Алексис
Музыка: Field Of Innocence минус Evanescence
Вот так повеселились, ничего не скажешь! Замесили такую бучу. Устроили драку. Ну, не мы, конечно… только кого это волнует? Однако мы живы, и даже целы. И не ранены, если не считать пореза у Алекса на ноге, нескольких ссадин и синяков. На его кулаках видны поджившие ранки — сбил костяшки, опять. Не так уж плохо, правда? Могло быть куда хуже. Могло, если бы тот подонок ткнул его лезвием в грудь, в живот или еще куда-то. Но всё обошлось. Боже ты мой, как же хорошо, что всё обошлось и он в порядке. Но как сделать, чтобы весь этот ужас вымылся из моей души, из памяти, из подсознания? Чтобы страх ушел из глубины сердца? Он там, я чувствую его совершенно отчетливо, и это тревожит больше всего. Да, Алекс сильный. Выносливый. Опытный в боях. Но и бесшабашный, черт его побери, безрассудный. Как же я боюсь за него! А если бы с ним что-то случилось? Ещё и этот пейзаж… Нет, не думать. С ним все в порядке. Он живой! Но издерганные нервы, вновь требуют немедленно убедиться в этом не только визуально. Алекс свешивается из дверей вагона, придерживаясь за поручни, прохладный воздух треплет полы его распахнутой куртки. Что-то щемит в груди. Ощущение счастья? Определенно, да, это оно. У меня есть от чего чувствовать себя сверхсчастливой. Мне невыносимо хочется его обнять, так крепко, настолько только хватит сил. Почувствовать его тепло. Увидеть его глаза. Всего три шага, чтобы подкрасться, секундочка, чтобы прикоснуться. Он чувствует движение за спиной, и, как все хищники, реагирует мгновенно. Резко оборачивается, заключая меня в плен своих рук, притискивает к стене и целует. Губы жадные, властные, с привкусом утренней прохлады и желания. Вкусные. Упоительные. Мои губы сами приоткрываются, позволяя его языку проникнуть в рот, отвечая на ласку. То невесомо прихватывая, прокатывая самым кончиком по распухшей каемке, то сумасшедше, яростно прикусывая. Взахлеб. Задыхаясь, почти умирая от накатившего возбуждения. Он прижимает меня к себе так, что становится трудно дышать. Гладит, зарываясь в волосы пальцами, запрокидывая голову. По спине, чуть касаясь, и тут же сдавливая, спускаясь ниже, сжимает ягодицу и возвращается на поясницу. По коже разбегаются миллионы мурашек, тело призывно выгибается, требовательно подставляясь под каждое прикосновение. Не сопротивляясь. Отзываясь. Готовое подчиняться. Его сердце в грудине срывается в свой дикий пляс, заглушая биение крови в моих висках. Влажные губы отрываются от моих, медленно переходя на щеку. Ладошки беспорядочно мечутся по раскачанным плечищам, непослушные пальчики цепляются за воротник его куртки, теснее обхватывая Алекса за шею. Господи, это все — не сон! Вот он, теплый, нежный, пахнущий выплеском адреналина, загнанно дышащий, прижимающий меня к стене вагона. Мой. Сладкая дрожь треплет его тело, а манящие губы всего в нескольких дюймах от моих. Еще раз вдыхаю этот пьянящий запах, чтобы лишний раз убедиться, что все реально. Возбуждение приятной тяжестью ноет внизу живота, и не думая спадать. Алекс выплетает ладонь из моих волос, осторожно обводит подушечкой указательного пальца контур губ, не отводя потемневших дочерна глаз. Таких блестящих, объёмных. Бесподобных. Я тут же ловлю губами его палец, прихватывая, и медленно втягиваю в себя, облизав. Он смотрит пристально, а в глазах отплясывают черти, развозя безумие кисточками хвостов. Резко и шумно вдыхает раскалившийся воздух, сглатывая слюну и тихонько шипит, когда я прикусываю его палец, выпуская изо рта. У меня перед глазами гроздями рассыпаются разноцветные искры, стены покачиваются и размываются, словно в тумане, а его губы, тонкой цепочкой спускаются на шею, покусывая, немного грубовато. Несдержанно присасывая – следы останутся. Плевать, я только твоя. Ощущения остро балансируют на грани наслаждения и боли, но он не дает боли перебить затапливаемое горячими волнами возбуждение, проводя языком по бьющейся, под кожей венке, срывая себе в награду первый стон. — Детка, — шепот низкий, что я тут же покрываюсь мурашками, а сердце начинает выколачивать рваный ритм. Пробирающийся под самую кожу, заставляющий подрагивать каждой клеточкой тела. От него