Алексис
Снова этот коридор, перед кабинетами симуляций, чтоб его! Сердце начинает разгоняться, подобно мощному мотору, аж ладони увлажняются. Ребята все размазываются по лавочкам и терпеливо ждут, когда появятся командиры. Сижу, ковыряя носками кед кусок линолеума на полу, попутно закусив костяшку указательного пальца, пытаюсь успокоиться. Всю неделю — как на пороховой бочке! Панически ожидаю каждый пейзаж страха увидеть то, чего больше всего не только сама боюсь, но и не хочу, чтобы увидел Алекс. Матиас ему не проболтался. Фу-ух, как же замечательно, что обсуждать страхи, не положено у Бесстрашных. Наверное, это страшно увидеть свою смерть, пусть и в чужой симуляции. Мне бы было жутко. Да еще, форс-мажор устроенный в клубе на музбитве, не оставляет никаких сомнений, что за него нам еще ух, как влетит. Вот и ожидаю я это самое «влетит» почти каждую минуту. — Такими темпами, Алексис, когда-нибудь ты свой палец совсем отгрызешь, и нажимать на курок, тебе придется своим языком, — подсаживается ко мне младшенький Эванс и легонько пихает локтем в бок. — Или решила нам устроить вместо эротического шоу сеанс каннибализма? Чего же тогда братец целовать при всех будет? — с хрустом разминая затекшую шею, хохмит этот паршивец, припомнив выступление Алекса, подмигивает и корчит всяческие пошлые рожи. — Ну и фантазия у тебя, знаешь ли, — вредничаю я, скосив на него глаза. — Да и вообще, я поражаюсь, чего, больше пообсуждать всем нечего, кроме целования моих пальчиков? — Виктор, демонстрируя чудеса непроницаемого вида, пожимает плечами, а потом хитро ухмыляется: — Можем обсудить другое, устроенное вами шоу в Искренности? Хочешь? — А, ну да, конечно. Только страсти поутихли, и на меня, наконец-то, перестали все пялиться и шушукаться за спиной. Такое ощущение, что на музбитве присутствовала вся фракция скопом. — Нет уж, хватит с меня. Даже не начинай. — Ну ла-а-адно, — покладисто тянет младшенький, скребя свой затылок. — Значит, у тебя всего пять страхов. Хм, Лекс, а ты в курсе, что многим количество их страхов, приносит новые прозвища? Как тебе Пятерочка? Или Файфовая, а? — и ржет во всю глотку, над моей перекошенной мурзилкой так, что на нас все оглядываются и начинают невольно прислушиваться к нашему разговору. — Вот только попробуй, я тогда всю жизнь буду называть тебя «младшеньким», ясно! — мурчу я заботливо так, не скрывая ехидства, и расплываюсь улыбочкой до ушей. Вик чертыхается и грозится надрать мне задницу, если я вздумаю ляпнуть такое при ком-то еще, а потом подается вперед, прищуривая сверкавшие глазюки, и быстро щиплет за нос. Ой, ну больно же! — Тогда я буду звать тебя — Пятачок! — и улыбается, уже предчувствуя, что закрепил за мной весьма занятное прозвище. — А что, нос-то у тебя постоянно розовый, а мордашка исчупахана шоколадом. — Так, смертнички мои! — гаркает знакомый голосище на всю мощь своих легких, прекратив наши препирательства, и командиры выходят в коридор. Алекс подозрительно косится на нас с Виком, пока я тому грожу исподтишка кулаком. Младшенький делает мне в ответ суровую моську, насупив нос и пряча лыбу. — Сегодня, вы пройдете групповую симуляцию. Симуляция настроена на случайную программу пейзажа страха, так что вы все вместе испытаете страх одного из неофитов, вместо собственных. Все вы проходили пейзажи и представляете ощущения во время этой процедуры. Вот тут то же самое, только вы будете все вместе и выбираться придется тоже вместе. Программа прекращается, когда пульс последнего человека приходит в норму. Так что чем быстрее вы все успокоетесь и сможете адекватно рассуждать и действовать, тем лучше. Дивергенты, не забываем, что вы можете менять пейзаж, как вам вздумается, так что чем быстрее вы себя осознаете в симуляции, тем лучше. Не забывайте также, что все симуляции будут записаны и продемонстрированы лидерам. Имейте в виду, страх может быть любой, но испытывать вы его будете как свой собственный. Эта симуляция