Матиас
— Я выбираю Дани, — как можно тверже объявляю собравшимся, глядя на Клейтон в упор. Знаю, контроль отказал мне на этот раз, но тем не менее я вижу, что нравлюсь ей. Иначе она так сильно не обиделась бы. Дани встает со своего места, и глядя на меня сердито, спрашивает: — Что нужно сделать, чтобы отказаться? Должна же быть такая возможность? — Нет такой возможности! Боец выиграл и выбирает себе девушку на вечер, — улыбаясь, говорю я. — Отказаться нельзя. Пойдем, — и я протягиваю руку ладонью вверх, давая ей возможность прошествовать мимо меня стороной и выставить на посмешище. Ну вот, что и требовалось. Она обходит меня, гордо подняв коротко стриженную голову, и идет в сторону бараков, всем своим видом показывая, что она злится. Я иду за ней, сунув руки в карманы, ничего не говорю, только насмешливо смотрю на нее, гадая, надолго ли ее хватит. Она не выдерживает первая. — Ну и долго ты будешь идти за мной? Что ты ко мне привязался? Тебе было мало, что я послала тебя вместе с твоими нежными методами, ты хочешь чего-то еще? — Да. Хочу. Поцелуй меня и от тебя отстану. Дани смотрит на меня так удивленно, будто я предложил ей голой пробежаться по Яме. — Матиас, ты в своем уме? Или, может быть, ты рехнулся? — А что такого? Я точно знаю, у тебя нет парня, я сейчас тоже без девчонки, почему бы нам не провести хорошо время вместе? Дани молча разглядывает меня, как некую диковинку, явно прикидывая, насколько далеко меня можно послать без последствий. Неужели возможность остаться одной гораздо заманчивее, чем встречаться с урожденным? Я видел, как она флиртовала почти со всеми парнями подряд, что сейчас-то на нее нашло? — Вот что я скажу тебе, Мат, — проговаривая по слогам, чеканит Дани, вкладывая в слова все свое презрение к ситуации в целом и ко мне в частности. — Я терпеть не могу таких напыщенных козлов, как ты, которые думают, что любая девка будет перед ними ноги раздвигать за один лишь благосклонный взгляд. И если ты надеешься, что я одна из тех куколок, пускающих слюни на накачанные торсы, то тебя ждет огромное, как твое ебаное самомнение, разочарование. Но раз так вышло, что вы придумали тупую игру, в которой Алекс согласился участвовать лишь по той причине, что хотел помириться с Лекс, а я не собиралась им портить малину и подыграла, только по этой причине я сейчас разговариваю с тобой. И больше всего хочу, чтобы ты отвалил от меня. Ясно тебе? Слушая всю эту ее тираду, тихо радуюсь, что сие красноречие не застало нас при всех. Что эта девица о себе думает, интересно? Я заметил ее еще в вагоне, когда переходники-неофиты ехали во фракцию, она держалась гордо, не обособленно, но и не навязчиво. Обратил внимание, что она готовилась к переходу в Бесстрашие: очень уж уверенно запрыгнула в поезд, не удивилась, когда пришлось спрыгивать, бросилось в глаза, что тело хоть и хрупкое на вид, а достаточно тренированное и… выкинул ее из головы. Потом несколько раз я замечал ее, на тренировках, на играх, ничего особенного, кроме бесконечного упорства. Она хотела стать Бесстрашной, шла к своей цели твердо и непреклонно, и это не могло не вызывать уважения. Участие в общей диверсии против хуерыла Билли тоже новостью не стало. Когда мы сошлись на палках, я позволил отпустить себе шутку в адрес их безумства, на что был послан, вполне конкретно и очень даже понятно. Особого удивления это тоже не вызвало, а вот когда ее палка пару раз довольно ощутимо достигла цели, и она так откровенно порадовалась, что удалось утереть нос командиру, мне показалось неплохой мыслью проучить девицу слегка… Ну и… Я увлекся, если честно. Отец рассказывал мне про деда, наследственность у меня в плане жестокости… не очень. Поэтому приходится себя постоянно держать в руках, ежечасно, ежесекундно контролировать внутреннего зверя, как называет его отец. В переносном смысле, конечно. Отец всегда боялся, что станет таким, как Маркус, мой дед. Несмотря на то, что деда я совсем не знал, видел пейзаж отца и знаю, как выглядит его последний страх. Быть похожим на избивающего ребенка садиста не хотелось никогда. Тем более не хотелось быть похожим на избивающего женщину идиота. Но я вот сподобился. Так что… Понимаю, что простые извинения тут не помогут, надо бы как-то реабилитироваться перед всеми. Да и перед ней тоже. Девица интересная и, может, если как-то попытаться наладить отношения… — Ладно, — говорю я примирительно, обращаясь к ее спине. — Давай так. Дани, прости меня за излишне суровую тренировку. Скажи, чем я могу загладить свою оплошность? — Знаешь, что меня всегда поражало в парнях? Любую хуйность, какую бы вы ни сделали, вы называете «оплошность», «недоразумение», «случайность»… Засунь себе эту оплошность в хуй, понял? И отвали от меня, знать тебя не хочу! — Ладно. Я все понял. Ты обиделась. Причем обиделась не на меня, а на кого-то в своем прошлом, и теперь все у тебя виноваты. Только вот кому ты делаешь хуже, Дани? Я всего лишь хочу показать тебе озеро. Ты видела когда-нибудь Дружелюбное озеро? Она останавливается и молчит, глядя куда-то в сторону. Ей явно хочется прогуляться, но гордость не позволяет так легко согласиться на мое предложение. Чего бы еще такого придумать? — Дани! Ну хочешь, я на колени встану? Хочешь? — я бухаюсь на колени, при этом оказывается, что мы с ней почти одного роста. Меня это почему-то смешит: она что, правда, такая малявка? Стараясь не улыбаться во весь рот, я стою