сводит ноги, становится жарко, хочется хныкать и умолять не останавливаться. — Можно я сейчас расхуярю нахер все твои тряпки и засажу тебе поглубже? Широкая ладонь перетекает с поясницы на бедро, настойчиво оглаживает, уходит на талию и выше, заключая в свою ловушку грудь. Алекс помогает мне снять куртку и сильнее притискивает, подаваясь бедрами навстречу, прижимаясь к моим, непозволительно дразняще, до боли, насколько позволяет стена, в которую я вжата, давая возможность прочувствовать свое желание. Крепкие пальцы путаются в материале, на ощупь разыскивая застежку платья, и нетерпеливо дергают. Ткань мгновенно расползается, освобождая грудь, и платье соскальзывает по ногам. Он отстраняется на секундочку, чтобы окинуть взглядом моё тело, язык касается заострившегося соска, губы жадно прихватывают, заставляя протяжно застонать и выгнуться навстречу его ласкам. Целует теплую ложбинку, ямочку над ключицей, ведя носом по коже к шее, и участившееся дыхание добавляет томительной дрожи к тем ощущениям слияния, заполняющим рассудок. — И буду трахать тебя до тех пор, пока ты не выпросишь пощады. — Я прикрываю глаза, потому что его, такие темные от страсти, слишком близко, слишком пытливые, и припухшие губы шепчут на ушко непристойности, отчего по телу уплывает новый пронзительный импульс наслаждения. — Алекс, я… — как же сложно вздохнуть. Внутри всё горит, похоть растекается по жилам огнем. Сердце не стучит, долбит по ребрам, выбивая одному ему известную азбуку Морзе. Вдыхай, еще разок. А пальцы уже судорожно сдирают с него куртку, отшвыривая на пол. Я обхватываю лицо с пробившейся за ночь щетиной ладонями, осторожно глажу щеки, перебираю короткий ёжик волос на взмокших висках и целую, сминая, поигрывая с его губами. Кажется, что поцелуй выходит бесконечно долгим, что легкие сжимаются, словно мы прыгнули в ледяную воду и все тонули, тонули, каждую секунду ожидая вдоха. И тонуть в этом волшебном ощущении обладания любимым мужчиной, самое лучшее, что может быть на свете. — Я так хочу тебя, просто до одури хочу. Больше не могу… Боже, это всё со мной происходит? Рехнуться же так можно! Нас обоих пробирает озноб, но вовсе не от холода. Страсть захлестывает, захватывает, заполняет до самых краев. Я хочу его всем своим существом, каждой пульсирующей точечкой, полностью. И немедленно. Немного неловкости оттого, что мы делаем это хоть и наедине, но в таком месте, это смущает и заводит одновременно, словно мы украдкой пробуем что-то запретное. «Мы заразились безумием», — проносится в голове, когда его влажные губы дарят короткий поцелуй и касаются мочки уха. А дальше думать уже не получается. Ох, черт, сердце сейчас выпрыгнет! — Сладкая моя… Давай, детка, раздвинь ножки, — шепчет он мне в ухо, прикусывая мочку. А его ладони гладят, впиваясь в тело, колено намертво врезается между моих бедер, разводя их… и пальцы забираются под тонкую полоску кружева, туда, к теплому, влажному центру, в котором уже своим особенным танцем, пульсирует желание. И резко сдирают мешающую преграду, с треском разрывая ткань. Длинные пальцы проникают в меня, скользят, покрываясь влагой. Я изворачиваюсь, охотно отзываясь каждому ловкому движению, хватая ртом воздух от остро прочувствованного прикосновения подушечек к клитору, пытаясь рефлекторно свести ноги, невольно сжимаясь, делая проникновения еще более плотными. Стоны можно совсем не сдерживать. Сдерживать? Разве это вообще возможно? Сладкие спазмы закручиваются внизу живота, готовясь разметаться дрожью, цветными взрывами фейерверка в голове, в глазах. Колени становятся просто ватными. Черт, я так долго не продержусь! Моя ладонь прогуливается до самого низа его живота, потом вверх, к груди, расстегивая рубашку. Пальцы пляшут нервным тремором, рассыпая по полу пуговицы, и кончики ноготков наконец добираются до проколотого, мгновенно затвердевшего соска, легонько щипая. Мощное тело вздрагивает, будто его пронзает электрический разряд до самого паха. Его губы похищают каждый вдох, каждый рвущийся стон, яростно захватывают, забирают мои губы, приоткрытые от нехватки воздуха, и прокатывают по ним кончиком языка, и хочется утонуть в этом чудесном ощущении. Алекс отрывается