Алекс
До конца дня мы гуляем, дурачимся, знакомимся с огромным количеством Бесстрашных, перед ужином даже сходили на тренировку, потому что Лекси заявила, что соскучилась по Яме. Быстро она прониклась, думаю я, ухмыляясь. Так Бесстрашными и становятся: сначала не могут жить без тренировок, потом без Ямы, а потом… В ваших венах течет Бесстрашие, с небольшой примесью крови. И я как могу, стараюсь не думать о встрече с отцом, потому что понимаю — ничего хорошего из этого не выйдет. Лекси видит мою нервозность, пытается меня отвлекать всеми доступными способами, но как не оттягивай неизбежное, оно все равно случится — писк коммуникатора, оглашающий, что отец вызывает меня к себе, обрывает нашу возню с близнецами недалеко от спортивной площадки. — Значит так, бойцы! — со всей возможной в данной ситуации серьезностью, смотрю на шкодливые рожицы братанов. — Слушай мой приказ по гарнизону. Оставляю вам Лекси под вашу личную охрану и защиту! Приду, спрошу по полной! Приказ ясен? — Так точно, командир! — лихо включаются в игру мальчишки, вытягиваясь в струнку. — Солнце, ты к лидеру идешь, да? — Лекси тревожно смотрит на меня. Пф-ф, тоже мне, нашла из-за чего волноваться! Хотя… Кого я обманываю? — Да, он звонил, пора идти на ковер, сдаваться, — подмигнув, коротко прижимаю ее к себе и подталкиваю к близнецам. — Детка, не волнуйся ты так, всё будет в порядке, вот увидишь. Иди, Рич и Трой познакомят тебя с нашей бандой. Я сразу же тебя найду, как поговорю с лидером. Ну, — гаркаю я мальчишкам, — чего встали, берите Лекси и марш отсюда, играть. Никогда еще коридор жилого корпуса не казался мне таким мрачным и коротким. Я стучу в дверь его комнаты, чувствую пятой точкой, что меня сейчас будут бить. И может быть даже ногами. — Давай, заходи уже, хватит кота за яйца тянуть! — рявкает отец, а я стараюсь прикинуть: Эшли там или нет? С одной стороны, хотелось бы, а с другой… нам надо наедине поговорить. Я толкаю дверь и сразу ощущаю запах сигаретного дыма. Последнее время отец старается не курить, и если такое дело, значит, все серьезно. — Ну. И что ты можешь сказать в свое оправдание? — Вот это охуенно просто, — моментально начинаю злиться я, — не успел зайти, уже надо оправдываться. — Алекс, ты вообще хоть когда-нибудь думаешь, что ты, блядь, творишь? — отец явно старается изо всех сил держать себя в руках, но поднимающееся раздражение холодной сталью блестит в его глазах. — Я попросил тебя всего лишь провести инициацию! Я не давал тебе невыполнимых поручений, я просил четыре месяца потренировать неофитов, без инцидентов и драк. А у тебя что? — А что ужасного произошло? — пожимая плечами, стараюсь не отводить взгляда и говорить спокойно. — Инициация идет, неофиты тренируются, моя личная жизнь никого не ебет! Что не так-то опять? — Как вышло, что во время посвящения оказалась ранена урожденная неофитка? — Мальчишка-переходник, с ним проблемы, у него в крови нашли допинг и пересмотрели его результаты, он хотел отомстить. Сговорился с Билли, тот помог ему организовать покушение… — Опять этот Билли? — раздраженно хмурится отец. — Ну, а ты? Зачем ты допустил его до посвящения? Ты не мог его в лазарет отправить? — Я отправил и был уверен, что он там пролежит, но он оправился и вышел… Есть вещи, которые невозможно предвидеть. Отец поднимается и отходит к окну. — Хороший командир предвидит все, Алекс. Как ты собираешься во время боевых действий командовать, если ты такие элементарные вещи не можешь просчитать? — Хуевый из меня командир, значит. Что я еще могу сказать? — очень приятно разговаривать со спиной. Всегда так — если что не по его, он даже вздохнуть не даст, припечатает и разговор закрыт. — Девку чуть не угробили, Яму разворотили, меня завалили анонимками, что неофитки оказывают тебе интимные услуги за рейтинги. Алекс! Поставь себя на мое место! Как мне еще до тебя достучаться? — У меня все под контролем, ничего девице бы не было… — А если бы ранение было смертельным? И она умерла бы на месте? — Если бы посвящение было полностью безопасным, оно бы не было