нужна для тренировки встречи со скримменами, потому что они тоже умеют воздействовать на группу людей, чаще всего настраиваются на страх самого впечатлительного. Соответственно тем выше баллы, чем быстрее ваша симуляция кончится. Оглядывая неофитов, Алекс на секунду дольше задерживает на мне взгляд и, ухмыляясь, подмигивает мне, а я опускаю глаза. Во-первых, страшно, а во-вторых… Вик опять ехидно на нас поглядывает. Может, он ревнует брата ко мне? Вся группа неофитов вваливается в большой зал, рассаживается на креслах, а инструкторы с помощниками начинают вводить нам сыворотку. Солнце ободряюще сжимает мою руку, даря этим простым жестом поддержку и некую иллюзию родства. Так мне легче, так кажется, что его плечо всегда рядом, и можно опереться на него. Убирает мои волосы, игла впиявливается в мою шею, я откидываю голову и закрываю глаза… Вспышка яркого света резко ударяет по закрытым векам, заставляя поморщиться, и исчезает, так же неожиданно, как и появилась. Тихий, многоголосый полустон голосов, отдающийся в ушах нестройным эхо, принуждает внезапно странно обмякшие, словно тряпичные, конечности к телодвижениям. Я открываю глаза, а надо мной, грязно-серый, с частично обвалившейся старой штукатуркой потолок, разрисованный кляксами плесени, извести, и бурыми, уродливыми пятнами. Какого… Где мы? Остальные ребята поднимаются на ноги — почему-то мы, все лежим на холодном, каменном полу, расчерченным жуткими бороздами царапин, словно какое-то дикое чудовище, слегка поточило об него острые и неимоверно длинные когти. Вокруг нас нереально белые, просто ослепляющие своим неестественным блеском стены, отделанные прямоугольниками кафеля, и ни одного окна. Под самим потолком несколько флуоресцентных ярких ламп, слепяще отсвечивающих от плитки. Половина из них разбиты, разномастные осколки рассыпаны по всему полу, смешанные с мусором и обломками гнилых деревяшек, кусков железа и крошевом осыпавшейся штукатурки. Сыро, воздух влажный и затхлый. Огромное помещение заставлено несколькими ржавыми железными каркасами коек, с торчащими в разные стороны пружинами, обмазанными все теми же бурыми пятнами. Кажется, засохшая кровь. С десяток сломанных, покореженных и согнутых пополам стоек капельниц, раскинувших свои измазанные грязью провода. Вот ведь чертовщина, это куда же нас занесло? — Где это мы? — тихонечко спрашивает Дани, растерянно оглядываясь по сторонам. На лицах остальных неофитов отражается все тот же вопрос. — Похоже… на старую больницу, — неуверенно тянет кто-то из урожденных, кажется, Мирд. — Или лабораторию. — Почему здесь нет окон? И подсветка дурацкая, — Джесси, инстинктивно жмется ближе к Уеллнеру, хотя, Джон и сам старается держать ее рядом, явно готовясь защищать, если понадобится. — Тебя только это волнует, Джесс? А мне больше интересно, какого хрена тут такая дверь. Бронированная, и она заперта на электронный замок, — сообщает Вик, что-то рассматривая возле здоровенной металлической и на вид очень крепкой раздвижной двери, упирающейся в самый потолок на высоте около пяти метров.Саунд: Evanescence — Going Under (OST Ван Хельсинг)
Тут же все переключают свое внимание на преграду, поочередно дергая ее и пытаясь открыть. Смачно прочертыхавшись, отпинав ни в чем не повинную дверь, мы осматриваем помещение в поисках другого выхода. Но его нет. Четыре стены узкого, продолговатого помещения, высокий потолок, разодранный уродливыми бороздками, заваленный хламом пол и намертво законопаченная дверь. Среди ребят медленно, но верно нарастает паника. Не обнаружив даже вентиляции, простукивая каждый метр стен на предмет пустошей, отчаяние все больше и больше захватывает в свои объятья. Да что происходит-то, вообще? Где же мы? Холодок пробегает по лопаткам, а пальцы начинают нервно выплясывать. Между парнями завязывается весьма гневный спор, рискующий перейти в драку. Обстановка накаляется с каждой минутой, матершина накручивает децибелы, перерастая в