перед ней на коленях. Она смотрит на меня, подходит не спеша… и залепляет мне такую смачную пощечину, что у меня звенит в голове, а среагировать я не успеваю. — Это тебе за твою идиотскую, гаденькую улыбочку! И нечего играть со мной в эти ваши игры дурацкие! Оригинально, ничего не скажешь. Медленно поднимаясь, я смотрю на нее, не мигая, и только теперь понимаю, что она, на самом деле, очень маленькая и хрупкая. Эта мысль забавляет меня чрезвычайно. — Та-а-ак, — нарочито медленно тяну я, — тебе, значит, драться нравится. Ну что ж, я не против. Давай, Дани, нападай на меня! — А вот хрен ты угадал, милый, — улыбается ехидно. — Знаю я ваши эти штучки, ты прекрасно справишься со мной, а я опять буду избита. Нетушки, хрен вам, расходитесь по домам! И потом… Знаешь, не хочется, чтобы твоя какая-нибудь пассия пришла и стала выяснять отношения со мной. Уволь, пожалуйста. — Чего? — из-за резкой смены темы разговора я даже не сразу понимаю, что она такое говорит. — Какая моя пассия? Дани, ты о чем? — Да ладно тебе, Мат, самых лучших парней тут расхватали еще в пеленках. Да и вообще, так я и поверю, что будучи закадычным другом Алекса, вы не участвовали во всяких вечеринках, наслышана, наслышана. Ты что же, думаешь я в Эрудиции всю жизнь в библиотеке просидела? Видела я вас, какие вы там устраивали… сходки! Ах-ха-ха, ну как я мог забыть, точно, она же из Эрудиции! И знала нас, наверное, раньше, мы же всю подростковую свою жизнь почти там провели! — Дани, а знаешь, — я подхожу к ней совсем близко и обнаруживаю, что ее макушка не доходит мне даже до ключиц. И чтобы посмотреть на меня в упор, ей приходится задирать голову высоко вверх. Наклоняюсь и, почти касаясь ее уха губами, шепчу: — Я, кажется, знаю твою тайну, — после чего сразу отстраняюсь и делаю несколько шагов в направлении костра. — Какую еще тайну! — выкрикивает Дани и бежит за мной. — Что ты имеешь в виду? Но я иду молча и невозмутимо, направляясь обратно к лагерю, и победно улыбаюсь про себя. Как я мог забыть, что лучшего всего брать девчонок на любопытство! — Нет у меня никаких тайн, не можешь ты ничего знать! — кричит она мне вслед. — Могу, но не скажу тебе. Все, я освобождаю тебя от всех обязательств, можешь быть свободна, — я, развернувшись к ней лицом, пожимаю плечами и отворачиваюсь, точно зная, что теперь так просто она меня не отпустит. Ай да я! — Интересненько, вот как ты заговорил, значит, да? Придумал себе какую-то хуйность и будешь мстить мне за то, что я тебя отшила? А ну, стой! — она делает рывок вперед и встает у меня на пути. — И убери эту дурацкую ухмылку. Никуда ты не пойдешь, пока не скажешь мне, что еще за тайну ты про меня удумал! — Хорошо. Я скажу тебе, — опять наклоняюсь к ней… Надо бы узнать, что у нее за духи? Я таких не припомню в Бесстрашии, кажется, это из Эрудиции. Терпкие, острые, как и вся она, с перчинкой. — Когда мы окажемся у озера. — В голове легкий туман и, вышептывая ей слова на ушко, все-таки дотрагиваюсь до него губами. Она отпрыгивает от меня, как ужаленная, а на моих губах остается ощущение мягкой и нежной женской кожи. И в этот момент я отчетливо и ясно понимаю, что нельзя так надолго оставаться без девушки. Организм своего все-таки просит. — Мало того, что ты садист, напыщенный козел, так ты еще и шантажист… — злобно глядя на меня, шепчет Дани, но я уже вижу — она согласна. — Да, вот такое я дерьмо. Ну так как? Пойдем? — опять протягиваю ей руку ладонью вверх, она с сомнением на нее смотрит и снова переводит взгляд на мое лицо. — А что, идти за руку обязательно? — Здесь нет, а вот на подходе к озеру по-другому никак. Так что лучше, наверное, нам сейчас привыкнуть к такой интимной детали нашего свидания, чем впервые браться за руки на краю оврага. Она покусывает нижнюю губу, медленно и очень осторожно вкладывает свою ладонь в мою руку, и я, улыбаясь, веду ее вглубь леса. Озеро Дружелюбное получило свое название за необычайную особенность. Зимой оно теплое, а вот летом, когда стоит невыносимая жара, оно становится прохладным, вода в нем кристально чистая, и окунуться туда просто душа просит. Даже сейчас, осенью там можно купаться, но многие не решаются из-за того, что на улице довольно прохладно. Конечно, к нему есть и безопасный подход, и идти к пляжу ближе, но я веду ее туда, где спуск к озеру с оврага довольно крутой. Почти отвесный. Там просто потрясающее место, будто отгороженное от всего мира и необычайно красивый вид. Мы пробираемся сквозь лесную чащу, уже совсем стемнело, и вокруг становится чертовски неуютно. Только сейчас я припоминаю — отец предупреждал о возможном нападении теней, а я не учел, что не стоит соваться в чащу одним, но не отступать же теперь от задуманного. И тут я чувствую, что Дани довольно крепко сжимает мою руку и невольно улыбаюсь. Про себя. Нет, сходить к озеру — это неплохая идея. Может, и не будет никакого нападения. — Мат, а тут никаких животных нет? — вкрадчиво спрашивает Дани. — Ну там… волков каких-нибудь? — Есть конечно, — на полном серьезе отвечаю. — И волки, и медведи. Они обычно по ночам не выходят, Дружелюбные их хорошо кормят. Так что сейчас они спят. — Чем это Дружелюбные их хорошо кормят, интересно? Нам самим еле хватает еды, а они… — Ты слышала, что у Бесстрашных есть трибунал, когда фракция, независимо от всех, судит своих членов? — перебиваю ее бурчание, чувствуя, как она кивает. — Ну так вот, у Дружелюбия тоже есть такой