Алекс
Возвращаясь из Эрудиции в приподнятом настроении, я всю дорогу думаю о Лекси. В последние дни она явно дала понять, что отталкивать меня не будет. На захвате флага, когда она поцеловала меня, я чувствовал, как дрожало от желания ее тело, и эти воспоминания просто лишают покоя. На стрельбище все только подтвердилось, и от предвкушения, что это мне обещает, мне просто не хватает воздуха. Я знаю, что нельзя выставлять наши… хм… отношения напоказ, но когда я ее вижу, когда она рядом, в непозволительной близости, у меня просто отшибает мозги и отказывают тормоза. Трис сказала, что прикроет меня, но это ясно-понятно, что она не будет прикрывать меня вечно, да и есть вещи, которые нельзя прикрыть, так что по-любому необходимо быть осторожными и действовать с оглядкой. Нельзя сбрасывать со счетов Громли с его поганым ублюдским языком и Билли с его пизданутой ненавистью, да и еще много каких злопыхателей. О том, что будет после того, как я получу ее, я думать не хочу… За всеми этими мыслями я не замечаю, как поезд сворачивает к штаб-квартире Бесстрашия и чуть было не упустил возможность прыгнуть на крышу. Все привычно и давно уже отработано так, что не возникает даже мысли, как и что делать, все на автомате. Толчок, пара секунд в невесомости, и ноги ударяются о галечную поверхность крыши. Несколько шагов для восстановления равновесия, и прыжок в сетку, без промедления. Можно было бы всего этого не делать и пройти через главный вход, но мне нравится так — так я чувствую себя живым…Саунд: Hero (Минус) Skillet
Первое, что я вижу в Яме, это толпящихся неофитов рядом с одним из рингов. А на ринге — светлую голову Лекси, которую в захвате держит… Громли! Выражение лица парня не оставляет никаких сомнений: это битва, и идет она уже давно. У Громли разбиты губы, основательно подбит глаз, рассечена бровь, на голове тоже видны кровавые разводы, руки сбиты об нее. Об Лекси. Об мою Лекси. Она тоже хороша: на скуле наливается синяк, в уголке губ запеклась кровь, на щеке ссадина… Непонятно откуда взявшаяся красная пелена заволакивает разум, нависающее тело над ней напоминает нападение. Вот сука гребанная, я так и знал, что это он! Хуй вам, а не «что тут происходит»! Налетаю на него со спины и за шиворот оттаскиваю от Лекси. Точно он, я его узнал по телосложению. Разворачиваю к себе дезориентированного Аарона и, хватая за руку, без промедления отвешиваю ему прямым в челюсть левой, перехватывая правой за предплечье. Вдариваю коленом в живот и, делая подсечку, роняю его на ринг, не забыв втащить напоследок по морде еще раз. Ублюдочная тварь! Еле сдерживаюсь, чтобы не плюнуть ему в рожу. Наклоняюсь к нему, хватая его за грудки, встряхиваю и со всей присущей мне яростью шиплю ему в лицо: — Что, Громли, тяжко тебе пришлось без парализатора? Девочка-то строптивая, да? Не так просто с ней справиться? — Да уж твоему опыту можно доверять, командир, ты-то ведь укротил нашу козочку, не так ли? Вот урод! И самосохранение отсутствует. Все, с меня хватит, я достаточно долго держал себя в руках, мое ангельское терпение не бесконечно. Прямой в челюсть заставляет его дернуться назад, но не вырубает. Странно, надо его проверить на препараты. Мы этим займемся обязательно, но пока… — Смотрю, у тебя много лишних сил, Громли. Давай. Нападай на меня! — Я не буду драться с тобой, Алекс, — морщась и сплевывая кровавые сгустки, отвечает он мне. — Не из-за нее. Она того не стоит. Или ты считаешь по-другому? — Я считаю, что ты трус, Громли. Потому что Плейсед тут ни при чем. Все, что ты можешь мне предъявить, это только твои домыслы, такие же грязные, как и твоя мерзкая душонка. Ты дрался с ней, ее ты не боишься, потому что только такое дерьмо, как ты, может чувствовать свое