Алекс
— Ну так что, смертнички! Как вам мое предложение? — лукаво посматриваю я на свою группу. — Проходим полосу или красим скалодром? — Да блядь, скалодром конечно, мне эта полоса скоро сниться будет в кошмарах, — отвечает за всех Уеллнер. — Все согласны? — Неофиты в разнобой кивают. — Ладно, тогда вперёд. Мы идем в подсобку, где у нас хранятся ведра с краской и прочие инструменты. Группа разбирает инвентарь, мы все переодеваемся и идем к скалодрому. Фокси прочно и надежно поселилась под мышкой у Стена — я так понял, что там все серьезно, а Лекси меня жестко игнорирует, Дани строит глазки всем сразу и мне в том числе, над чем я посмеиваюсь, — в целом, средняя температура по больнице нормальная. На скалодроме я показываю, как делать обвязку, и предлагаю разбиться по парам. Ухожу за колонками, а то без музона как-то скучно тут кистями махать. Лекси ухватила себе Джона сразу же, немедленно — ну понятно. Он же ее «оберегает». Прочертыхавшись, приношу пару колонок с центром и включаю записи наших песен, которые мы пели подростками. (Holiday — Green Day) Сразу вспомнилось беззаботное детство… Смотрю, Дани топчется одна. — Дани, где твоя пара? Вас же четное количество! — Так ты Громли в лазарет отправил, у меня пары нет, — отвечает она, кокетливо пожимая плечами. — Ну так давай, иди ко мне, я тебя обвяжу! — шутливо говорю я ей, а она, сквозь улыбку нахмурив брови, опасливо подходит ко мне. Я делаю ей обвязку, нагло ее при этом облапав. Дани просит так не делать, я благосклонно прошу прощения. — Ты как, будешь сверху или снизу? — Эйт, ты совсем пизданулся? Может, хватит меня подкалывать уже? — шепотом говорит мне Дани. — На нас и так все пялятся, давай, включай свою адекватность. — Ой, по кому-то полоса плачет, — в такт с музыкой отбиваю я ритм по ведру с краской. — Ладно, ты полезешь первая или я? — Давай я, так уж и быть. — Смотри, я цепляю тебя за страховочный трос, ты карабкаешься, я за тобой. Красим — ты сверху, я к тебе навстречу, на середине сходимся, и это всех касается, — объясняю я задачу. Мы приступаем к работе. Отовсюду слышны визги: девицы, измазавшись, начали дурачиться. Летят брызги, и одно хорошо — дело идет, скалодром покрывается ровным слоем краски. Немного странно из колонок слышать свой собственный голос и подпевать ему негромко. На Лекси не бросать взгляды не получается никак. Я все время держу ее в зоне видимости, что бы ни случилось. Мне так тоскливо, что у нас ничего не выходит. Она так во многом на меня похожа, ну почему у нас не получается нормально общаться?.. Не разберешь ее — то льнет ко мне, то выпускает все свои колючки. Может, и не надо было на нее так орать. Уж кому, как не мне, знать, как Громли ее достал, как он попрекает ее баллами. Ясное дело, что он трясется за свои рейтинги и использует все, что только можно, чтобы продвинуться вверх по таблице, но… Почему я раньше не пригрозил ему, и он не стал бы к ней приставать, побоялся бы огласки, он же трус каких поискать! Понадеялся, что у него не хватит окаянства, ну да… А теперь вот опять с ней погавкались. Нет чтобы сдержаться, но меня просто выносит, когда я вижу, что до нее кто-нибудь дотрагивается, а в случае с Громли это еще может быть вообще смертельно! Нельзя ей быть такой безголовой!.. Ну вот, опять… И как с этим быть? Она забралась на самый верх, отворачивается от меня, красит сосредоточенно, высунув от усердия язык. Так бы мне и помереть от грусть-тоски, если бы не Дани, дай ей бог всего самого наилучшего, блядь! Она не нашла ничего лучше, чем опрокинуть на меня свое ведро с краской. Моментально покрывшись слоем вонючей эмали, я выдаю в открытый космос много нового и полезного в виде отборной матершины. Дани, поняв, что натворила, ускоренно спускается и принимается бегать вокруг меня, лепеча что-то вроде: — Эйт, прости, извини, я не хотела, только, пожалуйста, не наказывай всех, я не буду, я случайно, я все сделаю, только не полоса… Вообще-то я разозлился сначала. Голова, лицо, футболка, брюки все в краске. Хорошо хоть догадался на башку кепку надеть, а