В прятки с Бесстрашием

Алексис

      Целый клубок эйфории и чего-то невообразимого, но несомненно прекрасного раскручивается в моей душе. Наверное, восторг, воодушевление и радостное ожидание неимоверного праздника. Все Бесстрашные сегодня в приподнятом настроении, веселые, взбудораженные, счастливые, а я вообще, как маленький ребенок, ожидаю это грандиозное и загадочное торжество, подпрыгивая в предвкушении. И ведь никто не рассказывает, что там такое намечается!       Анишка, коза ушастая, только хитро сверкает глазками и обещает, что я охренею от удовольствия. Даже болтушки Грейс и Хейли не сознаются, сказав, что это негласное посвящение в Бесстрашные. Пойти пытать Вика я не рискую, а то он и так постоянно таинственно ухмыляется, глядя на нас с Алексом.       Кстати, и куда Алекс опять запропастился? И так весь день его не видела, страшно соскучилась, а он снова куда-то удрал, бросив своих детищ на Мата. Вот-вот кончится последняя тренировка и можно будет отправляться наряжаться. Дани скачет по всей площадке, уповая на то, что надо обязательно явиться на вечеринку во всей красе и в полной боевой раскраске. Мы с Фокси только отмахиваемся.       — Ну конечно, вы то уже отхватили себе парней, — обиженно тянет Дани, складывая гантельки на законное место. — А я так неприкаянная и шарахаюсь по всей Яме в поисках какого-нибудь красавчика.       — Ой, ладно, не скули. Ты же у нас красотка! — успокаиваю ее, мотая головой по сторонам, выискивая Алекса. — Тебе стоит только свистнуть разок, как полфракции парней набежит.       — Ага, а за ними их подружки, — печально хмыкает она, отмахиваясь и явно все еще дуясь на Ани.       Ну да… На днях Нишка, прилетевшая к нам спальню пошушукаться, чуть не нащелкала ей по носу и пообещала, что у той от натуги поперек жопа треснет, когда Дани решила так опрометчиво высказать при ней свою симпатию к Кевину, который сейчас в Эрудиции. Нишка нервничает и из-за Кева, и из-за того, что с Джимми так вышло, однако это ей совершенно не мешает втихоря сбегать из Бесстрашия к Гилмору.       Наконец, тренировка закончена, неофиты потихоньку расходятся в общагу, а я иду искать Ани. Интересно, она сегодня будет присутствовать на посвящении или опять удерет, пока все старшие отвлекутся? Не могу поверить даже, что первый этап инициации позади, но впереди нас ждут пейзажи страха.       Как же это будет? И сколько у меня окажется этих страхов? Наверное, по полной. А еще ехать на полигон к лидеру! Блин, вот это уже реально боязно. А если я разнервничаюсь, стану демонстративно мазать и не смогу подтвердить свои навыки? Так, не думать об этом, все будет в порядке…       — Если тебе что и поможет, так это лоботомия. Что ты до меня доебался? Шел бы ты своей дорогой… — Из соседнего коридора слышится знакомый голос. Алекс! С кем он там ругается? Я подкрадываюсь и осторожно выглядываю из-за угла, а сердце ухает в самые пятки. Кажется, тут намечается заваруха! Около десяти человек медленно обступают Алекса, а стоявший в сторонке парень гадко выплевывает:       — А ты не волнуйся, Алекс. Нет свидетелей — нет проблем. Откуда лидер узнает, что я что-то сделал, если ты ему уже не сможешь ничего рассказать? А?       Черт возьми, черт! Они что, его убить хотят? Суки. Алекс, конечно, хороший боец, но их намного больше. Воздух с присвистом уходит из легких, дыхание срывается. Желудок скачет к горлу и проваливается на самое дно, а ноги уже несут меня в Яму, за Матом. Страшная, густая паника заливает мозг. Влетаю в тренажерку, словно за мной черти гонятся, подбегаю к инструктору, что-то объясняющему Стену и Уеллнеру, качающим штангу, а вместо слов вырывается только сиплое эхо. От отчаяния я просто дергаю его за руку, пытаясь утащить за собой.       — Ты чего? — удивляется Матиас, вглядываясь в мое лицо серьезным взглядом. У него куда больше самообладания, чем у меня.       — Плейсед, твою мать, ты совсем ебанулась? — недоуменно вопрошает Джон, глядя на меня глазами-блюдцами. — Случилось чего?       — Та-а-ам… Мат, скорее! Там Алекс! А их много! — Конечности у меня мелко трясутся, и я хватаю воздух ртом. Соберись немедленно! — На Алекса напали, там, в коридоре. Ну, живее! — выговариваю я, уносясь обратно, а ребята, не сговариваясь, бегут за мной.       — Вот ты где, — выскакивает откуда-то Ани, врезаясь в меня. — Где ты шляешься, ведь мы договаривались… А вы куда?       Договорить я ей не даю, молча ухватив за локоть и потянув следом. Вскоре становятся слышны звуки драки, Мат и ребята, проскочив вперед, бросаются на шум. Мы с Анишей сворачиваем в другой тоннель, перед нами предстает вся картина потасовки.       Несколько ублюдков лежат на полу, поверженные. Но все мои нервы натянуты, прикованы, взвинчены только одним: Алекс в крови, и у него на шее удавка. Перед глазами все плывет, звенящая тишина заливает слух, а пульс отрубается. Джон, Майли и Матиас быстро укладывают оставшихся нападавших, Ани же, громко вереща, выудив из голенища нож, приставляет острое лезвие одному уроду к горлу. Поверженные Бесстрашные, которым повезло остаться в сознании, улепетывают с места побоища, сверкая пятками, да и те, кто в себя приходит, стараются отползать как можно дальше от эпицентра.       Я подскакиваю к Алексу, только бы все с ним было хорошо… Лицо в крови, на виске порез. Он откашливается — видно, горло все же сильно перетянули. Голос хриплый, костяшки на руках сбиты, нос разбит. Красный сироп заливает ему лицо; выудив салфетки, пытаюсь остановить кровотечение. Да что же это такое, ну как так? Чего им от него вообще понадобилось? Хороший мой… потерпи, главное, что успели. Душа возвращается из пяток на место от спасительного облегчения. Боже мой! Он живой, и странно так думать, ведь мы здесь… дома, в безопасности! Во всяком случае, так казалось. Салфетка практически моментально пропитывается кровью, порез достаточно глубокий. Вот сволочи, прибить вас за это! У меня все поджилки теперь трясутся только от одной мысли, что они могли ему навредить. Глубокий вдох… Нужно брать себя в руки.       — Алекс, тебе бы в лазарет. — Вытерев кровь с его лица, осматриваю рану. — Висок надо бы зашить.       — Это потом, сейчас мне надо выяснить одну вещь, — безалаберно отмахивается он, направляясь к Ани, все еще держащей парня, придавливая того коленкой в области груди. Забирает у нее нож, отогнав девушку в сторону, и нависает над притихшим уродом. Серый стальной прищур, щека чуть дергается. Командир в гневе… — Слышь ты, ублюдок, ты совсем страх потерял? Ты меня убить вздумал? Или тебя послал кто?       — Отсоси мне на параше, Алекс. Ты можешь прирезать меня сейчас тут, я вообще тебе ни слова не скажу, — буквально выплевывает придурок. Он явно непроходимо глуп, раз смеет злить и так очень раздраженного Алекса…       — Скажешь, не денешься никуда, ублюдок. Красавца из тебя сделаю, даже не сомневайся.       Алекс многообещающе ухмыляется, выражение его лица не обещает ничего хорошего. Ухватив парня за куртку, он пересаживает его к стене, а в широкой ладони хищно сверкает блестящее лезвие ножа. Парень с недоумением и явным страхом во взгляде следит за рукой командира, хоть и пытается хорохориться.       Одно короткое, молниеносное движение руки, и стальное лезвие рассекает влажный воздух, оставив на скуле нападавшего тонкий порез… неглубокий вроде, но пересраться тому хватает. Практически садомический визг разрывает пустую тишину, ввинчиваясь в мои уши. Маленькие капельки густой крови пунктиром выступают на поверхности кожи, сливаясь в один темный ручеек, и медленно сползают на шею, где загнанно трепыхается тонкая венка. Боже… Мне становится так жутко, что не удается даже глотнуть воздуха. Я зажмуриваюсь, потом открываю глаза, стряхивая тупое оцепенение и пляшущие круги перед глазами.       