посвящением. И, между прочим, не я придумал швыряться в живых людей ножами! Отец резко оборачивается, и я понимаю, что задел его. Никто точно не знает, что произошло во время той самой инициации, когда познакомились мои родители. Ходит много легенд, которые обрастают всякими фантастическими подробностями, но ни мать, ни отец никогда не распространяются об этом. Эрик смотрит на меня злобно, у него явно внутри все бушует, но он позвал меня сюда не для того, чтобы обмениваться любезностями. — Алекс, обстановка сейчас накалена до предела. Меньше чем через два месяца мы наступаем. Нападение на Искренность — демонстрация полного пренебрежения к нашим силам. Действительно ли у них такое вооружение, что плевать они хотели на нашу армию, или это блеф? Это мы, как ты сам понимаешь, узнаем только во время атаки. Мы бросаем людей в неизвестность… Ты нужен будешь в качестве командира! А у тебя детство играет пониже пояса! Непростое время сейчас. — Мне это понятно, — дробно проговаривая отдельно каждое слово, тихо говорю я. — Все идет по плану. Переходники быстро учатся, урожденные на высоте. Стычки между Бесстрашными всегда были, есть и будут, и никакие… — За стычки в военное время — трибунал, — рявкает отец, хлопая ладонью по столешнице. — И не говори, что ты не знал этого. Любая драка, особенно с поножовщиной, это недопустимая вещь. Кто спровоцировал драку? Только честно, скажи мне, Алекс? Ты или Билли? А вот тут наступает время взвешивать каждое слово во избежание коллапса. Ладонь привычным движением проходится по затылку, и так не вовремя чешется правая бровь, где раньше было колечко. — После того как я посадил переходника, ранившего девушку, в карцер, Билли встал посреди Ямы и произнес спич о том, что я сделал это незаконно. А когда я уличил его в обмане и сговоре, с целью ранить жертву, он не нашел ничего лучше, чем ударить мою девушку. С этого все и началось. Отец опускает голову, и от досады голос его звучит ниже. — Значит, все-таки ты… — Да, если ты считаешь, что я неправ в такой ситуации, то ты тоже можешь дать мне по роже, но я от своего не отступлю. — Мне почему-то казалось, что он в кои-то веки будет на моей стороне. — Билли нарывался, отчаянно и нагло! Это кто хочешь может подтвердить! Он ударил Алексис, спасибо, что я вообще не убил его там, на месте. — Мне кажется, ты чрезмерно увлекся этой девицей, Алекс, — хмуро глядя на меня, тянет Эрик. — Ты не думаешь, что все слишком далеко заходит? — Что далеко заходит? То, что я дал по роже парню, ударившему мою бабу? А ты что, поступил бы иначе? — буря самых разнообразных чувств сплетается в душе. Что он, не понимает? Будто он в молодости был лучше! Уверен, что он не меньше моего хуевничал… — Алекс, ты забываешься! Не сравнивай, будь добр, хрен с пальцем! — Билли мудацкий ублюдок! — мой голос все становится все громче, я понимаю, что меня несет, но остановиться я уже не в состоянии. — Я не мог просто стоять и смотреть, как он избивает мою девушку! Да и все, кто в Яме находился, они бы меня просто не поняли, ведь все знают… — Вот как! Значит, все знают, что ты трахаешь неофитку, и ты еще хочешь, чтобы у тебя не было проблем?! А заодно и у меня! Алекс, это запрещено! А ты, никого не стесняясь, обжимаешься с ней при всех! — А ты никогда не думал, что я могу испытывать в девушке что-то больше, чем просто влечение? Ты, что же, считаешь, я неспособен ни на что серьезное? — Пока я от тебя серьезных поступков не вижу. Одно ребячество. Зачем ты нарываешься? — Да кто придумал эти идиотские запреты? — Я чувствую, что гнев начинает затапливать меня и туманить голову, но это уже необратимо. — Отец, зачем, скажи? Тебе интересно придумать противоестественные законы, а потом смотреть как люди прыгают на одной ноге, стараясь соответствовать? Мне нравится эта девушка, очень нравится, почему я должен прятаться с ней или отталкивать ее от себя, только потому, что у кого-то проблемы с головой? — Бесстрашный не может позволить чувствам взять верх над долгом! Это тебе понятно? У нас война впереди, а ты развел тут