то от волос эта хуйность хрен отмоется. Я успел только снять с головы кепку, как она рывком стала стягивать с меня футболку, уверяя, что отстирает… Оголив мой торс, перемазав меня всего в краске вообще и оставив в еще большем недоумении, она вылупилась на меня, а потом как начала ржать. Вслед за ней стали ржать и все остальные. Конечно, я смешон. Я тут клоун, пришел всех повеселить. Я честно, очень-очень хочу разозлиться. Даже получилось насупить брови. Но это вызвало просто истерический припадок, даже парни стали зубоскалить. И вот что с ними делать? А? — Так! Тихо! — стараясь не улыбаться, как можно громче рявкаю я так, что перекрикиваю колонки. — Хорош ржать уже. Дани! Прекрати вокруг меня бегать. Хочешь искупить свою вину, целуй меня вот сюда, — показываю ей на свою перемазанную щеку, — и тогда разойдемся без обид. Дани подходит, прижимается ко мне всем телом, берет мое лицо в ладошки, пачкаясь при этом сама полностью, и запечатлевает на моей щеке смачный чмок. Я прижимаю ее к себе с улыбкой, слегка при этом потискав, а сам думаю, как безумно жаль, что это не Лекси. Все расходятся, шоу окончено, а мой взгляд внезапно натыкается на… Алексис. Что она делает внизу, она же наверху была? Стоит в отдалении и смотрит на меня — не злобно, не ревностно — ее взгляд лишен колючести, и нет в нем ни гнева, ни раздражения. Только печаль. Такая неподдельная, тихая печаль. Мне немедленно хочется подойти к ней, объяснить, что я совсем не хотел на нее орать, я просто ужасно, безумно за нее испугался. И Дани я обжимаю не потому, что она мне нравится, а просто потому, что я так общаюсь с девушками в своем окружении. Нет, Лекси, нет, ты все не так понимаешь! Я только о тебе все время думаю, ты не идешь у меня из головы, а… Нет, пожалуйста, не отворачивайся от меня, Лекс… Но она отворачивается. Сказки не будет. Добро пожаловать в реальность. Я продолжаю балагурить, смеяться под долбежку из колонок… И в общем и целом день закончился неплохо. Кроме одного. Я впервые за много дней опять напился.Алексис
— Уф-ф, еб твою, пронесло! — облегченно выдыхает Джон, пока мы топаем в подсобку переодеваться. — Еще один вечер на блядской полосе препятствий я не выдержу, лучше десять скалодромов покрасить. — Ты как, живая? Не сильно досталось, а то выглядишь… херово? — Ох, Джон, тебе никто не говорил, что ты просто виртуоз комплиментов? — бухчу я, ощупывая ссадину на щеке. Вроде в лазарете обработали, регенерацией намазали, а все равно еще болит все тело, где резвились кулаки Громли. — Ладно мне такое брякнул, я привыкла к твоему общению за столько лет, но не вздумай понравившейся девушке ляпнуть что-то подобное, иначе останешься не у дел, ловелас хренов. Обидишь. — Тоже мне, самая опытная нашлась. От вас, баб, вообще одни неприятности, — вдруг обижается Уеллнер, чем вызывает мое несказанное удивление. Чего это он? Отворачивается к стене, молчит, сопит носом и ковыряет какую-то салфетку, повязанную на ладони. — Вон долбоеб Громли теперь будет в лазарете отлеживаться. Хоть и за дело, и надо было ему хуеблядскую башку, конечно, открутить… и не только ее. А все почему, Плейсед? Из-за баб! — умничает этот деловой, демонстративно погрозив пальцем. — Ладно, шучу я, не корчи такую рожу. Это только ваше личное дело, и меня не касается, есть у тебя чего с командиром или нет. — Уеллнер, а ты это чего? — восхищаюсь я, пытаясь понять, из-за чего тут сексизм разрастается. — Или уже пал от чьих-то чар? И что у тебя с рукой, где уже успел вляпаться, а? Дать тебе пластырь? У меня есть. — Принимаюсь я приставать, уж очень Джон кажется мне загадочным. — Отъебись, Алекс, несешь чушь собачью, — бубнит он себе под нос и злится, вновь отворачиваясь от меня. Хмурится, ноздри хищно раздуваются. Я хочу еще поспрашивать, но его глаза так полыхают, не обещая ничего хорошего, что я только отмахиваюсь от него. Ну вас всех… Захочет — сам расскажет, а на нет и суда нет. И так настроение ни к черту. Спасибо дорогому Алексу! Сердце моё безумствует, отказываясь биться.Музыка — Roxette «Crash Boom Bang».