негласный суд. Они провинившихся отправляют в лес и скармливают волкам, — я уже ржу в голос, а Дани некоторое время недоуменно смотрит на меня, а потом… бьет по плечу и тоже смеется. — Ох, а начал-то! — хихикая, говорит Дани, — «у Бесстрашных есть трибунал…», блин! Ну вот, так уже лучше, а то — пощечины, «засунь в хуй»… Я даже и выражения-то такого не слышал, как туда можно… — Нет, ну a правда? Жутковато как-то, темно, не видно ни хрена. Если бы я за тебя не держалась, давно бы рухнула тут где-нибудь, ОЙ! — вскрикивает она и вдруг так резко заваливается на землю, что я, лишившись равновесия, падаю прямо на нее. — Ай, Матиас, я упала на какую-то корягу, а ты меня еще больше придавливаешь! Слезь с меня, мне больно! У меня кровь, кажется… Меня будто подбрасывает, не хватало еще окровавленную девицу привести обратно во фракцию! Достаю фонарик и тонкий луч выхватывает очертания девушки из темноты. — Ну-ка, покажи, где там у тебя кровь, — я поднимаю ее и разворачиваю к себе спиной, одновременно задирая ей топик. На боку — довольно длинная, но совсем поверхностная царапина, не более. Ничего себе, какая у нее тонкая талия, оказывается! Ловлю себя на мысли, что очень захотелось вдруг положить ладонь на ее поясницу, почему-то мне кажется — она туда прекрасно легла бы. — Ну что там? Все плохо? — Да нет, нормально, царапина просто, — голос свой я даже не узнаю, так он охрип отчего-то вдруг. — Давай руку, пойдем дальше. И аккуратнее, смотри под ноги. — Да я смотрю, но ты бежишь, как лось, я ноги не успеваю переставлять, не то что смотреть под них, — говорит она, хватаясь за мою руку. Сама. Мы пошли было вперед, но тут она внезапно как вскрикнет: — Мат! У тебя есть фонарик! Какого хрена мы идем впотьмах? — Тш-ш-ш, не ори так! — шепчу я, прикладывая палец к ее рту. Ошибка. Большая.Саунд: Amel Bent — Petite Soeur
Подушечка моего пальца ощущает теплые, чуть шершавые губы; Дани приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, и я задеваю ее нижнюю губу. Она затихает на время отчего-то, а у меня перехватывает дыхание. Я хочу идти дальше, но понимаю, что не могу. Рукой, держащей ее ладонь, совершенно непроизвольно притягиваю Дани к себе ближе, а она и не сопротивляется. Эта ее податливость кружит голову, подчиняет, срывает вообще все барьеры. Я обхватываю ее, тесно прижимая к своему телу, наклоняюсь и нахожу ее губы своими. Первое прикосновение опьяняет настолько, что у меня чуть ноги не подкашиваются. С этой дурацкой инициацией у меня так давно не было девушки, что самый обыкновенный поцелуй просто невероятно дурманит. Она обвивает мою шею руками, отвечает мне, сначала опасливо, будто сомневаясь, но не проходит и нескольких секунд, как она прижимается ко мне теснее, а поцелуй становится глубже. Она сминает мои губы, этим самым разбивая вдребезги все свои так любовно выстроенные теории, а я обнимаю ее за талию и чувствую, что не ошибся: мои ладони ложатся туда, как влитые. Поцелуй все горячее и неистовей, я уже ощущаю, как в паху основательно так тяжелеет, еще немного, и справиться с собой будет совсем нелегко. А прекращать это не хочется! У нее такие чувственные губы, пухлые, немного обветренные. Язычок, которым она сейчас меня ласкает, то проникая глубже в рот, то прокатывая по губам, взывает такую бурю, что стона сдержать не получается. — М-м-м… Дани, стой! Подожди… Постой, пожалуйста! — я отрываюсь от нее, сипло и тяжело выдыхая. Она вся тонет во мраке ночи, но я вижу, как блестят ее глаза и как тщательно она пытается скрыть свою растерянность. Не отпуская Дани от себя, поднимаю лицо к небу и пытаюсь отдышаться. — Прости. Я опять… не сдержался. — Да нет, — тихо и даже как-то робко отвечает она мне, — все нормально. — А у меня нет. — Я снова впиваюсь в ее рот, будто это последнее, что мне остается сделать в жизни. Мои ладони, чуть заметно подрагивая, оглаживают ее спину, подбираясь к затылку одной рукой. Я впутываюсь в ее волосы, надежно фиксируя, на случай, если Дани вдруг надумает отстраниться. Спускаясь ниже, комкаю пальцами ее одежду, будто желая сейчас же разодрать ненужные тряпки к чертям. Мои ладони как-то совершенно незаметно оказываются на ее ягодицах, и когда до меня доходит, что же я все-таки творю, становится уже поздно изображать полностью держащего себя в руках Бесстрашного. Подхватываю ее под бедра и приподнимаю вверх так, чтобы она оказалась чуть выше меня. Дани, охнув от резкого движения, обнимает ладонями мое лицо и отвечает мне, отвечает страстно, чуть слышно постанывая, и я исступленно всасываю в себя ее губы, почти кусая их. Язык ее, обследуя мой рот, проходится по деснам, встречается с моим, попеременно облизывая и влажно соприкасаясь; и ни черта не выходит у меня сдерживаться. Я держу легкое тело в своих руках и понимаю, что надо поставить Дани на ноги, иначе я просто упаду вместе с ней, потому что ноги подкашиваются, не очень удобно получится. Ставлю ее на землю, не прерывая поцелуя, тонкие руки Дани поглаживают мои плечи, шею, затылок и спускаются ниже в обратном порядке, тело изгибается и прижимается к лопающейся на хрен ширинке. Черт, черт! Надо это прекратить, немедленно, иначе… Я сейчас ее трахну, прямо тут! — Дани, — шепчу ей в губы подрагивающим голосом, — все-все-все, я не могу больше… не могу. Это слишком… ч-ч-черт! — Отрываюсь от нее опять, но она не отстраняется, ловит мое теплое дыхание. Я чувствую ее жар и голова кружится все