мучительно отступает, не оставив ничего. Ничего, абсолютно ничего… Я падаю на бетонный пол, ничего не чувствую, не ощущаю. У меня словно нет тела. Паника накатывает удушливой волной, враз, и тело покрывается испариной в одну секунду, словно водой из ведра окатили. Сердце прыгает в горло и пляшет там, рождая волны тошноты. Жуткая пустота окутывает пеленой, вырвав из меня визг ужаса…Алекс
Побудка не заставила себя ждать. Ощущение такое, будто не успел я закрыть глаза, как приходится открывать их снова. Потому что подвал оглашает такой пронзительный визг, что меня просто подбрасывает в кровати. Адреналин прокатывается по венам, и я сразу понимаю, что не зря остался тут. Крик доносится со стороны душевой. Одним прыжком оказавшись там, я вижу мужика в черной маске, склонившегося над женским телом. Руки действуют быстрее головы: я хватаю его за шиворот и, разворачивая к себе, вырубаю одним мощным прямым ударом в челюсть. Парень отправляется отдыхать, а я бросаюсь к Лекси, потому что она дико орет на одной ноте, похоже, придурок ее сильно ранил. Она лежит, распластавшись на полу, и не шевелится, только кричит. Я осматриваю ее всю и не нахожу ни одного повреждения. — Лекси, — перекрикивая ее, глажу ее по голове, лицу, плечам, только бы она успокоилась, — где у тебя болит? Ты что-нибудь сломала? Почему ты так кричишь? — Алекс! Я не могу пошевелиться! Совсем, ничем не могу! Я парализована, я не чувствую ничего! Алекс! — Детка, успокойся! Слышишь?! Как это случилось? Ты упала? Или он тебе что-то вколол? — Он в меня чем-то ткнул, — она, похоже, немного успокаивается от моих прикосновений, — какой-то черной коробочкой с иглой на конце. Ткнул, и мне стало дико, просто невыносимо больно, а потом я упала, понимая, что не чувствую себя ниже шеи. Это теперь так и останется, да? — Она плачет, лежа в неестественной позе, одетая в термокостюм, что и понятно: по-другому тут не выжить. Надо было и мне об этом позаботиться… Я подхватываю ее на руки и несу в кровать. — Не бойся, это парализатор. Его действие всего минут двадцать. Хотя, — я чуть подкидываю ее на руках, как бы взвешивая, — в твоем случае, наверное, на полчаса. — Я кладу ее на постель и сажусь рядом с ней. — Не бойся, я посижу с тобой, пока действие не пройдет. Не волнуйся, чувствительность вернется, все будет хорошо. — Я глажу ее по руке, а она-то не чувствует ничего. — Беда в том, что у нас на вооружении нет таких штук. Они явно не отсюда, от недовольных. Этот детина… Кстати, а где он? А он, похоже, сбежал. Я осматриваю все помещение. Вырубил я его на пороге ванной, сейчас там пусто. Значит, очухался и сбежал, пока я возился с Лекси. Черт, не думал я, что он так быстро в себя придет. На допинге, что ли? От моих прямых обычно дольше в нокауте отдыхают. — Алекс! Алекс! — зовет меня Лекси, и в ее голосе отчетливо слышится паника. Надо бы как-то успокоить ее, что ли, пока на ее крики не сбежались охранники, и тогда конец нашей конспирации! — Сейчас, детка, я тут, не бойся! Возвращаюсь к ней, она все еще ужасно напугана. Это действительно ввергает в панику — обездвиженность и беспомощность, уж я-то знаю, был под этим ебучим воздействием. Кажется, что так будет всегда, что ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой и будешь всю оставшуюся жизнь лежать, прикованный к постели. Не дай бог никому. — Я знаю, каково это, был под воздействием этой штуки. Все пройдет. — Я держу ее ладошку в своей руке, а у нее слезы текут и текут. Я вытираю их со щек подушечками пальцев, глажу Лекси по голове. — Мы вот не выяснили, кто это был. Ты сама как думаешь, кто это? — Не знаю, — сквозь слезы отвечает она мне, — он был в черной маске, весь в черном. Кто угодно мог быть, я не умею определять людей по телосложению. Тут, в Бесстрашии, все накачанные и большие. Точно не Ларри, он не очень высокий. Знаешь, меня недавно остановил парень, сказал, что его зовут Билли… — Билли, блядь? — Ну охуенно, вот только этого не хватало! — Ну и чего он хотел? — Он, кажется, тебя сильно ненавидит, предлагал мне найти против тебя, как это называется… компромат, чтобы тебя удалили из фракции. — И что, ты согласилась? — хмурюсь, но скорее для галочки спрашиваю. Стала бы она мне