В прятки с Бесстрашием

Джессика

      Сознание возвращается стремительно, как будто просыпаешься. Последнее, что я помню, — это отчаянный взгляд Джона, а потом темнота. Ни боли, ни какого-либо недомогания я не чувствую. Единственное, что раздражает, так это явно набирающий обороты скандал, который происходит в непосредственной близости от меня.       — …яйца тебе оторвать, ясно?       — Уеллнер, причем здесь я вообще? Не я придумал все это и правила установил! И Громли я не мог не допустить, он официально перешел на следующий этап.       — А это как могло произойти, если все его рейтинги были пересмотрены?       — Вот так, не такие уж они были и маленькие, эти его рейтинги. Несмотря на пересмотр, их хватило, чтобы перейти на следующий этап, и я ничего не мог с этим сделать.       — Алекс, Джон прав, то, что произошло, исключительно твоя вина, ты мог это остановить и не остановил.       — Да, я мог это остановить, но тогда к Джону навсегда бы прилепилось кличка «трус», об этом ты мечтала, Лекси?       — Ты сам мне говорил, что неважно, кто и что говорит, главное, что ты чувствуешь. А ты стоял и смотрел, как Громли убивает Джона. Это уму непостижимо.       — Постигни одно: если ты еще раз когда-нибудь замахнешься на кого-то моим ножом, я тебя больше останавливать не буду, хлебнешь суда по полной…       — Не могли бы вы прекратить орать у меня над ухом? — пытаюсь я остановить поток брани. Присутствующие сразу же затихают и синхронно поворачиваются в мою сторону. Алексис подходит и присаживается на краешек моей кровати.       — Джесси, как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?       — Нет, только слабость, да и она проходит. Я ведь из ренкапсулы? Насколько все плохо было?       — Под лопатку нож попал, — бросив короткий взгляд на стоящего чуть поодаль Джона, отвечает Лекси. — Чуть ниже сердца прошел.       — А этот псих где?       — Он в карцере. Не волнуйся, тебе ничего не угрожает.       — А как он вообще оказался среди нас? Он же больной на голову!       — Он удачно маскировался. Ну что, — она настороженно смотрит, — ты правда нормально себя чувствуешь?       — Лекс, человек после ренкапсулы становится как новенький. Не надо так переживать. — Алекс подходит и возвышается надо мной, как гора. Он так смотрит на Алексис, что мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Ну надо же. Сердце нашего ловеласа покорила хорошенькая блондинка. Вот только надолго ли?       — Алекс прав, не ругайся на него. — Выгораживаю его: не хочу, чтобы они из-за меня ссорились. — Со мной, правда, все хорошо, но я хотела бы побыть одна.       — Пойдем, Лекс. Джесси, как придет в себя окончательно, сама доберется до комнаты. Ей нужно отдохнуть. Пойдем, Джон.       — Вы идите, я вас догоню. — Джон кивает им и переводит взгляд на меня. Не хороший взгляд, недобрый. Сейчас скажет гадость. Мне уже заранее обидно. — Ну, и что ты устроила, а? Как это понимать?       — Джон, я действительно хочу побыть одна. Не надо ругаться, голова немного кружится. Оставь, пожалуйста, свое возмущение и свой гнев при себе. Я уже поняла, что ты от моих действий не в восторге и хотел бы никогда меня не знать. Я, кстати, не просила тебя вставать к мишени вместо меня.       — Конечно, ты же не знала, что это за мудоблядский урод, а я знал. Он так несказанно обрадовался, что я подумал, не подсунул ли он Алексу эту бумажку как-нибудь в обход этой дурацкой лотереи… Ему все равно, кого убивать. Он хотел отомстить не тебе или кому-то конкретному — он хотел отомстить всем.       — Ну и зачем за меня, такую никчемную, подставляться? Ну, вот ранил бы он меня, засунули в ренкапсулу, и все нормально…       — Вот и я хочу у тебя спросить, если у вас есть эти ебаные капсулы, какого хера ты стала бросаться на ножи и закрывать меня собой?       Я поднимаю на него глаза и сразу же опускаю взгляд. Если человек чурбан по жизни, то тут и думать нечего. Что тебе сказать, Джон? Что ты мне очень сильно нравишься и мысль о том, что тебе может быть больно, угнетает меня физически? Оно тебе надо?       — Я не хочу об этом говорить, — отвечаю ему и сажусь на постели. Голова еще немного идет кругом, но уже вполне сносно. — Как твоя рука?       — Нормально у меня все с рукой. Вопрос в том, где была твоя голова… — выходит он на новый виток обвинений.       — Джон, заткнись уже, достал ты со своими претензиями. Получилось как получилось. Тебе нет необходимости сейчас тут находиться. Тем более я пойду уже к себе.       Я в длинной больничной рубашке, и мне очень интересно, где моя одежда? Оглядываю комнату, замечаю свою футболку, висящую на стуле, а под ней и джинсы, наверное. Поднимаюсь, чтобы одеться, и вдруг пол начинает как-то очень стремительно приближаться. И, скорее всего, я бы упала, если бы меня не поймали сильные руки.       — Джес, ты меня когда-нибудь с ума сведешь своей способностью падать на ровном месте. — Джон поднимает меня. И не отпускает, держит меня за локти и смотрит сверху вниз. А я так боюсь поднять на него глаза и понять, что он просто насмехается надо мной. Ему не нужно это все, я его понимаю. И не буду навязываться и выпрашивать ничего. Пусть все так и остается. — Ну что, перестала голова кружиться? Можешь стоять?       — Джон… Отпусти меня и не трогай больше.       Он глубоко вздыхает, отпускает меня и отходит на шаг. Я беру одежду и отправляюсь в соседнюю палату. Одеваюсь, стараясь не торопиться, но, вернувшись в палату, обнаруживаю, что Джон уже ушел. Ну, может, оно и к лучшему. Вот только почему-то горло сжимает удушающий спазм и на глаза сами собой набегают слезы. Неужели я такая никчемная? Да понятно, что ему всё не нравится, и жизнью я, конечно, не особо рисковала, но… Все равно. Как-то так он убежал и ничего не сказал даже, кроме упреков.       Глубоко вздохнув, стараюсь выкинуть из головы большого и неумного «рыжика» и плетусь себе. Девчонки встречают меня в коридоре нашей общаги, налетают, принимаются обжимать и тискать, спрашивать, как я, и все такое, а мне просто хочется прилечь.       — Ну иди, — хитровато улыбаясь, косится на меня Хейли, — отдыхай… Тебе помощь точно не нужна?       — Нет, все хорошо.       Недоуменно на нее поглядывая, я прохожу в нашу комнату. Она тонет в полумраке, свет я не включаю. Сажусь на свою кровать и не сразу понимаю, что это такое валится на меня с моей подушки. Приглядевшись и увидев, что это, слезы обиды сменяются на глупую и идиотскую улыбку.       Рука сама, совершенно непроизвольно, цапает небольшой букетик… ромашек. Как? Когда? Откуда? Сие остается неведомо, но… С ума сойти, как же приятно. Они совсем свежие, как будто вот только что росли на огромном лугу Дружелюбия, еще хранили аромат солнца, лета и трав. Я зарываюсь в него лицом и моментально чувствую мягкий и нежный запах, как от его рук, не хватает только терпкого миндаля. Невозможно поверить, даже не знаю, что и думать, как это все охватить. Неужели он все-таки… Не может быть.