безразмерный гомон. И тут… Тихий-тихий гул закрадывается в слух, монотонный, постепенно становясь все отчетливее и пронзительнее. Громкий, оглушающий скрежет, словно сминают жестяные банки, в одно мгновение бьет по ушам, напористо ввинчивающийся в пульсирующие, барабанные перепонки так, что, кажется, еще чуть-чуть и они точно лопнут. Скрежет сменяется на писк, похожий на сигнал медицинских приборов, понемногу затихает и вкручивается с новой силой, страшной и невыносимой, будто ультразвук. Кровь в висках выбивает набатом. В голову накатывает режущая боль, словно мозг плавится, вырываясь многоголосыми стонами. Я зажимаю изо всех сил уши ладонями, но помогает лишь слегка. Белые лампы, звонко тренькнув, взрываются на сотни осколков, осыпаясь на пол бенгальским огнем. Темно. Мать вашу, темно. Нихера не видно. Обступавшая чернота такая густая, что, кажется, ее можно пощупать руками. Глаза, привыкнув к темноте, начинают различать очертания предметов, а потом по сетчатке рубит тусклый свет включившихся аварийных ламп, устрашающе подсвечивающих красными бликами помещение. Волосы встают дыбом. Дыхание срывается на хрипы, ноги начинают подкашиваться, как-будто на плечи давит рухнувший потолок. Звуки жуткие, дьявольски пугающие, они продирают до самого нутра, что кровь стынет в жилах. Впитываются под самую кожу, вибрируя внутри. Страх разливается по венам, притупляя разум. Тело просто отказывается подчиняться, мы все оседаем на пол, скручиваясь в беззащитные комочки, а звук превращается в дикий вой, стянувший душу в кулак липкой корявой лапой, и обрывается. Тишина. Я задерживаю дыхание, чтобы лучше слышать. Но вокруг тишина. Мертвая, абсолютная, безбожно глотающая звуки. Никакого скрежета, затяжного гула или звериного, нереального воя… Тишина. В которой не слышно даже нашего затаенного дыхания, только безумный стук двух десятков сердец. Мой мотор бешено скачет в груди, что хочется схватить его двумя руками, чтобы удержать, иначе выскочит, ко всем чертям. И в ту же секунду явно снаружи раздается негромкий, но насыщенный отзвуками скрип, аж оскомина на зубах, словно кто-то ведет стальным клинком по кафельной стене. Или когтями. Очень острыми когтями, мать вашу! Звук скребущего «черт знает чего» добирается до дверей, заставляя вздрогнуть всем телом. Я начинаю о-о-очень надеяться на то, что Вик не ошибся, и они действительно бронированные. И снова накрывает тишина. Паника обнимает плотнее и плотнее. Дышать трудно, ладони мокрые насквозь. Долгие минуты ожидания растягиваются во что-то бесконечное, кажется, что время вовсе застывает. Мы все стоим и не можем отвести сверкающих большими блюдцами глаза от местонахождения звука. Страшно и отвернуться невозможно. Воздух накаляется, начинает клубиться, крутиться, будто нечто включило вентилятор. Крепко зажмурившись, мотаю головой. Когда открываю глаза, прохладный поток ветра дует мне в лицо. Реально?! Да я брежу или сплю. Или все сразу. Не происходит больше ничего. Но мышцы наотрез отказываются расслабляться, напряжение не отпускает тело. Кто же там? Зверь? Чудовище или монстр? А потом приходит кипящая злость. Ну, заходи! Посмотрим, кто кого! Дикий, безумный вопль рвет тишину помещения в клочья прямо изнутри. Ржавые каркасы коек начинают пошатываться, двигаться, скребя ножками по полу, крутиться на одном месте. Ёптель-моптель… да что это такое? Мы дружно размазываемся по стенам, что-то летит, грохочет, рядом с головой о стену шваркает железка, затем врезается койка, сминаясь гармошкой. Мелкие осколки и обломки кафеля разлетаются брызгами под ноги. Кто-то прыгает в сторону, кто-то падает, орет, визжит. Какое-то неправдоподобное «Хрясь», и всё моё мироздание ёжится, каждый волосок на теле встает дыбом. Оборачиваюсь на звуки (не смотри, ради бога…), но я не могу. Просто не могу! Двоих ребят просто расплющивает железом об стену — они медленно сползают на пол, выпуская изо рта поток крови. Они мертвые, мертвые… Мертвые! Все