Алекс продолжает расспросы под верещание придурка, мотающего головой из стороны в сторону. Все стоят и смотрят, даже не шелохнувшись. Матиас, сложив руки на груди, наблюдает за допросом, чуть склонив набок голову. Ани плечом подпирает стену, пиная ногой по бессознательному телу одного из валяющихся здесь урода. Стен и Джон вообще сидят на каменных выступах, устроившись практически с удобствами и спокойно разглядывая стонущего парня. Одной мне, что ли, страшно… Да так, что тошнотворный ком подкатывает к глотке. Слабовата я для такого зрелища, мне не по себе. Я понимаю, что они виноваты, но… Черт подери. Как бы в обморок тут не шлепнуться…       Этому уроду рассказать бы все пока спрашивают по-хорошему, но он продолжает выпендриваться, и в ход идут уже серьезные меры. Пока главарь молчит, затравлено поглядывая на расписанное собственной кровью лезвие ножа, Алекс быстро прихватывает его за ухо, еще один взмах стали надрезает мочку нападавшему, а потом темные коридоры наполняются воплями страданий, что у меня волосы встают дыбом, а краска отливает от лица. Командир медленно тянет орущего вверх, за кусок болтающейся плоти, а тот смотрит на него с опаской невидящим взглядом и надрывно воет…       Медный запах закрадывается в ноздри, кровь заливает кляксами его шею, плечо, марая черные одежды… Вой тягучий, страшный, что сердце замирает, а по лопаткам ползут бисеринки пота. Я ничего не слышу, вся реальность будто зависла в густом глицерине, как немое кино… Его лицо блестит от пота. Дышит загнанно, рывками. Боится. Где ж твоя храбрость, а? Как толпой нападать, так страшно не было…       От нахлынувших эмоций у меня горят щеки огнем, а кожу на руках аж стягивает мурашками. Да, Алекс делает то, что никак не вяжется у меня в мыслях с нормальной жизнью. Хотя даже и не знаю, будет ли она, эта нормальная жизнь, ведь впереди война… И прекрасно понимаю, что нет там места жалости и нас никто жалеть не станет… Либо мы убьем, либо нас. Знаю, какие ужасы он уже успел повидать и пережить за то время, что находился на периметре… И меня успокаивает то, что у него нет в глазах никакого упоения или удовольствия от того, что он пытает человека, пусть тот и заслужил сполна свою участь. Он словно делает только то, что нужно делать в такой сложной ситуации, как будто выполняя свой долг или тяжелую работу, но никак не наслаждаясь властью над жертвой.       Осторожное прикосновение выдергивает меня из прострации, что я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Нишка пытается увести меня куда-то, тихонечко шепча на ухо:       — Лекси, пойдем со мной, ко мне… — елейно тянет подружка сладеньким голосочком.       — Никуда я не пойду, Аниша, я тут буду! — Резко обрываю все попытки сплавить меня в сторонку. Ага, щаз, разбежались!       Алексу, видимо, это не нравится, он недовольно смотрит пристальным взглядом с отливом гранита, слегка морщится, качает головой и отправляет Стена и Джона восвояси, чтобы не подставлять их под удар. Ну и меня заодно. Но Джон отказывается уходить, награждая заковыристыми матерными эпитетами ноющего парня, Алекс отчего-то бросает на Уеллнера удивленный взгляд и возвращается к допросу. Мальчишка, еще не осознавая всей серьезности своего проступка, только злит командиров еще больше и не торопится расставаться с известной ему информацией.       Мат отлепляется от стены, подходит и начинает уговаривать парня не валять дурака, а по-хорошему, пока еще цел, рассказать нам правду. Но он молчит, делая круглые глаза, его грязное лицо всё покрыто испариной, он пытается сцепить зубы, а потом плюёт своей кровью, залившей его рот.       — Идите вы все нахуй, ублюдки, вы ответите еще за это. Когда твоего папашку посадят на елду, вот тогда и поговорим мы с тобой… — отчаянно голосит придурок.       Злость берет… что в глазах темнеет. Зря. Ох, зря он это сказал… Короткий удар в лицо, звук рвущейся плоти, словно с треском расползается мокрая тряпка, и жуткие крики нестерпимой боли плескаются в вибрирующем от напряжения воздухе. Ледяная волна пробегает по моему позвоночнику, сжимаю дрожащие пальцы в кулаки. Господи, не обмочиться бы… Смотреть на визжащего Бесстрашного противно, неприятно… и жалко. Хотя какой он Бесстрашный? Мразь. Обычная мразь…       Алекс начинает уже не на шутку злиться, но Матиас предостерегающе замечает, что парень слишком громко орет и это становится уже опасным. Итон резко выбрасывает руку вперед, раздается тихий хруст сломанной кости, аж оскомина на зубах… Наконец, ублюдок заканчивает и так слишком затянувшийся концерт несознанки. Надо ли удивляться, что описанный парень, что заказал банде избить Алекса был никто иной как Громли!       