от меня, пристально разглядывает, уголок его рта подрагивает в улыбке. Напор ласкающих пальцев, движущихся со сводящей с ума неспешностью, заставляет дрожать, задыхаться, закусывая губу. О-о-х… это мучительно сладко! Его широкая грудина вздымается, шумно вбирая в себя кислород. Я глажу его руками, вцепляюсь и царапаю сильное, выносливое тело, спускаюсь ниже, отстегиваю тяжелую пряжку ремня, тяну вниз флажок молнии. Обхватываю пальчиками его член и медленно поглаживаю, ощущая всю упругость, взвинченность и сильное напряжение Алекса. Подушечкой не спеша размазываю прозрачную тягучую каплю смазки, легонько прикасаясь к серебряным шарикам, выдергивая из Алекса низкий, хриплый стон. Он выцеживает ругательства сквозь зубы, подцепляет мой подбородок, поднимая к себе лицо, и прижимается ко мне так, что наши лбы соприкасаются. И смотрит, обволакивая взглядом, испытывающе, глаза в глаза. Его пальцы покидают мое тело, вызвав протестующий протяжный стон, а потом он рывком приподнимает меня под бедра, усаживает на свою талию и входит полностью, одним резким, сильным толчком. Скрещиваю щиколотки за раскаченной спиной, щелкнув друг об дружку каблуками. Обнимаю его за шею, вжимаясь, пытаясь слиться все теснее. Мурашки удовольствия волнами разбредаются под кожей по всему выгибающемуся дугой телу, пульсируя внутри горячей вибрацией, до самых кончиков пальцев, впивающихся в мощные плечи. Закрываю глаза, растворяясь в его настойчивых, глубоких проникновениях, во влажном, напористом скольжении, в резковатом касании губ к шее, вскрикивая от ускоряющихся толчков и прижимая к себе его голову, с наслаждением впитывая рваные стоны и почти животные взрыки. Терпкий запах его восхитительного тела кружит голову. — Ну же, сладкая, — доносится до меня голос Алекса, как сквозь треск помех. Сердце стучит где-то в горле, заглушая все звуки. — Ты можешь еще громче, я знаю! Я хочу, чтобы ты стонала так, чтобы машинист остановил поезд и вышел проверить, что случилось. Тяжелое, горячее тело вдавливает меня в прохладную поверхность стены, продолжая входить, вколачиваться и набирать безумный темп. Его широкие плечи, руки, все мышцы напряжены. Жадно тянет глотки воздуха между стонами и притянув к себе, почти грубо прихватывает мои иссохшие губы. Он целует несдержанно, сумасводяще, жестко присасывая и втягивая. Возбуждение пронизывающе бурлит внутри нас, я отвечаю ему не менее дико, царапаясь и кусая, чувствуя и слизывая выступившую кровь с таких вкусных губ. Он меня дурманит, вышибает из головы все мысли, ничего не существует вокруг, только он. Только его тягучий, затуманенный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Я вижу как эти ресницы вздрагивают, он шире открывает глаза и смотрит так внимательно и нежно, что меня пробирает до самого нутра. Вид, вкус, запах, тепло его тела действуют как сильнодействующий наркотик. Только его умелые, яростные губы. Крепкие ладони, сжимающие мои бедра до боли, что останутся синяки. Только мощные толчки, подчиняющие, принуждающие отзываться движениями навстречу, чувствуя навинченные спазмы обожаемого тела, и наполняющие сладкой пульсацией узел внизу живота. Сорвавшееся дыхание, что горят легкие, бешеный ритм взвитых сердец. Крики, дрожь горячего озноба, стоны удовольствия, поцелуи со вкусом наслаждения… Алекс ловит губами мои, нашептывающие его имя, губы, бессвязно умоляющие не останавливаться. — Да, вот так, детка любимая, еще громче! — и сдерживаться дольше невозможно. Вспышки, искры перед глазами, раскаленная пружина расшвыривается в животе судорогами, криками, колотящейся дрожью, и с каждым последующим толчком тело покидает накопившаяся энергия, плескающаяся и переливающаяся через край. Выдохнув последний вскрик наслаждения, я жмусь к нему, не желая отпускать, скольжу ладонями по его скулам, шее, мокрым вискам, по нежному местечку за ухом. — Детка, я с тобой совсем голову теряю. Ты моя, только моя, Лекси, слышишь? — Только твоя, — эхом вышептываю и втягиваю в себя до упора резковатый запах мужчины, уткнувшись носом ему в шею, и чуть прикусываю, впиваясь в кожу, разгоняя там батальоны мурашек. Капли влаги на напряженных, скользящих животах… тесные объятия, лихорадочно