сильнее, а по телу пробегает едва заметный озноб. — Дани, надо остановиться! — Да, — выдыхает она, — надо. Я размыкаю руки и отстраняюсь, делая шаг назад. Надо как-то отвлечься, восстановить дыхание, как-то справиться с… черт, да что ж так непросто-то! — Мат, у тебя сигаретки нету? — слегка вибрирующим голосом спрашивает меня Дани. — Нет, я не курю. — Жаль, — тянет она, — я бы сейчас, как раз, покурила бы. — Да, я бы тоже, — она смотрит на меня, потом хмыкает. И все, пропала планета. Мы ржем, как сумасшедшие, хотя, скорее всего, ими сейчас и являемся, еле справившиеся со своими эмоциями, трясущиеся от желания. Она повисает на моем плече, а я просто не могу остановиться! Отсмеявшись, чувствую себя себя гораздо легче. Несколько раз вздохнув полной грудью, я нахожу руку Дани и сжимаю ее ладошку. — Пойдем, раз уж мы здесь, я все-таки хочу показать тебе озеро. Мы идем, то и дело нервно хихикая, меня ноги держат не сказать, что очень уж устойчиво, ее, я вижу, тоже. Как же мне хочется плюнуть на все и поцеловать ее снова, до мурашек, до чертиков! Губы печет от горячего поцелуя, и все время хочется смочить их, потому что от слишком частого дыхания они безостановочно пересыхают. Но я понимаю, что если я сейчас все это повторится, меня уже ничто не остановит, а она будет не против. А потом будет жалеть. — Как бы ты меня ни смешил, а мне в темноте все-таки как-то не по себе, — говорит мне Дани, намертво вцепившись в мою руку. — Мы скоро уже придем? — Да, немножко осталось. А ты что, темноты боишься? — Ну… не то чтобы, прямо вот так, боюсь… А вообще-то, да, боюсь, на самом деле, — чуть смущенно признается она. — И пошла со мной в лес? Ночью? — Ну, во-первых, ты мне должен сказать, что за тайну ты про меня знаешь! А во-вторых, я же Бесстрашная! Разве мы не должны справляться со своими страхами? — Верно, конечно, — говорю я, потирая затылок свободной рукой. — Но на самом деле довольно безрассудно было переться ночью в лес. По головке нас за это точно не погладят. — Так, может, вернемся? Мы вроде бы не так далеко ушли? — Нет. Мы почти уже пришли и я не привык отступать от задуманного. И потом, ты же хочешь услышать, что за тайну я про тебя знаю! — Дани настороженно разглядывает меня, я чувствую, что молчание ее полно тревоги и недоверия. — Вон, смотри, видишь там просвет между деревьями? Это оно, озеро. Сейчас надо быть очень внимательными, обрыв на то и обрыв, что начинается очень резко, под ноги смотри. Но как ни стараемся мы быть осторожными, все равно пропускаем начало обрыва, и первые несколько метров наши ноги просто скользят вниз, изо всех сил стараясь найти опору. Наконец, мне удается затормозить, удержать Дани и восстановить равновесие. — Тихо, тихо, не падаем! — мелко переступая по рыхлой почве, я держу ее за руку, и мы спускаемся к озеру. Его хорошо видно на большом открытом пространстве, и хоть Дани очень старается спускаться осторожно, я вижу, что она взгляда не может оторвать от этой картины. Да и я сам засматриваюсь каждый раз! Ну и, конечно же, оступаюсь, чувствую — всё, падаю! Не успеваю выпустить ее руку, и мы кубарем катимся прямо к подножию обрыва. В итоге оказываемся внизу, я на земле, а Дани на мне сверху. Приземлившись, я пытаюсь подняться, но не могу — все тело, будто палками отбито. Я, конечно, старался уберечь девушку, но свободное падение на то и свободное. Дани поднимается на локтях, и я замечаю, что пока мы катились с обрыва, в ее волосах успел запутаться всякий мусор: трава, ветки, песок, все щеки, нос и шея в грязи. Она лукаво глядит на меня и… хихикает… — Что? — спрашиваю ее. — Я выгляжу таким же пугалом, как и ты? — Ага, точно! — посмеиваясь, выдает Дани. — Весь будто в помойке рылся, а уж грязный! — Она опускает голову, и я ощущаю ее дыхание на своей шее. — Над командиром зубоскалим, значит, да? — улыбаясь во весь рот, тяну я с угрозой. — А ты знаешь, какое наказание предусмотрено за это у Бесстрашных? — Неужели скармливаете скримменам? — она поднимается, я вижу ее растянутые в улыбке губы и не могу думать больше ни о чем другом. — Не совсем, — я рывком переворачиваю ее на спину, накрывая своим телом, и вбираю в себя ставшие такими необходимыми губы. Целую ее и понимаю, что я пропал, совсем пропал, я не должен вот так, тут, впервые оказавшись с этой девушкой наедине, показывать ей все свое желание, но я ничего не могу с собой поделать. Мое тело прижимает ее к земле, я опираюсь на локти, чтобы ее не придавить, а она, обняв меня и поглаживая по спине, запускает руки под рубаху. Меня всего трясет, и кажется, что я сейчас совсем, целиком и полностью потеряю те жалкие крупицы контроля, что еще остались. Надо. Надо держать себя в руках. Надо бы… — Матиас, — шепчет она, а я делаю вдох, а как выдохнуть не помню — настолько мое имя в ее исполнении звучит чувственно, даже развратно, и завораживающе. — Я так хочу тебя, Матиас, боже… — ее шепот становится все неистовей и жарче. Рубаха, стянутая ею через голову, летит в сторону. Господи, что же она такое делает? — Дани… А что мы делаем, а? — мало что соображаю и понимаю, что мой разум сейчас находится где угодно, только не в голове. — Мы? — спрашивает она невинным тоном, будто здесь есть кто-то еще. — Мы не останавливаемся! Дани притягивает меня к себе и целует, целует так, что я понимаю, о, да, мы не останавливаемся! Уже даже не пытаясь справиться со своей похотью, давая волю своему дыханию, часто-часто