непотребное блядство… — Вот именно! Вот именно, блядь! — Обе мои ладони с оглушительным стуком опускаются на столешницу, я опираюсь на нее и встаю на ноги. — У нас война впереди, может, мы все доживаем последние дни, я встретил просто охуенную девушку и должен от нее отказаться только потому, что ты придумал эти дурацкие законы? — Эти законы не я придумал! И Бесстрашный не должен так говорить! Алекс, разве я этому тебя учил? Бесстрашный верит в победу! Не «если мы победим», а «когда мы победим»! И не смей такое пиздануть неофитам! Не смей мне боевой дух у молодняка подрывать! — Ты это тем детям расскажи, которых мы с кольев снимали в Бернеме! Тем пацанятам, которые у меня на руках погибли, а они такие же были, как близнецы, того же возраста. Ты пойди это их родителям расскажи, разорванным гранатой на глазах у своих детей! Им расскажи свою шнягу, что мы должны верить в победу… Я стою напротив отца, глядя прямо ему в глаза. Он взгляд не отводит, но я вижу в нем потаенную боль. Знаю, что ему все это тоже нелегко дается и он многое видел, но сейчас не могу адекватно воспринимать действительность. Все поражения последних недель, все переживания, ожидание и неизвестность, все сплетается в один большой ком боли. И мне срочно надо этой болью с кем-то поделиться, иначе я просто лопну. — Алекс… — начинает было Эрик, но я уже мало что соображаю… — Да, я мудак и гандон, и позволь мне таковым остаться до конца! Если мне нет места в этом мире, пусть так и будет. Но свои последние дни я хочу прожить так, чтобы умирать было не обидно! — Это не может говорить мой сын, — презрительно выплевывает отец, чуть приподнимая верхнюю губу. — Я тебя не так воспитывал. — Что выросло, то выросло. Я старался, как мог, старался соответствовать, да только понял, что бы я ни делал, тебе не угодить никогда. И я понял, что срать я хотел на все это! Если бы ты только знал, как меня задолбали постоянные подъебки, насчет того, что я лидерский сынок, будто это какая-то высокая честь, блядь! А это проклятие! Да лучше бы я как Билли, в интернате рос, чем так… — А ну, рот свой поганый заткни! — кажется, Эрик по-настоящему разъярен, но мне в данный момент на это совершенно наплевать. Я готов и по роже получить, и вообще свалить и с полигона, и из фракции, чем терпеть постоянный придирки. — Ты соображаешь, что несешь? Я жизнь положил, воспитывая из вас достойных Бесстрашных, а ты делаешь все, чтобы доказать обратное, так получается? Только потому, что тебе твой статус не нравится? Требования к тебе слишком высокие? Ты ввязываешься во всю эту хуйню, наплевав на военное время, чтобы мне насолить? — Я просто живу, как мне живется. И не хочу отказываться от того, что мне дорого, даже если тебе или еще кому-то это не нравится. А если моя жизнь приносит тебе столько проблем, то прости, что я родился, чтобы портить тебе жизнь! — Убирайся! С глаз моих вон! Чтобы сегодня же ни тебя, ни твой подстилки здесь не было! Я все могу выслушать, могу поорать в ответ, и по большому счету, всегда все было под контролем. Но сейчас… Я не помню, как я оказался возле него. Он больше меня, и тренирован неплохо, но затопляющая ярость придает мне бешеных сил. Хватаю его за грудки и швыряю к шкафу, сломав при этом дверцу. То ли он не ожидал, то ли ему было интересно, как далеко я могу зайти, но сопротивления он мне не оказывает. Пока. Наваливаясь на него всем телом, держу его горло в захвате локтем. — Послушай меня внимательно, Эрик! Я очень тебя уважаю. Как лидера. Как отца. Да и мужик ты неплохой. Но ничто из этого не дает тебе право так говорить об этой девушке, ясно? Она достойна, как никто, называться настоящей Бесстрашной, и я никому не позволю говорить о ней всякое дерьмо! Даже тебе! Это понятно? Все это время, Эрик смотрит на меня из-под полуопущенных век, сжав челюсти и перекатывая желваки. Резкий удар, который он нанес мне в живот, не доставил боли, но отбросил меня и позволил ему поменять нас местами. Теперь уже я прижат всем его весом к сломанной двери шкафа, и это он шипит мне в лицо. — А теперь ты