блестящие глаза, пальцы, расчерчивающие вычурные узоры по коже. И его почти окаменевшее тело, подгоняемое окатившим меня удовольствием, врывается и толкается еще сильней, подрагивая, сотрясаясь спазмами хлынувшей страсти. Низкий, приглушенный стон наслаждения над моим ухом, мягкий поцелуй припухших губ. Сбитое дыхание возвращается с трудом, пока я неторопливо глажу его по лицу, по влажным от пота волосам. Мышцы постепенно расслабляются, дыхание выравнивается. Потом по телу начинает разливаться облегчение и истомленная нега. И тут только я ощущаю, как же нас нещадно колотит крупным ознобом. Алекс аккуратно ставит меня на непослушные ноги, черт, а завтра я вряд ли смогу ходить, а на этих подкашивающихся ножках мне еще до фракции топать. Алекс облокачивается спиной к стене, притягивает меня к себе и обнимает, мимолетно целуя в висок, пальцами убирая пряди моих волос с лица. Тяжелая ручища прижимает к горячему телу, сталь удовлетворенно посверкивает из прищуренных глаз, он улыбается, вглядываясь мне в глаза, будто что-то там прочитал, увидел, убедился. — Есть еще какие-нибудь пожелания? — Смотрит, склонив голову набок. Вместо ответа я быстрым движением прижимаюсь к прокушенной ранке на его губах, своими губами, впитывая солоноватую влагу. — Поцелуй меня, Солнце, — прошу я, и он прихватывает мои губы, даря еще одну щедрую порцию удовольствия, обводит их языком, становится нежным, неторопливым, невозможно ласковым. Гладит кончиками пальцев мое лицо, целует так мягко, осторожно, словно я хрустальная. — И держи меня, иначе я сейчас упаду. — Смеется, совсем беззаботно, открыто, обхватывая меня руками, поглаживая по спине. — Может, повторим? — Мы уже почти приехали, видишь, вон огни депо. — В груди разливается нега, я чувствую какой-то опьяняющий восторг, от его взгляда, такого глубокого, завораживающего. — Останешься у меня сегодня? Я вздыхаю. Как бы я хотела, Солнце. Каждый день засыпать и просыпаться с тобой рядом. — Не будем лишний раз привлекать к себе внимание, мы и так много сделали для этого. — Боишься? — Да ну, нет, конечно, просто… У нас и так проблем много. Не хочется лишний раз нарываться. Война идет все-таки. Но я бы очень хотела остаться. Правда. — Я знаю. — Алекс молчит, как будто хочет о чем-то сказать и не решается, словно каждое слово дается ему с трудом. Это что-то новенькое. — Что-то случилось? — я внимательнее вглядываюсь в его лицо, пытаясь рассмотреть в зазеркалье серой радужки, ответ. Лицо расслабленное, но задумчивое. Приоткрывает искусанные мной губы, ресницы же, наоборот, припускает. — Нет. Много событий сегодня. Устал просто, — отвечает он, откидывая голову назад, и растирает затылок, делая вид, как будто все действительно в порядке. Я набрасываю платье, пытаясь хоть кое-как скрепить разорванную застежку, и прислоняюсь к его плечу, ерзаю, устраиваясь поудобнее, обнимая Алекса за шею одной рукой. Приятная теплота любимого тела согревает от утреннего холода мгновенно. Беру его за руку, переплетаю наши пальцы, стараясь незаметно заглянуть в лицо Алексу и вычислить там весь спектр только мне известных эмоций. Нужных мне. Важных. Но только он всегда надежно прячет, в силу своих принципов или убеждений, то, что на самом деле у него творится за душой. И мне от этого тревожно и страшно тоже, но когда Алекс рядом, это «страшно» как-то чувствуется отголосками. Скоро конец инициации, а что будет дальше? Что будет с нами? Я не знаю! Мне скоро уезжать на обучение, без этого никак. Идет война, а у меня, казалось бы, сильной девочки, нет больше сил думать не о том, выживу ли я или дорогие мне люди, или сможем ли мы победить, доживем ли до победы. У меня сил не осталось думать и переживать о том, что станет с нашими отношениями. Ведь они должны переходить в какую-то другую стадию, развиваться и выходить на новый уровень. Но пока я вижу только ревность и собственничество. Можно это считать за любовь? И входит ли это вообще в Алексовы планы? Есть ли в его планах на дальнейшую жизнь, место для меня? Я люблю его всем сердцем, каждой частичкой своей души, но… что он чувствует ко мне? Он не говорит, да и навряд ли можно надеяться на откровенность. Упрямый слишком. И спросить