Джессика
Я доплелась до своих последней. Эта инициация меня просто угробит. Вся в тине, грязи, ужасно воняю, устала так, что сейчас просто рухну, а нам еще флаг оборонять. Предварительно съехав на зипе. Наши все на зипе уже катались, а я вот первый раз. И трушу ужасно, но ясно, что нельзя этого показывать ни в коем случае. От недосыпа и усталости последнее время я стала неуклюжей, хотя раньше за мной такого не наблюдалось. И как-то беспокойно, не скажется ли все это на спуске. Вдруг я возьму и выпаду из креплений? Но спуск проходит нормально. Из креплений я не выпадаю, на тормоз нажимаю вовремя, и вообще, вот бы и дальше все было так же гладко. Но не тут-то было. Флаг решили отдать мне, как самому меткому стрелку после Вика. Мои показатели и правда совсем чуть-чуть отличаются от его, но я стала было отнекиваться, в последнее время меня и ноги не держат, и вообще все как-то ни к черту. Мат настоял, чтобы флаг был у меня, но приказал всем вести себя так, будто флаг у Вика. То есть мы должны были изо всех сил делать вид, что мы Вика прикрываем и даем ему возможность прорваться к поезду. Мне было велено держаться рядом с ним — так мы хотели ввести в заблуждение своего противника. Прорыв оказался тяжелым. Победа переходников хоть и была не совсем честной, но придала им уверенности. Нам в свое время не хватило ума расположить на верхотуре контейнеров снайперов, а они учли наши ошибки. Я замечаю троих, кто сидит и отстреливает наших: это блондинка, вроде бы Алексис, голубоглазик и еще один парень, не «мой» рыжик Джон. Блондинка явно следит за Виком, потому что он насилу может высунуться, патроны так и облепляют его, стоит ему оказаться на более или менее открытой площадке. Одно радует: кажется, наш план сработал и они поверили, что флаг у Вика. Я стараюсь держаться рядом с ним, мы уже почти у платформы, когда я… проваливаюсь в какую-то канаву. Она забросана ветками, и я не сразу понимаю, что это ловушка. В канаве мокро, грязно и очень скользко, так что все попытки выбраться заканчиваются полным провалом. От отчаяния я вою, и тут на горизонте появляется большая фигура. Я сначала не понимаю, кто это, а когда понимаю, вою еще громче. Потому что это «мой» рыжик. И думаю, что уж он-то точно меня не отпустит. — Ты смотри, какая рыбка попалась мне в сети, — глумливо начинает он, присев рядом с канавой на корточки. — Видимо, я не ошибся, когда предположил, что флаг именно у тебя! — С чего ты решил, что он у меня-то? Может, он у Вика, смотри, он уже прорывается к платформе, не хочешь его задержать? — Не-а, не хочу. Потому что я точно знаю, что флаг у тебя. Отдали самой неуклюжей клуше, чтобы запутать нас. Я это сразу понял. И следил за тобой. За клушу обидно чрезвычайно. Ничего я не клуша, просто мне трудно, я не высыпаюсь, и вообще… Вскидываю маркер и выпускаю в него патроны, от которых он уворачивается, еще и в ответ стреляет в меня. Вот ведь уродец, что я ему сделала-то? Плюхнувшись в грязь, я просто больше не выношу этого. Во-первых, больно. Во-вторых, обидно за то, что теперь мы проиграем из-за меня, а в-третьих, из-за того, что на меня взъелся парень неизвестно по какой причине. Парень, у которого руки пахнут миндальным мылом и который носит с собой ромашковые салфетки. И вот я сижу в луже, размазываю грязными руками по лицу слезы и проклинаю тот день, когда вообще родилась. — Слышь, Джес, руку давай! Я поднимаю на него глаза, он стоит на коленях возле канавы и протягивает мне руку. Надо бы надуться-отвернуться, но мы сейчас не в том положении, чтобы брезговать помощью. Я протягиваю ему руку, и он одним рывком вытаскивает меня из канавы. — Давай, проваливай бегом, вон уже поезд слышно. Если тихонечко сейчас переулками проберешься, как раз успеешь. — И ты не будешь у меня флаг отбирать? Он закатывает глаза и мотает головой. — Пошла, быстро, пока