наполняя легкие, я подрагивающей рукой задираю ее юбку, оглаживая стройное бедро, нащупываю трусики. И я хочу их снять, но тонкая ткань лопается, когда я дергаю слишком резко. Слегка смущенно избавляюсь от остатков белья, и когда до меня доходит, что теперь нет никаких препятствий, я перестаю вообще что-либо соображать, настолько острые и жгучие все ощущения. Трясясь, как в первый раз, я приспускаю свои штаны и… вхожу в нее… Она такая горячая и никаких препятствий к проникновению нет, вся сочится смазкой, а у меня срывает крышу: неужели так хочет? — О, Матиас, как прекрасно… — выстанывает она, когда я толкаюсь в нее, и закидывает ножки мне на спину. Я четко и явственно понимаю, что долго продержаться точно не смогу, потому что ее мышцы слишком плотно и замечательно меня обжимают, а возбуждение достигает своего пика, и разрядка вот-вот наступит. — Дани… — я боюсь сделать лишнее движение, чтобы не взорваться раньше времени. — Ты долго кончаешь? Потому что я уже на грани… — Нет, я быстро, ты только двигайся поактивнее… — и она подается чуть на меня и вскидывает бедра в нетерпении. У меня в голове такой туман, как будто я в другой реальности. Двигаюсь в ней, засаживая член в нее во всю длину, а ощущения настолько яркие и бурные, что хочется зажмуриться. Ощущать, как сильно она меня хочет, слушать ее стоны и держать в руках податливое тело, обладая ею, так охренительно, что все рациональное мышление куда-то испаряется, оставив меня на растерзание голым инстинктам. Ее бедра двигаются в такт со мной, она то выкрикивает, то шепчет мое имя, и это еще больше заводит, хотя еще секунду назад казалось, что это мой предел. Дани мечется подо мной, целует, вжимаясь в меня всем телом, я просто физически ощущаю, как она отдается мне вся, без остатка, до капельки. Вожделение тугой пружиной скручивается внизу живота, и я, не в силах больше сдерживаться, кончаю прямо в нее, издавая низкие протяжные стоны. Дани сжимает меня ногами, шевельнув бедрами, а я на всякий случай закрываю ее рот ладонью, чтобы она не выдала нас своими криками. Выгибается, стонет мне в руку, и я чувствую, как она, вытягиваясь тугой струной, взрывается оргазмом, дрожа и хныкая. Дани расслабляется, успокаиваясь, а лежу на ней, разглядывая ее лицо и неспешно поглаживая ее щеку подушечками пальцев. Она смотрит на меня, как-то настороженно, будто спрашивая: «Что это было?» — Мы… не остановились, — констатирую я факт, прикидывая, поцеловать ее сейчас или не стоит. — Да, не остановились, — она отворачивает голову в сторону, и я вижу в темноте, как ее глаза наполняются слезами. — Дани… ты чего? Плачешь, что ли? Тебе не понравилось? Или больно? — Нет, мне… просто до безумия охуенно, только… ты не мог бы… слезть с меня. А мне жутко не хочется, вот совершенно. Мне так хорошо ощущать ее под собой, будто она специально для меня вот такая. У меня не было девушки сколько? Месяца три? А, черт, долго, блин, вот контроль и потерян. Я нехотя поднимаюсь с нее, поправляя свою одежду. А Дани встает и направляется… в озеро! — Эй, ты куда это? — совершенно обалдевший, спрашиваю ее, но она не слушает, продолжая двигаться в сторону водоема. Я догоняю её и хватаю за локоть. — Дани, что с тобой? Прошу скажи мне? У тебя все в порядке? — Я просто хочу умыться, — она старается говорить нормально, но голос ее дрожит, и я слышу, что она плачет. — Пусти, пожалуйста, я не собираюсь я топиться, читала про это озеро, и знаю, что оно теплое. Сейчас умоюсь и приду. Ты не знаешь, тут глубоко? — Да, довольно глубоко, но не сразу, конечно. Метров тридцать вперед точно не выше человеческого роста. — И знаешь. Не ходи за мной. Мне надо одной побыть. Черт, вот что за нахуй? Вечно проблемы с этими переходниками, с урожденными и то проще. Дани разувается, заходит в озеро и идет вперед. Я, наплевав на ее просьбы, стараюсь держаться рядом, чтобы в случае чего быстренько успеть ее перехватить. Она оказывается в воде примерно по пояс, стоит так с минуту, а потом… ныряет. Я бросаюсь за ней, но она почти сразу же показывается на поверхности и, пройдясь рукой по волосам, умывается, растирая ладонями лицо. Стоит, глубоко вдыхая не очень-то теплый воздух, а потом идет на берег. — Дани, ты замерзнешь теперь, на улице-то холодно! — говорю я ей, глядя, как она бредет в мокрой одежде по песку. — Ну-ка, давай, — я отыскиваю свою рубаху и протягиваю ей, — давай-ка, снимай свои мокрые тряпки и надень пока вот это. А то воспаление легких подхватишь! — Нет, Матиас, не надо. — Так, я тебе приказываю, как твой командир! Я, между прочим, несу ответственность за личный состав. Давай, быстро переодевайся, иначе я тебя скручу и насильно раздену, — пугаю я Дани, а у нее опять глаза на мокром месте. Ладно, сейчас переодену ее и надо бы выяснить, что это за спектакль. Дани, настороженно на меня поглядывая, натягивает на себя мои тряпки, завернувшись в них несколько раз, а я остаюсь в одних штанах. Прохладно, конечно, но терпимо. Отжав как следует ее юбку и топик, я развешиваю одежду на ветках дерева, и сажусь рядом с ней на берегу. Она сидит в позе лотоса, поджав под себя ноги, и бросает в озеро камушки, которые подбирает тут же, все, что под руками. — Может, расскажешь, чего у тебя случилось? Ты меня, честно говоря… обескуражила. — Она молчит, и мне не остается ничего, кроме как продолжить: — Дани, ты ведешь себя так, будто я насильник какой-то? Мы ведь оба этого хотели, верно? — Мне