послушай меня, Алекс. Ни одна баба не стоит того, чтобы поднимать руку на отца! — Он отрывает меня от поверхности сломанной дверцы и толкает в направлении выхода. — Пошел отсюда вон! Еще одна такая выходка, и я не посмотрю, что ты мой сын. Тяжело дыша, смотрю на него и понимаю, что все бесполезно. Я для него только безголовый пацан, неспособный ни на что стоящее. Ну и пусть. Не буду ничего никому доказывать. — Ты можешь меня даже убить, но про Лекси я не позволю тебе говорить никакой хуйни. Я и не надеялся, что ты поймешь меня. Я смотрю на него исподлобья несколько секунд, все еще где-то в глубине души надеясь на понимание, но поняв, что этого не будет, выхожу из кабинета. Когда за мной закрывается дверь, в нее врезается что-то тяжелое и разбивается… Во мне все бушует и клокочет. Так хочется что-нибудь разъебать. Я буквально бегу к тренажерным залам, тут у них есть жесткие груши, это как раз то что надо.Музыка: Skillet — Awake and Alive
Ну надо же, блядь, у него проблемы из-за меня! Да у нас у всех проблемы из-за меня… У него, у Лекси, у моих неофитов, у всех! Неофиты вместо отпуска поперли в Дружелюбие, с Лекси теперь вообще неизвестно что будет… Нападение уже совсем скоро, диспетчеры беспилотников заканчивают обучение, после атаки начнется настоящая война. Я молочу грушу кулаками — без обмотки, без перчаток, — и мне доставляет некое удовольствие видеть кровавые кляксы на безжизненной поверхности манекена. Я с остервенением избиваю снаряд, вкладывая в каждый удар все, что накопилось в душе. Хуже смерти может быть только ожидание смерти. Если бы у нас была информация какое именно оружие у врага и какова его численность, мы могли бы делать какие-то прогнозы, а так… Одно можно сказать: хуй знает что будет дальше. И я в такой ситуации должен был подождать, когда инициация кончится, нас разметает по фронтам наступления и всю оставшуюся жизнь жалеть, что упустил такую девицу! Удары все набирают и набирают силу, подключаю ноги; ничего не чувствую, кроме бушующей ярости. Так ее, и еще раз! Груша слетает с петель, а я в изнеможении стараюсь выровнять дыхание. — Все так плохо? — спрашивает у меня за спиной Лекси. — Долго ты тут находишься? — резковато спрашиваю, поскольку не ожидал ее тут увидеть и не очень-то рад тому, что она стала свидетелем моей ярости. — Достаточно, чтобы понять, что разговор не удался. — Да. Не удался, — я пинаю грушу ногой и отворачиваюсь, понимая, что могу сорваться и на Лекси. Она подходит ко мне, я чувствую ее присутствие за спиной, мягко, почти робко разворачивает меня к себе лицом. В руках у нее полотенце, и она принимается обтирать меня, нежно прикасаясь. Раздражение постепенно уходит, дыхание выравнивается. Лекси ничего не говорит, только качает головой, глядя на мои разбитые костяшки. Поднимает на меня взгляд, печально улыбается, потянувшись ко мне рукой, гладит по щеке. А я думаю, что она действует на меня умиротворяюще. Рядом с ней мне спокойно, тепло, мягко. Проблемы отступают на второй план. Она будто бы делится со мной своей нежностью, мне иногда этого очень сильно не хватает. Я дотрагиваюсь пальцами до ее щеки и легонько поглаживаю нежную кожу, а она чуть прикрывает глаза, зарываясь в мою руку. Притягиваю Лекс к себе и целую так нежно, как могу, одними губами. Я хочу показать ей, как она нужна мне, ее открытость и искренность, рядом с ней я чувствую, что все будет хорошо, несмотря на все проблемы. — Алексис, ты не могла бы оставить нас, — низкий голос, чуть хриплый, раздается от двери тренажерного зала. Лекси смотрит сначала на лидера, потом на меня. — Мне уйти? — Нет, — тихонько отвечаю я ей, и поворачиваюсь к отцу, — чем она тебе мешает? — Я лишь хотел пригласить тебя на спарринг, — довольно миролюбиво отвечает отец, ухмыляясь. — Если ты хочешь, чтобы Алексис осталась, я ничего не имею против. Я смотрю на Лекси, она немного напряжена, но я подмигиваю ей и улыбаюсь одним уголком губ. — Только ничему не удивляйся, — наклоняясь, говорю ей на ушко. — С тобой, Алекс, я к этому привыкла. Мы с отцом выходим на ринг, он