я, идиот ебаный, купившийся на твое нытье, не передумал! Кому сказал! — рявкает он. А до меня доходит, что он меня отпускает, не будет отбирать флаг и мы, возможно, еще выберемся. Меня вдруг захлестывает такая эйфория, что я с размаху бросаюсь к нему и повисаю у него на шее. — Джо-о-они, спасибо, спасибо тебе! Ты даже не представляешь, что это для меня значит! — Очень даже представляю, это сейчас для тебя будет значить, что ты проиграешь, если ты не перестанешь со мной обжиматься. Беги давай! — говорит, а рука непроизвольно приобнимает меня за талию. Я улыбаюсь и запечатлеваю на его щеке смачный чмок, перепачкав его в канавной грязюке. Хочу вытереть рукой, но делаю еще хуже, потому что руки у меня еще грязнее, чем лицо. — Спасибо тебе, Джон, я этого не забуду! — Я только об одном прошу тебя, Джесси, забудь обо мне вообще, сделай вид, что меня не существует, пожалуйста. У меня от тебя одни проблемы! Тьфу, ну и ладно. Подхватываю маркер и бегу к станции. Поезд уже совсем близко, минута, и он проносится рядом со мной, немного притормаживая перед станцией. Почти всех наших взяли в плен, но ни у кого не обнаружили флага, а я, запрыгнув в вагон, достаю его и начинаю махать, громко оглашая окрестности о нашей победе. И хотя мне очень обидно, что Джон мне наговорил гадостей, все равно, если бы он не отпустил меня, мы бы проиграли. Так что… Ура!***
Не люблю я это время — вечером, когда все наши девчонки идут куролесить и меня с собой тащат, а мне бы чем-нибудь интересным заняться. Не хочется лазить, куда-нибудь все время влипать, а потом на полосе отрабатывать. Хотя если они попадутся, все равно отрабатывать, но я отбрехалась, что болит живот, да и все тело целиком, повалялась в полном одиночестве на кровати… и заскучала. Вот черт, что за настроение, то хочется куролесить, то хочется побыть одной. Решаю пойти в тир. Пострелять никто не даст, но ножи-то покидать можно. В любом случае, хоть какая-то тренировка. В тире по счастью никого нет, и я с упоением предаюсь отработке ударов. Кидаю классически, с хватом за клинок, кидаю по трехмерным мишеням и уже хочу уйти, когда… замечаю, что за мной наблюдают, и довольно пристально. — Привет, — говорю я Джону, а это именно он, — тебе тир освободить? Чего ты так на меня смотришь? — Я не смотрю. — Он сразу же отворачивается и усиленно делает вид, что занимается с гантелями. — Ну как хочешь. — Я хотела уйти, но теперь продолжу. Уходить сразу расхотелось. — Ты хорошо бросаешь ножи? У тебя получается? — Ну, так. — Он пожимает плечами. — На самом деле, не очень. У меня они падают, не втыкаются в мишень, а, ударяясь об нее, валятся на землю. — Это все от неправильного хвата, и, скорее всего, ты рукой дергаешь, когда бросаешь. Покажи, может, можно твоему горю помочь. Джон смотрит на меня исподлобья и тяжело выдыхает. — Слушай, я просил тебя забыть о моем существовании, почему ты мне все время попадаешься на глаза? — Если тебе так неприятно мое присутствие, я могу уйти, конечно, — начинаю я, — но ты меня отпустил на захвате флага, позволил нам выиграть, поэтому я чувствую себя обязанной. Может, если я помогу тебе, мы сочтемся, и я больше не буду сталкиваться с тобой. Я от этого тоже не в восторге, — вру я. А что еще делать? Это так обидно и унизительно, когда тебе парень нравится, а ты ему нет. — Вообще-то, ты тоже не рассказала, что мы нечестно играли, так что мы квиты. Можешь перестать преследовать меня. — Джон, — ну не могу я не улыбаться такой незамутненности, — поверь, у меня и в мыслях нет тебя преследовать. Я просто хочу помочь. Давай, иди сюда, — я задорно улыбаюсь, пытаясь перевести все это в шутливый тон, — покажи, что у тебя не получается! После довольно длительного колебания, когда я уже хочу плюнуть на все и пойти спать, он все-таки подходит. Берет нож и делает замах, отводя