Дани
Как говорит Лекси, моя задница без приключений просто унылые булки… Вообще, если бы я в этот раз просто спустилась с шестого этажа на первый, да на лифте, все было бы прекрасно и замечательно. Я пробралась бы в нашу комнату, обнаружила бы сопящую Фокси, полное отсутствие Лекси и спокойненько улеглась бы байки. Но вот беда, все эти дни я почти ничего не ела, кусок в горло не лез со всеми этими переживаниями, и вот… Почувствовав целую революцию взбунтовавшегося организма, я решаю зашмыгнуть на кухню и перехватить там чего-нибудь питательного. Лучше всего, конечно, кексик, но подошел бы просто стакан молока. Пробираясь по вымершей штаб-квартире, я не сразу ощущаю дискомфорт, окутавший меня в коридоре. Столовая находится на самом нижнем этаже, близко от подсобок, и сейчас я впервые жалею, что не ношу с собой никакого оружия. Потому что прежде, чем я успеваю осознать всю плачевность моего положения, чьи-то грубые, наглые руки хватают меня и зажимают рот потной вонючей ладонью. — Вот ты и попалась, куколка! — едко квакает чей-то противный голос. — Ты чего так напугалась, милая? Не дергайся и мы не сделаем тебе ничего плохого. Ты ведь, ходят слухи, сговорчивая, а я умею быть нежным, друзья мои тоже. Я выворачиваюсь, насколько это возможно, но лица парня разглядеть не удаётся, он в маске. Черт, ну ясно, что это все проделки Роба, видно, он все-таки исполнил свою угрозу. — Кто это пиздит, интересно, что сговорчивых девушек насиловать надо? — цежу я в зажимающую мой рот ладонь. — Не подскажешь? — Просто давай будем называть вещи своими именами, — ублюдок оставляет в покое мой рот, и я чувствую его пятерню на своей ягодице. — Сговорчивая девушка — это и есть шлюха, ты ведь трахаешься из любви к искусству, так почему же не со мной? — А ты личико открой, милый, — я как могу, стараюсь не поддаться панике, хотя все мое нутро сейчас кричит и воет от омерзения. — А какая тебе разница, если ебля нравится? Во фракции, видишь ли, проблема с новыми лицами, девок, вообще, мало, а те что есть, настопиздели до печенок. А тут ты, такая ладненькая и не строптивая, зачем тратить время, которого и так нет, на уговоры? Мы вообще все скоро сдохнем, так почему не взять то, что само в ручки идет? — Он начинает гладить мою грудь, нагло забираясь под топик. Я, мельком осмотревшись, вижу, что тут еще пяток парней, все они стоят и наблюдают за вожаком, и все в масках. Умные, суки, не хотят подставляться. И никто не придет в такой час на помощь, никто не знает, что я могу быть тут. Лекси, даже если не обнаружит меня в комнате, подумает что я у Мата, Матиас уверен, что я в общаге, а больше до меня и дела никому нет. Только если вот такой же оголодавший Бесстрашный. Но надежды на это нет никакой. Придется самой отбиваться. — А ты знаешь, что бывает за изнасилование в Бесстрашии? — все еще надеясь на чудо, пытаюсь я уговорить парня. Как же потом воевать-то с ними, если они вот так… — Ты докажи сначала, что оно было, подстилка! А тут куча парней подтвердит, что ты была не против. Да и репутация у тебя в твоей бывшей фракции такая же мокрая, как твоя пизда. Думаешь я не в курсе, что ты любишь хороший стояк у горячих пар… — Тебе придется убить меня, если ты хочешь что-то от меня получить, — перебив его, цежу сквозь зубы, — я живой тебе не дамся! — Слышь, Дейл, она дело говорит. Это ж изнасилование, а Роб сказал, она сама будет не против. — А ну заткнулся, слизняк! — ревёт тот, кого назвали Дейлом. — Кто чё докажет, а тут готовая телка! Мы её быстро научим дядей ублажать! Расслабься, крошка, это Бесстрашие, раскованная и свободная фракция… — Свободная фракция насильников, что ли? — хмыкаю, не показывая своей паники. — Ну смотри, не пожалей! Не договорив, чтобы застать его врасплох, я, припоминая