рассказывать. — Да нет, конечно, я его послала, — возмущенно глядит на меня Лекс. — Но, может, это он мне мстит… — С Билли станется… И парни к тебе не просто так тогда пристали. — Лекс кивает, и я понимаю, что она и сама об этом думала. — М-да, телохранитель из меня, как из говна пуля. Ты обездвижена, а парень, который это сделал, сбежал… Не исключено, что он повторит свою попытку. Почему ты такая упрямая, Лекси? Отчего ты не хочешь вернуться в общагу? — Ты мне говорил, что понимаешь, почему я тут осталась, — укоризненно смотрит на меня она. — Что-то изменилось? — Обстоятельства изменились. Пока тебе было тут безопасно, я мог это позволить, а теперь тебе нельзя оставаться тут одной. Кто бы это ни был, он может повторить попытку. Ты мне не поверила, а я был прав! — Она такая беззащитная, напуганная… Совсем не похожа на ту дерзкую девицу, которая все время пытается меня поставить на место. — Так, а что он с тобой там делал, в ванной? Вот он тебя обездвижил, а дальше? — Дальше он стал с меня одежду сдирать! Не видишь, что ли? — Смотрю, верхняя часть термокостюма, и правда, надорвана. — Сам догадаешься, что он хотел, или тебе на пальцах объяснить? Кулаки сжимаются помимо воли. Вот пиздоблядский урод! Ну, если только я выясню, что за гондон это был… Скорее всего, Громли, блядь, или Билли. Или прихвостень Билли, который пронюхал про подвал, благодаря своим дружкам. Бля, что ж за хуесос, который так быстро в себя пришел? Задумавшись, я совершенно безотчетно массирую ее руку, такую холодную и безжизненную. — Тебе так трудно справиться со своей гордостью, что ты предпочитаешь жить со мной тут, в подвале, чем вернуться к девицам? Ты думаешь, я меньшее из зол? И тебя даже пересуды не пугают? — А почему ты считаешь, что с Дани и Фокси мне будет безопаснее, Алекс? — Ее голос становится такой мягкий, я и не слышал у нее никогда такого. — Они совершенно спокойно стояли и смотрели, как ты издеваешься надо мной. Почему ты думаешь, что они будут защищать меня, если на меня нападут там, в жилом корпусе… Какой-то резон в ее словах есть, конечно, но несправедливость ее обвинений сразу вышибает все конструктивные мысли. — Я над тобой не издевался! — возмущаюсь я на такие нападки. — Я тебя наказывал! Ты была нарушителем… — Все девчонки что-то да нарушали, но волосы ты отрезал только мне! — А ты мне зарядила по роже при всех и послала нахуй! Так нельзя делать никогда и ни при каких обстоятельствах! Нельзя по своей прихоти подрывать авторитет командира. Все должны знать, что за это можно поплатиться! — А ты не считаешь, что и волосы, и отстойник — это как-то слишком, что бы я там ни сделала? — В отстойник тебя засадили они, я просто предоставил им выбор! — И ты хочешь, чтобы я к ним теперь вернулась? — уже спокойно проговаривает Алексис, приподняв брови, будто удивляясь моей недогадливости. — Жить в одной комнате? Вот как у нее получается всегда меня заткнуть, блядь? Ну что ей сказать на это? — Кстати, насчет отстойника. Это ты мне рыбий хвост в матрас засунула? За этим приходила? Глаза у нее бегают, а мне становится смешно. Вот ты и попалась, детка! — А ты меня чуть не изнасиловал, — сразу ринулась она в бой. — Между прочим, в пьяном угаре! Бля, а ведь правда… Не изнасиловал, конечно, но приставать начал, точно! — И что ты теперь от меня хочешь? Чтобы я еще и извинился за это? — Да нет, давай сойдемся на «упоре лежа». Улыбается, смотрит лукаво. М-да уж, девица за словом в карман не полезет. И как у нее получается все так повернуть?.. А глаза у нее красивые. Очень. Сейчас, в полумраке спальни, они такие нереальные, влажно поблескивают в тусклом свете, смотрят чуть ли не нежно… Чего это на нее нашло? Черт. Ну надо так, блядь? Улыбка просто не покидает меня, когда она рядом. Хочется или придушить ее, или… поцеловать. — И ты тогда перестанешь на меня дуться? — Мой голос помимо воли тоже становится мягче. — Не будешь больше влезать в идиотские ситуации мне назло? — Посмотрим, — чуть дернув головой и прищурившись, отвечает она мне. — Ну так что? — Ладно, давай, только не сейчас. На тренировке будет тебе «упор лежа», обещаю. Сейчас ты мне лучше про Билли расскажи, что он еще тебе предлагал? — Он сказал, что это он меня из