нервы оголяются, словно искрящие провода. Закусываю костяшку пальца, до слез, чтобы не орать. Это сковывающий страх. Целый океан страха во мне, в глазах всплывают чернильные пятна. А мебель всё скачет по полу, словно психованный бильярд, только успеваем уворачиваться. Хлипкие каркасы с грохотом разваливаются на куски, ударяясь о стенку. Моя несчастная, отчаянно мандражирующая, душонка не находит ничего лучше, чем грохнуться в обморок, кубарем скатившись в пятки. Все попытки взять себя в руки проваливаются напрочь. Вдох — выдох, еще раз. Вздыхаю. А потом, из полумрака появляется… нечто. Свернувшись клубком густой субстанции, оно парит в воздухе. — Не двигайтесь! — шепчет кто-то из парней. Да не очень и хотелось-то, если честно. Мы все застываем, но и оно не двигается. Просто зависает, клубится и… дышит. Оно дышит! Резкий, молниеносный, едва заметный для глаз, бросок, и клубок субстанции врезается в… Клайда. Бля! Черт подери-и-и, парня словно током шибает — его начинает трясти, выгибать дугой, и он взлетает к самому потолку. И взревывает дурниной так, что у меня уши закладывает. Да мы и сами уже все вопим не хуже. Отборнейшие перлы матершины, жалкие визги, хныканье и ор, все смешивается в беспорядочную кучу. Тело парня начинает носиться под потолком, он рычит, скалится, глядя на нас совершенно белыми глазами. У него нет зрачков! Матерь божья! Сердце пропускает удар, и еще один. Позвоночник промерзает от ужаса. Не отрываясь, мы следим за летающим телом, а оно начинает двигаться все быстрее и быстрее. Оно уже мелькает черной тенью. Беспомощный, хриплый от сковывающей жути горло, вопль, выпадает из глотки, когда Клайд, напрочь сносит несколько ребят тараном, разметав их тела по всей комнате. Пролетает над нашими головами и снова врезается в толпу. Крики боли наполняют пространство. Стен прыгает на него, стараясь схватить в кольцо рук и удержать, но его отшвыривает в сторону, как новорожденного котенка. Беспорядочное мелькание конечностей, спутанных в большой ком фигурок, разбавленное леденящими душу криками. Мы начинаем бегать по помещению, кто-то перехватывает Клайда, и валимся на пол, накрывая его собой, пригвоздив своим весом. Но парень просто с нечеловеческой силой отбивается, меня откидывает от сильного удара в грудь и тащит волоком; в плечо и бедро впивается стекла и прочий мусор, покрывающий пол. Кровь теплым выступает на кожу, жутко щиплет, я скулю от боли, как побитый щенок, и снова бросаюсь в кучу-малу из скрученных тел неофитов. Но молотящие с нереальной силой кулаки и ноги, вновь раскидывают нас по полу, будто кегли, а тело вскидывает вверх, прямо в поверхность потолка, припечатывая к серой штукатурке. Треск ломающихся костей пробирает ознобом до кишок, влажные звуки рвущейся плоти, кровавые капли и ошметки летят нам на головы, словно дождь, окрашивая белый кафель зловещим узором. Мамочки! А потом тело стремительно шмякается вниз. Замертво. Хейли валится рядом, ощупывая парня, затыкает свой рот ладошкой, мерцая выпученными глазами. С минуту все молчат, не в силах произнести ни слова. Хейли заходится рыданиями и затихает, поднимает бледное лицо, быстро-быстро моргает, и ее глаза становятся совершенно белыми. Чудовищный вскрик, и девушка наскакивает на спину, стоявшего рядом урожденного, вцепляясь ему в глотку руками. Он пытается ее скинуть, но в нее словно бес вселился. Оторвать Хейли от парня не получается, тонкие пальчики остервенело царапают горло, выпуская ручьём темную кровь. Кое-как завернув ей руки за спину, сдираем девушку с бьющегося в конвульсиях Бесстрашного. Он падает на колени, хрипит, в его горле все клокочет, хлюпает, и он валится на пол, застывает, не подавая признаков жизни. Его шея разодрана в клочья, будто ее не пальцами драли, а грызли клыками. Бесстрашная бьется в держащих ее руках, выкручивается, трепыхается. Видно даже, как ее суставы выворачивает напрочь, все руки в кровоподтеках и ссадинах, пальцы