Ну a кому это еще из переходников могло понадобиться? Вот ублюдочная паскуда, решил отомстить… Блядь, да я сама тебя пришибла бы за все, что ты сделал. В груди начинает печь от горечи и ненависти, влага застилает взор. Только не ныть… не ныть.       Улеллнер заворачивает очередной матерный пассаж, вызвав у меня нервное подхихикивание своим красноречием, Алекс с Матом размышляют, что делать с предателем и вмешивать ли в эту ситуацию лидеров, но приходят к выводу, что Громли как и обычно от всего отбрехается.       — Если вот этот парень подтвердит, что Громли его нанял, перед лидерами, то тогда он не отвертится. Надо его привести в себя и узнать, как его зовут. — Я вдруг вспоминаю, что собиралась посягнуть на лавры юриспруденции, подав свою идею, как можно прищучить эту сволочь законно.       Сперва ребята пытаются привести в сознание уродца, но не добившись от него никаких телодвижений, Мату приходится самому тащить парня в лазарет, может, там его очухают.       Паскудыша оставляем на милость доку. Приходится изрядно посопеть, надувшись, чтобы обязать Алекса позволить осмотреть свои увечья. А он только ухмыляется, пока его врачуют. Ну вот что за бедокур такой, безалаберный! Ведь больно же, небось и по ребрам наловил неслабо, но ведь ни за какие коврижки не признается. И выпытывать бессмысленно — будет храбриться, отмахиваться и врать. Пф-ф, засранец самоуверенный. Вот так характер! Главное, что с ним всё в порядке.       — Алекс, может, тебе обезболивающего нужно? — наседаю я, но он отнекивается, выдавая свою фирменную улыбочку. — У тебя ничего не болит?       — Да не надо мне ничего, что ты раскудахталась? Чему там болеть-то, так, пара царапин…       — Ну да, царапины. Ему висок рассекли, а он — плева-ать, царапина! — недовольно ворчу, снова разглядывая заклеенную рану, осторожно оглаживая ее пальцем. Скоро подействует регенерация, но тонкий шрам останется. — Точно не болит? — Усиленно отбивается, наверняка врет. Хороший мой. Такой большой, сильный. Выносливый. Настоящий бесстрашный воин.       — Давай, Лекси, нам пора идти собираться. Скоро начнется посвящение неофитов. Сколько тебе понадобится времени, чтобы через час ты была готова? — смеется Алекс, выталкивая меня из лазарета, и, взяв за руку, ведет в общагу.       — А ты мне расскажешь о том, что там хоть намечается? И почему все молчат, словно партизаны? Никто не сознался из урожденных… Ну, хоть намекни, интересно же.       — Что, и Анишка не растрепала? — удивляется он. Мотаю головой, заглядывая в хитрющий прищур стали. — Тогда это будет сюрприз. Могу лишь пообещать, что тебе понравится.       — Ох, Алекс, может, хватит на сегодня сюрпризов? Я еще после этого не совсем отошла. — Показываю рукой в направлении лазарета.       — Сильно испугалась?       — Нет, не испугалась. Просто зрелище, когда в живого человека тыкают ножом… не самое приятное, — покаянно бурчу, подтягивая к себе его подбитую руку, и легонько целую ссадины.       — Я не хотел, чтобы ты это видела, — внимательно посмотрев на меня, говорит Алекс. Знаю, солнце, знаю… Но и жизнь тут не сахар, рано или поздно я и не такое увижу.       — Понятно, что солдатам приходится иногда делать так. — Вздыхаю я и поднимаю на Алекса взгляд. — Главное, чтобы ты не получал от этого удовольствие.       — Я получаю удовольствие совсем от другого, детка, и ты знаешь, от чего. Точнее от кого. — Он перехватывает меня рукой за талию, притягивая к себе, и мягко целует в ушко. Теплая волна окутывает с головой от его прикосновений, заставляя подрагивать всем телом…       — Скажи мне. Я хочу это услышать, — тихонечко мурчу, прижавшись к крепкому плечу.       — От тебя. От твоих поцелуев, от твоих объятий, от прикосновений, от нежной кожи, от губ, шеи… И всего того, что ниже…       Его губы накрывают мои, затягивая в дурманящий поцелуй. Сильные руки теснее прижимают к себе. Обнимаю его за шею, глажу подушечками пальцев по щеке. Меня затопляет всепоглощающий восторг наравне с бескрайней нежностью. Рядом с ним я теряю голову. Только с ним мне тепло и спокойно. Только с ним я живая. Живая. Снова обвожу его заклеенную рану, медленно спускаясь к чуть припухшей каемке губ, и он ловит мои пальцы губами, а глаза начинают темнеть. Так, стоп, иначе мы никуда сегодня не пойдем!