пропасти спас. Это правда? — Да, он помог тебя вытащить, это так. А потом сказал, что ты очень борзая и тебя надо проучить. Он если что-то и делает, то уж точно для того, чтобы это потом как-нибудь применить. Он просто воспользовался ситуацией. — Да это-то я поняла, да вот только… За что он тебя так ненавидит? Ты у него девушку отбил? — Нет, — говорю я, ухмыляясь, — тут дело в вечном соперничестве. Билли рос без родителей, они погибли в битве с Эрудицией двадцать лет назад. И он считает, что отец, то есть лидер, в этом виноват. — Я отпускаю ее руку, чтобы потереть затылок, но она делает умоляющие глаза. — Не отпускай мою руку. Ты когда ее не держишь, я вообще чувствую себя одной головой. Хватаю ее царапку опять, подношу к губам. Целую каждый пальчик, медленно, поглядывая на нее. — А так? Все еще не чувствуешь? — Нет пока. Не увлекайся. — Она пристально следит за моими действиями, и голос у нее слегка охрип. — То есть не отвлекайся. Что там дальше про Билли? — Да ничего особенного, на самом деле, — продолжаю я, пожав плечами. — Он всю жизнь хотел от меня избавиться, потому что у меня есть родители, а у него нет. — Я зажимаю ее прохладную ручку между своими ладонями. Она сразу между ними как-то теряется, но начинает согреваться. — Мне кажется, что он и в лидеры-то выдвинулся, чтобы мне нос утереть, да вот только я никогда и не хотел лидером быть. — А что так? — Лекси чуть склоняет голову, будто пытаясь заглянуть мне в глаза. — Да не мое это. Вот Вик у нас да, прирожденный лидер, они с отцом как бы наперед все видят. А я только приказы умею хорошо исполнять. Когда они до меня доходят… И по роже могу дать нехило. Да вот теперь выяснилось, что и не так уж сильно. — Да ладно тебе… Ты опять меня спас. Уже в который раз. Спасибо тебе. — В бою ты так привыкаешь это делать, что понимаешь: на каждый раз не наспасибкаешься. Мы говорим: «Просто сделай для меня то же самое», так чаще всего и бывает. Я спасаю, меня спасают, так и возникает дружба, настоящая, проверенная кровью. Ну как, тебе уже получше? — Нет пока. Все еще ничего не чувствую. Ты только не отпускай меня. И еще чего-нибудь расскажи. — Вообще-то, я не мастер рассказывать. Да и нечего особо-то… — Можно вопрос? — Конечно. — Откуда у тебя ранение? Я, конечно, не ждал от этой девицы деликатности, но ее вопрос застает меня врасплох. Разумеется, она заметила шрам. Не хотел бы вопросов — не надо было оголяться перед ней. Рассказать как есть? Или отбрехаться? Не очень-то приятно об этом вспоминать, да и не красит меня та история… Только вроде все налаживается! Вряд ли она сможет разочароваться во мне больше, чем после отстойника. — Правда хочешь узнать? — Она кивает, чуть закусив губу. Горло сжимает спазм, не привык я к таким беседам… Но ей мне почему-то хочется рассказать. Отчего-то мне кажется, что она поймет. И не осудит. — На самом деле, гордиться там нечем. Я не закрыл собой друга и не бросился на пули ради спасения отряда… Мне предлагали его убрать, но я отказался. Я оставил его в напоминание, что война — это не повод выебываться… Я смотрю на Лекси, но в ее взгляде только заинтересованность и любопытство. Вряд ли она захочет как-то использовать против меня эту историю. — Мы деревеньку освобождали, ее недовольные захватили, а всех жителей взяли в заложники. Я еще тогда не очень долго в боях участвовал, опыта было маловато. Мне все казалось, что командир медлит, не дает команду на штурм, хотя давно уже можно было. Мы там были с Кевином и Диего. Стали штурмовать без приказа. Пока парни прикрывали, я прорвался в ближайший дом. А там была семья из четырех человек. Родители в клочья разорваны гранатой, под кроватью двое детишек сидят, чуть старше Кнопки — моей младшей сестренке, ей сейчас пять лет. — Вздох подавить не получается, никак не получается. — Я их хватаю, и на выход, там уже наши. Да вот только не всех недовольных зачистили еще, полоснула по нам очередь. Оба малька погибли. Не успел я. Не среагировал. — Тоненькие пальчики чуть сжимают мою ладонь. Поднимаю голову и смотрю ей в глаза, не пряча взгляда. — Я вижу, тебе лучше. Пошевелиться можешь? — Пока только пальцы. — Чуть смущенно улыбается. — Посиди со мной просто так. Только… надень