переломаны. Позвоночник неестественно выгибается дугой и ломается, девушка безвольно обвисает, свесив голову. Грейс и Джессика кидаются к ней, опускаясь на колени рядом, плачут в истерике, поглаживая девчушку. Кто-то из парней, осторожно укладывает безжизненное, хрупкое тело на пол. А на лицах в испарине, измазанных кровью, читается только один вопрос — кто следующий? И тут, облокотившуюся на стену Дани, пробирает мелкая дрожь, она закатывает глаза. Мы, всем скопом, не сговариваясь, кидаемся к ней. Парни зажимают девушку в крепких объятьях со всех сторон, а она дико кричит, кусается, лязгает зубами, возле самого горла Джона, вырывается. Ларри что-то говорит ей, зажав лицо в ладонях, но за воплями, стонами и всхлипами ни черта не слышно. Да блин, жутко-то как! Мы почти все изрядно побиты, в крови и грязи, ноги скользят по полу в чужой крови и останках, сцеплению не помогают даже грубые подошвы берцев. А Дани всё трясется, визжит так, что барабанный бой в висках забивается. Сердце давно не помышляет устаканить свой ритм, скачет галопом. Чертов трешовый кошмарчик наяву. — Пустите меня! Я в порядке. Отпустите! — вдруг, совершенно нормальным голосом объявляет она, удивленно разглядывая, скрутившую ее толпу. — С тобой все нормаль… Стен пытается осмотреть девушку, но рывком отскакивает, свалившись на пол, как подкошенный. Все бросаются к нему, но он лихо подлетает и со всей дури вмазывается в стену. Потом в другую. Большое, мощное тело парня таскает из стороны в сторону, смачно врубая во все поверхности и ломая, как куклу. Звуки такие невыносимо-страшные, будто рвутся мокрые тряпки. Фокси с ревом летит к нему, Грег перехватывает ее поперек живота, стараясь оттащить назад. Мы ничего не можем сделать, Майли мотает, как юлу по помещению, выбивая куски плитки, не подступиться. В глаза, на щеки щедро брызгает его кровь. Какой-то парализующий ужас сводит мышцы, не шевельнуться, а тело Стена, постепенно превращаясь в окровавленный кусок плоти, так и шарахает об стены и резко выкидывает в мою сторону. Меня просто отталкивает назад мощным ударом, выбив весь воздух из легких, но чьи-то руки, ловко перехватывают, отпихивая от перекореженной груды металлолома из железок. Фу-у, блядь, спасибо… падаю на пол. Увидеть спасителя мне не удается, тело Майли вновь швыряет, сбивая ребят и расшвыривая по всей комнате. Кто-то падает на останки каркасов, наткнувшись на торчащие обломки железяк. Нас остается так мало, всего половина от первоначального состава, остальные погибли. Закрываю глаза ненадолго, рвущиеся рыдания уже не сдерживаются. Ох, как трудно дышать! Из истерзанных останков выныривает черная, подрагивающая субстанция, замирая над нами. С неясным сипом, поднявшись на четвереньки, кое-как ползу к матерящемуся сквозь зубы Уеллнеру, от напряжения все нервы натянуты как струны, того гляди лопнут. — Это всё нереально! — вопит вскочившая Грейс, размахивая руками. — Это всё не по-настоящему, этого не существует! Наши страхи, только в наших головах. Мы должны… Звонкий голосок тонет в поднявшемся трели скрежетания, аж сердце сжимается. Все валяющиеся железки, каркасы и обломки капельниц, начинает стягивать в середину комнаты, словно магнитом. Их тащит, оставляя на полу глубокие полосы и царапины, скручивает в один ком, сплавляет, вместе с несколькими телами погибших. Металлический ком нарастает, звуки лязгающего железа невыносимо лупят по ушам. Первый удар ахает, подобно взрыву. Свернувшийся шар ударяет, будто огромный мяч в пол так, что нас чутка подбрасывает, пружиня ноги, следом подпрыгивает весь мусор. Новый удар в потолок, и вновь в пол. Еще и еще. Куски отлетевшего бетона разносит в разные стороны фонтаном. Эхо, пульсирующей вибрацией наполняет помещение. Боже, так нельзя. Пыль, мелкое крошево забивает глаза и ноздри. Слух заливает оглушающим грохотом, под нами все вздрагивает, обломки потолка сыплются на голову, пол расходится трещинами и осыпается вниз, в