О, Божечки… Я сама с ним свихнусь! Моя жизнь, и без того окрашенная по большей мере в серые тона, скатывается в тартарары. Или я сама ее превращаю в такую? Я словно брожу по огромному полю с сочно-зеленой травой, красивому, сплошь усеянному граблями, на которые я с маниакальным упорством наступаю и наступаю. Вечно у меня так и не меняется, тянет меня, как магнитом, на таких самодовольных красавчиков и всеобщих бабьих любимчиков, постоянно вешавшихся на шею… А он и не против, совсем не против. А очень даже за! Вот нет бы взять и втюриться в такого, как Матиас, или тот же Вик — как же, щаз, разве мы ищем легких путей? Забравшись на самый верх скалодрома, благо, Громли по близости нет и обвязана страховкой, я седлаю стену. Ну и что, что я боюсь высоты? Приходится бороться со своими страхами, кто знает, откуда нам еще прыгать придется… Сижу, никого не трогаю, усердно машу кисточкой, стараясь не смотреть чаще одного раза в минуту на него. Алекс принес колонки, врубил музыку на всю, что, кажется, от битов подрагивают все стены, и эта вибрация отдается во всем моем теле от боязни свалиться вниз. А ребяткам весело, дурачатся себе, орут во всю глотку, одна я только порчу всю картину своей кислой миной — бровки домиком, в глазах печаль, а на душе кошки скребутся. И лучше по этому поводу никому сейчас шуточек не отпускать. Отчего-то чувство юмора меня в такие моменты напрочь покидает. И что теперь делать? Как себя вести? А говорят, что если любишь человека, то готов на все, чтобы он был счастлив. И принимать его таким, какой он есть. А какой он есть на самом деле? Я просто уже запуталась… Алекс то мягкий, веселый и невозможно славный, открытый и безумно обаятельный. Настоящий. И такого я люблю. Хочу его. Он нужен мне. Как воздух необходим, дышать без него больно. А потом вновь презрительная ухмылка и стальные глаза становятся совершенно холодными. Как лед. И всю недавнюю нежность стирает словно ластиком, замещая на заносчивость, жесткость, грубость… А я врезаюсь туда, будто в каменную стену. Не пробиться. Не достучаться. Не получается. Мы словно разговариваем на разных языках, обманутые своими призрачными иллюзиями. И слова жалят, бьют так больно: «Каждый раз, когда тебе захочется выпендриться и показать всем, какой у тебя крутой парень, я должен подставить наши с тобой задницы, твою и мою заодно? Вешаешься на меня и набрасываешься с потрясающей периодичностью! Пользуешься моим к тебе расположением! Выносишь мозг!..» Или еще какая милота. А сейчас я смотрю и не могу понять: это только я так переживаю о случившемся? Это только мне горько оттого, что мы ссоримся, что он так кричит на меня? У меня душа вразгрыз, в клоки, в волокна! А Алекс… беззаботно отбивает биты на ведрах, со своей особой открытой улыбочкой, как будто выдалбливает хорошую размеренную мелодию на туго натянутых струнах моей души. Моих нервов. Словно он мой личный нервомот. И радостно, совершенно беззастенчиво лапается с Дани, хихикает, заигрывает. Я что, неодушевленный предмет для тебя? Без чувств, без эмоций и ощущений? Без умения переживать, волноваться… обижаться? Да, мне обидно. Мне не приятно. И больно. Грустно. Ты вертишь чужими жизнями, как вздумается. Как захочется, как пожелаешь. И даже не понимаешь, словно не осознаешь, что ломаешь, топчешь и разбиваешь вдребезги, на разноцветные осколки. Что ж, значит, это все обман? Игра? И нету никакой связующей ниточки между нами? А может, её и не было, может, я опять все сама выдумала? Но… ведь я вижу, чувствую, что Алекс не такой. Конечно, не такой. Он бы никогда не стал играть в такие игры. Или это снова самообман. Как оказалось, я совсем не знаю его. Все, что я точно знаю, отчетливо понимаю, что пропала, окончательно и бесповоротно. Этого не отменить. Не заменить ничем другим. Я зависима от него, я зависима от этих чувств, я зависима от его глаз. Иногда лукавых и шальных, иногда потемневших, заплатанных чем-то тайным и невозможно восхитительным, а сердце заходится в неудержимом ритме, и воздуха не хватает, что я непроизвольно сжимаюсь, обволакиваемая одновременно и страхом, и столь необъяснимым желанием. Желанием сбежать? Желанием остаться? Просто чистым желанием! Он славный парень, замечательный, но, боже ж ты мой, сколько у него тараканов в голове. Запарок, ненужных пунктиков и заморочек. И борьба с