превосходство над заведомо более слабым противником. Почему она с тобой дерется, я понимаю. Для нее побить тебя — честь, а вот ты мог себе такое позволить исключительно потому, что ты дерьмо. И я буду с тобой драться не как командир или инструктор, а как Бесстрашный с трусом. Давай! Нападай, твою мать! Громли борется с собой. Он явно боится, но тут, при всех, он не может это признать. И он решается. Скорчив совершенно отвратительную рожу, он бросается на меня, метя тараном начать первую связку, но я уклоняюсь и мощнейшим хуком останавливаю его, слегка дезориентируя, следом провожу связку для контратаки, вышибая из него воздух и заставляя хватать ртом вздохи. — Ну что же ты, Аарон, — обхожу его по кругу, изо всех сил уговаривая себя не наподдать ему ногой по ребрам, — где же все твое превосходство, где твоя агрессия? Ты ведь принимаешь какие-то препараты, так? Не хочешь поделиться с общественностью, что это за волшебное средство? Он разгибается и нападает, пытаясь взять меня в захват и повалить, но я ухожу от подсечки и несколькими связками укладываю его на ринг снова. Отхожу опять, жду, когда он очухается. Аарон поднимается, глядя на меня с ненавистью, уже немного пошатывается, но все еще в силе. Бросается, нападая, делает обманный маневр, задевает меня по скуле и пробивает по корпусу. Что зря, потому что по корпусу меня бить бесполезно, лучше бы вложился в еще один удар по лицу. Теперь осталось его только добить — ногой в колено, хват за предплечье, и прорубить прямой в челюсть. Видно, что контужен, но в сознании. Трясет головой, встает, пытается меня достать, но я уклоняюсь, продолжая методично избивать его, чтобы вырубить уже наконец. Ногой в живот, двойка по скуле, мощный по ребрам. Сука, блядь, стойкий ублюдок! Громли охает — кажется, я сломал ему ребро. Он изо всех сил пинает меня по ноге, опять метит в корпус, и я уклоняюсь от его правой, но он достает меня левой все-таки, и рот наполняется металлическим привкусом. Да что ж такое! Что за препарат, на котором он сидит-то? Мне все это надоедает. Он опять пытается меня достать по лицу, я уклоняюсь, держа его за предплечье, коленом бью его в корпус и, хватая за голову, разбиваю его нос о свое колено. Все, вырубился, урод. Ну или сделал вид, что вырубился… Стою над ним, так хочется въебать ногой по башке поганой. — Алекс, хватит, ты его убьешь, — раздается чей-то приглушенный голос. Я поднимаю глаза, на меня смотрят несколько десятков Бесстрашных — кто-то осуждающе, кто-то испуганно, кто-то скептически. — Разошлись все! — рявкаю я на них. — Объявляется перерыв до выяснения обстоятельств данного инцидента. — Бесстрашные потянулись к выходу из Ямы, и только Лекси стоит, сложив руки на груди, смотрит серьезно. Не испуганно, не виновато, не злобно. Просто хмуро. — И что это такое тут было? Алексис? Ты можешь объяснить? Она молчит, вздернув повыше припухший нос, и не говорит ничего. — Алекс, ты язык проглотила? Какого хрена вы тут устроили, а? Или ты считаешь, что теперь я должен бегать за тобой по всей Яме и каждый раз, когда тебе захочется выпендриться и показать всем, какой у тебя крутой парень, я должен подставить наши с тобой задницы, твою и мою заодно? — Не ори на меня. Ничего я не устраивала, тем более никого не подставляла! — А что тогда это такое было? Ты, пользуясь моим к тебе расположением и слабостью, решила, что тебе можно вести себя как душе угодно? А я должен это все терпеть? — Алекс, что ты несешь? Что тебе терпеть? Она стоит и наблюдает, как я, вытирая полотенцем кровь с губы, бегаю взад-вперед, потому что вне себя. А то, что она так спокойна и ничего мне не объясняет, меня просто выбешивает! — Какого хрена ты сцепилась с Громли? Он хотел твоей смерти, стоял и смотрел, как