пустоту. Черную. Страшную. И нет ей конца и края. — Держите его! Скорее! — вскрикивает кто-то, пробиваясь во внезапно окутавшую тишину. Как глухим куполом накрывает. Оставшиеся ребята сбегаются в один угол, а я, даже не успев ничего сообразить, кидаюсь к дыре в полу, цепляясь рукой в чужую руку. Кого-то утаскивает вниз, затягивая, словно в омут. Тяжелый, явно парень, он ворочается и тянет меня по каменной поверхности за собой в поглощающую тьму. Рывком на себя, в плечо врезается кусок вылетевшей из обломков арматуры. Господи, как же больно! Я вою от окатившей кипятком боли и болтаюсь на самом краю бездны, намертво сцепив пальцы на запястье. Ох, ты ж, блин, Громли! Вот, ебт твою мать, повезло то! Пиздец, просто! Единственное, что не дает мне свалиться с ним в темноту, это ебанный кусок арматурины, впиявливающийся в мое плечо, проткнувший насквозь и пригвоздивший меня к полу. Наши ладони мокрые, скользкие. Горячая струйка крови, медленно прокладывает свой путь по моей руке к локтю, и ниже, к запястью, плавно перетекая на чужое, взятое в замок. Хватаю его второй рукой, шумно отдуваясь и пыхтя как чайник. Пот и слезы застилают глаза, я уже жалобно ною, на одной ноте и хлюпаю носом, но держу этого ублюдка. Воздуха не хватает, словно обручем сдавило ребра. До хруста. Шевелиться больно. Мурашки стягивают кожу от обреченности. Не вытяну. Тяжеленный боров! Ощущаю себя закуской на шпажке. Блин, какая только фигня не лезет в голову! — Помогите же мне! Пожалуйста, кто-нибудь, я одна его не удержу. Ну, помогите же! Скосив глаза на ребят, только злобно ругаюсь. Они зажимают под собой, пытаясь всеми силами скрутить вырывающегося и дергающегося в бешеном треморе, Вика. Ах, бля, прекрасно! Сердце проскакивает в пятки, пульсирует и возвращается, застряв в желудке. А Громли выскальзывает, моя кровь заливает наши руки, щекоча кожу. Непроницаемое нутро тьмы засасывает в свои иллюстрации мрака. Обволакивает, полностью поглощает, еще чуть-чуть, и этот черный колодец кошмара унесет нас в бездну. Ладони становятся непослушными, они скользят, скользят. Я уже откровенно плачу, закусывая губы, чтобы не в голос, давлю пальцами на чужую руку, стараясь срастись с ней, только не отпускать. Держать. Сильнее. Кто-нибудь поможет, успеет. Я не могу отвернуться, не могу отвести взгляд от растерянного лица Громли, застывшего восковой маской. В глазах плещется безумие и… безысходность. Вижу, как он медленно бледнеет, от самых крыльев носа и прикрывает на секунду глаза. — Отпусти меня, — цедит он сквозь зубы, и даже дергается, будто с отвращением, стараясь вырвать руку. — Ну! Плейсед, отпусти! Или хочешь со мной на тот свет? Пусти сказал, идиотка ёбанная! — Нет! Я не могу. Рано сдаешься, Громли. Держись, ублюдок ты гребанный, — собравшись с силами, снова тяну его на себя. Ногами, не глядя шарю по полу, ища за что можно зацепиться, но он меня опять перевешивает, живот трется об острые, неровные края разлома, царапая кожу. — Вот, сука упрямая! — ругается парень, но больше не трепыхается. — Ты же меня ненавидишь. Какого хуя ты делаешь, Плейсед? — и смотрит в глаза. А мне невыносимо больно, арматурина глубже пропарывает плечо. Зажмуриваюсь, глотая слезы, слух заволакивает выколачивающая дробь в висках. — Ну и дура же ты… — уже с каким-то сожалением. Сожалением? Да ладно! Просто у меня уже глюки идут от боли, вот и кажется. Плечи ломит, руки затекают. Секунды растягиваются в мучительную вечность, пальцы скользят. Рядом чувствуется движение, Мирд подрывается к нам, быстро избавляет меня от пригвоздившей к полу арматурины и плюхается на живот, помогая выдернуть Громли одним сильным рывком. Я падаю на спину, а этот придурок валится сверху, придавив меня своей тушей. Блядь! Вскрика не удерживаю, отпихивая парня с себя, уже бегу за Мирдом, к орущей и переплетающейся кучке ребят. Бесстрашный падает на Вика, я пытаюсь поймать его вырвавшуюся ногу, но смачно отлетаю к стене от душевного пинка. Громли