самой страшно. Страшно оттого, что можно снова разбиться, рассыпаться на острые и очень болючие осколочки, и у меня колени подогнутся именно в тот самый момент, именно тогда, когда надо будет изо всех сил отчаянно продолжать жить. На меня будто небо уронили, так становится тяжело и сложно, и поэтому как-то слабо теперь верится в светлое будущее. Вообще хоть в какое-то. Раньше для него отношения с девушками были просто увлечениями. А сейчас, что это? Любит ли он меня? Умеют ли вообще такие, как он, любить? Все дело в том, что я иногда вижу — в Алексе явно горит какая-то внутренняя борьба с самим собой, и он часто о чем-то задумывается, даже злится на что-то, а потом, то отдаляет меня, то приближает. Может быть, потому, что я тяну ситуацию не в ту сторону, в которую ему хотелось бы? Тяну-то я тяну, да только вот знаю, что Алекс не так прост. И всё, что про него говорят, к моему сожалению, нельзя делить на два. Кто-то считает, что он просто со мной играет. Но я вижу, как он на меня смотрит — так что сердце начинает отчаянно трепыхаться, как прикасается ко мне, как обнимает, я чувствую, определенно что-то есть. Однако всё ещё непонятно — нужна ли я ему на самом деле? Да, он нежен со мной, заботлив. И вновь всплывает это кошмарное, пресловутое «но». Я уеду на полгода, а люди умеют иногда забывать, и не всегда это человеческое свойство, является подарком природы. Он может встретить кого-то за это время, а что будет со мной? Даже от одной этой мысли я не могу нормально соображать и собрать кусочки реальности воедино, она словно разбивается и, расслаиваясь, не даёт покоя, окуная меня в панику всё сильнее. Я безумно боюсь его потерять, так боюсь, что у меня уже это «боюсь» по венам течет, оно заползает между ребер, мешая дышать, и в горле застревает комом. Воздух со свистом вырывается из груди, и я в очередной раз сжимаю запрыгавшие пальцы в кулак. Всю свою боль, весь страх, всё своё бессилие туда сжимаю так, что кости вот-вот затрещат. Думать совсем не хочется. Не сейчас. Я подумаю обо всем этом когда останусь одна. И вообще вязнуть в черном колодце паники лучше в одиночку. — Лекс, что с тобой? — я выныриваю из своих дум, как из бассейна, наполненного до краев водой, потянувшись вслед за родным голосом. И только сейчас замечаю, что слишком сильно сжимаю его ладонь, аж пальцы все побелевшие, что Алекса приводит это в немалое замешательство, и он на миг замирает, с несколько болезненно-удивленным лицом глядя на меня. Отчаянно и очень пристально смотрит. Я всю жизнь старалась быть предельно честной, только вот сейчас у меня не слишком-то получается сказать правду. Только глаза отвожу с отрешённой улыбкой да зубы стискиваю. А может, спросить его? А вдруг он ответит? Вдруг он откроет мне душу? Может, решиться и сознаться ему в своих опасениях и страхах, рассказать, как сильно я его люблю, сколько он для меня значит, как он мне нужен, может быть, хватит уже молчать. — Замерзла совсем? Иди ко мне. — Алекс вдруг так сильно прижимает меня к себе, что я начинаю дрожать, потому что у него руки просто горячие, и он так странно вздыхает, и это очень страшно. Но еще страшнее станет, если он меня сейчас отпустит. Алекс бережно прислоняет мою голову к своей груди, где так шумно толкается сердце. Ветер приносит холодный порыв, и я ежусь, задыхаясь и воздухом, и своими чувствами, сжимая руки вокруг его шеи, обнимая и утыкаясь в нее носом, потому что верю ему. Ведь верить просто до смерти хочется. — Устала, сладкая? Я так сильно тебя уморил? — Всё хорошо, — никогда в жизни я так отчаянно не врала. — Просто… спать очень хочется, — шепчу ему, выдувая теплый воздух на кожу, что он слегка дергается, как от щекотки и еще сильнее меня стискивает. — Алекс, ты чего? Ты меня сейчас раздавишь. — Ничего, детка, — передразнивает, но как-то вяло для своего обычного энтузиазма. И он сам это понимает и пытается сгладить ситуацию: — Просто захотелось тебя обнять, — осторожно касается моей щеки кончиками пальцев, и в какое-то мгновение, мне то ли кажется, то ли становится совершенно отчетливо ясно, что на самом деле всё Алекс и сам прекрасно видит, чувствует и понимает. Понимает даже, может быть, куда лучше меня.