руку с ножом, но не отклоняя при этом корпус. — Стой, я поняла, почему! Подожди, Джон! Ты неправильно делаешь замах. У тебя сильная рука, ты вкладываешь много мощности в бросок, а так как замах неправильный, нож летит слишком сильно и его траектория сбивается. Смотри, — я беру нож в руку и отклоняюсь назад, замахиваясь, — видишь, всем корпусом надо посылать нож в мишень, при этом перенос веса тела с правой ноги на левую, вращение корпуса, раскрытие пальцев, тянущееся движение руки, — все это должно быть слитным, подобно всплеску волны. Гармоничная последовательность всех элементов приема, их нерасчлененность очень важна, понимаешь? Давай теперь ты попробуй! Джон замахивается, отклоняя корпус, и резко посылает нож в мишень. Он ударяется об нее и падает. — Вот смотри. — Делаю замах сама и плавно, давно отработанным движением посылаю нож в мишень. — Видишь, расслабленно и последовательно. Перед тем как бросать, расслабь руки, ты очень зажимаешься. Джон делает глубокий вздох, немного трясет руками, отклоняется, но в момент броска все-таки дергает рукой, и нож втыкается, но сразу же падает. — Нет, надо плавнее, без резких движений, очень плавно. — Я беру его руку, а она как стальная, вся перенапряжена. — Ты очень сильно напрягаешься, расслабься! — Я слегка трясу его руку, потом трогаю его плечи, которые тоже очень напряжены. — Так у тебя ничего не выйдет. Сделай глубокий вдох, выдох, потряси руками. Джон, ты чего как деревянный весь? Я встаю у него за спиной. Вот блин, я не могу взять его за запястье, когда у него рука поднята, из такого положения не дотягиваюсь. Достаю только до плеч и слегка их разминаю. Он стоит, молчит, только сопит громко. — Ладно, давай так. Я буду двигаться правильно, а ты будешь повторять все мои движения. Смотри, я встаю вот тут, — встаю перед ним, — ты прижмись к моей спине, возьми меня за запястье, и тогда ты почувствуешь, как надо двигаться. Встаю в стойку, Джон берет меня за руку, а меня просто как разрядом долбает. Не думала я, что на меня его прикосновения будут так действовать. Но теперь уже отступать некуда. Делаю замах вместе с его рукой, старясь как можно дальше отклониться, чтобы показать, как именно это надо делать, и делаю бросок вперед, как можно плавнее. Нож брошен, а он и не думает меня отпускать. Стоит, прижавшись ко мне, замер, держит мою руку в своей. Большой и теплой. Не отпускай меня, Джон. Пожалуйста. — Ну что, теперь понятно? — спрашиваю, наслаждаясь его близостью, его запахом миндального мыла и чуть-чуть — ромашки. Он весь напряжен, как изваяние, стоит и ничего не делает. А потом… Он резко разворачивает меня к себе лицом, держит от себя на расстоянии вытянутой руки, весь пылает от гнева. Что я такого сделала? — Что это за игра такая, Джес? Чего ты добиваешься? — Я показываю тебе, как… — Не ври мне! Я просил тебя забыть о моем существовании? Просил? Какого хуя ты жмешься ко мне, а? Я отскакиваю от него, как же обидно слышать такое. На что я надеялась? Он же просто непробиваемый совершенно и ненавидит всех женщин вокруг. — Давай, вспомни, как я двигалась, и брось нож. Если у тебя получится, может, ты наконец допрешь, что никто не покушается на тебя, а я просто показываю тебе, как правильно выполнять замах. Давай, Джон, я все равно не отстану, пока ты этого не сделаешь. — А если сделаю, ты оставишь меня в покое? — Не сомневайся даже. Бросай, Джон! — Он делает замах, на этот раз нормально отклонившись. — Плавнее, и не разбивай этапы броска, а делай их все вместе, в связке. — Кажется, слово «связка» было самое понятное, потому что парень на редкость сплоченно все делает, и нож втыкается самую малость левее центра мишени. Четко. — Вот видишь. Мне от тебя ничего не надо, Джон. Он стоит, глядя на меня еще какое-то время, разворачивается и уходит, ни слова мне не говоря. Сказочный придурок.