ними неизбежно бьет отдачей по мне, что хочется плюнуть на все и сбежать или встряхнуть его как следует. Взять и сказать: «Я с ума по тебе схожу! У меня ноги подкашиваются, когда ты рядом! Мне не нужно никаких благ от твоего расположения, мне нужен ты! Чтобы наконец поверил. Чтобы не было больше сомнений, недоверия. Есть только ты! Днем. Ночью. Всегда. Правда. Ты в каждой секунде моей жизни, моего существования». А он… А что он? А ему, наверное, плевать. Я для него — лишь очередная забава? Я не хочу быть одной из множества его девок. Не хочу. Мне либо все, либо ничего. Дыхание перехватывает, в голове шумит, а ногти впиваются в ладони. Сердце вырывается из груди, сбегая в кругосветное турне по всему телу. Проклятая гордость или же боязнь оказаться ненужной не позволяет мне сейчас подойти и вплестись ледяными побелевшими от страха пальцами в его большую горячую ладонь, заглянуть в несомненно манящие серые глаза, в которых я почти тону, захлебываясь, с безмолвным ответом на все недопонимания. Может быть, хватит сомневаться во мне? К чему такие сложности? А потом уткнуться носом в его огромное плечище, честно признаваясь: «Ты мне необходим. Чертовски. Я бы хотела, чтобы все было по-настоящему… Ведь нужен мне именно ты, и никто другой. Ведь все на самом деле просто. Все просто. Просто хочу тепло твоего тела рядом, и взгляд твой только на меня, и слова для меня, и чувства. Ведь это все так чудесно. Что без очередной дозы этого допинга мне невыносимо тоскливо». Да… Знаю, я просто сказочница. Но сделать ничего не могу. Да и не хочу больше навязываться. А мне так безразмерно нравилось это ежесекундное умирание, эта закрученная в сердце пульсирующая в бешеном такте спираль. Она билась так, стучала. Этот полыхающий в крови пожар, переливающийся за ребрами и в животе. Эта безумная энергия, плескающаяся плавными волнами от Алекса и возвращающаяся обратно, усиленная в сотни раз. Мне нравилось тянуться к нему еще сильней. Несмотря на собственные страхи и запреты. Несмотря ни на что. Просто погружаться в бездну эмоций, прикосновений, слов, голоса, губ, глаз… Его глаз. Полностью, до самого дна. Никогда раньше другой человек не становился для меня целым космосом. Ведь я видела, я чувствовала, как он смотрит, как разгоняется его сердце, а дыхание рвется от моей близости. От поцелуев, от дарящей друг другу ласки и нежности. Я смотрю в инкрустированные сталью сияющие глаза и дрожу в его руках. Он заботится обо мне, оберегает, помогает. Волнуется. Значит, у него есть чувства… Алекс тоже переживает, я знаю. И так хочется забить на все, попробовать снова, еще раз. Может, в последний раз. Я могу закрыть глаза и ощутить его запах, почувствовать вкус его губ и насладиться теплом разгоряченной кожи. Даже несмотря на то, что нахожусь на расстоянии. Я помню все, впитала и запомнила. Я почти решаюсь, убеждаю себя попробовать. Пока в какой-то момент я не зажмуриваюсь, выдыхая сквозь сжатые зубы все, что наболело, смотрю на него, и болезненно подпрыгивает сердце, до самого горла, а потом ухает обратно. Там, у покрывающейся новой росписью стены, внутри как огнем полыхнуло. Что-то горькое, словно противная микстура. И горячая соль еле сдерживается, порываясь предательски выползти по вискам от нахлынувшей печали. Не может быть! Мне приходится прилагать усилия, чтобы освободиться из липкой хватки душащей лапы, схватившей за горло, и отвести взгляд от милующейся парочки. Вот так все просто? И жестоко… Ну зачем? За что? Зачем ты тогда так смотрел на меня? Зачем целовал? Почему ты ко мне так прикасался? Признавался. Говорил теплые, нежные слова. Улыбался так, что по коже мурашки. А теперь спокойно, без зазрения совести обжимаешь Дани и поглядываешь, смотришь, наслаждаясь произведенным эффектом. Дыхание перехватывает, не получается вздохнуть до тех пор, пока сердце не начинает рваться из груди, а нехватка воздуха чуть не разрывает легкие. Вот так? А я? Как мне тебя понять? Кто же я для тебя? Очередная, да? Слишком резко. Все меняется слишком резко. Если я для тебя лишь развлечение, всего-навсего утеха, то я не готова. Я не хочу. Меня не устраивает. Отхожу подальше, стараясь незаметно помотать головой, чтобы отогнать мелькающие перед глазами картинки стены и двух человек. Не будет у меня сказки, не будет принца! Мой принц слишком сильно заколдованный!