перехватывает молотящую конечность. — Держи ему голову! Держи, сейчас разъебашит нахуй, об пол, — орёт Грейс. Заваливаюсь на коленки, обхватывая мотающуюся из стороны в сторону голову, зажимая в кольце рук. У Вика разбито всё лицо, да и на остальных живого места нет. Сломанные носы, рассеченные брови и ссадины, самые безобидные увечья. У Уеллнера, левая рука висит плетью, явно сломана. Мать-перемать, сколько же в Викторе силищи, нам просто необъяснимым чудом, удается его сдерживать, практически, всего заломав и распяв на полу. Извернувшись, он цапает меня за руку, прокусив рукав. Все орут, хрипло ловя воздух. Ларри с Грейс о чем-то рьяно спорят. И тут Виктор резко выгибается и затихает. А потом, проморгавшись, открывает глаза, пристально уставившись на нас серой радужкой с черными, расширенными зрачками. — Глаза, — ору я, отпуская его голову, зажимая, наконец, кровоточащее плечо, а теперь еще и укус. Моей радости нет границ, ну, ёпта. Тьфу. — У него нормальные глаза. Это Вик, отпускайте его. — Черт, ебанный в рот, твою! Что за дерьмо, и кто следующий? — вопрошают ребята, вглядываясь друг в друга. — Грейс, Лари, вы что-то там… Вздрагиваем, когда затишье прорезает злобное, звериное рычание и маленькая фигурка, с рыжими, кудрявыми волосами, мгновенно подскочившая на ноги, отталкивая от себя Джона и Грега, бросается к разломленному полу, с легкостью хватает ту самую, ненавистную мной арматуру и швыряет в нашу сторону. Сильный толчок в спину Громли, он содрогается и опускает взгляд на свой живот, из которого торчит окровавленная железка. И смеется, как сумасшедший смеется. Кто-то подхватывает его, сползающего по стене. Душераздирающий, оглушающий вопль, вызывающий мандражную дрожь, рвется изо рта Дани. Теа уже вцепляется в ее лицо, пытаясь выцарапать глаза. Фокси вертлявая, тоненькая, меньше всех по габаритам, и ее ну никак не получается поймать. Она прыгает по стенам, то под самый потолок, ловко перемахивая через пролом, а мы носимся за ней, пока девушка не проваливается в черную пустоту. Ах ты ж, блядь! Плотный сгусток «нечто» вновь врывается в комнату и зависает над потолком. Пульсирует. Клокочет. Воздух вокруг вибрирует. Медленно отступаем. Под ложечкой сосет как-то особенно паршиво. Уеллнер, сверкая бешеными глазюками на все помещение, злой как черт, притягивает к себе Джесс. От напряжения по его вискам катится пот. Жарко, до невозможности. Я ухватываю под локоть Дани, у нее все щеки разодраны, глаза залиты кровью. Ларри тихонько гонит оставшихся в живых к двери, Грейс подбирает с пола обломок бетона, зажимает его в ладошке и закрывает свои глаза. Разжимает ладонь, являя на свет божий пластиковый прямоугольник электронного ключа. Охуенно! Оп-оп, дивергенты! Я уже сердце в пятки отправила, а тут такое! И где вас черти носили? А какого, спрашивается, йуха, мы тут столько времени потеряли, стараясь спасти свои задницы? Двери с грохотом отпираются, ребята толкают раздвижную створку в бок, выбираясь наружу. Джон, не забыв меня обозвать для скорости всеми ласковыми эпитетами, которые только знает, вместе с Грегом вытаскивают раненых. Почти достигнув прохода, пропихиваю вперед себя Дани, а затем… Жгучий приступ ужаса сгибает меня пополам, словно страшный сгусток энергии, просачивается в тело. Что-то холодное накрывает меня, буквально впитывается. Все тело вспыхивает огнем. Я ощущаю, как по венам разливается кислота, сжигая. Больно. Все происходит так быстро… так быстро. В одно мгновение. Сначала я почувствую только тупой толчок, и меня с жуткой силой начинает затягивать обратно в помещение, к самому разлому. В полную, объёмную темноту. Безвозвратно. И все. Последнее, что я вижу — испуганные, растерянные и гневные, залитые кровью, побитые лица ребят. Дыхание и сердцебиение исчезают. Окружающий мир, еще несколько минут назад до омерзительности четкий, размывается. Всё, скоро станет хорошо и спокойно. Совсем-совсем. Пальцы немеют, губы сжимаются. Голова