ты тонешь в бассейне! Он напал на тебя в подвале, а ты лезешь на рожон и даешь ему возможность убить тебя прямо на ринге! Ты видишь, что он под препаратом! От моих прямых не остаются в сознании, Лекси! Один его удар по голове, и это может быть инвалидность на всю жизнь. У тебя что вместо мозгов? Или у блондинок вообще такое понятие отсутствует? — Знаешь что, а не возглавить ли тебе колонну идущих нахер?! — буквально по слогам проговаривает Алексис. — Ты сам приперся и ввязался в драку, у меня все было под контролем. И засунь себе свои причитания и лживые, лицемерные беспокойства о моем здоровье в задницу! Нахрена было разыгрывать из себя альфа-самца? — Да я просто охуел, когда увидел, что он тебя душит, а все стоят и смотрят на это! — Он. Меня. Не душил, — она чеканит каждое слово на пределе возмущения, взгляд ее становится колючим, а глаза приобретают светло-зеленый оттенок. — Мы дрались, а потом пришел ты и все испортил! Всем показал свою крутость, а чего добился? Того, что теперь всем очевидно, что Громли был прав? — В чем это он был прав? — Я останавливаюсь так резко, будто налетаю на стену. — В том, что я твоя подстилка. В том, что шлюха. Ты пришел и просто-напросто подтвердил его слова. — Ты можешь не ретранслировать подобную чушь? Мало ли что говорит какой-то больной уебан, самое главное, что ты думаешь и чувствуешь! Или ты думаешь в Бесстрашии нет других отношений, кроме как со «шлюхами» и «подстилками»? У нас, на минуточку, и женятся, и в продолжительные отношения вступают! — Ты мне не муж и даже не парень, так что тут сразу все вопросы снимаются! — Вот так вот, значит, да? И даже не парень? А что же ты вешаешься на меня тогда и набрасываешься с потрясающей периодичностью? — Кто бы говорил, «набрасываешься», за собой следи! Я хотя бы гадостей тебе не говорю после поцелуев и не устраиваю тебе качели — то приди, то уйди! — Я одного не пойму, это все ты выговариваешь мне потому, что тебе Громли стало жалко? Или есть еще какая-то причина выносить мне мозг? — Знаешь что, я просто промолчу. — Вот и хорошо, глядишь, и намолчишь что-нибудь умное. Передай всем, что я жду группу через час в Яме. Будете полосу отрабатывать у меня до посинения сегодня. Обхожу ее и иду к Громли. Он уже очухался и теперь стонет на ринге. Поднимаю его за грудки. — Слышь, придурок. Идти сможешь? — Не уверен… — А придется. Потому что ты сейчас пойдешь со мной к лидеру и расскажешь ей, откуда у тебя повреждения, и все остальное тоже расскажешь. Не глядя на Алексис, тащу Громли к Трис. Пусть она разбирается, на то она и лидер. Пихая и подталкивая Громли перед собой, я думаю о том, что сказала мне Лекси. «Ты мне не муж и даже не парень…» Ну, ясно. А кто парень у нас? Уж не Уеллнер ли? А что ж тогда прижималась ко мне и целовала взасос? Купилась на торс и мышцы? Просто секс и ничего больше? Опять она выставила все свои колючки, и, похоже… Ничего у меня с ней не выйдет. Мой она человек или не мой, а понимания как не было, так и нет. Девица повела себя необычно, и я попался на это, а на деле оказалось все как всегда! Только влечение. Основной инстинкт и ничего больше. Блядь, пиздец какой-то! Все из-за этого ублюдка Громли! Может, приложить его сейчас об стенку, и дело с концом? — Что, командир, так сильно зацепила девка, что своих готов положить? — Громли, кажется, уже пришел в себя, и чувство самосохранения отказывает ему снова. — Назови мне ту минуту, когда ты стал своим, Громли. Ты среди Бесстрашных никогда не станешь своим, даже не мечтай. — Откуда тебе это знать, Эванс? Только потому, что твой отец лидер, ты думаешь, что можешь устанавливать свои законы и наводить свой порядок? А рожа не треснет? — Тебя убить — дело меньше минуты. И тогда из твоего