просто неловко, — наконец отвечает она, пожимая плечами. — Сначала тренировка, где я тебя посылала в грубой форме, — она опускает голову и сдавленно хмыкает. — А потом все вот это — поцелуй и остальное. Я даже представлять не хочу, что ты думаешь обо мне! — Знаешь, пока ты не начала вести себя неадекватно, не принялась рыдать и не пошла в озеро с неясными намерениями, у меня даже и мысли не возникло, что что-то может быть не так. Я подумал — какая офигенная девчонка, мне просто необыкновенно повезло! А потом начался спектакль. — Да, я перешла в Бесстрашие именно поэтому. Бесстрашные к сексу относятся проще, но я, видимо, не успела перестроиться. Наверное, со временем… А что за секрет, о котором ты хотел поведать мне? — На самом деле, это была всего лишь уловка. Я хотел сказать тебе, что ты боишься отношений, хоть не знал по какой причине, боишься влюбиться и… меня. — Пф, вот еще, с чего бы мне тебя бояться, — фыркает Дани. — Просто, я сама от себя не ожидала, что всё получится так спонтанно и неожиданно. Честно говоря, я намеревалась послать тебя, но целуешься ты просто офигенно, ну я и подумала какого черта?! И… ты ведь не собираешься все усложнять? — Что ты имеешь в виду? — хмурюсь я, гадая, к чему же она ведет. — Зачем Алекс затеял эти состязания — я понять могу, а тебе это зачем? Почему ты вызвался драться с Алексом? Почему меня выбрал? Думал, я легкая добыча? Меня ее слова несколько удивляют и, признаться, немного смущают. Я даже не сразу соображаю, что ей ответить. Я ничего подобного не планировал, поцелуй и все, что за ним последовало, получились экспромтом, очень приятным экспромтом, и я как-то не привык свои отношения с девушками так глубоко анализировать и расставлять по полочкам. Мы приятно провели время и… Да, но Дани же была Эрудиткой! Беда с этими переходниками! — Так, минутку, стоп-стоп-стоп! С чего ты все это взяла? Я слишком резко обошелся с тобой на тренировке и всего лишь хотел загладить неприятные о себе впечатления тихой прогулкой. Которая закончилась, к нашему обоюдному удовольствию, очень даже неплохо. Я не думал, что ты ко всему этому так болезненно отнесешься, в Бесстрашии это обычное дело. — Вот именно. В Бесстрашии это обычное дело, а для меня нет. Надеюсь, ты больше не будешь ко мне подваливать? Странная девушка. Такая темпераментная и явно не ханжа, а зацикливается на такой ерунде. Хотя я тоже хорош, набросился на нее, не сдержался. — Никогда и ничего не делал такого, чего бы девушки сами не хотели, — сухо отвечаю я ей, забрасывая камушек в озеро так, чтобы он поскакал по воде. — Ну, может быть, кроме слишком жестких тренировок, но знаешь… все это случилось из-за вашей диверсии, между прочим! — Но мы, между прочим, никому синяков и не наставили, всего лишь отомстили уродскому Билли за его… уродство! — Дани подхватывает плоский камушек и, повторяя мои движения, тоже запускает его в озеро, вытягивает голову и считает, сколько прыжков получится. — … шесть, семь… У-у-у, семь только! В этот раз ты выиграл, у тебя было девять! — А ты считала, что ли? — смеюсь я, подыскивая камушек покруглее. — Может, тогда сыграем на счет? — Ха, я тебя сделаю, ты меня палками побил, но в «Блинчиках» мне нет равных! — А вот поглядим! Мы принимаемся бросать камни, заставляя их прыгать по воде, и, когда Дани выигрывает, то радуется, как ребенок. А я сижу и думаю, как в ней так странно сочетается упорство, сила, даже некая неприступность, с почти детской непосредственностью и потрясающе страстной натурой? Сначала отдалась мне на берегу, а потом попросила «не подваливать». Как это понимать? — Я тебя сделала, сделала! — кричит Дани и прыгает по берегу, а я ухмыляюсь. — Ты бы не орала так громко, мы тут одни, вообще-то, не стоит к себе лишнее внимание привлекать. — Хорошо, — она шепчет, и я вижу, как в лунном свете блестят ее глаза, на этот раз неподдельным удовольствием. — А ты все равно проиграл! — Да. И по этому поводу я хочу утешительный приз. — Что еще за приз? — Поцелуй меня. Сама. — Мат, мы, кажется, уже договорились… — Дани, ты потрясающая девчонка, ты уже почти стала самой настоящей Бесстрашной, а сейчас у нас отпуск, расслабься и получи удовольствие! Она, поколебавшись, все же подходит и, взяв мое лицо в прохладные ладони, легонько целует в губы. Я втягиваю ночной вкусный воздух полной грудью и никак не могу перестать глупо улыбаться. — Ты знаешь… Я бы все-таки повторил такое… свидание. Что скажешь? — Напоминаю для особо одаренных, у нас инициация, командир, — чуть улыбаясь, говорит она. — Надеюсь, вы об этом не забыли? — Ах да! Точно! — Я шутливо хлопаю себя по лбу. — Инициация, чтоб ее! Ну тогда ждем еще два месяца и идем к озеру? Что скажешь? — Не знаю, Мат, все это как-то… — она ёжится, и мне вдруг хочется ее обнять просто для того, чтобы согреть. — М-да, зябко как-то. А ты без одежды, тебе не холодно? — Нет, — я сажусь на песок, и, прислоняясь к удачно валяющемуся тут бревну, увлекаю ее за собой. Она, чуть поколебавшись, откидывается спиной на мою грудь, а я обнимаю ее. — Прохладно, конечно, но смею напомнить, что это не я поперся в озеро в одежде. Хотела умыться — могла бы и раздеться, между прочим. — Да ну тебя! — она шутливо толкает меня локтем в живот. — Я не знала куда себя деть от смущения, а ты мне про какую-то одежду! Слушай, а костер нельзя развести? — Дани! Накажу сейчас! Включила голову и сказала, почему Бесстрашный не должен