что-нибудь, пожалуйста. — А что, я тебя смущаю? — Немножко. И помоги мне сесть. Кажется, я уже могу сидеть. Устраиваю ее на подушке, сам иду одеваться. Как хорошо, что она не стала меня жалеть, боже, как здорово, что она не обратила внимания, как мне больно. Я бы сейчас этого просто не вынес. Присаживаюсь на ее кровать, локтями опираясь на колени. Ее рука лежит рядом с ней, она чуть продвигает ее в мою сторону и опять закусывает губу. Я улыбаюсь и беру ее руку, зажимая в ладони. — Чувствуешь? Мои прикосновения? — Как сквозь пелену, — отвечает она немного застенчиво. — Или толстую перчатку. — Ничего! — подбадриваю ее. — Видишь, я говорил, все вернется, надо только потерпеть. — Алекс, а что это за цифры, ты еще тогда сказал, что мне пятерка не светит. Расскажешь мне? — А тебя еще никто не просветил? — со смешком отвечаю я. — И Аниша не растрепала? — Да Аниша последнее время дерганная какая-то или пьяная. Так что за циферки? И почему восемь? — Это количество страхов, — объясняю я Лекси, и мне отчего-то безумно приятно ее внимание. Она умеет слушать, и очень хорошо. Беда, что не применяет свои способности на тренировках… — Бесстрашные учатся управлять своими страхами. Тебе введут сыворотку, и в галлюцинации ты встретишься со своими страхами, вроде тех, что вызывают скриммены. У людей страхов от четырех до двадцати. Количество не так уж важно, тем более, что со временем оно меняется, важно время прохождения пейзажа. Твои страхи, все что есть, симулируются один за одним, а тебе надо либо преодолеть его, либо углубиться в него до конца. Так, например, если ты боишься утонуть, надо нырнуть поглубже, и так далее. Чем быстрее ты проходишь свой пейзаж, тем выше твой рейтинг. — Значит, у тебя восемь страхов, — прищуривается она. — Это мало? — Это средне. Мало — это четыре. У лидера Итона столько. — А пяти, получается, не было ни у кого? Ты считаешь, у меня совсем нет шансов? — На что? Хочешь, чтобы я поцеловал каждый твой пальчик? Так не вопрос… — Э-э-э, нет, хочу, чтобы при всех… Думаешь, у меня будет больше? — Думаю, да. Давай вернемся к поцелуям. — Я подношу ее ручку у губам, потому что больше не могу думать о другом. Целую каждый пальчик, поглаживая его губами, прихватывая, чуть облизывая языком. Неторопливо, медленно, наслаждаясь ее мягкой кожей и тем эффектом, который производит на нее это зрелище. Моя ладонь спускается ниже по ее руке, меня все больше захватывает эта ласка… Дышать становится труднее, и безумно хочется ее поцеловать, как тогда, в лесу, в губы. Так захотелось вдруг, что даже уши заложило от нахлынувшего внезапно желания… — Алекс, — вздохнув, говорит Лекси, пристально глядя на меня, — не увлекайся, я уже все чувствую. — Вот и хорошо… что чувствуешь… — Ты сказал, что мы с тобой тут не для этого и что ты сам по себе, ты не забыл? — Лекси, — я насмешливо смотрю на нее, — я не сделаю с тобой ничего такого, чего бы ты сама не захотела… — А ты не думал, что я не хочу этого хотеть? И не хочу давать повода к пересудам… — Мы и так с тобой дали кучу всяких поводов, почему бы тебе просто не наплевать на все? — Я, на самом деле, хотела бы тебя попросить кое о чем. Можно? — Ну конечно, валяй. — Научи меня плавать? А то мне как-то неудобно. Раз у нас тренировки, связанные с водой, значит, это где-то нужно. И в спаррингах у меня еще не все получается… — Пользуешься расположением инструктора, для того чтобы продвинуться по таблице? — Она закатывает глаза, но все еще продолжает улыбаться. — Да ладно, шучу я. Расположение так расположение. Плавать, значит. Ну ладно. Ты уже можешь идти? — Куда? — Плавать. Ты же хотела. — Сейчас? Ночью? — А когда ты думаешь, мы могли бы это делать? Среди бела дня я не могу уделить тебе столько внимания. Сейчас сходим в кладовку, возьмем тебе купальник, и вперед. Через пару недель будешь плавать, как рыба. Да и сейчас тебе будет полезно, после действия парализатора быстрее восстановишь двигательные функции. Ну что? Идти можешь уже? Пойдем? — Я протягиваю ей руку. — В крайнем случае обопрешься на своего жуткого и злобного инструктора. Она медленно поднимается, держа меня за руку, чуть покачивается, но уже вполне нормально двигается. Мою ладонь она не выпускает до самого бассейна.