поганого рта не вырвется больше ни одно блядское слово. Но я не буду мараться об тебя, Аарон. Поступлю лучше. Просто расскажу Бесстрашным истинную причину твоего перехода сюда. И посмотрим тогда, кто и где станет тебе своим. Я так думаю, слово «параша» будет исчерпывающим. Громли бледнеет, губы его заметно трясутся, но он не хочет терять лицо и со всей твердостью, на которую способен, выплевывает мне: — Не бери меня на понт, Алекс. Ты не можешь знать ничего такого, что мне можно вменить. — Не могу, ты прав. Я не могу знать про маленькую девочку, которую ты изнасиловал и потом придушил, к счастью, не до конца. — Это все наглая ложь! Она была влюблена в меня, и когда я ее отшил, обвинила меня в изнасиловании, а я ее пальцем не трогал! — Я тебе верю, Аарон. Верю в то, что ты способен сделать подобное, а потом сам же убедить себя в том, что этого не было. Но вот мальчик, сбитый тобой на байке, понимаешь, он как бы отдельным случаем проходит как случайность, а вот вкупе с изнасилованием… уже как закономерность. Так что, знаешь, как бы вы там с родителями ни изворачивались, а у Бесстрашия свои законы. В том числе и негласные. Как ты думаешь, кто председатель негласного суда Бесстрашия, а, Аарон? Громли смотрит на меня, и я с удовольствием вижу, как он, ненавидя меня, ничего не может с этим сделать. Было бы упоительно его прибить, но еще более упоительно будет отправить его чистить сортиры. — Так вот, Аарон. Я тоже могу открыть свой рот и рассказать про тебя, а могу этого и не делать. Так что, имей в виду, если в сторону Алексис будет хоть один высер с твоей стороны, я тоже молчать нихуя не буду. Отъебись уже от девицы, заканчивай инициацию и отправляйся спокойно по своему прямому назначению, в отстойник, ими тоже кому-то надо заниматься — почему не тебе? Он поворачивается и идет дальше по коридору к лидерскому кабинету не оглядываясь, всем своим видом показывая, как он меня ненавидит. Вот и ладушки.***
— Ты вообще понимаешь, во что ты ввязываешься? — Трис присаживается на кресло и устало прикрывает глаза. Мы с ней в кабинете одни, Громли забрали в лазарет. — Это твои слова против его. И не более. — Трис, поверь, это он. Пусть у него возьмут анализы, он точно на допинге. И он напал на Алексис в подвале, у него был парализатор. — А он говорит, что это все твои домыслы. Что он ни на кого не нападал, а ты его ненавидишь и наговариваешь на него. — Да ты у кого хочешь в группе спроси, он все время задирает Лекси, он стоял и смотрел, как она тонет. Он знал, что она не умеет плавать, и не позвал никого на помощь, не сказал об этом заранее. И даже если доказательств нет, я узнал его, это точно был он, а я был там с ней, в подвале. — Алекс, ты послушай себя сам. Все, чего ты добьешься, если ты будешь дальше настаивать на своих словах, это того, что ты прилюдно сознаешься, что жил с неофиткой наедине в замкнутом помещении. Ты хочешь лишить ее всех баллов? А насчет нападения — ты тоже ничего не докажешь. Мы возьмем у него кровь на анализ, и даже если подтвердится твое предположение, это будет означать одно: все его баллы будут пересмотрены. И каких-то баллов он будет лишен. Все. Для суда Бесстрашия нет причин. — Понятно. То есть теперь этот хуесос вернется в группу и как ни в чем не бывало продолжит обучение, а потом вместе с нами пойдет на передовую? Как так, Трис, вся группа из-за него поляжет там! — Пока что мы ничего не можем с ним сделать. Для суда нет причин. А там… как пойдет. И, Алекс, я прошу… будь осторожен. Я видела этого парня в действии, он ублюдок еще тот. Он без колебаний ударит в спину! — Я знаю это. Не волнуйся за меня. Выходя из лидерского кабинета, я думаю, как хорошо, что отец на полигоне. С ним такие разговоры никогда не прокатывают.