кружится, не соображает. Пошевелиться невозможно. Сознание покидает меня с той же скоростью, что и сама жизнь, моё тело. Мрак расширяется, заполняя пространство, гипнотизирует, и наконец обволакивает черной, вязкой глубиной. Я проваливаюсь в ничто… Выныриваю я из этого небытия, лишенного звуков, запахов, красок в кабинете симуляции. Голову начинает заполнять тяжелым пульсом. Сердце замирает от восторга и ужаса. Вокруг все гомонят, спорят, перешептываются. Ребята начинают ощупывать себя на предмет повреждений. Потом тихонечко переругиваться. Я со стоном поднимаюсь с кресла, оглядываясь по сторонам. — Это че, за хуйня такая была? Кто у нас демонов боится? — вопрошают парни. Действительно, это кого же так бесовщина рвет? Но все молчат, не сознаются, блин. — Ну, ебановрот, Плейсед, — печально как-то бурчит Джон, хмуря брови. — Даже в симуляции, ты умудряешься влипнуть в какую-нибудь хуйность. Два шага всего не дошла до двери. И как заорешь… как бешеная, блядь! — откровенничает Уеллнер. — Я не бешеная, — мне становится прям обидно, — меня просто Вик укусил. Хех-хе. Бли-ин, ребя-я-ята, — тяну я, обводя взглядом помещение и вылупленные на меня глаза, по пять копеек. — Видели бы вы сейчас свои рожи! — А ты думаешь, у тебя лучше?! — жалобно пищат девчонки. Парни смачненько матерятся. — В портки никто не наделал? — орет Мирд, хлопая по ширинке. Мы дружно смотрим друг на друга, и через мгновение разражаемся оглушительным гоготом. Нервы, мать вашу. М-да… чего только не привидится воспаленному мозгу. Дверь открывается, и в кабинет вваливаются командиры. — Ну вы, блин, даете, — качает головой Алекс, оглядывая взмыленных, согнувшихся пополам от истеричного хохота подопечных. — Нихрена себе, устроили нам ужастик! Как сами-то, живые? — Живые, но было жутко, блядь, — отвечает ему нестройный хор голосов. — Но, вообще, молодцы, неплохо справились, — одобрительно кивает Алекс. — Как думаете, сколько длилась симуляция? — Час? Полтора? — подают голос неофиты. — Десять минут. Можете собой гордиться! Если так дальше пойдет, финальный тест будет вам просто семечки, — смеются командиры, такие довольные, будто они сами как-то поучаствовали в этом. Хотя, что это я, конечно, они участвовали, кто научил нас бороться и не сдаваться? Неофиты потихоньку выходят из помещения, беззлобно ругаясь и пихаясь, а я тыкаюсь в крепкое плечо Алекса носом. Он обнимает меня, шепчет на ухо что-то успокоительное, но я чувствую лишь его теплое дыхание на своем виске и мне больше ничего не надо. Сердце все еще колотится, дыхание срывается. Горячая ладонь гладит меня по спине, и кажется, что только это может меня успокоить. — Алекс! — раздается громовой голосище, и я чувствую, как мой могучий Бесстрашный слегка вздрагивает и напрягается. — Ну вот, началось, — бурчит он, не выпуская меня из объятий, а я не знаю куда себя деть. Виктор подходит к нам и загораживает меня с очень серьезным выражением лица, а Алекс с силой выдыхает и оборачивается. — Да, я слушаю тебя, лидер. Я, наконец, нахожу силы повернуть голову и взглянуть в глаза Эрика Эванса. Да, я знала, что он здесь, все во фракции ждали его еще раньше, неделю назад, но тогда приехать он не смог. Но, как мне сказали, за финальным тестом лидеры следят лично, так что он должен был когда-то тут оказаться. Ноги становятся ватными и немного вибрируют. Я знаю, что мне надо отпустить Алекса, но я не могу, вот просто физически. Солнце мягко высвобождается от моей хватки, и Виктор перехватывает мой локоть. Я благодарно киваю ему и не могу взгляда оторвать, как Алекс, расправив плечи и нацепив непроницаемое выражение лица, идет к лидеру. — У меня есть к тебе разговор. Ну-ка, пойдем со мной, — мне кажется, что Эрик сейчас схватит Алекса за ухо, но он лишь обводит всех неофитов холодным, тяжелым взглядом, слегка задержавшись на мне. Губа его, уже знакомым жестом слегка вздернута, я и понимаю, что ничегошеньки хорошего ни Алекса, ни меня не ждет.