все уроки Алекса и Мата, врезаю свой локоть ему в живот, не очень-то уж ему и навредив. Но зато его хватка становится сильнее, что даёт мне возможность, оттолкнуться ногами и сильно вмазать ими прямо в хари парням, бросившимся на меня. Они отлетают назад, а я, восстановив равновесие, отдавливаю ногу держащему меня Бесстрашному и заезжаю затылком ему нос. Он матерится, чертыхается от боли. Я выворачиваюсь всем телом, мечу ему ногой в пах. Но его дружки наваливаются сразу все, и смачный удар берцем под дых вышибает весь воздух у меня из легких. Вот что я им сделала, за что? Я ни закричать не могу, ни вдохнуть. — Разбейте этой суке рожу, чтобы мама родная не узнала! Блядь, она мне нос сломала, идиотка! — раздается чей-то крик, я уже не разбираю чей, несколько пар ног принимаются методично избивать меня. Удары сыплются со всех сторон, по животу, лицу, груди, по спине, по голове. Я даже перестаю соображать — куда, откуда; чувствую только боль, страшную боль и горечь. Вспоминаются слова Алекса, который после нападения на Дружелюбие говорил, что нашей главной задачей является продать свою жизнь подороже. А тут… Мне так больно, что уже безразлично. Боль затапливает все сознание, я будто бы вся состою из боли, и пространство вокруг меня — это тоже все одна сплошная, непрекращающаяся боль. Одежда, раздираемая ублюдками, трещит по швам, обнажая тело, и сейчас, вероятно, случится то, чего я боялась больше всего в своей жизни. Какая же это грязь, как же противно и невыносимо! Все тело будто сводит судорогой, каждую мышцу, каждую клетку, я не могу пошевелиться от омерзения, отвращения, ужаса. Никому и никогда нельзя показывать свои слабости. Однажды, только однажды расслабься, и все, на тебе клеймо до конца жизни. Чьи-то руки шарят по моему телу, я чувствую их на груди, между ног, что-то брызнуло мне на лицо. Как же гадко, ну почему я не могу двигаться, что они сделали со мной? Заканчивается всё как-то внезапно. Будто выключают свет или эти ублюдки просто испаряются. Нет ни ощупывающих меня рук, ни избивающих ног, и звуки меняются, становятся другими. Вместо похотливых смешков, подбадриваний и гогота — чертыхания, отборный мат, крики, хруст… Хруст? Что тут может хрустеть? И как-то все смолкает, а я лежу и молюсь, чтобы скорее сознание потерять. Что же происходит? Мне страшно, холодно, противно и очень больно. Может, это и есть ад, может, я уже умерла? Но когда сильные и самые любимые руки, которые я не могла не узнать, поднимают мое безвольное тело с бетонного пола коридора, меня просто прорывает. От того, что он здесь, он держит меня, он не дал им… меня… боже, я даже подумать об этом не могу, если бы они что-то сделали со мной! Я бы прыгнула в пропасть, не смогла с этим жить. Против воли превратившись в один безудержный слезливый поток, утыкаюсь в широченную грудь, а огромная ладонь гладит меня по голове, нежный шепот доносится, как сквозь вату: — Ну что ты, глупенькая, не плачь, все хорошо. Все будет хорошо, Дань. Не плачь… Матиас несёт меня куда-то, и от облегчения, от того, что он рядом и со мной больше ничего плохого не случится, растревоженное сознание жалеет меня и покидает, сдаваясь на милость забвению.***
Прихожу в себя, и сразу возникает желание, чтобы у меня не было головы. Потому что она болит так нещадно, так сильно, что впору сжимать зубы, чтобы не стонать. Я оглядываюсь, хотя каждое движение приносит страшные мучения, и к этому добавляется еще и резь в глазах. — У тебя сотрясение, малышка, ты лучше лежи, не вставай, — Матиас материализуется откуда-то, и я понимаю, что нахожусь в его комнате. — Что… было… — только и удается просипеть. — Тебе надо бы в лазарет, вообще-то, — Мат присаживается на койку, где я лежу, берет мою руку и легонько сжимает ее в своей