разводить в лесу костер, если он оказался там один ночью! — А, ну да. Можем выдать наше место расположения. Жаль. — Она прислоняется затылком к моей груди. И мне что-то хорошо так: ночь, озеро, тишина… Странная эта Дани Клейтон, очень странная. Но прикольная и необычная. Я неожиданно для себя наслаждаюсь ее близостью, теплом ее тела, и мне хочется лишь закрыть глаза и чувствовать, как она задумчиво выводит на моей руке, обнимающей ее поперек туловища, одной ей понятные узоры. — Мат… — М-м-м? — У тебя девушка есть? — не открывая глаз, я лишь усмехаюсь подобному вопросу. — Ну, то есть, слушай, вот мне что-то совсем не верится, что у тебя девушки не было до сих пор. По-моему, ты мне просто морочишь голову. — Мы расстались с моей девушкой за месяц до отъезда на периметр, — отвечаю я, посматривая на макушку Дани из-под полуопущенных ресниц. — То бишь… получается почти девять месяцев назад. Она сказала, что это слишком долго и она ждать не хочет. Ну мы и разошлись к обоюдному удовольствию. А остальные… Ты пойми, отношения в Бесстрашии… — Да я знаю, знаю, — ее голос звучит немного раздраженно, — проще. Вам переспать, что булочку съесть, также обыденно и просто. Зачем тебе тогда я? Меня такое положение вещей не устроит. — Знаешь, «такое положение вещей» быстро приедается, особенно когда ты всю жизнь смотрел на родителей, которые до безумия любят друг друга. «Такое положение вещей» хорошо для подростков, когда хочется всего и сразу, а потом хочется чего-то более… человеческого. Дани, почему ты не хочешь, чтобы я к тебе… хм, подваливал? — Слушай, все это так… не ко времени! Я не знаю, что ты обо мне думаешь, но я на самом деле не бросаюсь на первого же парня, который меня поцелует. Почему с тобой это произошло — я не знаю. Правда! И я не верю в отношения, построенные только на сексе. — Дани, скажи мне, я тебе нравлюсь? Она отстраняется и пристально смотрит мне в лицо, будто пытаясь рассмотреть в лунном свете что-то, чего не видела раньше. — Конечно, нравишься, Мат, — отвечает, вздыхая. — Будто для тебя это новость. Ты всем нравишься. — Почему? Дани косится в сторону и ухмыляется. — А то ты не знаешь! Высокий, сильный, можешь врезать как следует… — Именно это тебе нравится во мне? — Ну, нет, — тянет она после короткой паузы. — На самом деле, еще там, в поезде, когда мы запрыгнули, ты показался мне очень… э-э, надежным. Понимаешь? На тебя можно положиться. Ты спокойный. Уравновешенный. Ну, чаще всего, — улыбается она уже во весь рот. — А когда ты без футболки, все девицы лежат штабелями! — Последнее могла и не добавлять, — смех уже сдерживать невероятно трудно, и я стараюсь не смеяться в голос — в темноте звуки разносятся дальше. — Ты мне нравишься, Дани. А я нравлюсь тебе, и это все, что нам следует знать на данный момент. Мне с тобой хорошо, и тебе, надеюсь, со мной тоже. Глупо от этого отказываться, не находишь? — Так-то оно так, да вот только Алекс с Алексис не отказались, и ей теперь приходится подтверждать свои ранги. Ты тоже хочешь такое море удовольствия? — Да прорвемся как-нибудь! Впереди война, не думаю, что скоро эти ранги вообще будут кого-то интересовать. Вполне возможно, что мы все там… Она закрывает мой рот ладонью, а в глазах море печали. — Никогда не говори этого, ясно? — я, перехватив ее руку, целую внутреннюю часть ладони, которая закрывала мой рот. Она смотрит на эту ласку не отрываясь, а у меня сердце колотится… Когда я дохожу до пальчиков, она обводит ими мои губы, глядя прямо мне в глаза. — Матиас… я… Не слушая ее больше, я наклоняюсь к ней и целую ее такие чувственные губы, целую нежно, чтобы дать понять ей, я тоже умею таким быть. Она обнимает меня, поглаживая по щеке. Это уже совсем не тот поцелуй, который застал нас врасплох в лесу, не неистовое соитие на берегу, сейчас я знаю, что делаю и стараюсь, как могу, держать себя в руках. Обвожу ее губы языком, прихватываю их нежно, она закрывает глаза, зарывается пальчиками в волосы. Ах, черт, она у меня в руках, такая маленькая, хрупкая, но одновременно очень упрямая и сильная. Этот контраст просто… лишает меня рассудка. — Мат, а нам не пора возвращаться? — спрашивает у меня Дани, оторвавшись, а я даже не сразу понимаю, о чем она говорит. — И ты, наверное, совсем замерз. — Давай возвращаться, хотя мне на самом деле жарко, — ухмыляясь, говорю я. Мы решаем не карабкаться вверх по отвесному обрыву, идем через пляж, под Данины подколки и смешки. — Так, значит, это все задумано было? Чтобы обязательно кубарем скатиться? — На самом деле, тут просто вид красивее, если с обрыва смотреть, нет зарослей на воде, да и место такое… Закрытое. Дани, — я опять привлекаю ее к себе, — скажи мне. О чем ты думала, когда подлила сыворотку в общую воду? — Честно? — она выдыхает и утыкается лбом в мою грудь. — Мы вообще-то думали только Билли опоить, и не думали, что все так получится, но… Если бы мы этого не сделали, то я не оказалась бы здесь. Это была самая странная ночь за последнее время и я… ни о чем не жалею. Ни о чем, Матиас. Дани пристально смотрит мне в глаза, а я приглаживаю выбившуюся у нее короткую прядь и усмехаюсь: — Так что, мне не подваливать к тебе во фракции? — Ха! — она высвобождается из моих объятий и направляется вверх по тропинке, лукаво на меня посматривая. — Ты же Бесстрашный! Разве тебя может что-то остановить, если ты действительно этого хочешь? — Значит, будем все усложнять? — Посмотрим, — пожимает