в одной майке, я в тренировочной футболке. Отец в очень хорошей, я бы даже сказал, в превосходной форме. Эрик, поигрывая мускулами, разминает руки перед поединком, а я только сейчас думаю, что у меня разбиты костяшки. Ну и хуй с ними. У нас с лидером одна весовая категория, поэтому проблем не должно быть. Я примериваюсь, как лучше начать. Вообще, вся стратегия боя должна быть в голове задолго до его начала, беда в том, что он-то ведь меня этому учил и тоже знает, какой ногой будет его завершающий пинок. — Ну давай, Алекс, я надеюсь, ты не разучился атаковать? — Терпение, лидер, спешка хороша только при ловле блох. Я атакую связкой и, конечно, получаю в ответку. Вот интересно мне, что он задумал, он ведь ничего не делает просто так. Новая атака, он ставит блоки, внимательно наблюдая за мной. — Ты ведь не сдался, Алекс? Я не могу поверить в то, что ты сдался! Особенно если тебе есть ради чего жить! — Я не сдался! Я атакую правой ногой по его коленной чашечке, сразу за этим удар в живот левой ногой и хук в нос, как завершающий. От удара в лицо он уходит, бросая корпус вправо, и я получаю ощутимейший удар по ребрам и ногой по бедру. Чертыхаясь сквозь зубы, я пригибаюсь и вдариваю ему по корпусу, потом, выпрямляясь, мечу в челюсть. Он опять уходит, отклоняясь, и я получаю хлесткий удар по скуле, сначала кулаком, потом локтем. А, черт, губу разбил, бля, — рот сразу наполняется мерзким привкусом крови… Хотя, смотрю — и у него кровь на лице, когда я успел его достать? — Выкладывайся, Алекс, в полную силу бей! Нечего тут разыгрывать из себя слюнтяя! Делаю ложный выпад, успевая пробить в челюсть и сразу же коленом в живот, хватая его за плечи. Но и он не растерялся, отбросил меня ударом головой, бля, нос уже не чувствует ничего, ощущение, будто у меня там дыра. — Не халявить! Где твой мощный удар, сын?! Замечаю, что пришла Эшли, о чем-то переговаривается с Лекси. Бросаюсь в атаку опять, теперь главный упор на ноги, левой, правой по коленям, двойной удар в живот и в лицо одновременно, двумя руками. Но при этом подставляюсь, слишком далеко выставляю вперед левую ногу и немедленно получаю по ней подсечку. Откатываюсь достаточно быстро, его нога прошла мимо. Ухожу от его левой, ставя блок, своей левой мечу в челюсть и, как ни странно, достаю его все-таки, не прошло и года… Он замахивается правой, но я успеваю перехватить ее, одновременно впечатывая колено в живот, следом делаю подсечку и валю его со всей дури на ринг. — Ок, ок, ладно, — Эрик, ухмыляясь, качает головой, — будем считать, что ты победил, я согласен. Неплохо держишься, навыки не растерял… — он поднимается и хлопает меня по плечу. — Давай, выбрасывай из головы деструктив. Все у тебя нормально. И девица у тебя… ничего. Так что тебе есть ради чего жить, нечего расслабляться! — Ну и чего? Подрались и полегче стало? — скептически качает головой Эшли. — Сознавайтесь, кто грушу с петель снес? — Ну, я… — пожимаю плечами, — я снес, я и обратно поставлю. Я иду вешать грушу, а родители выходят из тренажерки. — И часто вы так… спаррингуетесь? — все еще осторожно спрашивает Лекс, глубоко вздыхая. — Знаешь, мне так больше нравится, чем орать друг на друга. Да и пар быстрее сходит. Я поворачиваюсь к ней и замечаю, что Лекси смотрит на меня, не отводя взгляда. Когда она так на меня смотрит, у меня начинает кружиться голова. В ее взгляде столько страсти, восхищения, неприкрытого желания, что я просто голову теряю. — Алекс… Поцелуй меня… — шепчет она, и я порывисто прижимаю ее к себе, нахожу ее губы и целую ее, глубоко, упоительно. Желание разгорается нешуточным пламенем, я чуть приседаю и поднимаю ее наверх, чтобы она оказалась выше. Она, обнимая ладошками мое лицо, отвечает мне на поцелуй, сминая и облизывая мои губы, проводя по ним языком, проникает им внутрь моего рта. Я втягиваю его в себя, чуть присасывая, нежно поглаживая своим, и чувствую, что не могу я больше тут стоять. — Лекси, — бормочу я не своим голосом, от охватившего желания, — я сейчас свихнусь, детка… Я хочу тебя, боже, как я тебя хочу…