пятерне. — Но я хотел посоветоваться с тобой сначала. Ты хочешь дать всей этой истории ход? Или будем разбираться по-тихому? — Мат, я… Не надо в лазарет. — Я сделал тебе регенерацию, ты сейчас почувствуешь себя получше, — проговаривает он, помолчав, видно ожидая, когда я ещё хоть что-нибудь скажу. Но слова у меня не идут. — У тебя что-нибудь болит? — Голова, и, кажется, ребро сломано. Не надо в лазарет, — поднимаю ладошку, протестуя, так как он намеревается спорить. — Нормально всё, я сейчас полежу и получше станет. — Давно это продолжается? — Матиас смотрит на меня пристально, но в его взгляде нет ни осуждения, ни укора, только сосредоточенность и внимание. — Кто такой Роб? Черт! Что он еще выяснил у них? Ну теперь уже всё, далеко зашло слишком. Придется все рассказывать. — Роб был Эрудитом, и… моим первым парнем. С него все началось, — пока я говорю, Мат слушает очень внимательно, не перебивая и ничего не уточняя. Только растирает затылок и качает головой. — Почему ты мне ничего не рассказала сразу, Дани, почему? Ты мне по какой-то причине не доверяешь? — в его голосе слышатся отчаянные нотки. — Не рассказала, потому что мне трудно об этом говорить. Мое прошлое… трудно назвать кристально чистым. Я убежала от этого из Эрудиции, но оно настигло меня и здесь. Ничего с этим сделать нельзя. — Можно. Если бы ты сразу мне рассказала обо всем. Как раз можно было избежать и попытки изнасилования и… всего остального. — Он говорит это таким тоном, что я пугаюсь. — Что, Матиас… Еще что-то случилось? — Малыш, ты же знаешь прекрасно, идет инициация. Конечно, я, как инструктор, должен следить за порядком, здоровьем и общей безопасностью неофитов. Но если бы ты не была мне так дорога, я вряд ли разозлился бы так сильно на этих подонков. В Бесстрашии в последнее время не так часты стали инциденты насилия, но все равно случается, что неофиты дерутся или возникают конфликты со старшими. — Просто я думаю, Роб хотел отомстить мне, за то, что я не ответила на его ухаживания, — я не хочу этого говорить, но боюсь, что Матиас неправильно истолкует нападение на меня. Когда он сжимает огромные разбитые кулачищи, мне становится не по себе. Ну вот, теперь из-за меня у него будут проблемы. — Если бы ты сразу мне сказала, я просто разобрался бы с этим… Робом, и не было бы всего этого. — Матиас, ты меня пугаешь! — Боль отступает совсем, я встаю на колени и обнимаю его за шею сзади. — Ты боишься, что у тебя будут проблемы из-за этой драки? — Нет, малыш, из-за драки нет, я ведь защищал своего неофита, а они покушались на тебя, — он гладит меня по рукам и сжимает ладонь. — Беда в том, что я, кажется… убил одного из них, — вздыхает и косится на меня. — Я не смог обуздать свою ярость, не в этот раз. Я слишком сильно разозлился. Мне становится страшно. Что же я наделала, вот всегда так, только-только стало все налаживаться! — Мат, что же теперь будет? — Не знаю, Дани. Но я ни о чем не жалею. Повторись такая ситуация, я бы сделал то же самое. Я никому не позволю тебя обидеть. — О, Матиас, — стон отчаяния не удается сдержать. — Прости, что не сказала тебе сразу, но я думала, что сама могу с этим справиться и не думала, что дойдет до такого! Пожалуйста, прости, прости меня! — Дань, ну ты чего, опять слезы лить надумала? — устало спрашивает меня Мат, поднимает мое лицо, подцепив пальцами подбородок. — Я люблю тебя, Дани. Остальное не важно. Я смотрю на него и не могу поверить в то, что я слышу. Так просто не бывает. Вместо того, чтобы разозлиться на меня, наорать, а то и послать на все четыре стороны, он говорит мне, что любит. Это все просто нереально, это сон какой-то. Я чувствую, как он целует меня, отвечаю ему, шепчу прямо ему в губы, что люблю его больше жизни. И не верю, не верю, не верю…