Дани плечами, а потом вдруг останавливается и зажимает рот рукой. — Ой, Мат, мы мою юбку забыли там, на пляже! Приходится возвращаться, чтобы забрать ее вещи с дерева. Они, конечно, и не думают высыхать, так что мы вынуждены нести их прямо так, мокрыми. Внезапно накатывает ощущение какой-то… опасности, будто кто-то потерялся. Или пропал. Неужто, во фракции что-то случилось? Я смотрю, и Дани озирается. — Что? — спрашиваю у нее. — Ты чего-то потеряла? — Да нет, просто чувство какое-то странное. Будто где-то ребенок плачет. Точно, ребенок где-то плачет, вот-вот, ребенок, потерялся и плачет. Неужели из Дружелюбия сбежал? В ответ до меня доносится шорох из кустов. — Мат, там что-то есть, слышишь? Там в кустах кто-то копошится… Надо посмотреть! — Подожди, Дани, — перехватывая ее за руку, шепчу на ухо, — это могут быть тени. Недовольные, то есть, нельзя так сломя голову, бросаться… Я первый пойду, тихо будь! Я, стараясь сильно не шуметь, иду на звук, а кусты опять шевелятся. Черт, да что же это такое, и оружия никакого нет. Тревожное чувство усиливается, я подбираю палку потолще у себя под ногами и, готовый отражать атаку, двигаюсь к кустам. Вот если бы хоть что-нибудь разглядеть! Хоть немножко… Но никто не высовывается, не пытается атаковать. Я показываю Дани, чтобы бежала, если что, она кивает, хотя по ее упрямому и решительному выражению лица я понимаю, что она меня не оставит тут одного. Это, кстати, могут быть шпионы Билли, я точно знаю, что он приплачивает местным мальчишкам, чтобы они за парочками по кустам лазили. Ну если это они, за уши отдеру! Добравшись до кустов, я резко раздвигаю ветки и натыкаюсь на… небольшого щенка. Маленькие лапки копошатся в траве, он пытается встать, продолговатая мордочка поворачивается ко мне, и на ней не обнаруживается никаких признаков органов чувств. Детеныш скриммена. Вот откуда чувство незащищенности и потери, детеныши могут посылать свои ощущения напрямую, в обход всех передатчиков или стены. Они, правда, никогда не остаются без вожака, который контролирует это, а когда они теряются, они посылают свои чувства в пространство, кто-то да откликнется. Вот, как мы сейчас. — Дани, иди сюда, смотри, что я нашел! Дани опасливо подходит и настороженно смотрит на детеныша. — Господи, Матиас, что это такое? — я беру детеныша на руки, он сидит тихонько, видно, чувствует особей, и тыкается в меня головой. — Погладь его, это детеныш скриммена. Совсем маленький, родился недавно, — Дани осторожно протягивает руку и неуверенно прикасается к нежной бархатной головке. — Ой, какой лапулечка, — сюсюкает она, — я никогда их не видела, только на картинке, а уж малышей и подавно. А он нам ничего не сделает? — Ну, во-первых, мы находимся под воздействием стены, такой мощный передатчик ни одна, даже самая большая особь, не перебивает. Во-вторых, детеныши еще не умеют вызывать страхи, они могут только свои собственные чувства транслировать в пространство, чтобы позвать таким образом на помощь. Надо его в Эрудицию отнести, а то он тут погибнет. Интересно, откуда он тут взялся? — Может, от стаи отбился и забрел случайно за стену? — Мог, только если через тоннели. Однако, он слишком маленький, чтобы отбиться от стаи… Может, из Эрудиции сбежал? В любом случае забираем его. — А можно я его понесу? Он меня не укусит? — Может и укусить, но у него сейчас нет еще зубов. Ему вряд ли больше двух месяцев. — Откуда ты знаешь столько о них? Это потому, что ты сын лидера? — Не совсем. В силу своих особенностей. Мы идем в направлении Дружелюбия, уже почти утро, но светает сейчас поздно, поэтому мы так и бредем в темноте. Дани держит детеныша на руках, гладит его, что-то нашептывает. — Ой, Мат, он такой миленький! — Вот-вот, у Мелиссы тоже так все начиналось… Теперь у них живет здоровенная дура и выгоняет их из спальни. — Это ты про Мелиссу Финн? Жену лидера Эрудиции? — Да, она с ума по скримменам сходит. Они у нее с рук едят и знают команду «к ноге», — смеюсь я, а Дани на меня смотрит опасливо. Опять. — Что теперь-то не так? — Мат, ты что, Дивергент? Вот когда это перестанет уже вызывать у людей священный ужас. Ну, Дивергент, и что с того? — Да, он самый, ужасный и опасный. А что? — Да нет, ничего, — улыбается Дани, поглаживая головку щенка. — Прикольно. — А мне нет. Меня все детство таскали на какие-то эксперименты, да и сейчас частенько вызывают, приходится участвовать в куче всяких глюков и создавать новые. Тяжела и неказиста жизнь Дивергента в наше время. — Ах ты, маленький, он в меня тыкается. А что они едят? Может, он есть хочет? — Они всеядные. В зависимости от того к чему привыкнут. Если найдут животную пищу — будут питаться мясом, а если нет — то будут, как коровы, на травке пастись. Правда, если они мясом питаются, становятся агрессивными, начинают нападать на людей. А если питаются травой, пассивными остаются. Сейчас, придем в Дружелюбие, накормим его молоком. Дани так и просидела с малышом до утра, выпаивая его из пипетки для молодых телят, а я рассказывал ей про животных все, что знал, про Бесстрашие. И ночь пролетела как-то совсем незаметно. Хейли застала нас в тот момент, когда я целовал Дани перед тем, как уйти искать Алекса, чтобы доложить ему о нашей находке. — О, и эти милуются тут! Вы че, сговорились все, блядь? Куда ни сунешься, обязательно или целуются, или трахаются, или дерутся! Охуенно просто! Это чего это у вас там… О, господи, что это?